Она сощурила глаза, словно вглядываясь вдаль.
- Вижу, - продолжала Байгет, - собрались злые духи пустынь и радуются вашей распре! О, если клевцы и копья не сложите к ногам отцов и повелителей ваших, духи те черный мор на вас напустят, и желтый мор на вас напустят, и скот ваш зимой гололедицей погубят, а летом будут травы гореть, и не будет вам удачи в охоте. И жены ваши станут безобразны, словно старые пни, мхом поросшие, и дети родиться не будут!
Те, кто стоял в передних рядах, в ужасе попятились от шаманки.
Байгет умолкла и окинула взглядом поле. Шум медленно стихал.
Великая река, омывая поросшие рощами и кустарниками изумрудные острова, плавно несла на север стальные, с зеленоватым отливом воды. По обоим берегам возвышались горы, увенчанные лесами, словно диадемами из перьев на головах знатных динлинов. Некогда эти горы преграждали путь реке. Словно несметные полчища врагов теснили ее каменными щитами. Но река, подобно окруженному со всех сторон всаднику, с храбростью отчаяния бросилась вперед, руша все преграды, и вырвалась на волю. Борьба реки со скалами не кончилась. В бурю пенистые волны яростно кидаются на скалы, и временами подмытые утесы со страшным грохотом валятся в реку. Когда их слишком много обрушивается в одном месте, они снова поднимаются над водой, тесня реку от берега.
Во многих местах человек, плывущий в лодке по Великой реке, видит узкие каменистые полоски под обрывами, а дальше каменные стены отвесно обрываются вниз. Иногда скалы поднимаются ввысь причудливыми уступами, лесенками, башнями, подобно фантастическим храмам страны Магадха.
Там, где скалы, расступаясь, образовали узкое ущелье, спускавшееся к воде, покачивалось несколько длинных выдолбленных из целого дерева лодок и больших плотов. Они были прикреплены сыромятными ремнями к прибрежным камням и кустарнику. Вечернее солнце низко повисло над горами. По реке пробегала кроваво-красная рябь. У берегов темно.
На склоне горы вырисовывались силуэты множества людей с цепями или тяжелыми деревянными колодками на ногах. Иные из них бронзовыми мотыгами снимали со скал тонкий пласт земли. Другие, на расчищенной площадке, железными теслами вырубали большие плиты красного камня. С обнаженных загорелых тел стекал пот. Солнечные лучи отражались на мокрых лицах, плечах и спинах. Люди казались отлитыми из меди или выбитыми из красного мрамора.
Между работающими прохаживались угрюмые динлины с ременными плетками и палками в руках. Вокруг площадки и на горе виднелось несколько силуэтов конных и пеших вооруженных стражников. На ближайшем к реке краю площадки догорал большой костер. Красные поленья с треском рассыпались на куски мелкого угля. Каменистая порода в нескольких местах треснула от нестерпимого жара.
- Довольно! - крикнул подъехавший на коне к костру Идат из рода Оленя. - Вырубайте плиту, дети шакала! Брат, - повернулся он к надсмотрщику, - не жалей палок!
Надсмотрщик криво усмехнулся. К щели подошли пять человек в оковах. Каждый держал большой каменный клин, напоминавший формой грушу. Орудия вставлены узкими концами в щель. Люди поддерживают их руками. Напротив стали пять человек с деревянными молотами.
- Эй, нерадивые рабы! - крикнул надсмотрщик. - Начинайте, да трудитесь хорошенько, не то каждый второй из вас оставит свой мозг на этих глыбах!
Молоты поднялись над головами и опустились на клинья. От страшных ударов загудела земля.
- Почтенный, - в перерыве между двумя ударами спросил пожилого молотобойца черноглазый юноша, поддерживающий клин, - из какой ты земли?
- Ухуань, - ответил молотобоец.
Глаза юноши радостно сверкнули:
- Это родина моего отца и моей матери! Давно ли ты оттуда, отец?
