– В одну ночь я вышел во двор, увидел завернутый палас, – в нем что-то было. Я открыл, посмотрел – лежит девушка вся изрубленная. Я увидел, что она дышит, позвал доктора, вылечил ее. У меня был брат; он сказал: "Она моя"; а я сказал-"Нет, моя!" Эта девушка сказала: "Закажите сундук, положите меня в него, бросьте в море; который из вас скорее поймает сундук, за того я пойду". Мы сделали так, бросили в море, но увидели, что если бросимся в море, то потонем, и море унесло сундук. Теперь я ее портрет здесь увидел и заплакал.
Она сказала: – Хорошо, садись. – Приказала, привели рыбака. Спросила, почему он заплакал.
Рыбак сказал:
– Я – рыбак, увидел плывет сундук, закинул сеть, поймал сундук, открыл, увидел, что там девушка, повел ее домой, хотел совершить кебин и жениться на ней. Она сказала: "Зачем спешить, утром совершим кебин". Ночью заснули. Я проснулся, увидел – ее нет. Теперь я ее ищу. Здесь увидел и потому заплакал.
Девушка сказала:
– Если теперь вы ту девушку увидите, то узнаете ли ее? – Они сказали – Узнаем. – Девушка сняла с головы корону, сказала:
– Дорогой отец, узнай, дочь ли я твоя! А это – тот самый везирь, который так жестоко поступил со мною! А это – тот Азиз, который меня купил у брата и содержал! А это– сын царя, который пустил меня скитаться по свету! А это – тот цирульник, который меня вылечил! А это – рыбак, вытащивший меня из моря.
Она надела корону на голову Азиза и сказала: -Власть передаю тебе; после этого что хочешь, то и делай!
Азиз приказал позвать палача. Он сказал: – Отруби голову везирю. – Палач так отрубил голову везиря, что она отлетела на несколько шагов. Сыну царя тоже отрубили голову. Цирульника позвал, спросил, сколько он израсходовал денег; тот сказал – столько-то. Ему сполна заплатили. Рыбаку и пастуху тоже дали денег. А отца они оставили у себя. Здесь они стали жить и поживать.
Они поели, в землю ушли, а вы ешьте и долго живите.
С неба упало три яблока. Одно – тебе, другое – мне, а третье тому, кто сказал сказку…
Дочь угольщика Бад-Саба и царевич Мурад
Жили-были на свете царь с царицей и был у них единственный сын, наследник Мурад. Царь очень любил охоту и, отправляясь, всегда брал с собою сына своего Мурада. Когда же царевич Мурад уже сделался юношей лет семнадцати-восемнадцати, то стал ездить на охоту один, в сопровождении слуги.
Отправляясь однажды на охоту, Мурад увидел на берегу моря седого старика, сидевшего и писавшего безостановочно на клочках бумаги и бросавшего написанные клочки в море. Удивленный поступками старика, царевич подъехал к нему и спросил:
– Отец, что ты делаешь?
Старик: -Сын мой, нечего спрашивать, что я делаю! Поезжай лучше за своим делом! – Царевич – Спрос не грех. Что это значит – пишешь да бросаешь? Какая тут причина? – Старик: -По повелению божьему на клочках этих я пишу имена тех мальчиков и девочек, кои будут принадлежать друг другу, т. е. предопределение судьбы для них. При рождении ребенка мужского пола господь создает его не без пары. – Царевич: – Ты пророк? – Старик – Нет, я ангел божий. – Царевич: -Все время ты пишешь? – Старик: – Нет для меня свободной минутки: в каждую минуту рождаются люди. – Царевич: – Скажи мне – кто мне судьбой предопределен? На чьей дочери я буду женат? – Старик: – Это давно1 написано мною: тебе присуждена дочь угольщика, по имени Бад-Саба. – Царевич: – Как, мне, царевичу, дочь угольщика? Возможно ли это? – Написанного не сотрешь, – ответил старик, – так и будет, поживешь – увидишь! – А где живет этот угольщик? – спросил царевич. – Вон там, на горе в лесу, – ответил старик. – Старик, дам тебе тысячу золотых монет, если ты подменишь мою предопределенную Бад-Сабу, – сказал царевич. – Не греши, царевич; нам в мирских сокровищах нужды нет. Писать – в моих руках, а сменять – нет. Опять повторяю: написанного нельзя стереть.
