- Мне надо поостыть, - говорю. - А у Черемных язык как бритвенное лезвие… До драки дело дойдет…
- Я готов хоть сегодня вечером в бой, - буркнул Черемных.
- Даю тебе совет, мой любимый комиссар: нет хвоста - виляй улыбкой.
Потом, оставшись один, я долго размышлял: почему все-таки эти люди под крышей посла разжигают между нами огонь?
Думаю, что буквально после нашей первой встречи посольские собеседники пришли к ложному пониманию, что, дескать, ГВС со своей группой склоняется к полной зависимости от них, и они могут ему диктовать, как воевать, как оперировать силами и средствами, какие вести переговоры и т. д. Вероятно, они считали, что раз у них не вышло привлечь нас в партком, то теперь они не упустят шанса подмять под себя Главного военного советника.
Дело прошлое! Анахита как-то мне сказала, что одна из наших ошибок в Афганистане заключалась в том, что Москва прислала туда Чрезвычайным и полномочным послом мусульманина. Я удивился:
- Почему?
А она говорит:
- Коварства у нас самих достаточно. Советский Союз мог бы иметь здесь своего православного представителя. - И добавила: - А в законах шариата мы сами разберемся без мусульманина-коммуниста.
Это было мудрое замечание.
Так вот, после первых нескольких встреч я заметил, что он уже начал диктовать: где ставить гарнизон, где роты, где батальон. Мне - военному специалисту! Или тому же Черемных! И это после того, как наши планы, разработанные двумя квалифицированными штабами, завизированы Начальником Генерального штаба, утверждены министром обороны!..
И я перестал ходить на эти встречи, но Самойленко, изредка Черемных, по моему настоянию все же ходили, чтобы у посла не было повода предъявлять нам претензии. Мои товарищи всякий раз, чертыхались, возвращаясь оттуда и просили не направлять их больше на такое "задание". Но я настаивал на своем. Дело в том, что наши соображения и наши рекомендации, высказывавшиеся министру обороны Рафи, членам Политбюро, и особенно Нуру, Зераю, Кештманду - лишь одна сторона медали. Посол, также располагая связью с Наджибом и Бабра-ком, мог проводить определенную линию, не согласованную с нами - при этом он зачастую соглашался с мнением Бабрака (а тот, напомню, считал, например, что во всех провинциях, волостях и уездах надо иметь стационарные гарнизоны).
…На пятые сутки я уже ходил, прихрамывая, по палате и потарапливал врачей, чтобы поскорее меня выписали - подчиненные должны видеть своего военачальника в строю. Голова полнилась заботами, не имеющими отношения к моему драгоценному здоровью. Предстояло продолжить активные боевые действия, укрепить власть вокруг Кабула и Кандагара, вдоль связывающей их магистрали, направить туда подразделения для очистки аулов от душманов.
Через несколько дней меня выписали.
Главным объектом нашего внимания оставался Бабрак. Мы делали вполне определенный вывод: Бабрак Кармаль не способен организовать и контролировать власть на местах.
Он, ничего не понимая в вооруженной борьбе, уходил от руководства армией, не любил ее. Боялся ее халькистского ядра, компрометируя тем самым себя в глазах армии - среди военных, во всяком случае среди халькистов, его авторитет равнялся нулю. Парчамистов же Бабрак Кармаль пока устраивал. Хотя последние, как и первые, знали о его пристрастии к алкоголю, что вызывало лишь дополнительную неприязнь.
И все же вывод, сделанный нами, казался мне слишком категоричным и даже несвоевременным. Ведь одно дело - соображения военной целесообразности, другое - соображения политические. Бабрак Кармаль появился на политическом небосклоне не просто так, в силу игры случайных обстоятельств. Это была креатура Ю. В. Недаром же он настойчиво рекомендовал мне (если можно так выразиться о наставлениях шефа КГБ), чтобы я "поддерживал товарища Бабрака Кармаля". Конечно, Ю. В. располагал значительно большей информацией о Бабраке, и я предполагал, что в скором времени эта информация может послужить причиной замены афганского лидера. Но это не должно было произойти с подачи военных. Пусть заменой своих ставленников занимаются профессионалы.
А тем временем приближался очередной "исторический съезд КПСС", и на нем должны были даваться принципиальные политические оценки происходящим в Афганистане процессам. И вряд ли было бы уместным именно в тот момент убирать человека, которого сами же и поставили у власти.
- Не идти же нам в самом деле вчетвером стройными рядами ко дворцу и скандировать: "Долой Бабрака!" - убеждал я своих товарищей.