- Двадцать лет… - молотобоец тяжело вздохнул и затем с размаху опустил молот на клин. - Тогда, продолжал он, - мы двинулись в поход против хуннов. Мы разбили несколько орд и дошли почти до самой ставки кагана. Тот с главной ордой отошел на север, а мы, разгневанные долголетним угнетением, разрыли могилы прежних каганов, выбросили их кости на позор и поругание степным зверям и птицам и, нагруженные богатой добычей, вернулись домой…
Вдруг молотобоец охнул и чуть не выронил молот на голову юноше, который едва успел отскочить в сторону. Между тем разъяренный надсмотрщик занес палку для вторичного удара:
- Я вас научу болтать, отродье болотной черепахи, - прошипел динлин, отходя к другому краю плиты.
Ухуаньцы проводили его ненавидящими взглядами.
- Так вот, сын мой, - вполголоса продолжал молотобоец, когда надсмотрщик повернулся к ним спиной, - пока мы праздновали победу, каган собрал несметные полчища и обрушился на нас. Много славных ухуаньских воинов полегло в боях, но немало пало и врагов наших. Тяжело раненный, я попал в плен к хуннскому лули-князю. Меня заставили доить коров и овец. Хунны ослепляют своих рабов, доящих скот, чтобы не сбежали. Но я притворился потерявшим зрение от тяжких ран и этим спас себя. Я много лет ждал удобной минуты для бегства.
Когда лули-князь пошел в Динлин, я был взят, чтобы доить кобылиц. Наконец дружины Эллея обрушились на врага, хуннам стало не до меня, и я спрятался под сломанную повозку. Хунны бежали, а победители ушли вслед за ними. Тогда я вылез из-под повозки. Надо было раздобыть коня и оружие, и я сумел бы добраться до Ухуаня. Но раньше чем судьба пришла мне на помощь, меня настиг в степи динлинский аркан.
Взгляд молотобойца безнадежно упал на каменные глыбы под ногами.
- Но что в Ухуане? - спросил юноша. - Мой отец часто с тоской вспоминал нашу несчастную, угнетенную хуннами родину…
Молотобоец взглянул на юношу, но теперь глаза его горели отвагой и гордостью:
- Подними голову, сын мой, и, если судьба даст тебе свидеться с отцом и матерью, утешь их безрадостную старость! Ухуань крепнет, несмотря на поражения, а Хунну слабеет, несмотря на победы. Междоусобия раздирают хуннскую державу. Сколько раз за эти годы орда лули-князя металась от одного конца Великой песчаной степи до другого, то преследуя разбитого противника, то спасаясь от сильнейшего врага! Недалек день, когда Ухуань сбросит его!
Солнце зашло. На вершине горы ярким пламенем вспыхнул костер, и в окрестных ущельях зловещим эхом отозвалось уханье бубна. Послышались голоса надсмотрщиков:
- Кончай работу! Ползите в нору, нечистые твари!
Взвалив инструменты на плечи, рабы устало поплелись вниз по склону. Надсмотрщики старательно пересчитали их по десяткам и затем, окружив, погнали в небольшое ущелье, заканчивающееся с трех сторон отвесными скалами, с четвертой стороны - деревянной загородкой с воротами, у которой стояли вооруженные стражники, как и вверху, на скалах, где горели костры. Если бы невольнику чудом удалось избавиться от цепей и колодок и вскарабкаться по отвесной каменной стене, это не спасло бы его от угрозы быть сброшенным обратно на острые камни ударом клевца или быть настигнутым стрелой меткого лучника. Люди молча входили в этот загон, тяжело опускались на землю. Все тело ныло и болело от непосильного труда и непрестанных побоев. Некоторые сразу же засыпали, прикрывшись ветхими лохмотьями. Кто был в силах, разжигал небольшие костры из подобранного по пути сухого навоза. На середину загона, где бежал маленький ручеек, прошли несколько рабов, вывалили из грязных засаленных шкур полуобглоданные кости и огрызки лепешек, поставили четыре треснувших деревянных бочонка с остатками ячменной похлебки. Это были жалкие объедки, оставшиеся от сытного ужина динлинов.
Рабы, пошатываясь, подходили к куче костей, потом черепками зачерпывали жижу из бочонка и отходили к огню. Ухуаньцы - юноша и молотобоец Гюйлухой - подошли к костру, где сидели три невольника.
Дрожащий свет костра бросал багровые отблески на смуглые широкоскулые лица, отражался в черных глазах.
