Книга написана в жанре документально-исторического повествования от первого лица и по сути является исповедью.
Содержание:
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ 1
ГЛАВА ПЕРВАЯ 1
ГЛАВА ВТОРАЯ 2
ГЛАВА ТРЕТЬЯ 4
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ 7
ГЛАВА ПЯТАЯ 11
ГЛАВА ШЕСТАЯ 14
ГЛАВА СЕДЬМАЯ 16
ГЛАВА ВОСЬМАЯ 21
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ 26
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ 31
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ 38
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ 41
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ 47
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ 52
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ 53
КАРТЫ 55
Майоров Александр Михайлович
ПРАВДА ОБ АФГАНСКОЙ ВОЙНЕ Свидетельства главного военного советника
© Майоров А. М., 1996 © Ведрашко В. Ф., 1996 © Художественное оформление, издательство "Права человека", 1996
Литературная запись Владимира Ведрашко
В оформлении обложки использован фрагмент подлинного рабочего плана боевых действий 40-й армии и афганской армии на ноябрь 1980 г.
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
Возвращаясь в своей памяти к афганской войне и изучая сохранившиеся у меня документы, карты, рабочие тетради, я многое теперь переосмысливаю. Иногда я ощущаю себя в душевно раздвоенном состоянии. С одной стороны понимаю, что надо бы рассказать о войне откровенно и подробно. А с другой стороны, опасаюсь быть необъективным в ее оценке. Да и в моих суждениях о тех или иных личностях, читатель, вероятно, заметит сильный отпечаток сугубо личного их восприятия.
Нормально было бы мне, кадровому военному гордиться тем, что я сделал на войне, геройскими делами своих подчиненных да и своей личной стойкостью, военной хитростью или решительностью. В действительности же, с какой стороны я ни подходил бы к этой войне, с трудом нахожу то блистательное, или просто положительное, о чем хотелось бы написать. И не потому, что я сейчас выступаю абсолютным противником ввода войск в Афганистан - как раз наоборот: до сих пор я твердо уверен, нужно было это делать. Но следовало действовать иначе - умнее, с большей степенью зрелости в выработке и принятии решений, с большей гибкостью в их осуществлении. Ведь речь в конечном итоге шла об исходе бескомпромиссной борьбы США и СССР за доминирующую роль в мире. И ввод войск в Афганистан с целью дальнейшего утверждения своего присутствия в Центральной и Юго-Восточной Азии был делом заманчивым, перспективным и своевременным. Именно так рассуждал я тогда, отправляясь к месту моего нового назначения в Кабул…
Но воспоминания о той поре теперь не доставляют мне радости. И снова спрашиваю себя: для чего все это рассказывать? Кому это интересно?
Обычно кадровые военные на закате жизни бывают рады тому, что успели сделать на войне во славу Родины.
А у меня на душе тяжело. Быть может, причиной тому мое долгое в течение пятнадцати лет молчание, нежелание делиться с кем бы то ни было своими мыслями о трагических событиях первого года войны в Афганистане. Но, видимо, все же подошло время снять камень с души.
Историкам, вероятно, покажутся важными описания боев. Надеюсь, однако, что не лишними будут и некоторые штрихи к портретам действовавших рядом со мной людей.
Хотелось бы сказать несколько слов об Афганской армии. Еще незадолго до Апрельской революции она верно служила королю Захир-Шаху. Затем, после дворцового переворота - Президенту Дауду. Но время словно ускоряло свой бег, все стало меняться с калейдоскопической быстротой: приходят к власти Тараки, потом Амин, а после и Бабрак Кармаль. Огромный армейский организм в 180–220 тысяч человек, оставался все время тем же и продолжал действовать как заведено. Это была армия государства. И задачей ее оставалось - охранять интересы государства, а не власть того или иного режима. Но вот настало время, когда эта армия обратила оружие против своих единоверцев, братьев мусульман. Это обернулось трагедией для афганского народа. И эту трагедию подготовили и разыграли, годами поддерживая ее пламя, люди Кремля. В 1980–1981 годах я участвовал в этой трагедии, действовал в самой гуще событий.
В качестве Главного военного советника в ДРА мне пришлось в тот период проводить военными средствами политику, определенную советским руководством. И теперь я не беру на себя смелость глубоко и полно проанализировать и осмыслить тогдашнюю международную и внутреннюю обстановку. Нужен, вероятно, кропотливый труд многих специалистов в течение нескольких лет, чтобы с достаточной полнотой все оценить и воссоздать истинную историческую картину.
