Посреди площади пылал костер. Трещали сухие дрова, искры летели к самому небу. На перекладине на двух ручках висел большой бронзовый котел с поддоном. В таких котлах варилось жертвенное мясо. Рядом была разостлана бычья шкура. На ней, поджав под себя ноги, сидел брат старейшины рода - прославленный воин Тайгет. Голова его склонена, могучие плечи опущены, руки сложены за спиной. Поза выражает покорность и ожидание. Сзади на шкуре стоит сын Тайгета Ченбак и хмуро смотрит вдаль.
Все понятно. Тайгет задумал поход в дальние земли. Он просит воинов рода присоединиться к нему, вступить в его боевую дружину. Он обещает дружине богатую добычу и ждет согласия воинов.
Тот, кто ступит на шкуру быка и вкусит жертвенного мяса, тем самым даст согласие на поход, признает вождем Тайгета и принесет ему клятву верности. Для молодых динлинов это верный способ стать полноправными членами рода. Но надо подождать мнения старших.
К котлу подходит пожилой воин Чжигас.
Вынув из ножен кинжал, он быстро опускает его в котел. Проткнув кусок мяса, он выхватывает его из котла, дует и вонзает в него крепкие белые зубы. Затем ступает на шкуру:
- Да видит великий владыка неба! Вот я ступил на кожу предка нашего - быка! Я привел с собой трех сыновей, кои выросли и могут держать в руках оружие. Отныне, Тайгет, твой путь - наш путь, а наши железо и кровь - твои железо и кровь!
И Чжигас опускается на колени рядом с Тайгетом. На шкуру вступил Синтай. В глазах его лихорадочный блеск.
Задыхаясь от волнения, он выкрикнул:
- Тайгет! Твой путь - мой путь! Мои железо и кровь - твои железо и кровь!
Алакет и сыновья Гелона - Канзыр и Бергун готовы были последовать за Синтаем. Все трое взглянули на своих отцов, ища в их глазах одобрения.
Но тут прозвучал суровый голос Хориана.
- Ответь, почтенный Тайгет, ответь мне при всех сородичах, на какое славное дело поведешь ты наших сыновей и внуков?
И, выйдя вперед, старик вперил острый взгляд в Тайгета.
Тот исподлобья взглянул на Хориана, но тут же отвел глаза.
- Тебе ведомо, почтенный Хориан, куда мы идем. Там мы встретим врага. И не однажды руки наши возьмутся за тетиву лука и рукоять клевца. Наши юноши там или одержат победу или падут с честью. Но в любом случае они уже будут полноправными членами рода. Да и зрелым мужам следует еще раз испытать себя в деле, достойном динлина!
- Можно подумать, - сказал Хориан, - что ты затеваешь большой поход против хуннов. Но тогда сил одного нашего рода мало, чтобы сломить их могущество. Или, может, кто-то угрожает роду Быка? Но никто не принес с дальних пастбищ вести о появлении воинов враждебного племени! Куда же ты поведешь дружину, Тайгет?
- Ты знаешь сам, Хориан! - Тайгет вскочил со шкуры. Куда только девался его покорный вид! В глазах светился гнев, щека судорожно подергивалась.
К костру шагнул старейшина рода:
- Хориан, поход Тайгета принесет пользу роду! Юноши испытают себя в деле, а род Быка получит богатую добычу!
- Вот ты и проговорился, старейшина. - Хориан криво усмехнулся. - Все дело в добыче. Львиную долю ее получишь ты, Тайгет, да еще кое-кто из ваших друзей! Ради этого вы пошли на сговор с хорезмийцами!
Действительно, люди знали, что к селению рода Быка приближается караван купцов из Хорезма и Согдианы. Путь их лежит в дальние восточные земли. И уже два дня назад Тайгет с сыном выезжал навстречу хорезмийцам, обещал за хорошее вознаграждение сопровождать караван на восток и охранять его в дороге. Можно будет предпринять набег на какие-нибудь племена на пути движения каравана, захватить богатую добычу, скот и рабов.
