Но лентяи, как лентяи! От лени ни один даже рта не открыл - лежат и молчат.
Вот настал полдень. Глядят лентяи направо, налево, никто с едой не идет. Хотели они, было, встать, да так и не встали - лень не пускает.
- Братцы, - начал один из них, но, сказав это, почувствовал, что так устал, так устал… И заснул. А другие обрадовались: хорошо! слушать не надо, и тоже позасыпали.
Ну, а к вечеру начало у них от голода животы подводить. Проснулись лентяи. Поглядели-поглядели, с боку на бок перевернулись, - нет, и не пахнет ужином…
- Братцы… - начал снова тот, что в обед говорить собирался. Поглядели лентяи друг на друга. Что это с их братцем случилось?
Ишь, сколько слов сказал! Может, и в самом деле перестал парень лентяем быть. Лежат лентяи и удивляются, а один даже хотел этого говоруна о чем-то спросить, но только и сумел вымолвить - Ты… не…? - и зевнул от усталости.
А тот подумал, что брат хочет его спросить, не проголодался ли мол, он.
- Ага… - выдавил он из себя с превеликим трудом. И замолчали оба… Те, что разговаривали, мертвые от усталости, лежат, а те, что слушали, не меньше их устали. Пришла ночь, заснули лентяи.
На другой день, к утру, голод стал их мучить не на шутку. Несмотря на свою лень, стали они в один голос кричать:
- Есть хо-тим!
- О-ох, лентяи вы мои, - отвечал им отец, - я же вам сказал, нечем мне вас кормить и работать на вас я больше не хочу и не буду. Вставайте, отправляйтесь по белу свету счастья искать.
Тут лентяи не на шутку испугались. Испугались, и ну с испугу вставать-подниматься. И так давно они с места не двигались, что им все казалось, вот-вот у них либо нога, либо рука оторвется, сломается.
Но, к их удивлению, ничего такого не случилось. Вышли лентяи во двор, с превеликой жалостью друг на друга поглядели и пошли прочь из дому. Янош встретил их громким смехом.
- Ну что, решились-таки, удальцы?
- Ты… - начал было один из братьев, но, вспомнив, что среди них уже есть один, который перестал быть лентяем, не закончил, ожидая, что тот за него доскажет. А тот и не думает говорить. Достаточно с него и того, что встать пришлось. Стоят лентяи, спиной стены избы подпирают, а отец глядит на них и говорит:
- Ах, вы, мои лежебоки! Советов я вам давать не стану, потому что с тех пор, как я вас помню, я все вас учил, все советовал, а ничего-то к вам не пристало. Но хоть одно запомните: будьте вежливы, - с людьми повстречаетесь, не забудьте с ними поздороваться. Поняли?
- Поняли, батюшка! - воскликнул Янош, а лентяи только грустно головами кивнули.
Обнял отец каждого из них на прощание, - лентяи-то они, а все же его кровь и плоть. Прижал он и Яноша к груди, и пошли братья по белу-свету счастья искать.
Пошли они, да так быстро, что даже улитки их обгоняли и радовались: вот, мол, не мы, оказывается, самые медлительные. День пути для лентяев на целый месяц растянулся. Видит Янош такое дело, собрал их, да и говорит:
- Послушайте, братцы! Я придумал, как нам скорее идти!
- Ско?.. - удивленно начал один из лентяев.
- …ре?? - продолжал другой.
- … е??? - с испугом докончил третий. Улыбнулся Янош и крикнул:
- Ну да, скорее! Что, не нравится?! Вот как мы сделаем! - Выбрал он хорошую хворостину, потолще, и начал ею по воздуху хлестать.
- Видите, - говорит, - это дело понятное! Я пойду сзади вас и буду вот этак по воздуху хворостиной стегать. Кто быстрее пойдет, того не задену, а кто отстанет - получит по спине. Понятно?
Тяжело тут пришлось лентяям. Трудно быстро-то идти, того и гляди, устанешь, но и с Яношем спорит тоже утомительно! Принялись они было думать, как им быть, да разве Янош им на раздумье время оставил! Знай, хворостиной размахивает! Лихо за спиной у них хворостина посвистывает. Стали лентяи поторапливаться. Страх-то перед хворостиной сильнее лени оказался!
