- Разрешите проводить учебные бои без двойной постановки пулеметов на предохранитель. Ведь может случиться, что и во время тренировок произойдет встреча с врагом. От неожиданности забудешь об этих перезарядках - и поминай как звали.
- Нет, товарищ Шестаков, разрешить этого не могу. Без двойной перестраховки в учебных боях начнете сбивать друг друга. Тут же у вас кинопулеметов нет. Отрабатывайте свои действия так, чтобы и тройная перезарядка вас не смущала, - закончил Агальцов, вызвав дружный смех.
Улетая, он сказал, что в Валенсии состоится совещание летного состава, куда приглашены пять летчиков эскадрильи - Зубарев, Тахтаров, Доброницкий, Шестаков во главе с Девотченко. Отъезд завтра.
В общем, день сюрпризов.
Наступали сумерки, а жара не спадала. Приняв горячий душ, после которого раскаленный испанский воздух кажется прохладным, участники предстоящего совещания пораньше улеглись спать, чтобы с рассветом отправиться в путь.
На совещании были представители всех семи эскадрилий добровольцев. Прибыли и Гусев, Смоляков. Друзья страшно обрадовались друг другу, стали обмениваться новостями. У гусевцев больший боевой опыт - им часто приходилось вступать в ожесточенные воздушные бои, на их счету уже несколько сбитых самолетов.
Гусев рассказал, как его "купили" три бомбардировщика "ромео". Он атаковал одного за другим с близких дистанций, они все посрывались в штопор. Казалось, конец им. Ан нет. Позже выяснилось, что упал лишь один самолет, а два безнаказанно ушли благодаря своей хитрости.
Когда Девотченко сказал, что у него был такой же точно случай - Гусев сначала не поверил:
- Брось разыгрывать. Не могло быть точно такого. Да и ты не тот, чтоб тебя вокруг пальца обвести.
- Да, правда все, вот Тахтаров, Зубарев могут подтвердить. А Шестаков молодец - открыл боевой счет.
- Да ну? Лева, дорогой, я знал, что ты скоро отличишься. Ну поздравляю, молодец! Может, перейдешь к нам? Мы ведь на фронте.
- Спасибо, скоро все будем на фронте.
На совещании шла речь о подготовке наступательной Арагонской операции, цель которой - захватить Сарагосу, оттянуть на себя часть франкистских войск, действующих в направлении Сантандера. Главная задача истребителей сводилась к прикрытию других родов авиации. Требовалось до мельчайших подробностей обсудить все вопросы взаимодействия, которые в те времена, когда на самолетах не было радио, приобретали исключительно важное значение.
Наступление развивалось трудно. Противник упорно цеплялся за свои позиции. С каждым днем нарастала ожесточенность боев. На земле и в воздухе. Летчики не знали ни минуты отдыха. Взлет за взлетом, и все туда, к переднему краю, который напрягся стальной струной, чтобы вот-вот лопнуть, принеся одним поражение, другим - победу.
Девотченко, Зубарев, Шестаков, Матвеев, Ларионов и другие уставали до такой степени, что совершенно теряли аппетит. Изнуряли колоссальная нагрузка и нестерпимая жара. Приходили немного в чувство лишь на высоте, где попрохладнее. А питались больше всего мандаринами и апельсинами, которых в изобилии было прямо на аэродромах, часто сменяемых в последнее время.
- Долго ждали настоящего дела и дождались - дальше некуда, - резюмировал Андрей Грибов.
- Радоваться надо, а не раскисать, - ответил ему Девотченко.
- Да чему уж тут радоваться…
С Грибовым чем дальше - тем хуже. Он стал вдруг возвращаться домой с полпути, оставляя товарищей. То шасси у него "не убираются", то мотор "барахлит".
Девотченко приказал ему летать в паре с Шестаковым. Лев поговорил с Андреем, ободрил его, посоветовал неотступно держаться за ним, и они в составе эскадрильи отправились в район боевых действий. А там в небе - "каша". Гусевцы ведут неравную борьбу с превосходящими силами противника. Положение их - не позавидуешь. Им ничего не остается, как ожесточенно отбиваться.
То, что произошло дальше, подробно описано в упоминавшейся уже нами книге Александра Гусева.