- Я не хочу, - продолжал Хориан, - чтобы наши юноши уподобились псам, охраняющим чужое добро в надежде на кусок мяса, который им бросит хозяин! У нас есть многочисленные стада, ячмень и сильные руки, чтоб жить привольно и безбедно. А грабить чужие племена мы не будем. Истинный динлин не тронет того, кто не причинил ему зла. Идемте, дети мои!
И, величественно повернувшись, Хориан покинул площадь. За ним последовали сыновья и внуки.
Еще несколько стариков ушли с площади, уводя мужчин своих семей. Около половины воинов рода присоединились к старейшине и Тайгету.
- Несносный старик! - пробормотал себе под нос старейшина, но более ничего не сказал.
Враждовать всерьез с Хорианом, прославленным едва ли не во всей земле Динлин, он не решался.
Поздней осенью, когда по небу неслись с дальних гор свинцовые тучи и пожелтевшие травы полегли от холодных дождей, дружина Тайгета вернулась с востока.
Первыми увидели Тайгетовых воинов Дунгу, Алакет, Бергун и Канзыр. Они гнали с гор отару овец, торопясь переправить скот в долину до того, как на хребтах начнутся свирепые бураны и снежные заносы.
- В степи всадники и повозки, - крикнул Алакет, вглядываясь сквозь сетку дождя.
- Кто бы это мог быть? - отозвался Дунгу. - Гоните отару в селение, - добавил он. - Не останавливайтесь. Может, это враги. Сейчас узнаю.
И повернув коня, он поскакал навстречу приближающемуся отряду.
Вот уже всадники близко. Судя по посадке, это динлины. О, да ведь это люди рода Быка!
Устало рысят под холодным дождем их кони. Всадники съежились в седлах. Многие лошади без седоков. На них кожаные и войлочные вьюки. Натужно скрипят повозки, запряженные быками. Видно, нагружены они богатой добычей.
Несколько повозок крыто цветными коврами. В них хорезмские купцы. В кольце всадников бредет большое стадо…
Но как поредела дружина Тайгета!
А где же он сам?
Впереди под шестом с бронзовой фигуркой быка едет Чжигас.
Дунгу склонил голову перед прославленным воином:
- Приветствую достойного! Удачен ли был поход?
- Будь здрав, Дунгу. Ты видишь, мы возвращаемся со славой и добычей. Но многие воины продолжают путь. Они на дороге в сияющую обитель владыки неба и грозного духа войны! Во глазе их славный вождь - Тайгет. Они погибли достойно, лицом к врагу и с оружием в руках.
Дунгу склонил голову, выражая этим почтение погибшим воинам. Затем повернул коня и помчался догонять отару.
Между тем юноши, подгоняя овец, с тревогой оглядывались. Кого встретил дядя Дунгу, друзей или врагов?
Но вот Дунгу вынырнул из серой пелены дождя.
- Алакет, скачи в селение. Скажи людям, что возвращается дружина Тайгета.
Братья обратили внимание на хмурый взгляд и опущенные плечи дяди, но промолчали. Ибо младший не должен надоедать старшему вопросами. Старший сам знает, что надо сказать младшему.
И Алакет помчался в селение.
Когда дружина подошла к долине, все сородичи во главе со старейшиной вышли навстречу.
Возгласы приветствия перемежались с горестными воплями женщин, потерявших близких.
Многие погибли в походе. Тела всех их невозможно было вывезти с полей сражений. Но останки нескольких знатных воинов, в том числе самого Тайгета, дружина доставила в селение обернутыми в плотную ткань.
И вот теперь старейшина стоял понурив голову у повозки, где покоился его мертвый брат, а рядом, причитая по умершему, опустились на колени три жены Тайгета.
И снова собралась дружина на площади у священного огня.
Предстоял раздел добычи, захваченной в походе, и платы, полученной от купцов за охрану каравана.
На бревенчатом возвышении, сооруженном по этому случаю, восседали члены совета рода. У помоста стояли воины. Над костром произносила заклинание шаманка.
Захваченный в походе скот пригнали на площадь.