Идут они по дороге, шагают. А Янош позади, будто стадо гусей гонит. Шли они, шли и повстречался им старый-престарый дед. Вспомнили лентяи отцовский завет, да поленились рты раскрыть, поздороваться. А Янош так занят был, братьев подгоняючи, что сразу старика прохожего и не заметил. Только потом, когда тот позади остался, вспомнил Янош, что с дедом-то он не поздоровался.
- Эй, братцы! - крикнул он лентяям. - Стойте! Передохнем немного!..
Тут лентяи не стали дожидаться второго приглашения, мигом улеглись на обочине дороги, снова их одолела лень, от которой их Янош хворостиной лечил. А Янош торопится, бежит за стариком. Нагнал его, снял шапку, поклонился да и говорит:
- Прости ты меня, дедушка! Не сердись! Когда мы от батюшки из дому уходили, он нам наказывал, чтобы со встречными людьми всегда здороваться. Я, было, отцовский наказ запамятовал! А как вспомнил, побежал за тобой! Добрый день, дедушка!
- И тебе того же желаю, - улыбнулся дед. А потом и спрашивает:
- Что с этими парнями, которых ты, как гусей, хворостиной гонишь?
- А то, что братья мои такие бездельники и такие лентяи, хуже не встретишь. Не знаю, что мне с ними делать!
- Чего же ты их пасторами не сделаешь? - спрашивает старик. Обрадовался Янош, поблагодарил его за совет, а старик ему и говорит:
- Что до тебя, сынок, я вижу, что ты парень толковый. Я-то столько лет на белом свете живу, что кое-что понимаю. Вот что я тебе посоветую: говорят, в имении здешнего графа - вон там, за тем лесом - растет черная трава. Трава эта - волшебная. Кто ее имеет, чем угодно оборотиться может. Ступай и наймись к графу в батраки. Найдешь черную траву и носи ее с собой, не расставайся, она тебе пригодится…
Поблагодарил Янош старика и пошел братьев будить. А те на обочине лежат, храпят.
- Вставайте, братцы! Пора и нам в путь-дорогу! - крикнул им Янош.
Но лежебоки только тогда в путь пустились, когда за спиной у себя опять услыхали свист хворостины. Зевая да потягиваясь, они еле на ноги повставали. Подстриг их Янош, рубахи им сменил и погнал братцев дальше. В каждом селе, через которое проходили, он оставлял по одному брату.
Наконец, остался он один. Пошел Янош прямо к тому лесу, где лежало имение графа, о котором ему встречный старик рассказывал.
Темно в лесу. Остановился Янош, бросил хворостину и вырезал себе из молодого дубка здоровенную дубину. Идет, посвистывает. Вдруг из-за дерева выходит ему навстречу старая-престарая да косая старуха, страшнее смерти. Нос у старухи длинный, как клюв у совы, книзу загнут.
- Стой! - крикнула, и страшно отдался ее голос в лесу. - Как ты смеешь по моим владениям расхаживать?
- Добрый день, тетенька! - вежливо поздоровался Янош, как его учил отец. - Я не знал, что этим лесом ходить нельзя.
- Счастье твое, что ты меня тетенькой назвал, - сказала старуха. - А не то я бы тебя здесь же на клочки разорвала! Лес этот мой, ты это должен знать! Да возможное ли это дело, чтобы ты обо мне не слыхал?
- А вот и не слыхал! - отвечает Янош.
- Я - Колдунья-Железный-Нос, - говорит старуха, а сама одним глазом на Яноша поглядывает, не дрожит ли тот со страху.
- А я - Янош, - спокойно ответил ей парень, не сморгнув.
- И ты не дрожишь передо мной? - грозно спросила колдунья. - Гляди! - Взмахнула она рукой и целую рощу деревьев опрокинула. Еле-еле успел Янош посторониться.
- Нехорошо! - покачал головой Янош. - Что тебе бедные деревья сделали? Чем не угодили?