"Мы дрались с "фиатами" уже на пределе возможного. И в этот тяжелейший момент к нам на подмогу подоспели эскадрилья Ивана Девотченко и два звена из группы Анатолия Серова. Их атака была внезапной, ошеломляющей…
Вдруг замечаю: вдали от меня один из самолетов моей эскадрильи атакуют три "фиата". Летчик оторвался от основной борющейся группы и мог стать легкой добычей врага. Выручить друга я уже не успевал. На помощь ему поспешил пилот из эскадрильи Ивана Девотченко. Как потом я узнал, это был Лева Шестаков. Видя, что один из "фиатов" изготовился вот-вот открыть огонь по машине товарища, Лева ринулся вперед и подставил свой самолет под очередь вражеского пулемета. Лишь по счастливой случайности Шестакова не ранило. Но машина его получила добрый десяток пробоин. Две пули ударили в бронеспинку, а одна прошила кожаные брюки, которыми теперь гордился Лева".
В этом бою Шестаков сбил еще один самолет противника. В этом бою он спас от верной гибели своего побратима по испанскому небу. Но его самого оставил без прикрытия, ушел в сторону ведомый Андрей Грибов…
Вон сколько событий за каких-нибудь пять минут!
В воздушном бою всегда так. Ведь дерутся не машины, а люди, управляющие ими, со всеми свойственными им сильными и слабыми качествами. Воздушный бой - это прежде всего борьба характеров.
…Пока Хозе заделывал дыры на истребителе, Лев латал кожаные брюки и решал нелегкую задачу: как быть ему с Грибовым? Рассказать все как есть - надолго, а то и навсегда приклеить к нему ярлык труса. Кто станет после этого с ним летать? Промолчать - ему же самому медвежью услугу сделать. Как просто такие вопросы решались в детстве! Трусу в глаза говорили, кто он есть, и после этого больше не знались с ним. Тут несколько иное дело. Уже не дети. Ответственные задачи решают. Да еще вдали от Родины. При воспоминании о Родине у Льва тоскливо защемило сердце. Как живут там отец, мать в Авдеевке, как там дела у Тимофея Студенникова и Миши Ничика в Днепропетровске, все ли благополучно у Олимпиады в Киеве? Как бы хотелось получить от них хоть маленькие весточки…
Да, но как же быть с Грибовым? Он должен летать, сражаться, иначе ему тут, в Испании, делать нечего. Домой он сейчас не сможет вернуться, значит, просто пропадет парень. А была бы возможность уехать отсюда - с какими глазами он появится перед родителями, любимой девушкой? Нет, такое представить невозможно. Надо как-то спасать Андрея.
Прибежал посыльный-испанец:
- Компаньере, зовет командир.
Девотченко, глядя в землю, спросил без обиняков, зло:
- Что, опять Грибов ушел из боя?
"Вот тут сейчас и решится судьба человека", - подумал Шестаков…
- Нет, товарищ командир, он не ушел, я приказал ему стать в стороне и, если увидит, что кому-то туго - прийти на помощь.
Девотченко удивленно поднял глаза на Шестакова.
- Ты что, труса решил защитить?
- Нет, то, что я говорю - правда.
По всему было видно: не поверил командир ни единому шестаковскому слову, но он понял его. Понял, что другого выхода нет. Разбирать действия Грибова в эскадрилье - значит, дать возможность друзьям-испанцам усомниться в надежности русских ребят. Наказать? А какое взыскание может быть подходящим для такого случая? Тут ведь в пору заняться этим военному трибуналу.
- Ладно, иди, Шестаков, воспитывай. Может, что и получится…
Разговор с Андреем не принес Льву облегчения. Не видно было, чтоб Грибов переживал. Мало того, он как-то легкомысленно сознавался в том, что побаивается. И это вроде бы не терзало его, не мучило. Всем своим обликом он говорил: "Вот я такой есть и ничего не могу с собой поделать".
Но когда Шестаков сказал, что при первой же возможности его отправят в Советский Союз с соответствующей характеристикой - Грибов вдруг заволновался, заговорил скороговоркой:
- Лев, не отказывайся от меня. Я возьму себя в руки, оправдаю твое доверие.