Сказав это, старик мгновенно исчез.
Опечалился царевич Мурад и вернулся домой, приказав строго слуге своему, чтобы тот о слышанном никому ни слова не говорил.
На следующий день царевич объявил отцу, что едет на охоту на три дня. Взяв с собою съестных припасов, полный кошелек золота, Мурад со своим слугой поехал на охоту.
Приехав в указанный стариком лес, Мурад отыскал избушку угольщика и изъявил свое желание остановиться у него на несколько дней. Угольщик отговаривался бедностью и теснотою избушки. Мурад настаивал на своем, и угольщик поневоле должен был согласиться. Войдя в избу, царевич сильнее опечалился: угольщик был до того беден, что у него в избе не было и войлока, на котором можно было бы сидеть. Привыкший к роскоши, царевич должен был согласиться провести первые две ночи на голой земле. В течение этих двух дней Мураду при всем старании не удалось увидеть дочь угольщика. На третью ночь, когда хозяин и хозяйка крепко уснули, Мурад встал, зажег свечу и стал искать дочь угольщика. В избе ее не оказалось. В душе царевич стал упрекать старика. Вышедши во двор, стал он искать вокруг избы. За избой, в угольной яме, царевич нашел спящую девочку лет 11–12. Она была необыкновенной красоты, но очень бедно одетая.
"Срам и стыд мне жениться на дочери таких бедных, полудиких родителей, – подумал Мурад, – лучше убью ее, чтобы не осрамить себя".
Сказано, сделано! Мурад обнажил свой кинжал, вонзил в бок бедной девочки, положил ей под голову кошелек с золотыми и, разбудив спящего слугу, уехал. Дорогой он сказал слуге:
– Мой верный слуга, не говори никому, где мы были.
На утро проснулись угольщик со своей женой и видят – нет и следа молодого человека.
– Вероятно, молодой человек приехал к нам не с добрым намерением, а чтобы похитить нашу дочь. Пойдем, посмотрим – на месте ли она, – сказала жена угольщику.
Поспешили к яме, и что же?
Вся в крови лежит без чувств Бад-Саба. Зарыдали оба и бросились в яму. Поплакали, поплакали, но делать нечего: взяли ее, принесли домой. Увидя же кошелек с деньгами, они сказали: – Если даже и умрет дочь наша, – горя нет: мы избавились от полной невзгод жизни. – Как только остановили кровь больной, она глубоко вздохнула. Обрадовались отец и мать, и отец поспешил в город за врачом. Явился врач и, посмотрев на рану, сказал родителям Бад-Сабы: – Не беспокойтесь и не опасайтесь: от этой раны дочь ваша не умрет, и, бог даст, в один месяц рана совершенно заживет.
– Хотя мы до крайности бедны, но дитя настолько дорого нам, что согласимся голодать, продадим последнего катера нашего и деньги отдадим тебе, лишь бы выздоровела наша дочь, – со слезами на глазах сказал угольщик.
– Денег ваших мне не нужно, – сказал врач, – наш долг оказывать помощь нуждающимся, особенно бедным. Мне жаль малютку: ради нее, с помощью божьей, берусь ee лечить.
Много трудился врач над раной Бад-Сабы, и конец был благополучный: через месяц Бад– Саба выздоровела.
По выздоровлении ее мать однажды и говорит мужу, угольщику: – Дорогой муж, слава богу, что дочь наша выздоровела! Что пользы, если золото будет лежать? Построим себе гдег нибудь на видном месте хороший дом и заживем припеваючи. Скоро и дочери нашей пора замуж выходить. Если мы будем жить так бедно, я думаю, никто за нее не посватается.
Понравились эти слова угольщику, и он бросил камень бедности. Пригласил из города мастеров, каменщиков, плотников, работников и на самом хорошем месте леса, около шумящего родника, приступил к постройке дома.
