Да только дальше объясниться не может. Только достал из кармана пузырёк хрустальный и лопочет не по– нашему. Размахивает им и что-то объясняет.
Царь и вовсе духом упал. Но тут вдруг попугай царский весело заверещал. Восточный гость, услыхав попугая, обрадовался, что родной язык услыхал. И стал с попугаем беседовать на непонятном языке. Все вокруг замерли. И тут попугай, обычно томившийся в высоченной клетке в углу тронного зала, вроде как переводчиком стал и заверещал, коверкая слова:
– Восточный мудрец говорит, что в этом пузырьке капельки чудесные. Надобно тринадцать капель ровно покапать в питьё Афоне. Он и заснёт. Спать будет тринадцать часов. Не будить его! Потому что в том сне, что будет ему в это время сниться, увидит Афоня, как найти ведунью-вещунью.
Тут Афоня не выдержал и возразил:
– Разве можно снам доверяться? Попугай наболтал, так ему и верить? Да и откуда этот старик знать может, что именно мне приснится? А может, я умру от этих капель?
– Не умр-р-рёшь! – прокаркал попугай, в то время как восточный мудрец нашёптывал ему ещё что-то, просунув нос в птичью клетку. И попугай затараторил:
– Нет! Не умрёшь! Сны смотри внимательно и запоминай, как, куда пройти!
– Нет, я боюсь! – возразил было Афоня.
– А перстень чужой присваивать? Сдёрнуть его с хвоста чудища не побоялся? – возразил попугай Афоне.
– Да заберите перстень этот окаянный! – неизвестно кому закричал Афоня, пытаясь стянуть перстень. Но ничего не получилось. Не снимался перстень.
Восточный мудрец открыл пузырёк тот хрустальный. И из пузырька всё вокруг заволокло нежнейшим благоуханием. И из этого пузырька же раздался всё тот же певучий девичий голос Чудь-Рыбины Птичьей.
– Вот так-то, Афоня, чужое брать! А отдавать придётся, через преграды пройдя! Вернёшь перстень заветный владельцу исконному – батюшке моему Хранителю всея Луны лично в руки! Так что пей напиток с тринадцатью капельками, а как проснёшься, сразу – в путь! Но помни: во сне перстень тебе помогать не будет. Ведь это только сон.
Мудрец и сам изумился звучанию голоса из пузырька. И поскорее его захлопнул.
– Хватит, Афоня, препираться, – возразил царь. – Сам всё это затеял. Самому и расхлёбывать! А вот – никогда не бери чужого!!!
Потом царь торжественно хлопнул в ладоши три раза и повелел:
– Проводить Афоньку в гостевую царскую опочивальню!
Проворные слуги тотчас Афоню подхватили под белы рученьки и повели в царскую опочивальню сны смотреть. Под парчовым балдахином, под муслиновым занавесом, на шёлковых подушках с вензелями, под расшитым шелковым одеялом. Пятеро слуг его раздели, лапти развязали и на узорчатый ковёр на полу уложили. А царь в это время подошёл к восточному мудрецу и попросил у него тот пузырёк удивительный.
Тот улыбнулся в ответ и с почтительным поклоном протянул пузырёк. И, как только пузырёк оказался в руках царя, восточный мудрец исчез. Лишь искорки горят на том месте, где только что стоял он. Столько чудес за этот день в царском дворце случилось, что царь только рукой махнул и пошёл капли в чарку собственноручно для Афони накапать. Как накапал тринадцать капель, воды долил и сам Афоне отнёс. А Афоня, уж на всё готовый, в царских подушках и шелках утопая, красоту и роскошь убранства царских покоев лёжа разглядывал.
Тут царь-батюшка вошел и приказал Афоне чудодейственное зелье выпить. Перекрестился покорно Афоня, да и выпил питьё, самим царём-батюшкой поднесённое. И сразу же заснул, не успев даже попрощаться. Такой силы сон сразу его одолел. И оставили Афоню одного, чтобы он сны-подсказки смотрел. Тихонько, на цыпочках вышли следом за царем слуги и двери закрыли. Но Афоня всего этого уже не видал, не слышал. Он уже был далеко-далеко в своих снах расчудесных.
