Кто отвечал тогда за военные действия в Афганистане? Соколов и Ахромеев. Однако при своем очень высоком положении в Вооруженных Силах СССР, их назначение в Афганистан не было проведено через Политбюро, а значит отчитываться перед высшим политическим органом предстояло министру обороны Устинову. И тогда Устинов делает хитрый ход: он убеждает руководство страны в том, что его первой заместитель Соколов и первый заместитель начальника Генштаба Ахромеев нужнее в Москве, чем в Кабуле - в качестве аргументов использовались и сложная обстановка в Польше, и необходимость поддерживать бдительность на Дальнем Востоке, и в целом потребность заниматься решением текущих проблем вооруженных сил. А в Афганистан необходимо направить специально утвержденного Политбюро человека, придать ему мощную фронтовую оперативную группу и соответственно спрашивать с него за осуществление кампании. Таким образом министр обороны Устинов выводил себя на второй план, становясь "просто" членом Комиссии Политбюро.
Кандидатов на новую должность было пятеро - люди все достойные, такие, например, как А. Т. Алтунин, С. К. Куркоткин, Е. Ф. Ивановский. Но почему-то выбор пал на меня. Возможно, на это повлияла моя прошлая служба и работа в Египте, Чехословакии, в Прибалтике, и то обстоятельство, что я лично был известен Брежневу.
Как бы то ни было, Устинов выводил из под удара и Соколова, и Ахромеева (и, таким образом, и себя). Они, конечно, не раз приезжали впоследствии в Афганистан, так сказать для оказания помощи, для контроля - око царево!
Вот такова подоплека перестановок в нашем высшем военном звене в Афганистане.
Итак, для замены группы Соколова и аппарата военного советника Магометова решением Политбюро ЦК КПСС, или, как тогда говорили, Инстанции, создавалась мощная оперативная группа Главного военного советника в ДРА в ранге первого заместителя Главкома сухопутных войск СССР. 40-я армия продолжала действовать в составе Туркестанского военного округа и, естественно, подчинялась командующему войсками округа. Округ укомплектовывал армию личным составом, вооружением, техникой, решал все задачи тыла и обустройства, отвечал за политико-моральное состояние войск и их дисциплину. Что касается боевых действий, их планирования, организации и ведения, то теперь эти задачи предстояло решать во взаимном согласовании между Главным военным советником в ДРА и командующим ТуркВО с последующим утверждением министром обороны СССР. В то же время генералы и офицеры 40-й армии вели войну под началом своего командарма, реально подчиненного Главному военному советнику в Афганистане - как первому заместителю Главкома сухопутных войск СССР.
Конечно, все это выглядело немного путано.
Для установления нормального взаимопонимания предстоящих задач в ДРА между мной и командующим войсками Туркестанского военного округа Максимовым нам необходимо было встретиться. Такой случай представился естественным образом, когда во время перелета из Москвы в Кабул мы сделали короткую остановку в Ташкенте - для дозаправки самолета.
Юрий Павлович Максимов встретил меня радушно, с должным тактом и уважением. Мы нашли необходимый общий язык и впоследствии наше взаимодействие не доставляло нам особых сложностей.
В кабульском аэропорту у трапа самолета нас встретили Ахромеев, Табеев и еще несколько дипломатов. Большое представительство от афганской стороны подчеркивало важность прибытия в Кабул советского военачальника. Мы поздоровались с министром обороны ДРА генерал-майором Мухамедом Рафи. Он в свою очередь через переводчика представил мне главу правительства, министра экономики Кештманда, нескольких членов руководства НДПА и других министров. Встреча закончилась торжественным прохождением роты почетного караула. Афганские солдаты выглядели безупречно, но судить по ним обо всей афганской армии было бы пока опрометчивым. Вообще в аэропорту я обратил внимание на обилие внешней торжественной атрибутики, что, как правило, сопуствует не лучшему положению дел.