- Юй, сынок, - сказал ухуанец, - присядем здесь. Добрые люди не откажутся дать нам место рядом с собой.
При этих словах сидящие вздрогнули и одновременно взглянули на Юя и его спутника. Ненависть и презрение отразились на их лицах.
- Ухуаньцы, - пробормотал один на языке хуннов, - племя рабов! Прочь от нашего костра!
- Кажется, сейчас ваше положение мало чем отличается от нашего, - спокойно возразил Гюйлухой.
Хунн поднялся и, волоча на ногах деревянную колодку, тяжело двинулся к нему, яростно взвизгивая:
- Хунны никогда не были здесь рабами! Хунны всегда господствовали! Каган еще заставит динлинов поплатиться за дерзость!
Он занес руку для удара. Юй бросился навстречу, сжимая кулаки. Но в ту же минуту рука Гюйлухоя тяжело легла на плечо юноши. Другой он перехватил руку хунна. Тот скривился от боли.
- Не надо, Юй, - процедил сквозь зубы Гюйлухой. - Они еще не понимают, что пока мы в рабстве, у нас одни враги - господа. Но дай срок - они это поймут.
Он отпустил хунна и, обняв Юя за плечи, повел его от костра подальше от хуннов, готовых растерзать их от злости.
Едва утренняя заря занялась над горами, по ущельям прокатились глухие удары бубна. Рабы поднимались, пили из ручья воду, доедали остатки ужина.
Скоро откроются ворота, и толпа надсмотрщиков, размахивая плетьми и палками, хлынет в загон. На каждого, кто немедленно не схватит инструмент и не пойдет к воротам, обрушится град пинков и ударов.
И вот Юй и Гюйлухой снова стоят у плиты, которую вчера с таким трудом вырубали из скалы. Вместе с другими невольниками они принесли и положили рядом огромный древесный ствол. Затем еще несколько. Потом взгромоздили плиту на бревна и, сдерживая рычагами и ухватившись руками за края, понукаемые надсмотрщиком, начали осторожно спускать по склону.
Юй вспотел от напряжения. Черные волосы слиплись на лбу. Немели пальцы, которыми он судорожно вцепился в край плиты, изо всех сил стараясь не выпустить ее. Но наконец каменная глыба спущена на берег. Еще одно усилие - и большой плот глубоко осел в воду под тяжестью груза. На него вошли Гюйлухой, Юй, трое хуннов и еще пятеро рабов с длинными шестами и веслами. Следом за ними - несколько вооруженных динлинов во главе с Идатом.
Плот, покачиваясь, поплыл на середину реки, а затем вода понесла его вниз по течению. Молодой динлин звонким высоким голосом затянул песню.
Рябь дрожит от дуновения легкого ветерка,
Великая река катит волны вдаль.
Много рыбы хранит она в своих глубинах
для рыболовов народа Динлин!..
Остальные подхватили. Мерная, медленная мелодия поплыла над рекой.
Мы проплываем между зелеными островками,
скалы-великаны отражаются в реке.
Среди скал бродит много козлов и маралов.
Помоги же нам в охоте, хозяин гор!
Рабы, налегая на шесты и весла, исподлобья посматривали на динлинов. За волнистой грядой гор лежала долина рода Оленя. Из-за гор выплыли серовато-белые облака. Сильный ветер вдруг обрушился со скал и взволновал спокойную гладь реки.
- Эй, бесхвостые псы! - крикнул Идат. - Смотрите, чтоб мы не налетели на утес, не то ваши души будут отданы в зубы щукам. Жмите на весла!
При этих словах динлины схватились за клевцы и луки. Рабы засуетились. Плот сильно качало на волнах. Сквозь свист ветра послышался сильный треск. Несколько ремней, которыми была привязана плита, не выдержали напора и оборвались. По намокшим скользким бревнам плита сдвинулась на край накренившегося плота. Раздались крики. Ухватившись за края каменной глыбы, рабы и динлины совместными усилиями старались удержать ее. Там, куда она ползла, стояли трое рабов, один из которых был хунном. Вдруг плита резко скользнула дальше, придвинулась вплотную к краю и сильным ударом по ногам сбросила хунна в реку. Он попытался выплыть, но тяжелая колодка сковывала движения и неумолимо тянула в глубину. На краю плота оказался Гюйлухой. Рискуя поскользнуться, он опустился на одно колено и протянул руку утопающему. Хунн, теряя сознание, схватился за нее. Сильный рывок - и хунн оказался на плите.