Но то, что я видел, делал, слышал, о чем думал, с кем вместе служил, работал, воевал, от кого получал приказы и распоряжения, кого уважал, кого не любил - все это откровенно, ничего не утаив, не приукрасив, постараюсь описать и тем самым расскажу мою правду об афганской войне.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
В двадцатых числах июня 1980 года, когда я, Командующий войсками Прибалтийского военного округа, руководил войсковыми учениями в Прибалтике на Добровольском учебном центре, мне позвонил по ВЧ из Москвы Начальник Генерального штаба Вооруженных Сил СССР Маршал Советского Союза Николай Васильевич Огарков:
- Завтра сможешь прилететь в Москву?
- Конечно. Что иметь с собой?
- Голову, Александр Михайлович.
Руководство учениями я передал своему заместителю и полетел с супругой в Москву. Уже в самолете предчувствие мне подсказывало: "Афганистан". Я поделился им с Анной Васильевной - никого другого предстоявшая перемена в нашей жизни не касалась так сильно. И когда я служил в Египте, и когда руководил группой советских войск в Чехословакии, и здесь, в Прибалтике - всюду она делила со мной перипетии судьбы.
К Николаю Васильевичу Огаркову поехал, как и принято у военных, сразу, без промедления. Обнялись, как старые друзья. Он пригласил меня за небольшой отдельно стоящий столик, показывая взглядом на свой рабочий стол, уставленный аппаратами: мол, туда садиться не будем. Мы точно знали, что в минуты важных разговоров лучше держаться от этих аппаратов подальше.
Сели нос к носу, и он мне сказал:
- Афганистан.
И после долгой паузы:
- Твоя кандидатура предложена на заседании Политбюро. У тебя есть опыт боевых действий, работы за границей.
Слушаю и молчу.
- Сменишь там Соколова и Ахромеева.
Я молчу.
- Для придания тебе большего веса будешь назначен первым заместителем Главкома сухопутных войск.
Продолжаю молчать.
- При твоем согласии предстоит утверждение тебя в должности на заседании Политбюро. Затем, очевидно, тебя поочередно вызовут для бесед члены Политбюро, которые поделятся с тобой необходимой информацией и дадут инструкции… Что молчишь? Жду ответа.
- Считайте мое согласие полученным.
Открылась дверь, и в кабинет вошел министр оборон Устинов - исхудавший, согбенный: он недавно перенес тяжелую операцию. Своим посещением Огаркова министр, видимо, решил помочь Николаю Васильевичу склонить меня возглавить Группу военных советников в Афганистане. Устинов поздоровался с Огарковым, со мной и, обращаясь к Николаю Васильевичу, спросил:
- Ну что, не соглашается?
- Наоборот, Дмитрий Федорович.
Но Устинов, похоже, ответа не расслышал и продолжал:
- Что, боится?
За четыре года пребывания в должности министра обороны Устинов так и не освоил вежливую и допустимую форму общения с подчиненными. Сталинский нарком грубил им, вероятно, по старой привычке общения с директорами заводов своего наркомата боеприпасов, и это вызывало недовольство, роптание генералитета. Особенно это задевало тех заслуженных командующих, которые еще в недавнем прошлом испытывали на себе совсем иное обращение со стороны покойного уже министра обороны Андрея Антоновича Гречко.
Естественно, меня оскорбила бестактность Устинова по отношению ко мне:
- Товарищ министр обороны! Я давно перестал кого бы то и чего бы то ни было бояться. Я прошел войну и не раз смотрел смерти в глаза.
Николай Васильевич, поспешив перебить меня, смягчил положение:
- Дмитрий Федорович, да он согласен. Он поедет, поедет!
Министр прошамкал:
- Ну и слава Богу. - И, покачиваясь, ушел из кабинета.
После ввода советских войск в Афганистан была создана Комиссия Политбюро ЦК КПСС для решения всех политических, дипломатических, военных, хозяйственных и иных вопросов советско-афганских отношений. В нее входили Андропов, Громыко, Устинов, Пономарев. Собирал эту Комиссию на заседания сам Андропов, практически и являвшийся ее председателем. Кроме того, по личной просьбе Брежнева делами в Афганистане периодически интересовались Суслов и Черненко. С этими членами Комиссии мне и предстояло встретиться - с каждым отдельно.
Суть недолгого разговора с Устиновым сводилась к следующему:
- Встретитесь с членами Комиссии, прислушайтесь к их советам. Особенно внимательно послушайте Юрия Владимировича. У него огромная информация. А сам он проницательнейший человек.