Оказавшись на секунду без посторонних ушей рядом с Ахромеевым, я спросил:
- Ну, что, Сережа, хреново?
- И не говори, потом сам увидишь.
И вдруг:
- Полковник Халиль Ула! - за спиной я услышал гортанный голос, обернулся. Передо мной стоял стройный, прямой как штык красавец. - Командир Центральный корпус!
- Вы говорите по-русски?
- Мало-мало.
- Да поможет вам Аллах. Но еще и - воевать по-русски!
Халиль Ула степенно ответил:
- Щюкрен. - И, подняв ладони к лицу, плавно омыл его, приговаривая: - Аллах Акбар! Аллах Акбар!
- Щюкрен, - повторил Ахромеев, - значит хорошо. Доброе предзнаменование.
- Дай-то Бог, Сережа, - сказал я.
В тот же день встречи со мной ожидал Соколов. Ахромеев предупредил:
- Возможно, будет присутствовать и посол. Но, возможно - и не будет. Это уж как Соколов решит.
И по этой оговорке мне стало ясно, что сложностей здесь хватает еще и в отношениях между нашими военными и нашим же советским дипломатическим представительством.
До встречи оставалось несколько часов, и я успел потолковать, не отвлекаясь на чаепития, с будущим начальником штаба Группы ГВС Владимиром Петровичем Черемных. Потолковать в смысле - послушать, потому что если кто кому что-то и втолковывал, так это он - мне. И стало ясно, что даже мои ожидания - а они были отнюдь не розовыми - бледнеют на фоне нарисованной начальником штаба картины. И еще Владимир Петрович мне прямо сказал:
- С Фикрятом Ахмедзяновичем Табеевым будьте осторожны.
К Соколову мы зашли вдвоем с Ахромеевым. Сергей Леонидович встретил меня приветливо. Сели, он закурил. Я в шутку спросил:
- Мне тоже начинать теперь курить?
- Курить не рекомендую, а вот воевать - это, пожалуй, начинай.
Выпили по рюмке водки. Точнее сказать, я лишь пригубил, хотя и знал о критическом отношении Соколова к "ортодоксальным" трезвенникам.
Сергей Леонидович, человек немногословный, ограничился несколькими фразами. Суть его оценок сводилась к следующему:
- Обстановка тяжелейшая, но ты не теряйся… - И добавил: - Министр Дмитрий Федорович рекомендует нам с Сергеем Федоровичем, пока ты будешь осваиваться, дней десять-двенадцать побыть здесь. Не возражаешь?
Я, конечно, не возражал, понимая, что эта рекомендация министра полезна прежде всего для меня самого.
- Ну вот и хорошо. Считай, что разговор у нас состоялся. А все остальное увидишь сам в ходе полетов. С тобой в полетах и разъездах будем либо я, либо Сергей Федорович. Побываем в основных дивизиях, в управлениях корпусов, в провинциях. Но сначала… - Соколов посмотрел на Ахромеева: - В котором часу у нас завтра встреча с Борисом Карловичем (так они называли между собой Бабрака Кармаля)?
- В десять, - ответил Ахромеев.
Соколов прищурился и спросил:
- В каком составе пойдем?
- Сергей Леонидович, если не возражаете, с Александром Михайловичем буду я. - Он выдержал паузу. - И, может быть, чтобы подчеркнуть наши добрые отношения сотрудничества с посольством, пригласим?..
Соколов сердито погасил сигарету, зажег другую, крякнул и сказал:
- Приглашай.
Речь шла о после Табееве.
- Ну что ж, Александр Михайлович, - протянул на прощание руку Соколов, - завтра увидимся. Подсказывать тебе я ничего не буду, сам увидишь Кармаля и сориентируешься. Работать с ним тебе предстоит много, напряженно…
- … и нудно, - вставил Ахромеев.
Мы разошлись.