Тяжело поднявшись на ноги, он начал подталкивать плиту на середину плота. Когда ее вновь закрепили, он вполголоса сказал Гюйлухою:
- Ухуанец, зачем ты спас меня, своего врага?
- Пока мы в рабстве, не ты мне враг, а вот они, - Гюйлухой покосился на стражника. - Положение может измениться, если судьба даст нам когда-нибудь встретиться вооруженными на границах Ухуаня… Но даже там… Из-за чего враждовать? Разве степь недостаточно просторна, чтобы спокойно паслись твои и мои стада?
Он умолк. Молчал и хунн. Морщины на его лбу говорили о том, что его одолевают тяжелые противоречивые мысли.
Вскоре горы раздвинулись, открылась широкая долина. На берегу стояли динлины и группа рабов, окруженная стражей. Виднелись круглые бревна и упряжки быков в ярмах для перевозки плит в конец долины, где строилась стена. Плот направился к берегу. Несколько толчков шестом - и мокрые бревна шурша легли на прибрежную гальку. Плиту выволокли. Запрягли быков. Рабы снова навалились на плиту. К ним присоединились динлины, и глыба медленно поползла вверх по склону. Но на середине откоса произошла заминка. Песок и галька ползли вниз. Ноги быков вязли. Люди выбивались из сил, но плита не трогалась с места.
Идат взмахнул плетью, и град ударов обрушился на обнаженные мокрые спины. Плита двинулась, но тут же снова стала. Плеть Идата со свистом опустилась на чью-то спину, на которой тотчас же вздулся багровый рубец. Человек быстро обернулся, суженные от ярости серые глаза впились в надсмотрщика. Идат увидел бронзовую рукоять кинжала, изображение бычьих рогов на груди, живописную татуировку.
"Умахет!"
- Трусливый олень! - задыхаясь от гнева, проговорил динлин. - Ты смел поднять руку на свободного?!
Отступать было поздно:
- Ты трудишься хуже этих черепах, - нагло ответил Идат, - ты не заслужил ничего, кроме плети!
В ту же минуту он получил оглушительный удар в лицо и едва устоял на ногах. Рыча, как два тигра, противники бросились друг на друга, свалились и, нанося удары куда попало, покатились по земле.
Внезапно, оттолкнув друг друга, они вскочили на ноги. Сверкнули клинки кинжалов, динлины начали медленно кружить один вокруг другого. На груди полуобнаженного Умахета пламенел нанесенный красным цветом круг с рогами быка. На груди противника виднелся из-под разорванного халата такой же круг с рогами оленя. Перекрестья кинжалов украшали у одного изображения бычьих, у другого - оленьих голов. Кругом, сжимая в руках оружие, столпились динлины обоих родов. Чувствовалось, что конец поединка послужит началом ожесточенной схватки.
Вспомнились обиды, нанесенные дедам и прадедам, кровная месть, завещанная отцами. Вновь Олень направил рога в грудь Быку, Бык - в грудь Оленю. Противники сошлись. Зазвенели клинки. Оба - опытные бойцы, и каждый выпад одного встречал умелую защиту другого. Внезапно Умахет, отбив в сторону кинжал Идата, сделал быстрый выпад. Идат упал на колено и, выставив вперед кинжал, втянул голову в плечи. Клинок Умахета прошел над его головой, срезав прядь волос. Умахет отшатнулся назад. В ту же минуту Идат, как выпрямившаяся основа лука, метнулся следом за ним и вонзил кинжал в грудь противника. Умахет замертво рухнул на землю.
Идат бросился к нему, чтобы снять скальп, но тут же шарахнулся в сторону. Перед самым его лицом мелькнули копыта коня. В следующую минуту он увидел искаженное гневом лицо Ченбака, племянника старейшины рода Быка.
- Назад! - проревел Ченбак. - Ты заплатишь своей черной кровью за чистую кровь Быка!