На что Самойленко ответил:
- Верно-то оно, конечно, верно. Однако и находиться под началом Главковерха-пьяницы - тоже не самое приятное занятие.
Как бы то ни было, мы сознавали, что существуют политические приоритеты, причем, куда более убедительные, чем наши рассуждения.
Именно исходя из политических приоритетов той поры, кто-то из моих товарищей (к сожалению забыл, кто именно - настолько плотно мы работали по принципу коллективной мозговой атаки) предложил упростить руководство боевыми действиями в провинциях, объединив их в так называемые зоны, и передать значительную долю ответственности местным должностным лицам, контролирующим положение и имеющим в своем распоряжении дежурные подразделения и части афганской армии и 40-й армии. Тщательно взвесили все "за" и "против". Затем проконсультировались и согласовали реализацию новой идеи с Нуром, Зераем, Кештмандом и Баб-раком - им, чувствовалось, нравится новая концепция, по которой бремя ответственности за установление власти можно будет разделить, а то и вовсе свалить на провинциальных деятелей.
Заручившись согласием посла, представителей ЦК КПСС и КГБ, я доложил о наших намерениях Ахромееву, Соколову, Епишеву, Огаркову и просил поддержки - ведь окончательное решение должно было приниматься на заседании Комиссии.
Как-то вечером, я уже был на вилле, на меня по "булаве" вышел Устинов. По обыкновению, коротко доложил ему оперативную обстановку. А он спросил:
- Вы что - отбрыкиваетесь от установления власти в аулах? А?
- Наоборот, товарищ министр, еще более пристально этим занимаюсь.
По опыту общения с Дмитрием Федоровичем, я уже давно знал: если я в чем-то убежден - не уступать ему ни в коем случае!
- Со всеми ли согласованы ваши намерения? С товарищем Бабраком? С товарищем О.
Опять вспомнил этого товарища…
- Да, со всеми.
- Сколько будет этих… зон.
- Семь или восемь.
- До десяти-то надо уметь считать!
На этом разговор и окончился.
Глубокой ночью позвонил мне Ахромеев. Просил, чтобы сегодня же я представил в Москву доклад с обоснованием создания зон.
- Сколько их все-таки?
- Восемь, восемь, Сережа!
- Обязательно растолкуй в своем докладе, что планирование, организация и руководство всеми (всеми!) боевыми действиями по-прежнему остается за ГВС и его Штабом. А зоны создаются в интересах оперативности и надежности установления власти на местах… Именно на этом сделай упор.
- Хорошо, сделаю.
- Желаю!.. Тренируйся в счете, хотя бы до десяти… - и он рассмеялся.
Ахромеев уколол меня в отместку за размолвку на аэродроме при отлете в Москву группы Соколова.
Ладно, пускай - лишь бы дело двигалось.
Я знал, что мое предложение будет изучено в Генштабе, о нем доложат министру и, если он согласится, рассмотрят затем на заседании Комиссии ПБ.
В конце концов в Москве все было принято один к одному. И мы надеялись, что теперь-то уж после наших успешных боевых действий установление власти на местах пойдет полным ходом…
Итак, мы создали восемь зон.
Зона Северо-Восток:
Провинции Бадахшан, Тахар, Кундуз, Баглан - с центром в Кундузе.
Зона Север:
Провинции Саманган, Балх, Джаузджан, Фарьяб - с центром в Мазари-Шарифе.
Зона Северо-Запад:
Провинции Герат, Бадгис, Гур - с центром в Герате.
Зона Юго-Запад:
Провинции Фарах, Нимруз - с центром в Фарахе.
Зона Юг:
Провинции Кандагар, Заболь, Урузган, Гильменд - с центром в Кандагаре.
Зона Юго-Восток:
Провинции Пактика, Пахтия, Газни - с центром в Газни.
Зона Восток:
Провинции Кунар, Лагман, Нангархар - с центром в Джелалабаде.
Зона Центр:
Провинции Кабул, Бамиан, Парван - с центром в Кабуле.
Каков был критерий соединения именно данных провинций в одну зону? Мы исходили прежде всего из признаков традиционных географических, экономических и политических связей между провинциями, и, конечно, же учитывали известные нам личные отношения между руководящими верхами данных провинций.
В каждую зону решением Реввоенсовета ДРА назначался чрезвычайный уполномоченный правительства Афганистана. На такие должности ставились, как правило, видные парчамисты. Например, в Герат направили Сарваланда, заместителя Кештманда и одного из теоретиков парчамизма. Практиковалось и совмещение должности губернатора провинции с должностью чрезвычайного уполномоченного, так, например, как было в Кандагаре. Здесь не могу не сказать, что, по моему мнению, одной из причин, по которой афганское руководство легко согласилось разделить страну на военно-политические зоны, было стремление таким образом еще сильнее укрепить позиции парчамизма.
