Да что там невесты! Весь народ, как увидел его псовую рать, сразу врассыпную, кто куда! Так дошли они до дворца. У ворот, как обычно, все те же стражники в теньке прохлаждались. Но как завидели, как услышали лай, завопили:
– Беги!!! Спасайся, кто может!!!
Этих точно сдуло! Из узорчатого оконца в высокой дворцовой башенке царь выглянул. Посмотрел на нашего Злыдня-Илью с войском его и удивился. И узнал в знаменитом Злыдне прежнего Илью. И сразу же ему крикнул:
– Эй! Это ты стражничков моих разогнал? Да шут с ними! А я тебя помню, мы ведь с тобой давние приятели. Помнишь?
– Как забыть, царь-батюшка! – ответил Злыдень царю с поникшей головой.
– А ты, я вижу, большой затейник. То кошечек по всему нашему царству-государству ловил. Теперь собачками занялся. Но… просьба у меня, Илья, к тебе есть! Соседнее царство войной и разбоем нам грозит. Защита нам нужна! А твоего собачьего войска, думаю, всякий испугается. А кстати, отчего ты Злыднем этаким стал? О твоём злобстве всё царство моё судачит. Или указ тот в точности исполнили, и на злой невесте тебя женили?
– Никак нет! Не нашлось в твоем царстве злой невесты; потому что как только услышит любая злючка обо мне, Злыдне, так сразу шелковой становится, кроткой, нежной голубицей. И никаких капризов!
– Ха! Ха! Так значит тебе благодарность надо за то, что наши девицы далеко славятся и красотой, и кротостью своей. М-да. А теперь шутки в сторону и слушай меня. Коли отечество защитишь, полцарства твои. И, как водится, замуж дочку мою вместе с короной бери, чего уж там.
– Так что же это.? Дочка твоя и есть самая злющая невеста во всем царстве? Это что же, и есть твое наказание за то, прежнее?! – испугался Злыдень.
– Да нет же… что ты! Обидно мне такое слышать. Мне, царю-отцу! Вижу, что самым страшным наказанием для тебя была жизнь в страхе и ожидании наказания.
Так что считай, отбыл ты наказание! А дочка моя – девушка тихая, ласковая, вежливая. Словом, не хуже других невеста.
Хотел царь еще что-то Илье-Злыдню сказать, да тут такой шум со стороны вражеского войска поднялся – это войско соседнего царства на наше войной двинулось.
Лязг, топот, крики, вопли, собачий лай раздавались со всех сторон. А Злыдень, то есть Илья, обратился к своим верным псам.
А те только этого и ждали: когда можно будет броситься в бой.
О! О!!! Как увидело вражеское войско эту тьму– тьмущую разъяренную, так и бросилось бежать. Бежали, только пятки сверкали.
Так наш Илья победил врага и надолго отбил охоту наше царство и войско беспокоить. А уж как увидел Илья после боя дочку царскую, царевну, то есть невесту свою ненаглядную, так и вовсе от души отлегло, потому что увидел, что слово царское – верное! Хорошая девушка. Хоть и царевна, а не спесива, сердечна, приветлива.
И вскоре всё наше царство-государство пировало на свадьбе Ильи и царевны на радость царю и всему царству.
Так что было ль, не было ль? Что зря голову ломать?
Сказка-то наша уже закончилась!
Свистулька
Сын мастерицы глиняных игрушек, мальчонка лет семи, всегда играл теми игрушками, что матушка его лепила. А годикам к пяти и сам для себя игрушки делать научился. Что хотел, то и творил! Сам напридумает, сам вылепит, сам раскрасит, сам и веселится.
И так ловко эти игрушки у него получались, словно, вылепливая свою новую затею вместе со свистульками, солдатиками, кониками да франтихами, смешинку какую-то в них вдыхал. И выходили они из его рук этакие напевные и радостные, что глаз не отвести.