Здесь же находились вскрытые тюки с дорогими тканями, бронзовыми и золотыми украшениями, оружием и драгоценными раковинами каури, попавшими в северные земли с далеких южных морей.
Рабов было немного. Слишком мало динлинов уцелело в походе, чтобы гнать с собою многочисленных пленных. Поэтому многих пленных сразу после боя приносили в жертву духу войны, хотя хорезмийцы и обещали за них Чжигасу большую плату.
Хорезмийцев на площади не было. Рассчитавшись с Чжигасом в присутствии двух пожилых дружинников товарами и раковинами каури, они поспешили на далекий запад. Они торопились попасть в свои теплые земли до того, как на горных перевалах выпадут снега.
- Пусть говорит Чжигас, - торжественно начал старейшина, - он был главою дружины после ухода нашего славного сородича Тайгета в мир духов. Как будет разделено это имущество между воинами?
- Следовало бы сделать это по обычаю, - сказал Чжигас и добавил, обратясь в сторону молодых воинов, которые стояли вместе левее помоста. - По обычаю имущество, добытое в походе, делится между воинами по числу врагов, убитых каждым. А из этого воин выделяет долю князю племени, старейшине, вождю дружины и духам. Но, - Чжигас обратился снова к совету рода, - в тяжелых битвах, где наши воины то наступали, то отступали, они не успели снять скальпы с каждого убитого врага. Трудно сосчитать, кто сколько сразил. Поэтому я предлагаю сделать так: разделить всю добычу поровну между воинами, считая сородичей, ушедших в мир духов. Долю ушедших в мир духов отдадим их семьям.
Чжигас обратил вопросительный взгляд к старикам.
Те согласно кивнули.
Но внезапно раздался скрипучий голос Байгет.
- Так что же, Чжигас! Лишь одну долю добычи отдаешь ты великим духам? Мало, мало жертвуете вы священным покровителям рода! Гневаются они! Недаром владыка неба взял столько жизней у нашего рода в этом походе!
Чжигас недовольно нахмурился. Среди воинов послышался ропот, но тут же смолк под грозным взглядом шаманки.
Угрюмо расходились воины. Львиная доля добычи досталась старейшине, Чжигасу, Байгет.
Даже пир, устроенный тут же на площади после дележа, не вызвал обычного веселья.
Молодой воин Умахет подошел к своему дому, держа в руке хорезмийскую ткань с ярким узором.
Мать Умахета и черноглазая сестренка Мингюль гнали десяток овец. Вот и вся добыча!
В доме большерукий, худощавый, преждевременно поседевший отец Умахета поднялся с кошмы, сокрушенно покачал головой и проговорил:
- Вот и все великое богатство, добытое моим сыном. Впрочем, хвала духам, что ты вернулся. Но жаль, что я, старый глупец, не послушал Хориана и дозволил тебе идти в поход.
Умахет промолчал, положил к ногам отца хорезмийскую ткань.
Отец устало улыбнулся.
- Ну, и кому мы отдадим этот лоскут?
Он обменялся с женой понимающим взглядом и бросил ткань на плечи дочери. Черные глаза Мингюль удивленно раскрылись, она радостно вскрикнула и закружилась на одном месте.
А старик смотрел на дочь, и в глазах его светились нежность и печаль.
Уже много лет род Быка не сооружал новых склепов. Последний из них давно был полон останками покойных сородичей, сожжен по обычаю и засыпан землей. Умерших за последние десять лет хоронили в земляных насыпях над склепами или в одиночных могилах.
Но сейчас предстояло хоронить Тайгета - великого воина, родного брата старейшины. Кроме того, дружинники привезли останки еще нескольких сильных воинов. Им надлежало воздать почет. Собравшиеся сородичи единодушно решили построить весною новый склеп.
Даже старый Хориан сказал:
- Поход был бесславен. Но сородичи наши ушли в мир духов со славою, с оружием в руках, лицом к врагу. Погребем их с честью.
И в селении начались печальные хлопоты. Женщины шили из кожи и тканей мешки, напоминавшие фигуры людей, набивали их сухой травой, одевали в халаты.
