Из состояния ступора вывело сообщение, что Горьковский рок-клуб "заявил" "ГПД" на рок-фестиваль в Кирове. Это всех подхлестнуло. Но без "ядерной" гитары Быни "металлический" репертуар, исполняемый втроем, звучал хило, слабо. Акустический вариант - нелепо. После мучений с перебросами инструментов было решено оставить бас-гитару, барабаны, а Чиж взял в руки аккордеон. На столь радикальную для рокера идею его натолкнул Федя Чистяков из группы "Ноль", которого он однажды наблюдал в Питере. На своем баяне "Рубин-5" этот паренек в тельняшке выдавал такой крутой "панк", что нельзя было не прийти к мысли: настоящий рок можно сыграть даже на ведре - был бы драйв.
Новому полуакустическому составу потребовался новый репертуар. Именно тогда Чиж отдал на усмотрение коллектива свои акустические песни - "Хочу чаю", "В старинном городе", "Ассоль" и т. д. В итоге была подготовлена целая программа в стиле "russian rock", получившая концептуальное название "Вы хочете "метал"? Их нет у меня".
После того, как группа сняла "металлические" вериги, публике открылся новый Чиж. "До этого он довольно несмело исполнял собственные акустические песни, - рассказывает Светлана Кукина. - Явственно помню, с какой неохотой он пел лирику: я очень любила романс "Глазами и душой", и он поддавался только на уговоры и давление моего авторитета и нытья, потому что песня не была социальной".
После сольного концерта в областном ДК им. Горького, где Чиж впервые получил небывалый гонорар в 86 рублей (тут же пропитых в соседнем общежитии), администратор рок-клуба Игорь Крупин отметил, что Чиж один из немногих, кто действительно развивается - меняет песни, меняет программы. Другой рок-клубовец, рассказывая о концерте памяти Александра Башлачева на страницах "Нижегородских рок'н'ролльных ведомостей", назвал выступление Чижа "приятным исключением этого занудного вечера". В начале февраля Чижа даже пригласили на Горьковское ТВ, чтобы записать "Я не хочу здесь больше жить" и "Автобус".
Это был важный этап. До этого, говорит Чиж, к его сочинительству никто всерьез не относился: "Пишет, мол, парень какой-то "говно-рок". Единственные, кто меня поддерживал, были Майк Староверов с Женькой".
"Человек универсальный и многосторонний, он понял, что востребован и интересен во всем своем многообразии, - считает Света Кукина, - "Мой отец - металл" - на ура, джаз - на бис, "Ассоль" - до слез. Дальше он завоевывал уже географические ареалы и увеличивал публику, но не утверждал свое право на собственное многообразие".
Талант Чижа-криэйтора подтвердил успех на Кировском рок-фестивале, куда дзержинцы привезли 14-го марта свою новую программу. Правда, на афишах, которые были отпечатаны заранее, "ГПД" по-прежнему значилась "металлической" группой. Это сильно смутило парней. За невольный обман их могли освистать. Перед выходом на сцену пришлось даже подбодрить себя бутылкой коньяка (по причине своей дороговизны он продавался в Кирове без талонов). "Начал барабанщик, - вспоминал Чиж. - Он должен был отпить и передать другому. А за разговором он всю бутылку и засадил. Вышел на сцену и упал".
Но адреналиновый удар по вятичам все же состоялся. Студенческая газета "Советский инженер" писала: "Исполнение ГРУППОЙ ПРОДЛЕННОГО ДНЯ таких вещей, как "Перестройка" или "Демонстрация", вызвало у зрителей, особенно на галерке, полнейший восторг". Настоящим хитом фестиваля стала "Хочу чаю". Не меньший восторг вызвал "Комиссар", гимн партизан-махновцев:
Без одной ноги я пришел с войны,
Привязал коня, сел я у жены,
Но часа не прошло - Комиссар пришел,
Отвязал коня и жену увел…
- Когда мы ее сыграли, - рассказывает Баринов, - к Чижу подошел Свин: "Слушай, а ведь эта песня-то - моя!". Чиж говорит: "Не знаю, мне ее Чернецкий показал, а ему - Кинчев. Может, и твоя" - "Ну, ладно, - говорит Свин, - просто, чтоб знал: моя это песня!". Но она народная, авторов нет…
Вместе с "ГПД" на фестиваль был командирован их старый приятель Полковник. На обратном пути, употребив коньяку, он предложил землякам "сварганить что-нибудь сообща". Тем более, что после перехода дзержинцев на полу-акустику их звучание и репертуар сблизились.