В один год дом был готов. Кругом дома были обведены высокие, толстые каменные стены. Поселившись в новом доме, угольщик стал жить со своей женой и дочерью весело и счастливо. Бад-Саба сделалась девушкой расторопной, веселой и сладкоречивой; никогда горе не проникало в ее сердце; никогда ее губы не смыкались от смеха.
Случилось через некоторое время после постройки угольщиком дома, что тот же царевич Мурад выехал на охоту со всей своей свитой в этот же лес. Удивились охотники, когда увидели красивый дом в глубине леса. Еще более они были поражены, когда увидели на балконе дома девушку Бад-Сабу, которая, как газель, ходила взад и вперед. Мурад был в восхищении от ее красоты и решил во что бы то ни стало жениться на ней и о желании своем тут же объявил своей свите.
– Замеченная нами красавица достойна царевича, – сказал кто-то из свиты, – как видно, этот дом – замок какого-нибудь князя, кроме того, красота смывает все – и бедность и не– знатность. Ведь говорится же в народе: женись на красавице, выйдет она хорошей хозяйкой, – второе счастье.
Одобрили эти слова и царевич Мурад и другие в свите, и царевич сказал при этом:
– Если даже она окажется последней крестьянкой из наших подданных – мне не миновать ее: женюсь на ней!
Приехав домой, Мурад, через мать свою, объявил отцу о желании жениться и о своем выборе. Царь не возразил ничего, а сказал только:
– Благословляю! Что любо сердцу – то и красиво.
Отправили на следующий день сватов из царской фамилии. Со стороны угольщика и жены его отказа не было'. Спросили родители согласия девушки. Бад-Саба ответила скромно:
– Родители мои, против воли вашей ничего не могу сказать. Но, я думаю, будет весьма благоразумно, если в этот торжественный день будет присутствовать и тот, которому я обязана своей жизнью, т. е. врач, который терпел много мучений, трудясь над моей раной.
Пригласили и врача, которого и назначили векилом со стороны Бад-Сабы. Врач сговорился со сватами Мурада о калыме, о дне свадьбы, и был совершен кебинный акт.
В назначенный для свадьбы день начались пиршества по всему государству. Пир царский был на целый мир. В сороковой день свадьбы Бад-Саба торжественно прибыла во дворец. Раз как-то, после свадьбы, Мурад заметил на боку Бад-Сабы место зажившей раны и спросил ее – от чего это? Бад-Саба сначала не хотела открыть тайны своей. Мурад неотступно умолял ее. Бад-Саба начала:
– Я откроюсь перед тобою с тем только условием, если ты исполнишь одну мою просьбу, а именно: чтобы такой-то врач, мой векил, был назначен придворным доктором.
– Согласен, – ответил царевич Мурад.
Бад-Саба докончила:
– Я дочь угольщика, который раньше жил на горе в таком-то лесу, в избе. Жили мы очень бедно. Когда я была еще девочкой, приехал к нам какой-то молодой, богато одетый охотник. Родители мои спрятали меня в угольную яму за нашей избой, чтобы в лохмотьях мне не показываться гостю. На третий день гость скрылся, и меня нашли в яме раненой, а под головой моей полный мешок золотых денег, на которые отец мой и построил настоящий наш дом. Врач, о котором просила я тебя, – мой избавитель от смерти.
– О великий боже! Ведь говорил же старик на берегу моря, что тебе на долю выпала дочь угольщика! Так и есть, написанного нельзя стереть!
Сказав это, Мурад бросился в объятия своей возлюбленной Бад-Сабы, горько заплакал и попросил у нее прощения.
– От судьбы не уйдешь, – сказала Бад-Саба, – да простит тебе господь!
После этого они стали счастливо жить да поживать. Родители Бад-Сабы и врач пользовались царской милостью беспредельно.