Увидел он страны далёкие красоты нездешней. И шагал он в том сне, по царскому велению, через леса и горы, пустыни и заросли. День-ночь. День-ночь. Шёл по суше. Плыл по морю-океану. А путь ему указывало днём солнце, луна – ночью. Шёл, а сам всё примечал. Он и сквозь сон помнил, что всё это только подсказка предстоящего пути. Много испытал в пути. И много страшного с ним приключалось. Но, как только страх подступал, он сразу вспоминал, что всё это лишь сон. И становилось ему не страшно. Ни в тёмном лесу в схватке с дикими зверями, ни в драке с разбойниками, ни в голоде, ни в холоде. Стало ему казаться, что уж всю-то землю-матушку обошёл. Во все дальние уголки заглянул, а ведунью-вещунью ещё не повидал. Уж сомневаться стал: не выдумка ли она, эта ведунья-вещунья? Горько сетовал он на судьбу:
– Вот попутал же меня лукавый: чужой перстень присвоить! И гордыня подвела – захотел роскоши царской задарма отведать! Ох, тяжко мне за это всё досталось! – грустил Афоня, сидя на берегу бескрайнего океана. Но от печальных мыслей его отвлекло появление плота, качающегося на волнах. Вскоре плот прибило к берегу. Прямо к ногам Афони.
– Эх! Да на всё воля Божья! – решил Афоня. И поскольку "нищему собраться – только подпоясаться", вошёл в воду и взобрался на плот. А плот подхватила волна и помчала плот всё дальше и дальше от берега.
– Вот тебе и сны! – крестясь, подумал Афоня. Только и успел перекреститься, как у этого самого плота рыбьи плавники переливчатые выросли. От этого плот ещё быстрее помчался. Вскоре и плавник-гребень, как у карася обычного, только огромный, вырос. За него Афоня покрепче уцепился. Потому что ветер в ушах свистит, и уж не плывёт его плот, а летит, едва касаясь океанских бирюзовых волн. Но Афоня не испугался, а решил:
– А! Сон и есть сон! С меня от него не убудет.
И, любуясь прекрасным закатом над океаном, приготовился к новым неожиданностям. Вдруг он увидел остров. И тотчас огромная волна подхватила Афоню и опустила его прямо на каменистый берег этого острова. Тут и рассмотрел Афоня, что остров весь каменный. Ни травинки, ни попить, ни поесть. Один солёный океан вокруг. Ночь спустилась тёмная, звёздная. И на душе у Афони тоже – тьма чёрная. Пить хочется. Вспомнил Афоня, что после того, как поднёс ему царь питьё с тринадцатью капельками, пузырёк с оставшимися каплями царь в карман ему сунул.
И Афоня опустил руку в карман: проверить, нет ли там пузырька. И обрадовался, как только нащупал его в кармане. Достал, открыл его. А из пузырька влагой речной, свежими весенними ручьями повеяло. И решил Афоня:
– Хоть жажду утолю! А сны, они и есть сны. Чего мне от них станется? А в пузырьке хоть едва донышко прикрыто, а всё ж – вода!
Едва поднёс пузырёк к губам и, предвкушая удовольствие от возможности утолить жажду, хотел те несколько капель пригубить, как набежала волна такая высоченная, что звёзды собой затмила. Остров содрогнулся от этого, и пузырёк вылетел из рук Афони. Правда, он не растерялся и схватил его на лету. Но несколько капель всё же вылетело и упало, в океанскую волну. И, видимо, неописуемой силы было действие этих капель. Даже волна сразу будто заснула. Остановилась, застыла. И стоит гора воды высоченная. Рыбы, что резвились в ней, тоже заснули без движения. Даже ветер – и тот замер. Нависла эта волна-гора над островом. А под нею разверзлась бездна океанская до самого дна. Заглянул Афоня в океанскую бездну. Увидел, что остров, с которого он в эту самую глубину заглядывает, – вершина горы. Захотел дно рассмотреть. Но поскользнулся и полетел вниз.
– Вот и проверю, что от снов бывает, чего не бывает! Но до чего же дно океана на сушь земную похоже! – успел подумать Афоня, пока летел вниз на дно океана.