Полковник честно не умел играть на гитаре и не скрывал этого. Чтобы он смог выступать с бэндом, потребовались репетиции. Три раза в неделю, захватив чехол с гитарой, Леша после работы мотался на электричках в Дзержинск. В этот период, по наблюдениям друзей, он стал "неправдоподобно пунктуален и трезв".
Творческий союз был назван "Пол-ГПД" (Полковник плюс "ГПД"). "Мы сделали совершенно новую программу, - рассказывал Чиж. - Это где-то перекликалось с НОЛЕМ, но немножко в другом плане. На сцене просто устраивали праздник для себя и слушателей. Леша замечательный шоумен, этакий здоровенный мужик c бородой по пояс, георгиевский крест на груди. Я худенький, маленький, с аккордеоном, барабанщик в папахе с красной полосой, партизан… И если я пел"… и КГБ его забрил…", то люди врубались, о чем идет речь".
"Врубались", однако, не только люди, но и сам КГБ.
ИЮЛЬ 1989: ОТЪЕЗД
"Назовите мне одну (всего одну) фамилию рокера, который за свои песни был сослан (как следует из Чижевской песенки) на Колыму? Быть может, Чиж?".
Александр Борисович, 19 лет, мать двоих за ногу детей" (Из читательских писем в журнал "FUZZ", 1995 г.).
Внук Брежнева, Андрей, с нескрываемым раздражением отзывался о своем тезке Макаревиче: "Он говорит, что пробирался на свои подпольные концерты через кусты. Но не говорит, что в этих кустах никто не сидел".
Рокеры часто бросаются в крайности: то они якобы дышали при Советах в полную грудь и отважно на всех плевали, то чуть ли не к каждому из них был приставлен "искусствовед в штатском" (агент КГБ). Правда, как всегда, лежит где-то посредине. Во всяком случае, Чиж о своих встречах с советской охранкой вспоминает неохотно: "Мне просто было страшно. Не то что "страшновато" - на самом деле страшно".
Все началось, как в плохом детективе: однажды в квартире, где жили Чиж с Ольгой, зазвонил телефон. ("Они не слали повесток. Это же документ, след какой-то"). Сотрудник городского отдела КГБ пригласил Чижа в центральную гостиницу "Дружба". Двое чекистов ждали его в номере "люкс". На 28-летнего концертмейстера не давили, не играли в "плохого и хорошего парня". Вероятно, они уже навели справки и знали, что в армии тот имел допуск к режиму секретности, т. е. был проверенным человеком. Даже внешне Чиж выглядел прилично: в сером костюме, с модным узеньким галстуком. Единственным признаком рокерства были длинные волосы (не желая смущать начальство ДК, где он работал, Чиж обычно собирал их в хвостик).