Жена купца
В столичном городе жил богатый купец. Сокровищам у него не было пределов; но он дорожил не золотом, а единственной женой-красавицей, подобною Лейле в глазах Меджнуна. Звалась она Рахила. Случилось так, что купцу несколько лет подряд не повезло в торговле и он разорился. Дошло наконец до того, что бедность принудила купца оставлять родной город, отправляться в другие города и села на заработки и тем поддерживать жизнь. Возвращаясь же в дом свой, купец не выходил никуда. Так прошло несколько лет, и молодой купец от жизненных невзгод почти состарился. Раз жена его, Рахила, явилась к нему и сказала:
– Дорогой мой, до сих пор ты трудился и кормил меня. Теперь же никуда не выходишь; все в городе считают тебя давно умершим. Никому не интересна наша печальная жизнь. Нельзя же умереть с голоду: разреши ты мне ходить по базару и просить помощи у добрых людей.
При этих словах купец прослезился и начал: – О возлюбленная моя Рахила! Как же такому ангелу, как ты, позволить ходить по базару, показываться людям? Что я скажу перед судом божьим? Кроме того, ведь ты настолько красива, что можешь соблазнить молодых и старых, – Муж мой, – сказала жена, – что из того, если мужчины увидят мое лицо? У женщины душа должна быть верная; я верною была, верной и буду до могилы. Кроме того, ведь на бедных не обращают внимания, хотя бы они были небесные ангелы. В трех местах я покажу лицо свое. Ты не сердись, и бог не поставит этого мне во грех, потому что это я сделаю не с целью соблазна, а чтобы добыть кусок хлеба. – Купец поневоле должен был согласиться.
Рахила пошла на базар и первым долгом остановилась перед лавкой богатого молодого мясника. Открыв свое милое ангельское лицо, она молча протянула свою руку мяснику, пристально глядя ему в глаза. Мясник, положив в ее руку серебряную монету, спросил ее, кто она такая и что заставляет ее просить милостыню. Рахила ответила – Я была женою богатого купца такого-то, – не говоря имени своего настоящего мужа, – который умер, оставив много долгов и товаров. Заимодавцы по смерти мужа явились. и отобрали все его состояние, кроме одного пустого дома, где я теперь живу. Теперь, будучи без всяких средств к жизни, я принуждена нищенствовать, чтобы не умереть с голоду. – При такой красоте ты могла бы выйти замуж, – почему не выходишь? – спросил мясник. – За бедных я не выхожу, а богатые на мне не женятся, – скромно ответила Рахила. – Принимай меня к себе время от времени, и я выведу тебя из этого печального положения; теперь же на тебе 100 рублей, – сказал мясник.
Душевно оскорбленная Рахила, желая отмстить мяснику за дерзость, взяла деньги, указала место своего жительства – улицу и дом, и пошла далее. Остановившись перед магазином богатого купца, Рахила опять протянула руку, приоткрыв лицо и жалобно смотря на купца. Обхождение купца с Рахилой было такое же, Как и обхождение мясника. Взяв у него денег, Рахила пошла к богатому казию. Казий тоже увлекся ее красотой и предложил ей не отказать в приеме казия на дом, обещая щедро наградить ее теперь и после.
Получив не мало денег и у казия, Рахила вечером с полным карманом вернулась домой к мужу, рассказала ему обо всем случившемся и стала приготовляться к приему мясника, купца и казия, придумывая способы, как бы наказать оскорбителей.
В ту же ночь в разное время, явились гости, для коих заранее были отведены комнаты, отдельно каждому, где они и разместились в ожидании красавицы Рахилы.
Рахила ухитрилась, положила на грудь каждого из них отцовское клеймо и отпустила их ни с чем.
– Вот как принимают верные женщины неверных мужчин, – сказала Рахила, выгоняя их со двора.
Обманутые и наказанные пожаловались на Рахилу царю за отказ от уплаты своих долгов. Царь вызвал их на суд. В назначенный день все четверо явились к царю на суд. Царь спросил Рахилу, почему она не платит своих долгов.
Рахила выступила вперед и смело ответила:
– Великий государь! Я им не должна денег: все они – и мясник, и купец, и казий были рабами моего покойного отца и платили ему по сто рублей в год каждый и пользовались свободой. Десять лет, как умер отец мой, и они с того времени мне ничего не платят. В доказательство верности моих слов, прошу приказать раздеть их и, если на груди всех трех не окажется клейма моего отца, казните меня в присутствии всего народа.