С советской стороны в каждой зоне были представитель ЦК КПСС, представитель КГБ (закрытое лицо под другой "крышей") и старший воинский начальник, как правило, в ранге командира корпуса или заместителя командующего армией. (Так, например, представителями Советских Вооруженных Сил были: в зоне Северо-Запад - генерал-лейтенант Бабинский Виталий Валерьянович, служивший до этого командиром корпуса в Кутаиси; в зоне Север - генерал Гого Гуджабидзе, заместитель командарма из ПрибВО. А представителем ЦК КПСС в зоне Восток - Шенин Олег Семенович, прибывший с должности одного из секретарей Красноярского крайкома КПСС.)
Так вот, четыре названных должностных лица - один афганец и трое наших- должны были, исходя из нашего плана боевых действий на очередные два месяца, осуществлять соответствующие операции в своей зоне, причем, находясь в постоянном контакте с нами, чтобы вносить все необходимые коррективы. (А коррективы, повторюсь, вызывались меняющейся тактикой нашего противника, его действиями, которые отнюдь не всегда были нам заранее известны.)
Наличие у "четверки" чрезвычайных полномочий вселяло в нас уверенность, что насаждение и укрепление народно-демократической власти пойдет триумфально.
(Правда возникал вопрос: кто же все-таки будет в этой вновь созданной администрации главным лицом. С одной стороны, доверять ведение боев кабульским представителям было нельзя, с другой - они и сами не горели желанием взять на себя ответственность - дескать, целее будут. Ладно, посмотрим на представителя ЦК КПСС - его поддерживает своей властью и авторитетом посол и представитель ЦК в посольстве. Цековцам были не чужды мнительность и одновременно политические амбиции. Однако задачи-то предстояло решать не только политические, но прежде всего военные. А чтобы воевать - надо соображать КАК воевать. Надо планировать, организовывать и - вести людей в бой. Генералы на это способны, они этому учились, а вот способен ли секретарь ЦК поднять людей в атаку? - не знаю, не знаю… Может быть, и способен. Может быть он даже способен уложить людей… да только нам, профессионалам, менее всего хочется жертвовать чьими-то жизнями, потому что профессионализм не в том чтобы умереть, а в том, чтобы выйти из боя живым и невредимым, победив врага… Кажется, меня немного потянуло на банальности.)
Огарков понял смысл нововведения и принял его. Устинов покряхтел сначала: дескать не уходит ли ГВС от конкретного руководства боевыми действиями? Но ему объяснили, что невозможно постоянно всем руководить из центра, что нужны авторитетные люди, которые несли бы ответственность за положение в регионах. И Устинов сумел отделить зерна от плевел. И вот уже в январе-феврале мы смело и окончательно перешли к новой организационной схеме своих действий в Афганистане.
Позднее я не раз спрашивал себя: почему же мы не смогли тогда в 1980–1981 годах успешно закончить войну в Афганистане? Авангардная партия у народа была, в Кабуле и провинциальных центрах власть держалась твердо, режим Бабрака опирался на огромную армию, на СГИ, ее Хад, на Царандой, на 40-ю армию - и тем не менее взять под контроль всю страну, установить повсюду народно-демократическую власть - не удавалось! Это нам было непонятно!
Вернусь, однако, в первую неделю января 1981 года. По данным нашей аналитической группы и оперативного отдела штаба ГВС наши потери в боях за сентябрь-декабрь были в два с половиной - три раза меньше, чем в мае-августе, когда шла так называемая рейдовая война. При этом мы констатировали полный разгром полевых войск моджахедов в основных районах страны и ущелье Панджшер.
Правильно ли говорить, что этот результат был достигнут принципиальной сменой подходов к стратегии и тактике войны в Афганистане? Правильно. Первые во-семь-девять месяцев 1980 года мы следовали опробованной практике рейдовой войны, которая при хорошо налаженной разведке моджахедов вполне устраивала пешаварское руководство и полевых командиров. Этого, к сожалению, своевременно не заметили Соколов и Ахромеев. Они по-прежнему считали, что рейдовая война (ссылаясь на опыт русской армии по завоеванию Кавказа в XIX веке) в конце концов даст положительные результаты, то есть сработала традиция. Но практика показала, что переход к новой стратегии и новой тактике создал реальные предпосылки для наших регулярных побед в боях, причем во всех провинциях. С сентября по декабрь 1980 года было освобождено в четыре раза больше уездов и волостей, чем за такой же период в ходе рейдовой войны.