- Оправдывать нужно не мое доверие, а доверие Родины. Будешь думать об этом - пересилишь себя. Главное - преодолеть в себе страх один раз, а потом все пойдет как по маслу.
К вечеру, когда уже все полеты были прекращены, в штабе эскадрильи раздался телефонный звонок. Гусев просил к трубке Девотченко.
- Скажи-ка, Ваня, кто из твоих орлов сегодня так отличился, подставил себя под огонь?
- Это сделал Шестаков.
- Шестаков?! Надо же! Ты знаешь, кого он спас?
- Откуда же мне знать, разве в той кутерьме можно было что-то разобрать?
- Лев спас своего друга Платона Смолякова.
- Не может быть!
- Все быть может, зови Шестакова к телефону, мы с Платоном поблагодарим его.
Лев, услышав в трубке голос Платона, немало удивился: связь была затрудненной, пробивались друг к другу только в самых экстренных случаях. Что же могло случиться?
- Левушка, дружище, спасибо тебе огромное от меня лично, от всей эскадрильи, от Александра Ивановича.
- За что, Платон?
- Да ты же сегодня прикрыл меня, мои пули на себя принял…
- Неужели это был ты, Платоша?
- Понимаешь, попал в такой переплет, что и не думал из него живым вырваться. Я у тебя теперь в долгу, Лева. Не волнуйся, за мной не пропадет. Спасибо, друг.
Шестаков не успел ничего ответить - связь прервалась. Девотченко положил ему ладонь на плечо:
- Ну, вот, Лев, теперь ваша дружба с Платоном скреплена огнем. Это - на всю жизнь!
Командир тут же распорядился собрать всю эскадрилью. Он решил, что лучшего повода для разговора о боевом товариществе, дружбе и взаимовыручке и желать не надо. На примере Шестакова он раскрыл смысл крылатого выражения - "сам погибай, а товарища выручай".
В беседе хотел было вспомнить об Андрее Грибове, да сдержался, подумав, что, возможно, Шестаков прав: летчик молодой. Пройдет время - исправится.
Арагонская операция развивалась более-менее успешно. Республиканские войска заняли город Бельчите. Некоторое время на фронте стояло затишье. Эскадрильи успели привести в порядок изрядно потрепанную материальную часть, летчики - отдохнуть. Шестаков даже умудрился организовать небольшой концерт художественной самодеятельности. Расспросил у комсомольцев, кто, в каких кружках занимался в школьные годы, нашел среди них чтецов, певцов, танцоров, акробатов, провел с ними две-три репетиции и - готово. Сам он играл на гитаре. Концерт всем пришелся по душе. О нем узнал Птухин, распорядился, чтобы самодеятельные артисты побывали во всех эскадрильях. Первыми их ждали гусевцы. Но тут затеяли "концерт" франкисты, да такой, что пришлось на время забыть все свои номера. Фашисты, собравшись с силами, несколькими дивизиями нанесли контрудар. Враг пустил в ход всю имевшуюся в наличии артиллерию и авиацию. Завязались ожесточенные, кровопролитные бои. Некоторые населенные пункты вокруг Бельчите по нескольку раз переходили из рук в руки.
Летчикам-добровольцам был дан приказ: любой ценой не допустить массированных ударов вражеских бомбардировщиков по республиканским войскам.
Любой ценой…
Никому не требовалось разъяснять, что это значило. Разве только Андрею Грибову? Лучше бы в эту пору отсидеться ему на земле. А может быть, именно в такой обстановке он обретет себя?
Лев выяснил, что он сирота, кроме бабушки в каком-то селе Курской области, у него никого нет. Отец погиб в гражданскую войну. Мать умерла от тифа. Все это в корне меняло дело. Шестакову совсем стало жалко парня. Он не мог понять: как случилось, что Андрей, выросший в неимоверно тяжелых условиях, столь слаб духом? Видимо, не все трудности закаливают человека, бывают и такие, что ломают его. Здесь, наверное, как раз такой случай. И надо Грибову во что бы то ни стало помочь переломить свой характер.
Грибов думал об этом же. И никак не мог объяснить себе, почему при встрече с врагом он лишается уверенности в себе. Прав, пожалуй, Шестаков, надо пересилить свой страх. Только как это сделать?