В рядах Оленя началось движение, и через толпу протиснулись на белых конях старейшина рода - приземистый динлин с огненно-рыжей бородой и красной повязкой на голове и старый дружинник Угунь в железном шлеме с длинным копьем.
- Как начальник стены, князем поставленный, - крикнул старейшина, - приказываю: остановитесь! Кто начал смуту?
- Здесь властвует дух мести! - дрожа от ярости, ответил Ченбак. - Кровь пролилась!
Внезапно из толпы вырвался старый Соур.
- Братья! - простер он руки к спорящим. - Не забывайте: хунны грозят нам! Не разжигайте вражды! Пусть Угунь заплатит выкуп за кровь, пролитую его сыном!
- Кровь пролилась! - продолжал бесноваться Ченбак. - Старейшина, если ты не способен возглавить своих в бою с Быком, передай власть другому! Смерть Оленю!
- Смерть Оленю! - грянули голоса.
В ту же минуту рядом с Соуром встал Гелон из рода Быка.
- Братья! - воскликнул Гелон, - не поддавайтесь искушению! Разве в дни прежних ссор мы не охраняли сообща наш канал - источник нашей жизни? А сейчас речь идет обо всей земле Динлин! Отложите месть до победы над хуннами!
Шум в рядах рода Быка стал тише. Но тут кто-то крикнул:
- Ты справедлив, Гелон, но ты никогда не пойдешь против рода Оленя! Дочь Идата - невеста твоего племянника Алакета!
Брови сдвинулись на лице Гелона:
- Дух великого отца моего, - воскликнул он, простирая руки к небу, - внемли мне!
Дрожь пробежала по рядам. С горящими глазами, одухотворенным лицом, прекрасным и грозным, Гелон в эту минуту стал удивительно похож на старого Хориана. Казалось, дух героя земли Динлин во всей своей былой мощи восстал из погребального сруба.
- Перед лицом твоим клянусь, - продолжал Гелон, - если на нашу семью падет такое подозрение, мы расторгнем брачный договор! Верни нам наши дары, Угунь!
Угунь в ужасе схватился за голову.
- Братья! - обратился к сородичам Соур. - Знать навлекла беду на наш род! Пусть сами и платят! Идат мог поднять руку и на своего сородича! Выдать семью Угуня на суд Быку!
- Выдать! - откликнулись несколько голосов.
Но остальные продолжали кричать:
- Не защищать сородича - значит навлечь на себя позор и гнев предков!
Никто не обращал внимания на ухуаньца Гюйлухоя, который довольно долго сидел на корточках, крепко вцепившись железными руками в деревянную колодку. Вдруг раздался треск. Гюйлухой резко выпрямился. Куски сломанной колодки болтались у него на ногах. Внезапно бросившись к реке, он свалил ударом тяжелого кулака стражника, попытавшегося преградить ему путь, выхватил у него из-за пояса кинжал и вскочил на плот. Взмах - и рассечены ремни. Удар шестом о дно - и плот, покачиваясь, заскользил от берега, вслед ему засвистели стрелы, но Гюйлухой умело уклонялся от них. Ветер благоприятствовал беглецу.
Еще мгновение - и плот скрылся за островом…
Часть динлинов, бросившись к берегу, сталкивала лодки на воду.
Полная луна, словно золотой щит владыки неба, встала над степью. Поникшие травы тихо шелестели в серебристом сиянии. В ущельях и долинах гнездилась беспросветная тьма. Там, где кончались горы и начиналась степь, на фоне темно-синего неба выступала черным силуэтом запиравшая вход в долину стена, построенная из лежащих плашмя огромных каменных плит. Перед ней глубокий ров. На окрестных горах костры, а по стене время от времени скользит тень сторожевого динлина.
За стеной, у подножия горы, деревянная ограда загона для рабов. Сидя у костров, невольники тихо беседовали о судьбе трех ухуаньцев, поплатившихся головами за побег соотечественника. Опустив голову, Юй тихо брел между кострами. Сердце юноши сжималось при мысли о казненных и о том, что он теперь остался без мудрого, смелого, сильного друга. Но в то же время он чувствовал радость: друг на свободе. Юй гордился хладнокровием и смелостью Гюйлухоя.
- Ухуанец!