- В Горьком, как они мне сказали, появилась какая-то нацистская группировка среди молодежи. Спрашивали: "На вас не выходили нацисты?". Я говорю: "Если они на меня выйдут, я пошлю их на х**, не дожидаясь вашей помощи. Потому что война и нашу фамилию стороной не обошла. И в этом отношении у меня не то, что свои счеты - просто свой взгляд на эти вещи". Попытки чекистов "найти Гитлера среди алкашей на химзаводе" выглядели забавно. Пока не стало ясно, что это только пристрелочная часть беседы. Вслед за ней начались другие вопросы: "Недавно вы были на фестивале в Горьком. Там все прошло спокойно, без эксцессов?..". Судя по всему, главная цель КГБ заключалась в том, чтобы сделать его источником информации о рок-тусовке, тем самым "сексотом", о котором Чиж пел в своей "Демонстрации". Надо признать, что интерес чекистов к "рокерам-шмокерам" имел свои причины. Все началось в июне 1987-го, когда на концерте "Черного кофе" в горьковском Дворце спорта милиция устроила облаву на "металлистов" (возможно, спутав их аксессуары с нацистскими). Обиженные фэны провели демонстрацию протеста. Четыре сотни "металлюг" не перевернули ни одной машины и не разбили ни одной витрины, но не избежали драки с гопниками. Вскоре в газете "Горьковский рабочий" появилась разгромная статья "Под знаменами "тяжелого металла". Кого-то из "металлистов" выгнали с работы, кого-то исключили из учебных заведений. Тогда эти репрессии ГПД-шников не коснулись: "heavy metal" был для них только музыкальным стилем, но отнюдь не образом мыслей и действий. К тому же дзержинские фэны вели себя смирно, не бесчинствуя (брошенный с балкона стул был исключением). Тем не менее КГБ, судя по всему, рассматривал "продленщиков" как людей, способных возбудить у молодежи "политический экстремизм". Обстановка в заполыхавшем СССР (особенно после резни на южных окраинах) заставляла тайную полицию быть все время настороже. Особенно в городе, где производят боеприпасы.
"Задушевные" беседы с чекистами грозили превратиться в мексиканский сериал. Но тут "Пол-ГПД" получили приглашение на "Рок-турнир" в Харьковский авиационный институт (ХАИ). Чиж прилетел туда прямиком из Питера, где получал диплом об окончании института. Поскольку не приехала первая заявленная команда, дзержинцам выпала честь открыть фестиваль.
- Когда мы пели "Демонстрацию", - рассказывает Баринов, - на сцену вылетели Клим с Пашей и стали подпевать. Их в Харькове, естественно, все знали - "О! Так они, оказывается, с этими москалями знакомы!..". Принимали нас и так хорошо, а тут еще такая поддержка… Именно тогда, думаю, Серега окончательно определился. Потому что Чернецкий уже играл сидя. Он выходил, опираясь двумя руками на палку. Из гримёрки до сцены он шел, наверное, минут пятнадцать. Зал сидел, терпеливо ждал. Сашка вышел, ему поставили стул. Было странное ощущение: сидит живой человек, а ему к ногам, как к памятнику, складывают цветы - целую гору… Как вспоминал сам Чиж, окончательно вопрос о переезде решил за него Майк Староверов: "Я безумно хотел в Харьков, но боялся признаться в этом "ГПД", и на харьковском "Рок-турнире" Майк мне сказал, что, мол, Чиж, если ты останешься здесь, тебе будет лучше. Тогда у меня гора с плеч упала, и за это я Майку бесконечно благодарен". Уход Чижа сильно огорчил Баринова, но неизбежность этого шага была очевидна.
- Все понимали, что в Дзержинске ему делать нечего. Либо мы сопьемся, либо ему надоест лбом стену пробивать. Эти "культурные работники" с удовольствием вручали нам грамоты, призы какие-то. Нас хохломой просто завалили: подносы, чашки деревянные. Но когда доходило до просьб: "Дайте денег, мы аппарат купим, инструменты хорошие", - они отвечали: "Ну щас! Пишет мальчик песни, вот пусть и пишет. Хорошие у мальчика песни, народу нравятся".
Напоследок "Пол-ГПД" выступила на III-м Горьковском рок-фестивале, который проходил 2–4 июня в Сормовском парке. Там же дебютировала собранная Быней группа "Шерл". Зная о скором расставании, парни отвязывалась вовсю. Чиж вышел на сцену с аккордеоном, по пояс голый, в шортах из обрезков джинсов. "Мою перестройку" он начал проигрышем из циркового марша, а "Демонстрацию" предварил эпиграфом: "Съезду народных депутатов посвящается!..". Когда неожиданно, как в 1969-м на Вудстоке, закапал дождь, Полковник не стал по примеру американской хипни скандировать в микрофон: "No Rain! No Rain!..". Намекая на козни КГБ, он язвительно заметил: "ОНИ даже дожди умеют устраивать! Хорошая Организация!..". Мокнувшая на скамейках публика ответила ему солидарным смехом.