Хотя в тех местах мастерством таким удивить кого– то было мудрено. Ведь промысел этот, лепки из глины на продажу всяких там поделок и игрушек, солонок и подсвечников, кувшинов да кринок, издавна известен был. Всей деревней этим кормились. И матушка его мастерица изрядная была, и потому сердечно радовалась за сына, видя в нем усердие и склонность к лепке. Так что верный кусок хлеба и занятие ему найдено. Красоту руками делать – не впотьмах жизнь прожить.
Так, помогая матери, лепил он свои веселые фигурки. А матушка-мастерица их обжигала, расписывала и на базар, чтобы продать, относила. Как и многие в их селе.
Одно только печалило и тревожило матушку и односельчан ее: истощаться стали залежи глины хорошей, жирной в той местности, где они жили. Потому что давно ее для поделок брали. Целыми семьями и деревнями.
Глины разной много, с песком, с землей, а вот такую, что рукам послушная, лепкая, мягкая, только в одном овраге добывали. Но вот и выбрали с годами.
Разговоры взрослых об этой печали тревожили мальчонку. И однажды, когда мать ушла на несколько дней в город на базар, чтобы продать вылепленные ими поделки, он деловито собрался, оделся и отправился искать новые залежи глины, годной для их работы. Так что надел лыжи и вперед. Шел и думал, где бы ему глину искать. И решил маленький выдумщик, пойти в гору: "Потому что к солнышку там, на горе, – поближе будет. И, может быть, там снег уже растаял. И земля от снега освободилась. Тогда мне легче будет там глину искать", – думал мальчонка, уходя от дома все дальше и дальше.
Сколько шел-пробирался, сам со счету сбился. Совсем из сил выбился. Присел на какой-то торчащий пень и, обессилев, заснул среди наступившей кромешной ночной тьмы.
А когда проснулся, то увидел, что кругом снега и снега. И снегопад немилосердный заносит всё вокруг. И так горестно ему стало, такое отчаяние всю-то душу его сковало, и тоска слезная по матушке, по дому родному его одолела, что, подняв голову, заплакал в голос:
– Эх! Небушко, небо! Где же ты, солнышко ясное! Что ж не щадите, губите! Я ж не на забаву сюда шел. А ради матушки, глину искать, чтобы подспорье нам было. А теперь страшно мне, вижу, что сгину здесь, матушке на горе. Неужто ради нее не пощадите? Совсем замерзну скоро…
И такими горючими слезами заплакал в отчаянье, что падали слёзы в глубокий снег одна за одной. Да уж, видно, так жгуче горячи были его слезы, что снег вокруг пня, на котором он сидел, таять начал. Растопили снега его слезы! Словно круг во тьме слёзы мальчишки очертили вокруг того пня. И стал этот круг земли светиться. Да так сильно, что высоко до неба исходящие из земли лучи поднимались. Но не сразу мальчонка это приметил. Потому что все плакал от страха, голода и холода. Не увидел, не почувствовал сразу, что светло и тепло вдруг стало. А услыхав весеннее журчание, увидев, что на обнажившейся земле зелёные ростки появились, так и замер в изумлении, оглядывая зеленеющую на глазах поляну. Слез он с пня. Хотел обойти, рассмотреть поляну, где средь зимы весна приключилась и ясный день среди тьмы, но поскользнулся и упал. Барахтается, а подняться не может. Пытается ручонками о землю опереться и встать, но опять скользит и падает! И тут он понял, что скользит-то он по глине! Взял ее в руки и обомлел! Хорошая глина!!! Да что там – хорошая: уж такая послушная, прямо готовая к лепке! Мягкая, точно ее только что старательно для работы кто-то размял. Мальчонка проворно из этой глины свистульку вылепил. Получился коник крылатый! И очень довольный, что нашел хорошую глину, стал мальчишка, сколько уместится, в котомку целые комья глины укладывать, радуясь:
– То-то матушка рада будет! А она, наверное, уже домой с базара вернулась и меня ищет. Волнуется. Эх! Кабы ты, коник, настоящим был и к матушке домой меня перенес! – подумалось ему при взгляде на отставленную в сторону свистульку, пока он котомку глиной набивал.