Несколько седых стариков занялись останками умерших. Эти старики были настолько древними, что уже не охотились и не ходили в походы. Говорили, что они близки к миру духов, почти так же, как шаманы, ибо сами скоро отправятся в этот мир.
Но глаза их были еще зорки, а пальцы ловки и подвижны.
Наложив на лицо умершего слой белого гипса, старик лепил маску, а затем красной, синей, желтой и черной красками изображал на маске татуировку и боевые цвета воина.
Когда маски всех воинов были готовы, сородичи в торжественном молчании отправились в степь. На носилках несли тела мертвых. В степи уже были приготовлены дрова для больших костров. Несколько человек под руководством шаманки разделывали туши баранов для поминальной трапезы.
Первый снег посеребрил степь, и она, казалось, тоже погрузилась в торжественное безмолвие.
Но вот тела воинов водружены на костры, поднесены факелы. Огонь змейкой пробирается между поленьями, затем бурно вспыхивает, языки его устремляются к хмурому свинцовому небу.
Собравшимся сородичам кажется, что души воинов, освобождаясь от телесной оболочки, танцуют в гребне пламени боевой танец рода Быка.
Но путь душ в страну предков еще не начался. Во время тризны перед каждым костром поставят глиняный горшок с бараньей похлебкой, заправленной ячменем, и чашу с ячменным пивом для душ умерших. А после тризны пепел каждого воина будет собран в кожаный мешочек, отнесен к нему в дом и зашит в человеческую фигуру из кожи и ткани, изготовленную женщинами. И глиняная маска тоже будет на этой фигуре.
Всю зиму "дух умершего" будет находиться в этом "временном теле", сидеть в доме на своем обычном месте, "спать" на своей постели из шкур, во время трапезы перед ним будут ставить еду…
И только весною, когда соорудят погребальный склеп, "дух умершего" переселится в это свое новое обиталище.
Но и оттуда путь в страну предков еще не близок…
Когда миновала долгая снежная зима, когда оттаяли перевалы в горах и жаркое солнце просушило землю, мужчины рода Быка взяли железные и бронзовые мотыги, мешки из кожи и пошли сооружать жилище умершим - рыть яму для нового склепа. Другие отправились в лиственничный лес на горе. Там они топорами с узкими лезвиями сокрушали вековые лиственницы. Женщины ушли в березовую рощу и острыми ножами срезали со стволов широкие полосы бересты.
Самые сильные мужчины во главе с Чжигасом ушли к берегу Великой реки, где тяжелыми кайлами вырубали в скалах плоские плиты песчаника, красного, как кровь, пролитая воинами рода.
Старейшина хотел послать на добычу камня своих рабов. Но Хориан, который возглавлял строительство склепа, твердо заявил:
- Люди сами должны заботиться о сородичах, а не заставлять делать это иноплеменников. Пусть мужчины рода сделают все, что необходимо.
И старейшине пришлось послать своих сыновей на рубку леса, племянника Ченбака на добычу камня, а внука Синтая - рыть яму.
Синтай работал рядом с Алакетом и Канзыром.
Юноши обнажены до пояса. Спины горят под жарким солнцем. Пот заливает глаза. Рытьем ямы руководит Гелон. Земля твердая, сухая, а на глубине не более половины стрелы начинается сплошная галька.
Неторопливыми, но сильными и точными взмахами мотыги Гелон рыхлит землю и поет монотонную песню о том, как по широкой долине едут один за другим воины; они везут богатую добычу, но еще больше везут убитых товарищей, которых похоронят в большом склепе под высоким курганом.
И все, кто роет яму, в такт песне мерно бьют землю мотыгами. Когда набирается много земли, ее руками сгребают в мешки и выносят из ямы.
На четвертый день Хориан верхом подъехал к яме. Глубина ее уже была два с половиной копья. Хориан сказал, что эта глубина достаточна.
Спрыгнув в яму, он сам в нескольких местах подправил мотыгой стенки, а затем приказал Канзыру скакать в лес, Алакету на берег реки, а Синтаю в селение и передать, чтобы бревна, камень и бересту начали доставлять к яме.