Накануне отъезда Чиж, Майк Староверов и Баринов записали в студии дзержинского драмтеатра свой прощальный альбом "Виновата Система". В числе прочих туда вошла свежая чижовская песня "Отчизна" ("Совдеп").
- По большому счету, ни одной по-настоящему политической песни у меня нет, - считает Чиж. - Даже "I don't wanna live in Sovdep" - казалось бы, куда уж более "политическая", а ведь она написана как протест на группу "Ласковый май". Из всех окон херачило с утра до вечера: "Белые розы, белые розы…".
Фаворитом народных симпатий "ЛМ", куда набрали пацанов из детдома, стал в тот момент, когда страна объелась роком. Ему на смену пришла примитивная танцевальная музыка с простенькими текстами (блюзмены называют такое коммерческое фуфло "Mickie Mouth music"). Именно на этот период пришелся буйный расцвет "фанеры". "Массовый лай" не стоял у истоков этой порочной практики (принято считать, что пение под фонограмму ведет свое начало с 1970-х, со стадионных концертов "звезд советской эстрады"), но именно его продюсеры, наплодив кучу клонов для гастрольного "чёса", сделали открывание рта под "фанеру" новым жанром, чем-то вроде музыкальной пантомимы - доверчивые провинциалы платили не столько за "прослушивание", сколько за "просмотр". Причем, платили весьма щедро: за один концерт "ЛМ" получал 25 тыс. рублей (именитые рок-группы - 5-10 тысяч, барды вроде Олега Митяева - 50-100 руб.). Такая ситуация вызывала у музыкантов, играющих вживую, сильное раздражение. Во-первых, на юных поп-кустарей, которые обнаглели до такой степени, что стали возить на гастроли только "синтезатор" - картонную дощечку с нарисованными клавишами. Во-вторых, на публику, которая позволяла себя дурачить.
- Всё велось к этим строчкам, - говорит Чиж, - "Так что выключи свет, уткнись в свой "Ласковый Май"/Займись спасением души - еще не поздно в рай". А потом понеслось: "Ой, какая песня смелая!..". "Политическим певцом" тут же стал. Ну, я об этом еще в "Ассоли" говорил: у меня столько всего "под строчками искали"…
ЧАСТЬ III: "БУГИ-ХАРЬКОВ"
ИЮЛЬ 1989: "ЗДОРОВЕНЬКИ БУЛЫ!.."
"Известие о том, что А.Чернецкий в силу жестокой несправедливости судьбы не будет участвовать в концертных программах, вызвало не только растерянность (неужели группа распадется), но и вопрос (а может, кто-то споет?). И появился парнишка лет эдак двадцати на вид, и спел "Ай донт…" и "Сенсимилью", "Хочу чаю" и "В старинном городе О" и еще много разного. Добрый такой, без переодеваний и понта. А вокруг все уже знали - не столица ведь - Чиж это из горьковской "ГПД".
(из харьковской студенческой газеты "Gaudeamus", 1990).
24 июля 1989 года Сергей и Ольга Чиграковы - с двумя дорожными сумками - прилетели в Харьков. Теплый и светлый город утопал в зелени. Своими просторами он напоминал Горький (те же 1,5 млн. жителей и метро, положенное в СССР всем городам-"миллионерам").
Эдуард Лимонов, чья юность прошла в Харькове, считал его "самым русским городом на Украине". Тут он нисколько не грешил против исторической правды. До 16 века здешние земли входили в состав т. н. "Дикого поля" (незаселенного пространства). Граница Московского царства проходила значительно севернее. В первой половине 17 века сюда устремились бежавшие от помещичьего гнета русские крестьяне. С этим потоком сливалась струя украинской колонизации. В результате на обжитой территории возникла новая славянская генерация. Именно она основала в 1655 году город.