И тут вдруг точно рука незримая его свистульку, крылатого коня, смяла, превратив его в ком глины. И ком этот завертелся, закружился на месте, как юла. И стал ком глины расти на глазах, превращаясь во что-то неописуемое. В рост коня настоящего стала его свистулька. И крылами глиняными машет, точно в полет манит. И копытом бьет, и глиняной гривой трясет конь.
Ох! И жутко ему стало! А все равно – любопытство верх взяло, и, вскинув котомку с чудесной глиной за спину, вскочил мальчонка на коня крылатого. И что тут сделалось! Зарябило у него в глазах! Солнце с Луной поочередно вместе со звездами мелькать стали. Ветер в ушах свистит, воет. А мальчонка летит над родными местами в обратный путь, прямо к дому.
И вдруг стихло все. И сидящий верхом на глиняном коне мальчик опустился плавно, точно пушинка, с неба прямо на крыльцо своего дома. Только дух перевел, а конь тот резвый, что перенёс его домой, на глазах уменьшаться стал. И уменьшался, пока прежней свистулькой, стоящей рядом с ним на крыльце, не замер. Малец взял свистульку в руки, чтобы рассмотреть получше. Но вдруг услыхал голос матери, как раз возвращавшейся с базара:
– Ой! Сынок! А что же ты такой чумазый на крыльце сидишь?
Поднял голову и увидел, что это матушка его только что с базара возвращается, к калитке подошла. И он, обрадованный тем, что все ж раньше ее домой воротился, бросился ей навстречу.
Уж она не знала, чему больше дивиться, рассказам ли сына о чудесном походе или тому, какую хорошую глину он раздобыл.
Свистульку они поставили посреди стола. И стали на следующий день новые игрушки да вещицы на продажу лепить из той самой глины, что нашел на горе и принес домой мальчик.
Лепилось, как пелось из той удивительной глины. Потом все вылепленное расписали и обожгли. А когда готово все было, бережно уложив в короб и переложив для сохранности каждую вещицу соломой, вместе отправились в город на базар. Продавать!
Утром базарного дня расставили они с матушкой на прилавке всю свою глиняную расчудесицу цветастую. Народ подходит, глазеет, любуется. Уж больно хороши игрушки, да и прочие поделки – солонки, кувшины, подсвечники – тоже хороши! Вот так лепились они с легкой душой и веселым сердцем, так смотреть на них отрадно. Но мало этого! Свойство удивительное в той глине, из которой все это вылеплено было, неожиданно открылось.
Стоило кому-нибудь повнимательней на них засмотреться с мечтанием потаенным в голове, как тотчас сминалась глиняная вещица в ком глины. И прямо на глазах у всего честного народа превращалось в то, что тому человеку думалось, в полной ясности отражая, что у кого на уме. Так протиснулись к прилавку девки смешливые, хохотушки румяные. От их взглядов все поделки разом смялись да в свадьбу оборотились. Ну не чудо ли?! Народ любуется, хохочет! Глазам своим не верит! Но подвинула зевак крепким локтем молодая вдовица, что скучала, томилась, проживая оставленное мужем стариком-купцом богатство, и протолкнулась она к прилавку, засмотрелась-залюбовалась и она на диковинные превращения! И – ох! Под её пристальным взглядом тотчас смялась вся эта глиняная свадьба. А взамен образовался один молодой франт с подкрученными усиками, по последней моде расфуфыренный. Модную шляпу с головы сдергивает и ей одной почтительно кланяется. Она вся аж зарделась и под общий смех и прибаутки, заалев, как маков цвет, юркнула в толпу. Но тут купец богатый к прилавку подошел полюбопытствовать: чему там так народ радуется, чему веселится? Растолкал купец народ и протиснулся к прилавку. Да только всё глиняными монетами под его упорным взором становилось. Его на смех подняли. Словом, в тот день весь базар толпился у прилавка, где мастерица с сынком поделки свои на продажу выставляли.