До глубокой ночи я слушал генералов и офицеров, работавших до моего приезда вместе с бывшим военным советником. Хотелось быть в курсе самых сложных военных проблем, которые могли бы возникнуть при беседе с Кармалем. Хотя, как правило, первая встреча обычно бывает формальной и ограничивается взаимным знакомством.
Утром девятого августа до приема у главы государства я подписал приказ о вступлении в должность.
Надел форму, как и советовал Соколов: пусть Бабрак увидит перед собой генерала армии со всеми регалиями, это подействует на него впечатляюще.
Без пяти минут десять мы встретились у дворца. Соколов и Ахромеев были в униформе. Табеев приехал на пять минут позже, и в результате мы опаздывали с прибытием в кабинет Бабрака Кармаля. В этом я увидел бестактность Табеева и еще один признак натянутых отношений, бремя которых вот-вот полностью перейдет на мои плечи.
Бабрак приветствовал радушно. Соколов извинился за опоздание: мол, наша военная неорганизованность… Легко и запросто взял на себя те несколько слов, которые подобало бы произнести послу.
- Нич-чего, нич-чего, - на русском языке ответил Бабрак.
Рядом с ним находились министр обороны Рафи и еще какой-то не известный мне пока, невысокий, лысый, бледный в сером костюме человек, внешности, вроде, не азиатской, значит, из наших. Но кто он?
Сергей Леонидович представил меня по всей форме:
- Товарищ Генеральный секретарь ЦК НДПА, председатель Революционного Совета, Глава государства! Решением Политбюро ЦК КПСС по предложению члена Политбюро, министра обороны СССР Устинова по согласованию с министром иностранных дел СССР Громыко и председателем КГБ СССР Андроповым в Афганистан, в Ваше распоряжение прибыл первый заместитель Главнокомандующего сухопутными войсками, назначенный Главным военным советником в ДРА генерал армии Майоров Александр Михайлович.
Вслед за этими словами Соколов дал мне блестящую характеристику, что, разумеется, имело тактическое значение.
- Оч-чень кар-рошо, - с трудом произнес Бабрак. - Рады приветствовать, - продолжил переводчик.
Хозяин предложил сесть к столу.
- С вашего позволения, товарищ Бабрак Кармаль, мы с Сергеем Федоровичем через некоторое время уедем. Поможем Александру Михайловичу освоиться и войти в курс дел. А затем уже вы будете решать все задачи непосредственно с ним.
Посол заерзал на стуле.
- Ну и, конечно, с Чрезвычайным и полномочным послом товарищем Табеевым, - добавил Соколов.
- Кар-рошо, - пробубнил Бабрак Кармаль.
Дверь отворилась, вошел официант, наш, русский, с водкой и рюмками на подносе.
Пока хозяин дворца произносил свой тост - со словами уверенности в дальнейшем успешном сотрудничестве во имя осуществления идеалов Апрельской революции - я почувствовал его уважительное, переходящее в подобострастное отношение к Соколову и, менее, к послу. Кармаль явно понимал расстановку сил за спинами этих людей в Москве. Впрочем, большого открытия я, конечно, не сделал, но на заметку на всякий случай себе это впечатление взял.
Когда очередь дошла до меня, чтобы произнести тост, я заверил афганского лидера в дружбе, в стремлении бороться совместно с афганскими вооруженными силами до полной победы Апрельской революции. И еще я вспомнил - ну, это была, конечно, домашняя заготовка - статью Энгельса, в которой говорится о гордом афганском народе-воине. Бабраку понравилось. И не только потому, что лестное слово приятно всякому. Ссылка на классиков позволила и ему - скупым, но многозначительным жестом - дать понять, что он знаком с трудами Маркса, Энгельса, Ленина, дескать: "как же, как же, читали…". Понравились Бабраку и слова о том, что афганцы гордые воины, и их никто не сможет победить.
- А мы, - говорю, - поможем в этой борьбе.
Бабрак хлестко выпивал водку до дна, рюмку за рюмкой. Человек в сером костюме решительно следовал за ним. Я обратил внимание: о чем бы мы ни беседовали, Генсек то и дело поглядывал на этого странного, так и не дождавшись, пока мы покинем дворец, я шепотом спросил у Ахромеева:
- Кто это?