Я вышел от Устинова с неловким ощущением: министр находится в постыдной зависимости от Андропова. Кстати сказать, директивы, которые я позднее получал в Афганистане, всегда были подписаны сначала Андроповым, а затем уже министром обороны Устиновым. А войну-то ведь вели военные, и было бы нормальным, чтобы подпись министра обороны стояла первой. Однако верховенство КГБ являлось нагло и открыто узаконенным.
Вторая беседа - с Андроповым на Лубянке.
Выхоленное, мучнистого цвета лицо, дискантоватый голос, важные жесты, подчеркнутая любезность. Встретил он меня на середине кабинета. Предложил сесть.
Говорил тихо и убедительно о сложности обстановки в Афганистане, о необходимости продуманно строить свою линию поведения в отношениях с руководством дружественной страны.
- Знаем: Кармаль - одиозная фигура. Но - послушен. Поддерживай его.
Попутно, вскользь, заметил, что знает весь мой послужной список - работу в Египте, Чехословакии. Добротной назвал мою службу в Прибалтике…
- Но здесь обстановка другая. Сложная. - И перейдя на "вы": - Так что берите все в свои руки и действуйте.
- Юрий Владимирович, на войне очень важно единоначалие, вся полнота власти.
- Ну так вы ее и берите!
- Могу ли я расценивать эти слова как утверждение моих полномочий?
- А я вот сейчас узнаю. - И он поднял трубку телефонного аппарата.
Слух у меня тогда был острый. Я слышал не только Андропова, но и улавливал слова собеседника. Состоялся примерно такой диалог:
- Борис! Это я, Юра.
Я догадался, что Ю.В. разговаривает с Борисом Николаевичем Пономаревым.
- Вот тут у меня Майоров… Просит всю полноту власти.
- Так пусть ее и берет.
- Значит, ты одобряешь? А как же наша Комиссия? Все-таки Комиссия Политбюро.
А не дурачит ли он, председатель, меня? Не игра ли это? - подумал я в тот момент. И снова голос Андропова:
- Кто же тогда, Борис, главным будет, если Александр Михайлович всю власть возьмет?
- Ну, он главным военным будет там, в Афганистане.
- А в целом, главная-то у нас ведь партия… Везде, Борис, партия!
- Конечно-конечно…
- И, прежде всего, главный - это Леонид Ильич! - заканчивая этот демонстрационный разговор, произнес Андропов.
От него я ушел удрученным. Из довольно-таки абсурдного телефонного разговора двух членов комиссии я так и не понял, будет у меня полнота власти или нет. Ответственность же придется в полной мере нести мне.
Следующая беседа - с Громыко. Мы неоднократно встречались еще в мою бытность командующим Центральной Группой войск в Чехословакии. Он, вероятно, относился ко мне как к человеку, прошедшему достаточную школу, чтобы разбираться в политике и дипломатии, и потому сказал, что инструктировать не будет.
- Дипломатическая работа ведется, политическую линию мы обеспечиваем. Ваше дело, Александр Михайлович, - воевать. И как можно скорее установить власть.
Его слова я принял совершенно нормально. Дело военного человека - это война. Я обязан, я должен, максимально сосредоточивая свои способности, силы и опыт, решить поставленную политическую задачу военными средствами.
Однако разговор с Андреем Андреевичем тоже не внес ясности в мое понимание предстоящего задания. Будучи немногословным, Громыко едва упомянул посла СССР в Кабуле Табеева, но не стал его характеризовать: дескать, сам разберусь на месте. И я все больше стал уповать на то, что, действительно, сам во всем разберусь, когда приеду в Кабул.
До встречи с Пономаревым в Центральном Комитете КПСС меня пригласили к его заместителю, Ростиславу Ульяновскому. Афганистан он знал хорошо. Много рассказал мне об истории, об особенностях этой страны. Вспомнил и о поражениях, которые там терпели иноземцы - и Македонский, и Чингисхан, и англичане…
- Ну, а теперь вот мы… вошли. - Помолчав, добавил: - Влезли… Но ведь мы, русские, тем и отличаемся, что сначала создаем себе трудности, а потом геройски их преодолеваем… В Афганистане, Александр Михайлович, пролита кровь. И она будет дотоле проливаться, доколе будет живо в одних афганцах чувство мести к другим афганцам.
Пошли к Пономареву.