- Ха-ха-ха! - захохотала колдунья. - Деревья-то мне ничего не сделали, а вот я на тебя страху нагнала!
- Не очень-то, - спокойно ответил Янош.
Разозлилась Колдунья-Железный-Нос, и, чтобы пуще напугать Яноша, принялась летать перед ним туда-сюда верхом на помеле, окружила себя огненным кругом, дотронулась до ствола дуба, а оттуда вода потоком хлынула. И тут же страшная пропасть открылась у самых ног парня. Одним словом, колдунья проделала все, что умела, и, запыхавшись, остановилась перед ним.
- Ну что, напугала я тебя? - хихикает, довольная.
- Нет, - ответил Янош и вежливо добавил: - Но если хочешь, попробуй еще раз, не отчаивайся!
А колдунья так устала, так запыхалась, еле-еле дух переводит. Чуть не плачет с досады.
- Да ты-то, ты, что умеешь, что меня не боишься?! - кричит.
- Я? Землю пахать умею, лес тесать, сыры варить, - говорит ей Янош.
Не успела ведьма ему ответить на это, как в лесу послышались чьи-то гневные крики, щелканье плетки, и из-за деревьев с криком и руганью показался толстый, румяный барин с лихо закрученными усами.
- Граф идет! - испуганно вскрикнула колдунья, мигом оседлала свое помело и взвилась ввысь.
- Ну, погоди, доберусь я до тебя, проклятая! - пригрозил ей граф плетью. - Думаешь, долго я твои шутки терпеть буду?.. А ты что здесь делаешь? - накинулся он на Яноша.
- Ничего, господин граф. Я к твоей милости шел, в батраки наниматься…
Смерил его граф взглядом с головы до ног. Видит, парень крепкий, выносливый.
"За троих работать будет", - подумал, а сам ворчит: - В батраки, в батраки! Все вы у меня служить метите. Ну, ладно! Ступай к старшему слуге, скажи, чтоб тебя на работу поставил…
И стал Янош батраком у толстого графа. Познакомился он со всеми распорядками на барском дворе. А надо сказать, что этот барин был никчемный человек. Только и делал, что ел. Каждый день с зарей начиналась в усадьбе страшная суматоха. Повара, ключники, лакеи метались по двору, спешили ублажить ненасытную утробу чванного своего хозяина. Скоро и Янош стал различать, кто из слуг к чему приставлен, и кто самый старший. Вокруг старших слуг роились десятки подсобных, по роду службы и по умению. Так, например, один из слуг заведовал графскими жилетками, и под его началом работало девять жилетников, которые только и делали, что заботились о жилетках графа, заполнявших девяносто девять шкафов. Жилетники подбирали жилетки по цвету, чистили их от пыли и от моли и время от времени проветривали на солнце, чтобы жилетки не пахли лежалым. Под рукой старшего меховщика работали девять помощников, которые ухаживали за бесчисленными шубами и шапками графа. Янош попал в подручные к старшему конюху. В графских конюшнях стояли дорогие кони и девять конюхов чистили их до блеска щетками, кормили, поили и вываживали. В первый же день Янош облюбовал одного вороного жеребца и решил обскакать на нем графское имение. Жеребец мчался как ветер, а парень так лихо гикал, будто весь мир принадлежал ему одному. Вдруг навстречу ему выезжает графская коляска, а в ней граф, развалясь на подушках. Он объезжал свои владения. Увидел граф Яноша верхом на своем вороном жеребце.
- Стой! - кричит.
Янош снял шапку и остановил жеребца у графской коляски. Тут граф поднял плетку и вдруг изо всех сил огрел лошадь. Граф по Яношу метил, да тот вовремя нагнулся, вот удар и пришелся по лошади. Всхрапнул жеребец, да как ударит задними ногами, коляску-то с графом и опрокинул.
Крики и проклятия графа были слышны за добрую версту. Напрасно бился он, красный, как рак, под опрокинутой коляской и старался вылезти из-под нее. Кучер спрыгнул на землю, а помочь не помогает - стоит, усмехается, на несчастного графа глядит. А потом подмигнул Яношу, да и говорит:
- Убирайся отсюда, парень, подобру-поздорову. Как выберется барин из-под коляски, не миновать тебе трепки.