- Товарищ О.
Уже на улице Сергей Федорович пояснил:
- Полковник КГБ Осадчий, он всегда находится при Бабраке. Будь осторожен с ним. Что бы мы ни делали, что бы ни внушали, ни рекомендовали Бабраку, - этот (он произнес ругательное слово) все переиначит, все по-своему интерпретирует. И, запомни, пользуется прямым выходом на Ю. В. в качестве его абсолютно доверенного лица.
Странно, на мой взгляд, получалось, что на первой и строго конфиденциальной беседе с главой государства присутствовал человек, который тут же после нашего ухода займется интерпретацией смысла сказанных слов, даже, может быть, составит на меня характеристику и доложит о всей беседе Андропову.
Я почувствовал, как какое-то неприятное раздражение начинает зарождаться во мне.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Для определения содержания и характера боевых действий предстоявших двух недель, намеченных первоначально для ознакомления с положением дел в провинциях и уездах, явно не хватало. Обдумывая с Черемных план полетов по стране, мы поняли, что сумеем управиться лишь недель за пять-шесть, то есть к концу августа - началу сентября. За это время, предполагалось, основательно изучив обстановку в стране и армии, познакомиться с руководящим составом дивизий 40-й армии и армейских корпусов ВС ДРА, глубже узнать особенности взаимодействия между ними и выработать совершенно иную, новую стратегию и новую тактику, которые ошеломили бы пешаварское руководство и полевых командиров и создали бы предпосылки полной победы над моджахедами в ближайшие два-три месяца, максимум полгода.
Рано утром следующего дня я вместе с Черемных явился к Соколову. Сергей Леонидович, уже бодрый, дымил сигаретой. В кабинете находился и Ахромеев.
- Сергей Леонидович, - обратился я к маршалу. - Чтобы мне взять на себя всю полноту ответственности за положение дел после вашего с Сергеем Федоровичем отъезда и не оказаться при этом некомпетентным, - необходимо вместе с вами в течение пяти-шести недель облететь и объехать основные провинции, побывать в главных гарнизонах 40-й армии и в афганских дивизиях и корпусах.
- Хорошо, будем летать пять-шесть недель, - без долгих раздумий ответил Соколов.
Мы спланировали ежедневные полеты без выходных. Со мной находились начальник штаба Черемных, мой заместитель по ведению боевых действий генерал-лейтенант Петр Иванович Шкидченко и еще несколько офицеров оперативного и разведывательного отделов.
…Изо дня в день вот уже третью неделю с пяти тридцати утра мы перелетаем с места на место на самолете Ил-14. Как правило, вылетаем в один из провинциальных центров ДРА, там заслушиваем губернатора провинции, его администрацию, командиров армейского корпуса или командира пехотной дивизии афганской армии (в этом случае с нами в самолете вылетают секретари ЦК НДПА Нур и Зерай, министры: обороны - Рафи, СГИ - Наджиб, МВД - Гулябзой). Бывает, что на аэродроме, пересев в бронемашину, едем в полки 40-й армии или в афганские части, добираемся до действующих батальонов, то есть непосредственно в район боевых действий. Однако Сергей Леонидович любит, как я понял, и неожиданные наезды в воюющие батальоны и даже роты. В этом случае мы туда добираемся двумя-тремя вертолетами. Когда нам нужно попасть в воюющую роту или батальон, Соколов берет с собой минимальное количество сопровождающих, очевидно, во избежание возможных потерь. Да он и не любит большой суматохи вокруг себя, когда нужно лично убедиться в положении дел, когда нужно беседовать с командирами без лишних свидетелей (откровенной беседа бывает именно без свидетелей!).