По повелению царя все трое были раздеты, и слова Рахилы оправдались. Царь приказал жаловавшимся на Рахилу в тот же день уплатить Рахиле десятилетний долг и, сверх этого, обязал мясника, купца и казия взамен ста рублей давать Рахиле по 300 рублей в год, наложив на них по одной тысяче рублей штрафа в пользу казны.
Таким образом Рахила вывела себя и мужа из крайне печального положения.
Ходжа-Феттах
В Исфагани жил один человек по имени Ходжа-феттах. Был у него сын, звали его Ходжа-Ибрагим. Ходжа-Феттах был старшим над сорока торговцами. Однажды торговцы, собравшись, сказали: -До каких пор мы будем здесь сидеть? Давайте отправимся в страну Йемен торговать!
В стране же Йемен у Ходжа-Феттаха была сестра. Ходжа-Фетгах сказал:
– Я уже постарел, не могу с вами ехать.
Торговцы сказали:
– Что же, если ты не можешь ехать, пусть едет твой сын, будет нашим старшим. До сего времени был ты старшим над. нами, теперь же будет твой сын.
Ходжа-Феттах сказал сыну:
– Когда верблюд, на которого ты сядешь, дойдет до города, отпусти его поводья, и он сам придет и опустится на землю у ворот моей сестры.
Пустились в путь, стали переходить от стоянки к стоянке. Прошли несколько остановок, дошли до страны Йемен; как говорил отец, при входе в город Ходжа-Ибрагим отпустил поводья, и верблюд привез его к воротам дома тетки. Когда тетка увидела его, она обняла, поцеловала его и в одну, и в другую щеку. Они несколько дней пожили в этом городе. Однажды Ходжа-Ибрагим узнал, что отдан приказ о том, чтобы ни один мужчина не выходил из дома. Ибрагим спросил свою тетку – отчего это извещают всех о том, чтобы ни один мужчина не выходил из дома. Тетка сказала:
– Знаешь, отчего это? У нашего царя есть дочь. Она всегда, когда идет в баню, велит предупреждать всех о том, чтобы ни один мужчина не выходил из дома, она терпеть не может мужчин.
Ибрагим вошел в дом, посмотрел из окна и увидел, что несколько подметальщиц подметают дорогу перед этой девушкой, и одна из них положила ее волосы на поднос и идет вместе с ней в баню. Ходжа-Ибрагим сказал:
– Спроси ее, тетка, отчего она терпеть не может мужчин?
Тетка сказала:
– Я ее няня, пойду спрошу и тогда скажу тебе.
Тетка встала, потихоньку пошла к девушке и спросила:
– Скажи мне, детка, отчего ты терпеть не можешь мужчин?
Она сказала:
– Няня, ты трудилась, заботилась обо мне, а то бы я оскорбила тебя. Не спрашивай меня об этом, у мужчин я никогда не видела верности.
Рассердившись на девушку за эти слова, няня встала и пошла домой. Обычно няня в день два-три раза приходила и разговаривала с ней; рассердившись, неделю не стала ходить. Однажды девушка прислала служанку узнать, отчего уже несколько дней няня не приходит. Няня увидела, что служанка идет, быстро постелила постель, легла в нее, помазала шафраном лицо, и оно пожелтело. Когда служанка вошла, няня начала охать да ахать. Служанка увидела, что няня совсем умирает. Она быстро пошла и сказала девушке:
– Няня умирает.
Девушка быстро вскочила на ноги, сказала:
– Девушки, подайте башмаки, пойду посмотрю, правда ли, что няня умирает.
Няня увидела, что девушка испугалась и расстроилась, опять постелила постель, намазала лицо шафраном, легла в постель и начала охать. Девушка вошла и увидела, что няня на самом деле умирает. Девушка сказала: – Ай, няня, да постигнет меня то, что постигло тебя! – Потихоньку дыша, няня сказала: – Уже я умираю, избавь ты меня от этих мучений, скажи, отчего ты терпеть не можешь мужчин? – Девушка тотчас же встала и сказала: – Ну вот… а я думала, что она хочет сказать… – Сказала и ушла. Один день она оставалась дома, на другой же день сказала: – Девушки, подайте башмаки, пойду посмотрю, что сталось с няней.