Красота дивная открылась Афоне, пока летел он на дно океана. Рыбы над его головой застыли, точно прекрасные птицы в небе. Залюбовался ими Афоня. А сам всё летит и летит вниз. Но вдруг почувствовал, что оказался на чём-то мягком, будто на огромной подушке. Какой-то гул, время от времени прерываемый стоном и мощным свистом, сотрясая всё вокруг. Вслушался Афоня. И понял, что эти звуки похожи на храп. Но такой гулкий и громкий, словно целая рать спала и храпела. Афоня стал внимательно оглядываться вокруг, не притаилось ли где-то войско спящее. Но, присмотревшись, понял, что приземлился он на большое и мягкое пузо великана. Великан спал под горой, раскинув ручищи с зелёными плавниками на плечах. А ладони-то у него – что поля необъятные! А пальцы, как дубы вековые! Лежит великан на спине, головой опираясь на предгорье, как на подушку. Внешне – вроде бы как человек, великоват только. Лицо даже добродушное. Но чудной какой– то! Вместо волос на голове множество плавников, переливающихся разноцветьем несказанным. А вместо ног у великана – два хвоста рыбьих, чешуйки разноцветные – вместо одежды на нём. И что того расчудеснее, большущие раковины перламутровые – как панцирь росли на нём кое-где. Словом, украшен хоть куда. Храпит великан в своё удовольствие. И спит непробудным сном. И ведь ничего не почувствовал, когда махонький по сравнению с ним Афоня с такой высоты прямо на его пузо свалился.
Встал и огляделся Афоня. И увидел, что в стороне ручей бежит-журчит между камешков. Слез Афоня с пуза великана, как с холма спустился. Потом обошёл гору и нашёл пресную и чистую воду. Склонился над ручьём, попил водицы. Показалось ему, что слаще ничего не пробовал. И задумался:
– Вот какие чудеса довелось мне повидать! А перстень в этих снах силу свою чародейскую утратил. Три, не три его – не помогает. Эх! Видимо, время пришло расплачиваться за то, что присвоил я этот перстень! Капли из пузырька заветного волну океанскую усыпили, а этот ручей, видно, посильней океана будет. Течёт вот этак под океанскими волнами, превращаясь в реку, которая широко раскинулась вдали.
Афоня слушал, как журчит вода, пробегая между камешков, разбросанных по бережкам. Пригляделся, а камешки-то не простые – драгоценные. И так, для потехи, стал карманы ими набивать. Да вдруг подумалось ему: "Вот по ручью и выйду на берег. А то проснётся великан. Неизвестно, что у него на уме!"
С этими мыслями и побрёл Афанасий вдоль ручья, который становился всё глубже. Потом Афоня шёл по речному берегу, превратившемуся вскоре в полноводную реку. Да только, видно, и речка эта была не простая, а с норовом. Стала она Афоню, как болото, затягивать. Зашёл он подальше и поплыл. А река с каждым взмахом руки только шире становилась. Плыл Афоня, но вдруг чувствует, что силы покидать его начали. Уж и берега той реки очертания свои потеряли. И видит Афоня, что уж не речку переплывает он, а целый океан. Это пробудились волны океана, заснувшие от сонных капель из того пузырька. Они точно растаяли и заполнили всё вокруг. Тут и великан пробудился. Встал во весь рост, так что океан ему по грудь оказался. И загудел страшным голосом:
– Ты как посмел в мою кладовую проникнуть?!! Как смел пить из Хрусталь-реки?!! А-а?!
От этого "а-а" волна такая вздыбилась, что унесло ею Афанасия в даль-далёкую. Подняло и, точно букашку, о берег – шмяк. Лежит на берегу Афоня под высокой горою. В себя приходит и вспоминает последние слова, брошенные океанским великаном:
– Хрусталь-река! Э-э-э! Так, значит, это и была Хрусталь-река заветная. А на берегу её ведунья-вещунья сидит… Так ведь сказано было?! А ежели на океанской глубине течёт эта река, значит, где-то и на земле она дальше проистекать должна. Вот она-то меня к ведунье-вещунье и выведет! – решил Афоня. Как решил, так на душе и легче стало. Точно камень с души упал. Но вдруг не то что камень, град камней на него обрушился. И грохот оглушительный раздался. Огонь с неба повалил. Гора, стоявшая на берегу океана, оказалась вулканом. Ужаснулся Афанасий и проснулся.