Однако на фоне военных успехов политическая ситуация выглядела явно неблагоприятно…
К концу 80-го года изменилась и тактика моджахедов. Они стали создавать исламские комитеты.
Из таблицы видно, что в конце марта на территории Афганистана было до 40 тысяч мятежников и 450 исламских комитетов - постоянно действующих, не уходящих за границу. Это была по сути система альтернативной власти. Там, где, например, в ауле находился хотя бы взвод от 40-й армии или рота Афганской армии - там формально существовала народно-демократическая власть. Где наших войск или войск кабульского режима не было - там правили исламские комитеты. Если же посмотреть на положение в стране в целом, то увидим, что из 286 административно-территориальных единиц (29 провинций, 185 уездов, 101 волость) правительством контролируются 178, мятежниками - 108. Таковы наши официальные данные на март 1981 года. Но на самом деле все обстояло наоборот - в сельской местности в основном господствовали мятежники.
Лидеры кабульского режима находились словно в обозе событий. Бабрак Кармаль за год ни разу не выезжал ни в одну из провинций, ни в одну из воюющих дивизий. И только нам, в порядке исключительного мероприятия, удалось вытащить его в Джелалабад. Да разве этот человек, его окружение вместе со всем политическим и государственным руководством могли угнаться за военными успехами, устанавливая в стране политическую власть?
О многом приходилось размышлять в те январские дни. Я со своей группой пытался настраивать посла и представителей ЦК КПСС и КГБ на максимальное использование результатов боевых действий в сентябре-декабре, чтобы активизировать политическую жизнь страны, и прежде всего ее политического руководства в Кабуле. В то время была, как нам казалось, реальная возможность победы Апрельской революции. Во всяком случае, у нас, армейцев, крепла твердая вера в близкую победу. Видимо, надетые однажды на наши глаза шоры, годами укреплявшие убеждение, что "революции всегда побеждают", и тут, в Афганистане, сыграли свою роль.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
В середине января Кабул, и особенно горы вокруг него, искрились белым, пушистым снегом. Для меня, жителя средней России, повидавшего и Север, и Дальний Восток - все равно этот снег казался удивительным. Он напоминал мне своей белизной цвет хлопка первого сбора в пойме среднего течения Нила, в Египте.
Температура упала до минус пяти-семи градусов. А центральное отопление в городе, конечно же, было тогда далеко не во всех саманных хижинах. Наверное, лишь четверть или треть строений, а может быть и меньше, имели центральное отопление. Множество же домишек, ютившихся на предгорьях, на окраинах Кабула, обогревались примитивными печурками.
И, казалось, жизнь в Кабуле замерла. Дрова - да какие там дрова! - сухие коренья деревьев продавались на вес. Причем, килограмм таких дров стоил дороже хлеба, картошки, и, пожалуй, сравнялся в цене с мясом.
То, что мы разработали в госпитале - то и начали практически осуществлять. Прежде всего, конечно, мне нужна была встреча с Бабраком Кармалем. Почти за две недели, что мы не виделись, многое произошло, и надо было определиться - что делать дальше? Как политически закрепить успехи боевых действий конца 1980 года, и как еще более продуманно и решительно продолжать войну и добиваться насаждения народно-демократической власти. Это - главное.
Идти к Бабраку я решил с министром обороны Мухамедом Рафи. Дело вот в чем. В последние месяцы, во всяком случае в ноябре-декабре, Рафи неоднократно - поначалу робко, словно опасаясь моей реакции, а потом более твердо, стал говорить, что ему все труднее участвовать в работе заседаний ПБ и Реввоенсовета. Военные успехи прогрессировали, - а установление народно-демократической власти не успевало за этими успехами. И среди членов Политбюро, особенно Нуром и Наджибом сдержаннее Кештмандом и Ротебзак, стала высказываться такая мысль: там, где мы отвоевываем волость, уезд, аул, - надо оставлять на более длительный срок подразделения прежде всего 40-й армии и, разумеется, армии ДРА. И чем дальше развивались события, тем тверже и тверже высказывалось министру обороны это суждение. Дело осложнялось еще и тем, как объяснил мне Рафи, - что присутствуя на заседаниях ПБ и особенно на совещаниях в Реввоенсовете, посол Табеев, либо молча, одобрительно кивал головой - тем самым поддерживая Нура, Наджибуллу в их предложениях оставлять на более длительное время войсковые подразделения в отвоеванных нами населенных пунктах - либо впрямую заверял Бабрака, что "мы сделаем все, чтобы на длительное время оставлять подразделения 40-й армии" и ВС ДРА для укрепления народно-демократической власти и обеспечения ее полной победы.