Соколов бывал особо внимателен к раненым в бою, я не раз видел, как он немедленно отправлял их в тыл на вертолетах, на которых мы только что прибыли в то или иное подразделение, и мы по несколько часов оставались в воюющем подразделении, ожидая возвращения вертолетов за нами. Соколов не только задушевно беседовал с командирами батальонов, рот о результатах того или иного боя, но порой и в танк мог забраться - на правах старого опытного танкиста - и действовал в роли командира танка. Мне волей-неволей приходилось повторять то же самое, вспоминая свою танковую молодость.
После одного из таких поступков Соколова я ему, не стесняясь сказал:
- Душманы хорошо владеют "бузуками". Не рискованно ли маршалу в танке-то воевать?
- Тебе это делать запрещаю, ни к чему храбриться. А мне, - и он улыбнулся: мол, понимаешь, брат, - в Москве придется ответ за нашу технику держать.
Три дня, не возвращаясь в Кабул, мы работали в Мазари-Шарифе, изучали обстановку и характер боевых действий моджахедов под командованием Дустума. Столько же времени провели в Герате, слетали на иранскую границу. Слушали, записывали все, о чем нам докладывали афганские и советские командиры.
Работали мы и в зоне рейдовых боев в провинциях Пактия, Пактика, Газни, Заболь (в тех краях командовал Третьим армейским корпусом афганской армии генерал-лейтенант Гулям-Наби).
Сергей Леонидович был неутомим. И мне в эти недели приходилось спать не более двух-трех часов в сутки. Ведь после каждого возвращения в Кабул нужно было еще заехать в офис и вместе с Черемных и другими генералами и офицерами управления ГВС поработать несколько часов. Мы уточняли уже имевшиеся планы боевых действий, меняли поставленные задачи тем или иным соединениям и частям 40-й армии или вооруженных сил ДРА.
Черемных, как было заведено, тщательно готовил предложения по предстоявшим боевым действиям, своевременно согласовывал их с Ахромеевым и командармом 40-й Борисом Ткачом. Последнее слово однако оставалось за Соколовым (по 40-й армии) и за мной (по афганской армии).
Мне нравилась скрупулезная дотошность Сергея Леонидовича в работе. Конечно, перед возвращением в Москву ему нужна была самая свежая, точная и достоверная информация о положении дел в Афганистане. Но мы полагали, что в не меньшей мере она была нужна и афганскому руководству. Поэтому и брал Соколов с нами в полеты секретарей ЦК НДПА и министров в надежде, что хоть они растолкуют главе государства реальное (довольно плачевное) положение.
Самого Бабрака - как Верховного Главнокомандующего вооруженными силами - Соколову так и не удалось ни разу вытащить в поездку по стране, объятой пламенем войны. Вождь предпочитал не видеть, а слушать, не бывать видимым вблизи, а казаться великим издалека, не жить реальными событиями, а быть "исторической личностью". Уже сейчас в первые дни пребывания в Афганистане меня удивляло: почему глава государства так безразличен к положению дел в своей стране, где во всех провинциях идет ожесточенная война, и не воспользуется возможностью побывать в частях и соединениях афганской армии вместе с Сергеем Леонидовичем Соколовым. Для меня кадрового военного, это было удивительно и неприемлемо, а в душе своей я все-таки надеялся, что когда останусь без Соколова в Афганистане и чаще буду встречаться с Бабраком Кармалем, найду форму и способ общения с ним, чтобы убедить его бывать в армии, руководить ею, радоваться ее победам. А раз так, то волей-неволей ему придется летать и ездить по стране, по провинциям, уездам, волостям, используя свои полномочия и авторитет для утверждения народно-демократической власти.
… С такими мыслями, сидя вдвоем с Соколовым в салоне самолета Ил-14, я возвращался из Кандагара в Кабул.
- Мне необходим тайм-аут, Сергей Леонидович.
- От полетов?
- Да, на трое-пятеро суток. Надо осмыслить увиденное и услышанное, предложить… - и я выжидательно посмотрел на Соколова. - Да, наверное, пора и что-то свое предложить…