И уж сколькими пуговицами оторванными да валенками потерянными вокруг них усеяно было, да уж не меньше, чем носов битых, девичьего визга да бабьего смеха. Это уж точно!
Раскупили у мастерицы с сыном в тот базарный день игрушки. Одна свистулька только к вечеру на их прилавке осталась. Та, самая первая, что слепил малец сразу же, как только нашел ту чудесную глину.
Так и одна эта свистулька такие фортеля выделывала под взглядом засмотревшегося на неё отставного солдата, что и описать невозможно! Целая баталия из неё вышла. Туда-сюда солдатики глиняные снуют. Пушечки глиняные глиняными снарядами заряжают и палят, как настоящие. Народ разбежался и попрятался от этой пальбы, от греха подальше. Мать с сыном и сами под прилавок забились. Ведь и зашибить ненароком может! Но, сидя под прилавком, услыхали мать с сыном, что стихло всё разом. Выглянули они, чтобы разобраться, что к чему. И еще пуще прежнего оторопели. Потому что увидели, что стоит у их прилавка сам генерал-губернатор тамошний – во всей своей величественности. Он того инвалида, старого солдата, подвинул и грозно на замершую под его взглядом баталию посмотрел. Так она разом в глиняный ком свернулась и медалью оборотилась.
Генерал-губернатор ту медаль сгреб и за обшлаг убрал. А им, матушке с сынком, за ним следом идти повелел. И они покорно пошли.
А как ослушаться?! Пошли за ним. Потом в карету его сели и поехали по городу.
Так в крайнем изумлении и онемении приехали они к особняку того самого генерал-губернатора. Вышли вместе с ним и вошли следом вовнутрь, сторонясь царственно нарядного дворецкого.
Еще от тех чудес не остыли, а уж от такой дивнои красоты, что в особняке генерал-губернатора увидели, и вовсе голова у них кругом пошла.
Вазы малахитовые меж колонн мраморных расставлены вдоль стен, на которых картины прекрасные в золоченых рамах развешаны. Радужные зайчики в люстрах хрустальных мелькают, отражением множества свечей.
Паркет наборный, узорчатый до того хорош, что по нему и ступать-то боязно растоптанными их валенками. Стоят, любуются, как зачарованные, словно в ту щелочку в заборе заглянули, что Рай от нас, грешников, огораживает.
А генерал-губернатор тем временем повелел их на кухне накормить, обогреть и приодеть. Потому что к гостям иностранным предстоит им выйти, когда он их позовет.
А гости в тот вечер весьма именитые ожидались.
Король заморский, что проездом через наше отечество со всей своей свитой проезжал. Вернее – возвращался со свадьбы своей дочери, которую замуж выдал в семейство царя соседнего с нами царства.
Так что тем зимним вечером генерал-губернатору предстояло ответственное дело: принять честь по чести в том особняке именитых гостей.
И потому гудела кухня, как улей, и сновали туда-сюда, как чумовые, слуги в особняке генерал-губернатора.
Особняк сверкал! А приглашенные музыканты играли модные вальсы, пробуждающие в душе и кротость, и умиление. Это ж не балалайка на завалинке!
Генерал-губернатор был человеком обстоятельным и рассудительным. И все-то до мельчайших подробностей продумал, как ему высокого гостя принять. Старался, чтобы не то что придраться было бы не к чему, а чтобы впечатление самое расчудесное о пребывании в Отечестве нашем осталось у короля и всей его свиты. Чтобы уважение к державе у чужеземцев после посещения осталось. Праздник он устроил великолепный!
Старался он, потому что Отечество всею душою любил и всегда радеть для него готов был. Но, зная некую особенность разных иноземцев говорить о нас, если и с почтением, то непременно вроде как в прошедшем времени: "Помним, мол, и почитаем великую вашу историю, о великих свершениях и победах ваших отцов и прадедов не забываем! А вы, нынешние, вроде как жидковаты стали!"