А когда проснулся, то увидел, что лежит всё в той же царской опочивальне, среди царской роскоши. Но не порадовала его вся эта красота, потому что вспомнил тотчас же, что пора ему в путь отправляться. И всё то, что он во сне повидал, придётся теперь наяву пережить. Только обо всём этом подумал, вбежал царь-батюшка, окружённый своею свитою. За ними к дверям жмутся братишки и сестрёнки Афони. Царь подбежал к нему и спрашивает:
– Сказывай, что да как было? Что снилось?
Хотел Афоня всё по порядку изложить, но словно онемел. Мычит в ответ – и только. Царь в сердцах только рукой махнул:
– Ну да ладно! Ты скорее ступай в путь. О сиротах не тужи. Я сам о них порадею.
Когда стал Афоня подпоясываться, то почувствовал – карманы отчего-то тяжелы. Сунул в них руки. Достал пузырёк: капелек в нём много осталось. Но ещё что-то тяжёлое тянет его карман. Засунул руку поглубже и достал камушки драгоценные. Те, что во сне подобрал на берегу Хрусталь-реки. И подумал Афоня, отдавая камни сестрёнкам и братишкам-ребятишкам:
– Вот тебе и сны!!! Поди, разберись: где сон, где явь!
Придворные, как увидели те каменья драгоценные, заохали, заахали. А Афоня вздохнул, перекрестился и пошёл, куда во сне ходил, где побывал и всё испытал, а теперь наяву пережить предстояло. И всё, что во сне уже повидал, всё в точности наяву и повторилось. Поэтому шёл он смело, зная заранее, что чем кончится по уже виденным в царской опочивальне снам. И так было до того момента, как затмила звёзды заснувшая океанская волна-гора. И опять оказался Афоня у подножия той самой горы, вершина которой возвышалась островом над поверхностью океана. Словом, подводная гора. А пригляделся и увидел, что гора-то не каменистая, как видел он во сне, а сложена из кораблей затонувших. Огромное множество кораблей, аккуратно сложенных, обросших водорослями и кораллами, ракушками, кое-где окаменевших.
– Вот те раз! Не то! Не по снам уже виденным всё пошло! Или не разглядел я этого тогда? – изумился Афоня. И тут вдруг среди всего оцепенения великан проснулся. Стало Афоне страшно не на шутку, когда не по увиденным в царской опочивальне снам все дальше пошло. А великан ему гудит:
– А ты, мелкий, откуда тут взялся?!!
Но не успел Афоня ему в ответ представиться, а уж великан дальше гудит и вопрошает:
– Э? Да не тебя ли я во сне видал???
– Меня, – только и смог вымолвить Афанасий.
Великан оглянулся и изумился:
– Точно. Вот так и во сне было: сначала волна огромадная поперёк встала! Потом – всё заснуло, замерло кругом от капель из хрустального твоего пузырька. Зачем же ты всё это сотворил??? Чего ты хочешь?! – возмутился великан. – Вот корабли затонувшие, вот сундуки, полные золота. Бери всё, что хочешь! Не безобразничай только! Живут в моих подводных садах моряки с этих кораблей. Всех отпущу. И уплывай-ка ты с ними поскорее, а то вот что вытворяешь! Спать мешаешь! Океан волной поперёк себя поставил! Пришёл незваный из каких-то кошмарных снов! Так ещё тут у меня и наяву безобразничаешь!!!
А Афоня, в ответ подбоченившись, ответил ему смело:
– Возьму и корабли, и сундуки с золотом! И повелеваю тебе на корабли их погрузить. Вернёшь, откуда взял!!! И моряков на их корабли отпустишь! А не послушаешься меня, так и не такие ужасы во сне видеть будешь! И не такое безобразие учиню и в твоих снах, и наяву! Так что будешь бояться заснуть! Чтобы таких снов больше никогда не видать! – расхрабрился Афоня, однако призадумался: "А не слишком ли я… того?.." Но всё же продолжил:
– Но и это не всё! Расскажи, как пройти мне к ведунье-вещунье, что у Хрусталь-реки сидит и ворожит. И кто она такая? – попросил Афоня.