И вот из леса двинулись пары быков. На каждую пару надето ярмо, а к дышлу накрепко привязано ремнями несколько ошкуренных стволов. Снизу к бревнам прикреплены оси с колесами от повозок.
С берега реки передвигают тяжелые плиты камня, подкладывая под них катки из круглых лиственничных бревен.
Из селения женщины, согнувшись, несут на спинах тяжелые полотнища из вываренной бересты, сшитые жилами животных.
Все собрались, и началось сооружение склепа.
В первый день было застлано берестой дно ямы. Затем несколько дней строили в яме сруб из лиственничных бревен, которым укрепили ее стены. В центре ямы врыли в землю массивный столб, выступающий из ямы почти на целое копье.
Над ямой и срубом установили стенки из наклонных плах. На эти плахи и центральный столб опиралась деревянная крыша. В западной стене был оставлен вход. Ведь "души" умерших уйдут в страну предков вместе с заходящим солнцем. Сверху склеп тоже покрыли полотнищами вываренной бересты. Вокруг склепа установили четырехугольную ограду из каменных плит.
Склеп сооружали почти целую луну, но построили его добротно. Даже ворчливая шаманка сказала, что души умерших будут довольны своим обиталищем.
А может быть, дело было в том, что руководил строительством Хориан, с которым Байгет, как и старейшина, старалась не ссориться?
Ранним утром толпа сородичей во главе со старейшиной, Хорианом и шаманкой медленно двинулась в степь по направлению к склону. Мужчины на носилках из скрещенных копий несли фигуры погибших воинов. В каждой был зашит мешочек с пеплом того, кого эта фигура изображала.
Сзади шли женщины. Распустив волосы, они горестно оплакивали покойных. Нараспев, рыдая, причитала старшая жена Тайгета:
Да обопрусь я на посох печали!
Ты покидаешь меня надолго.
Сколько ждать мне?
Когда предки позовут меня?!
Забери меня с собою теперь.
Много дорог на пути в страну предков;
Не заблужусь ли я, когда последую за тобой?!
Не оставляй меня здесь…
Две другие жены Тайгета вторили ей заунывными голосами. Оплакивали своих мужей, сыновей, братьев и другие женщины рода. Несколько мужчин, в том числе Гелон, Хангэй и Асмар, взяли длинные ременные арканы и ушли к табунам. Надлежало пригнать коней, на которых "души погребенных" отправятся в "страну предков".
Но это должны быть кони, еще не ходившие под седлом. Вся трудность была в том, что полудиких жеребцов предстояло ловить не верхом, а пешком.
Асмар затаился в кустах за большим камнем, мимо которого табун ходил в это время на водопой.
Вскоре показались кони. Они трусили неторопливой рысцой. Помахивая хвостами, кони отгоняли оводов. Этих надоедливых насекомых особенно много вилось над степью в жаркую безветренную погоду. Вот передовые жеребцы, которые вели табун, поравнялись с камнем. Асмар издал призывное ржание. Кобылицы в табуне заволновались, гордо подняли головы, навострили уши.
Могучий черный жеребец сердитым ржанием ответил на вызов неизвестного чужака и, нетерпеливо перебирая копытами, направился к кустам.
Асмар повторил вызов. Когда конь был на расстоянии десяти-пятнадцати копий от камня, что-то его встревожило, но как раз в этот миг Асмар метнул аркан и захлестнул им шею могучего животного.
Конь рванулся назад, но Асмар, упершись коленом в камень, удержал его.
Тогда конь бросился вперед и в мгновение ока занес копыта над головой врага. Асмар отскочил в сторону и, не выпуская из левой руки аркана, правой ухватился за черную гриву. Еще миг - и динлин уже на спине коня. Мелькнула мысль: "Такой красавец достоин везти самого Тайгета в страну предков…"
Конь встал на дыбы, потом шарахнулся в сторону и, скаля зубы, понесся в степь. Но Асмар был опытным наездником. Он успел закинуть конец аркана в зубы коню и держался за него с двух сторон, как за поводья.
Теперь предстояло утомить коня до предела и сделать его покорным руке человека.