Янош умчался на лошади, а кучер помог графу выбраться из-под коляски, на ноги встать.
- Где же этот мерзавец, этот бродяга? - были первые слова графа.
- Не знаю, ваша светлость! Сбежал, поди, пока я тут с коляской возился.
Ох, и ругался же граф! Гремел, грозил, а вернувшись в поместье, приказал подать себе в три раза больше еды, чем обычно. Стали повара ему на стол гусей и свиней подавать, а граф все ел да ел, просто страшно за него становилось. Наевшись досыта, приказал он позвать к себе Яноша. Только вошел парень, а граф как швырнет него золоченым подносом!
- Как ты смел, негодник, мне перечить? - кричит.
- А нельзя ли повежливее? - попросил Янош. - И что это у вас за привычка подносами швыряться?
Граф только рот разинул, сразу даже не нашелся, что сказать. Никогда еще не случалось, чтобы кто-нибудь так ему отвечать осмеливался.
А придя в себя, позвал приказчика и велел Яноша в подвал запереть.
Пошел граф в свою спальню, встал перед камином и зовет:
- Где ты, ведьма?
Послышался шум и гул, и появилась из трубы - верхом на помеле Колдунья-Железный-Нос… Стоит, дрожит, на графа взглянуть не смеет.
- Слушай, ведьма! - начал граф. - С некоторых пор, вижу я, ты только глупостями занимаешься, ничего дельного не делаешь. Слышно, крестьяне меня обкрадывают, дрова из лесу вывозят, а ты и не думаешь их пугнуть.
- Прости меня, батюшка-граф! - заныла ведьма. - Уж больно я одряхлела! Теперь разве только ребята, глядя на меня, пугаются…
- Смотри, подтянись!! - неумолимо продолжал граф. - Не сумеешь крестьян в страхе держать, не будет тебе житья на белом свете!
- Делаю, что могу, ваша светлость! - захныкала колдунья, и нос ее печально повис над подбородком.
Ругал ее граф, ругал, а потом вдруг и говорит:
- Я там, в подвал одного смутьяна, батрака, запер, Яношем зовется. Ступай-ка, поучи его уму-разуму!
- Яноша?! - крикнула в испуге колдунья. - Приказывай, что угодно, батюшка, - все выполню, только бы с Яношем дела не иметь! Он меня не боится, над моим колдовством смеется… Ох, до чего я, бедная, дожила!
Нахмурился граф.
- Так, говоришь, он ничего не боится? Ну, тогда мы ему голову снимем, чтобы другим неповадно было!
А между тем слуги отвели Яноша в глубокий подвал и заперли в темной, сырой каморке, куда дневной свет проникал лишь сквозь узкую отдушину. Когда глаза немного попривыкли к темноте, стал Янош осматриваться. Видит - в углу что-то чернеется, каменных стен темнее. Подошел Янош, глядит, растет в том углу высокая, черная, как смоль, трава. Янош-то голоден был. Сорвал он листочек и принялся жевать. Стоит у отдушины, глядит на далекое небо и думает:
- Отчего я не муха? Вылетел бы отсюда через отдушину! Только он это подумал, побежали у него мурашки по всему телу, и не успел парень глазом моргнуть, как превратился в муху. Вылетел он в отдушину из своей сырой темницы и полетел над лугами, над полями. "Ну, вот я и на воле! - обрадовался Янош. - Как бы мне опять стать человеком?" Только подумал, как опять почувствовал, будто мурашки по телу забегали. И стал человеком, как прежде.
Вспомнился Яношу тот старик, с которым он повстречался на дороге, и понял Янош, что, сам того не ведая, нашел волшебную черную траву, ту, с которой человек во что хочет превратиться может. "Так вот оно что! - подумал Янош. - Ну, теперь, держись, ваша светлость!"
Еле-еле дождался он, пока стемнело. А когда взошла луна, обернулся Янош снова мухой и влетел в графскую спальню. Сидит и ждет. Вошел граф, разделся и улегся в кровать. А Янош подождал немного, и, как только в комнате раздался громкий храп графа, обернулся медведем.