– А! Это… – опять прогудел в ответ великан. – Так это просто! Сидит ведунья-вещунья на берегу Хрусталь– реки. Хрусталь-река здесь ручейком начинается. А потом течёт, пока не впадёт в Огненную реку. Огненная река протекает под горой – вулканом. Я тебя во сне уж видал под той самой горой. Тогда, когда извержение вулкана началось, я и проснулся. Так вот, эта самая Огненная река сливается с Хрусталь-рекой, и только потом выходят они на поверхность уже во всей силе полноводной. Ступай по берегу Хрусталь-реки и непременно найдёшь на берегу ведунью-вещунью.
– Хорошо! – ответил Афоня и попросил великана:
– Дай хоть лодку иль парусник лёгонький, я и поплыву по Хрусталь-реке. А ты, как обещал, отпускай корабли с золотом и моряков, уцелевших в кораблекрушениях. А не послушаешься – так и будет твой океан поперёк себя застывшей волной торчать, сколько я захочу!
Великан от радости, что этот жуткий сон наяву наконец прекратится, в ответ Афоне хвостом чешуйчатым по воде ударил, подняв фонтан брызг, и расхохотался. Потом из горы, сложенной из кораблей, взял небольшой парусник. Великан прижал парусник к груди, как любимую игрушку. Вздохнул и посреди ручья, где глубже было, поставил его. Да ещё разлюбезно и мягонько самого Афоню в свои ладони взял, поднял и на палубу парусника опустил. А потом пальцем кораблик подтолкнул и в самые паруса дунул. И парусник поплыл. Афоня, управляя парусом на ветру, оглянулся и крикнул великану:
– Озорничать больше не смей!
Не буду-у-у! – прогудел в ответ великан. И парусник Афони поплыл ещё быстрее к тому месту, где из океана вытекала Хрусталь-река и текла дальше по земле. Афоня оглядывался время от времени и видел, что та огромная волна, вставшая поперёк океана, начала таять. Набежали волны, и вскоре вся красота скрытого от глаз океанского дна со всеми её чудесами и диковинками опять ушла под воду. А на поверхности океана появилось множество прекрасных судов разных времен и народов. Они плыли в разные стороны, и флаги разных стран и держав пестрели над ними. Но парусник Афони был уже далеко. Он плыл к тому берегу, где начинала свой путь Хрусталь-река на Земле. Афоня рассматривал, куда же течёт Хрусталь-река. А она уходила, прячась среди камней и глыб, разбросанных у подножия дымящегося вулкана, вглубь пещеры. Вулкан этот тоже был Афоне знаком. Это был тот самый вулкан, что видел он в том сне, что навеяли ему усыпившие его капельки из чародейского пузырька. Раздался гром, засверкала молния. Камни полетели во все стороны. Страшно Афоне стало. Но на этом самом месте сны, что видел он тогда в царской опочивальне, закончились. Дальше-то подсказки нет! Пытаясь спрятаться от извержения, он направил свой парусник под высокие своды пещеры, в которую текли воды Хрусталь-реки. Корабль вплыл в неё беспрепятственно. Но внутри оказалось так жарко, словно Афоня в самое пекло угодил. Пещера была ярко освещена пламенем горящей реки, которая текла навстречу из глубины пещеры. Афоня присмотрелся. И увидел, что огненно-красный поток её пламени мчался под сводами пещеры, вырываясь из бокового свода внутри пещеры, а потом сливался с потоком Хрусталь-реки. Там, откуда вытекала эта Огонь-река, Афоня увидел огромного краснолицего великана, раздувающего пламя Огонь-реки. Великан усердно подкладывал вырванные с корнем могучие старые деревья. Ох, и пришлось ему потрудиться, чтобы запасти их здесь столько для поддержания такого огня. Великан деловито брал целое дерево и изо всех сил дул на него, выдыхая огненные столбы пламени. И как только дерево загоралось от его пламенного выдоха, он, довольный своей работой, опускал горящее дерево в поток этой удивительной реки. И тогда Огонь-река возгоралась ещё сильнее. Он был так занят этим, что не заметил появления Афони. Да и дым, наполнявший всю пещеру, тоже скрывал его присутствие. А воды Хрусталь-реки, по которой Афоня вплыл в пещеру, встречались с огненным потоком Огонь-реки, но не смешивались, а сплетались, как коса девичья. И так текли они в третий свод пещеры, который Афоня не сразу заприметил на противоположной стороне из-за густого дыма. Афоня поднял голову и увидел, что свод пещеры заканчивается небольшим отверстием, сквозь которое голубеет небо, такое чистое, ясное…