Он, вероятно, догадывался, что в беседах с членами Комиссии ничего конкретного мне сказано не было. Поэтому и спросил достаточно дежурно:
- Ну что, проинформировали вас?
- Для начала, можно сказать, проинформировали. А уж там, Борис Николаевич, придется самому во всем разбираться.
- Да, вот именно. А что касается единоначалия, то я вас понимаю, но и вы нас поймите: мы вчетвером и то не во всем можем прийти к единству.
- А как же я там смогу чувствовать определенность и твердость линии Центра?
- Ну вы же генерал армии, вы же первый заместитель Главнокомандующего сухопутными войсками.
- Все это так, Борис Николаевич, но ведь там, в Кабуле, рядом со мной будут представители и от КГБ, и от МИД, и от ЦК… Не получилось бы как в басне про лебедя, рака да щуку.
- Ничего-ничего… Разберетесь.
Вот на этом мои беседы с членами Комиссии и закончились. Оставалось самое важное: предстать пред светлы очи Леонида Ильича, да только он находился в отпуске. Поэтому ожидал меня Андрей Павлович Кириленко. 7 августа он принял меня в ЦК в небольшом кабинете, заваленном книгами. Я даже позавидовал: располагает же временем все это читать!
- Ну, садись, - простецки сказал Кириленко.
Принесли нам чаю с какой-то ореховой приправой (такую же, кстати, подавали с чаем и у Андропова).
- Выпей!
- Спасибо.
- Ну так что, едешь Карпаты покорять?
- В Афганистан еду, Андрей Павлович.
- Ну я и говорю, в Карпаты.
- Там Гиндукуш, Андрей Павлович.
- Тьфу ты! Ну в Гиндукуш… Инструктаж получил?
- В общих чертах.
- А в остальном разберешься на месте. Война, конечно, идет сложная. Это все равно, что с бандеровцами воевать. Помню, после войны мы их на Украине гоняли - ух, как мы их гоняли!.. Ну что же, смотри, пиши, докладывай. Если нужно, звони.
- Есть, - говорю, - писать, докладывать, при необходимости звонить. Постараюсь выполнить поручение Политбюро.
- Ну вот и спасибо.
Так я получил благословение на ратный подвиг.
Перед отъездом снова побывал у Николая Васильевича Огаркова. Он сообщил мне, что завтра в одном самолете со мной полетит генерал-лейтенант Самойленко Виктор Георгиевич, только что назначенный моим заместителем по политической части с должности начальника Политуправления Уральского военного округа.
- А начальника штаба сам себе подберешь, - сказал мне Огарков. Согласились, однако, на том, что служившего тогда в Афганистане советником при начальнике Генштаба ВС ДРА генерал-майора Черемных Владимира Петровича можно выдвинуть на должность начальника штаба Группы ГВС (Главного военного советника) в Афганистане.
ГЛАВА ВТОРАЯ
В Афганистане в то время работала достаточно большая и представительная группа Министерства обороны СССР во главе с первым заместителем министра Маршалом Советского Союза Соколовым Сергеем Леонидовичем. Его ближайшим помощником являлся первый заместитель начальника Генштаба ВС СССР генерал армии Ахромеев Сергей Федорович. Группа решала все задачи планирования организации и ведения боевых действий 40-й армии во взаимодействии с вооруженными силами ДРА. Одновременно она представляла Комиссию Политбюро ЦК КПСС по Афганистану непосредственно в зоне событий, информируя Кремль о положении дел и выполняя вновь ставившиеся задачи. Разумеется, Соколов и члены его группы держали тесную связь с советским послом в ДРА, представителями ЦК КПСС, КГБ, МВД и других министерств Союза. Военным советником при министерстве обороны ДРА служил тогда генерал-полковник Магометов Султан Кикезович, группа советских генералов и офицеров находилась и в генштабе ВС ДРА, и в войсках афганской армии.
Зачем же понадобились перестановки среди руководящих военных представителей СССР в Афганистане? Дело в том, что Соколов и Ахромеев были направлены в Кабул в начале афганской кампании в расчете, что вся она продлится недели или месяцы, государство обретет просоветский режим, и обстановка в Афганистане стабилизируется. Но реальность показала, что афганцы (те, которых мы называли мятежниками) стали постепенно организовывать свои силы для сопротивления режиму Бабрака. Бои затягивались на месяцы, росло количество наших гарнизонов, а особых успехов все не было и не было. И какие бы шаги ни предпринимала Комиссия Политбюро в Москве, на деле все зависело от военных успехов в ДРА.