И пошел медведь графа мять, с лапы на лапу перекидывать, со спины на брюхо перекатывать. А граф обмер со страху, увидев над собой оскаленную морду свирепого зверя. Когда медведь принялся его тискать и валять, граф стал так орать, что и мертвых на погосте поднял. А медведь знай его тискает да тузит, и ухом не ведет!
Сбежались слуги, у двери в спальню столпились, а войти не смеют: дверь-то на замке была. Стоят и из-за двери спрашивают:
- Что с вами, ваша светлость? Что случилось?
- Медведь! Медведь! - кричит граф. Переглянулись слуги, а один старый лакей и говорит: - Это ему снится! Столько всего за ужином съел!.. Немудрено, если ему привиделось, будто медведь у него на брюхе пляшет.
Засмеялись слуги, стали кто-куда расходиться, а граф уж и голос потерял, кричать не может. Видит медведь, что граф еле дышит, обернулся мухой и вылетел в открытое окно. А немного спустя, Янош, как ни в чем не бывало, уже храпел в графском саду, под деревом.
Удивились слуги, когда на утро нашли дверь в графскую спальню запертой. Стоят, у двери топчутся. Прислушались, а за дверью стоны слышны.
- Господин граф! - несмело позвал кто-то из слуг.
- Каторжники! О-ох! Разбейте дверь! - послышался хриплый голос графа.
Мнутся слуги, не смеют дверь разбить. Между собой совет держат, как им быть, кому дверь ломать, графа спасать. И слышат они снова, кричит граф, да так сердито кричит:
- Разбейте дверь, слышите?.. Хотите, чтобы я вам тыквы поразбивал, что у вас на плечах вместо голов растут?!
Стали слуги в дверь ломиться. Поналегли они, соскочил замок, и открылась дверь. Как вошли они в графскую спальню, ахнули: все-то в ней вверх дном, будто здесь всю ночь буря бушевала. Стулья и столы вверх ногами по полу разбросаны, ковры и занавеси все как есть на клочки порваны, полог у кровати, будто знамя боевое, - в клочья изодран, а на ковре осколки стекла лежат. А на полу граф валяется, рубаха на нем - одни клочья, а сам - одни шишки да синяки!
Позвали к нему фельдшера и аптекаря. Принялись те его лечить, разными мазями растирать, примочками обкладывать. А граф лежит, то стонет и охает, а то орать примется:
- Проклятые! Собаки! Поймать мне медведя! Подать мне сюда его шкуру! Не поймаете - с вас шкуры спущу!
- Видно, граф-то наш того, - покрутил фельдшер пальцами у головы, - рехнулся! - Но никто так и не мог понять, что за разгром был в графской спальне.
Дворовые люди шептались по углам, и каждый думал по-своему. Все они были рады, что нашелся кто-то и ненавистного графа так отделал, но что и как там произошло, этого они никак дознаться не могли.
Один только графский кучер стоит, слушает и смекает про себя: "Здесь дело нечистое!" Вспомнил он о запертом в подвале Яноше и подумал, что бедняга уже второй день не евши взаперти сидит. "Отнесу-ка я ему краюху хлеба, - думает. - У него, наверно, кишки от голода к спине прилипли! С каких пор человек взаперти сидит!"
Подошел он к отдушине, через которую в темницу свет падал, и зовет:
- Янош, а Янош! Янош!
Только, как мог Янош ему ответить, когда он в саду под деревом спал?!
"Вот я и говорю, нечистое тут дело!" - снова подумал кучер.
И начал он Яноша повсюду искать - и в подвале, и в сарае, и в амбарах, везде, где тот спрятаться мог. Нет Яноша, да и только! Проискал его кучер все утро и только после полудня нашел, наконец, в саду. Янош только-только глаза открыл.
- Так вот ты где, брат!
- Ага! - говорит Янош, а сам улыбается.
- Это ты графа-то отделал? Говори правду! - подмигнул кучер. Вспомнил Янош, что кучер его спас, когда графская коляска перевернулась, поднял голову, взглянул тому в глаза смело:
- Я! - говорит. - А тебе что?