И потому уж очень хотелось генерал-губернатору показать, что не только лучами былой славы освещены деяния наши, но и сами мы, нынешние, – всему былому не пасынки. Потому что понимал, что все эти укоризны со стороны оттого происходят, что главного нашего секрета не знают они там, заграницей. А секрет у нас простой – мы на битьё крепкие. Мы от бед только крепчаем и закаляемся.
Поэтому, как только почувствовал, что настал черед позабавить гостей, дождался, когда тосты стали сменять друг друга все чаще и звучать все непринужденнее. Тут он на один из тостов короля о былой славе нашей литературы и науки в ответ повелел позвать мастерицу с сыном. А сам посреди торжественного стола поставил ту медаль глиняную, которая завертелась юлой и опять свистулькой стала. Той свистулькой, что мальчонка вылепил, которая на базаре под взглядом генерал-губернатора в медаль превратилась. А из медали – опять в свистульку.
И, показывая на нее, сказал королю и всей его свите:
– А вот, извольте, Ваше сиятельство, и вся Ваша королевская свита полюбопытствовать на то, что и самой крестьянской малости, в простонародной забаве в нашем Отечестве всегда чудесам место найдется! Очень наш климат чудесам способствует! Чудеса у нас на каждом шагу процветают!
Те в недоумении рассматривали свистульку, стоящую среди фарфора изысканного, хрусталей, серебра столового. И удивлялись!
Генерал-губернатор глаза закрыл и скоро про себя молитву шепчет. Мысленно крестится, чтобы то чудо, что своими глазами днем на базаре видел, повторилось и в его особняке для изумления и потрясения его именитых гостей.
Возгласы удивления заставили его открыть глаза. Ну что "охи" да "ахи" расписывать! Не подвела свистулька!!! Такие выкрутасы пошла выделывать, что генерал-губернатор про себя только Бога благодарил и радовался, что удалась его затея в самом лучшем виде.
Первыми, по девичьей своей живости, поближе к свистульке протиснулись фрейлины. И уж всю-то их легкомысленность свистулька во всей красе всем на потеху отобразила. Среди тарелок и бокалов кружились в танце глиняные дамы и кавалеры, жеманились, склоняясь в реверансах и танцуя менуэты и полонезы. И время от времени женились.
Фрейлин сменили кавалергарды, но король приказал немедленно отойти подальше, потому как, что у тех на уме, прилюдно показывать нельзя.
Видя, что свистулька честно отображает, что у кого в голове, повелел король всей своей свите поочередно к ней подходить для ознакомления с умонастроением всей королевской свиты. Чтобы король сам мог видеть, что у кого на уме. До глубокой ночи не смолкал смех в том замке. Веселились от души гости и сам генерал-губернатор.
И довольный тем, что увеселение так славно удалось, велел генерал-губернатор под шумок принести сундучок, наполненный монетами, щедрый платеж за свистульку. И приказал привести в зал мастерицу с сыном, чтобы гости увидели, что чудеса у нас творит даже самый простецкий народ. И, подумав, представили: что же народу образованному в таком случае под силу сотворить?!
По его приказу ввели их в зал отогретых, накормленных да наряженных, чтобы гостям представить, мастерицу с сыном. При гостях и вручил им от чистого сердца сундучок генерал-губернатор. А сундучок-то был доверху червонцами наполнен! Король от себя тоже добавил пару золотых за полученное удовольствие.
Мастерица с сыном откланялись и из зала удалились. Как только вышли они из зала, не стали дожидаться, пока зипуны их замызганные им возвратят, а пользуясь тем, что слуги были озабочены обслуживанием гостей, и не до них всем в особняке было, поскорее дёру оттуда дали.
И правильно сделали, что убежали. Потому что в разгаре веселья захотелось королю узнать, что и у палача королевского на уме.
Уж зачем палача-то с собой в путешествие взяли? Непонятно! То ли опыт перенимать, то ли думали, что у нас этого добра мало?
Но отправилась вся свита королевского палача будить. А он уж который сон видел. Потому что в общем празднике не участвовал. Хоть и в свите, но палач есть палач. От него всем подальше быть хочется, и потому он всегда особняком держаться должен был. Стали его будить, шуметь, трясти.