Харьков часто называли "украинским Ленинградом". В пользу такого сравнения приводили несколько аргументов. Индустриальная мощь - Харьков был буквально напичкан заводами, выпускающими самую разную продукцию: от кастрюль до космических челноков. Высокий культурный потенциал - два десятка вузов, театры, художественные студии. Наконец, особый менталитет - Харьков, как и Ленинград, был когда-то столицей. До переезда в Киев в 1934 году здесь находились все высшие органы Украинской республики.
Говорят, что утраченные привилегии стимулируют вольнодумство. Если Ленинград, этот "самый несоветский город России", стал в 80-х в рок-н-ролльной меккой СССР, то "язвительный господин" Харьков вполне мог претендовать - в пику державному Киеву - на звание столицы украинского рока - как по количеству групп, так и по богатству стилей. Достаточно сказать, что успехи и неудачи местного андеграунда отражали сразу три самиздатовских журнала - "Рок-курьер", "Рок-н-ролльная Харьковщина" и "Положение дел".
Дополнительный колорит здешней тусовке придавала ничуть не меньшая, чем в Одессе, еврейская прослойка - эти умники и бунтари были идеальными слушателями для музыкантов всех направлений.
В отличие от Киева, где присмотр за рокерами был намного строже, а запреты еще "запретнее", харьковская рок-община напоминала махновскую вольницу. На концерты зрители проносили канистры с вином и самогоном, а усталые дядьки-менты по-отечески их увещевали: "Хлопцы, шо ж вы робите?".
Впрочем, городской рок-клуб проводил свои акции все реже. От концертных площадок его активно оттесняли музыкальные конторы, которые "рубили капусту" на проведении концертов "новых звезд эстрады" - от "Арии" до "Миража". Эта экспансия беспокоила рокеров больше, чем притеснения со стороны властей - в 1990-м году чиновникам от идеологии было уже не до хайрастых парней с гитарами, главную опасность они видели в быстро крепнущем украинском национальном самосознании…
Но прежде, чем полноценно влиться в состав "Разных людей", Чиж должен был решить вопрос с жильем и подработкой (музыканты, как птицы небесные, не сеют и не жнут, но жить на ветках и без денег еще не научились).
На первое время "эмигрантов" приютил в своей 4-комнатной квартире Олег Клименко. Найти работу помог оборотистый Гордеев. По его протекции Чижа взяли вахтером в общежитие филфака университета. Суть функции была очерчена предельно просто: не пропускать к студенткам сексуально озабоченных визитеров. ("Я хожу на работу спасать от любови студенток", - спел Чиж в "Буги-Харьков"). За это ему платили 70 рублей в месяц.
(Стоит сказать, что Чиж оказался плохим стражем нравственности: на женскую половину он пропускал всех подряд. Причем, абсолютно бесплатно. Этим он полностью загубил доходный промысел, с таким трудом налаженный его предшественником Гордеевым - тот установил за проход "нелегалов" строгую таксу: с африканцев - 5 рублей, с арабов - три, с братьев-славян - по рублю).
Впрочем, самой острой проблемой были даже не деньги (на выпивку они почему-то всегда находились), а талоны на продукты - их выдавали только при наличии местной прописки. Но и здесь на выручку пришли друзья: талоны доставала Инна Диконбаева, невеста Чернецкого, которая работала в магазине "Спорттовары".
Трудности быта не тормозили творческий процесс. Буквально на второй день после прилета Чиж впрягся в работу, как пара добрых украинских волов. Репетиции шли каждый день. Сначала Чиж, который пришел в группу как клавишник, разучил свои партии в песнях "Разных". "У них очень сложные оказались аранжировки, - вспоминал он, - синкопа на синкопе, третий план, второй план, противоходы, масса мелодий. Надо было все это запомнить".