Пять вылетов за день сделали Шестаков с Грибовым. Андрей держался, как привязанный, но активности особой не проявлял. "Для начала хорошо и то, что хоть хвост мой прикрывает, - думал Шестаков. - Авось осмелеет, самому захочется в драку ввязаться".
Именно к этому все и шло. От вылета к вылету у Андрея все больше нарастало желание включиться в бой, проявить себя. И на шестом вылете такая возможность ему представилась.
В небе было черно от "хейнкелей", "юнкерсов", "фиатов", "мессершмиттов". Навстречу им поднялись все семь эскадрилий. И вот стальные птицы сошлись, смешались, образовав смертельную круговерть.
Шестаков поджег одного за другим двух "хейнкелей". Высыпав бомбы на свои же войска, вражеские самолеты пытались спасаться бегством, но тут же взрывались. Лев переключился на следующие цели, не замечая, что над ним повисли два "мессершмитта". При виде их у Андрея вспотели ладони, но он не поддался панике, чуть довернул и, не целясь, полоснул очередью по фашистским коршунам. Те отвернули в сторону, но тут же снова начали заходить в атаку. Андрей длинными очередями преграждал им путь. Лев тем временем делает свое - тщательно прицеливается по "юнкерсу".
"Мессершмитты" стремятся упредить его удар. Но им вновь мешает ведомый, трудно проскочить через его трассы.
Но вот пулеметы Грибова замолкли - кончились патроны. Ну, Андрей, как же ты теперь помешаешь сразить твоего ведущего?! Враги уже настигают Шестакова, увлеченного схваткой, не чувствующего нависшей над ним опасности…
Что произошло дальше - рассказал потом Девотченко. Он издали увидел, что Льва могут вот-вот сразить, а Андрей чего-то мешкает. Бросился ему на выручку да только понимал: поздно, не успеет. И вдруг видит, как Грибов, словно пришпорив своего "ястребка", рванулся к "мессершмиттам" и на полной скорости врезался в одного из них. Произошел взрыв, обломки двух самолетов полетели на захваченную врагом территорию. Шестаков вернулся на аэродром без ведомого.
В последнем бою эскадрильей было сбито четыре фашистских самолета. Четвертый - ценой жизни комсомольца Грибова. Летчики говорили о нем как о герое, и таким он остался у всех в памяти. И это было по-воински честно, справедливо.
Что же касается Льва, то он множество раз возвращался мыслями к Андрею, мучительно раздумывал о его несложившейся летной судьбе, больно корил себя за то, что не сумел уберечь товарища от гибели.
"Увлекаясь боем, нельзя забывать о ведомых", - такой вывод сделал для себя Шестаков.
Дорого стоит этот простой, немудреный вывод. Но война есть война. Ее школа особая - жестокая, беспощадная…
Франкистам не удалось достичь своих целей. Измотанные в упорных сражениях, они отошли на прежние позиции. К середине сентября боевые действия совершенно прекратились.
Появилась возможность подвести некоторые итоги. Подсчеты показали: летчики эскадрильи произвели 45 боевых вылетов, 28 воздушных боев, сбили 16 самолетов. В последней операции Иван Девотченко сразил трех фашистов, Лев Шестаков увеличил свой счет до четырех уничтоженных вражеских машин.
Итак, франкистам "концерт" не удался.
Зато наши летчики смогли вернуться к своим концертным делам. Несколько репетиций - и вся группа художественной самодеятельности во главе с командиром отправилась в гости к гусевцам.
Александр Иванович восторженно встретил своих боевых друзей. Теперь, когда наступила передышка в боях, можно было вдоволь наговориться, рассмотреть друг друга.
Гусев отметил про себя, что Девотченко вроде несколько постарел. Такое впечатление производили сгустившаяся сеть морщинок вокруг глаз и появившаяся сутуловатость его фигуры. Впрочем, удивляться тут нечему: Гусев по себе знал, как нелегка командирская доля здесь, в Испании.
Произошли перемены и во внешнем облике Шестакова. Вроде бы у него по-прежнему озорно сверкают глаза, не сходит с уст улыбка, но печать суровости, возмужалости легкой, почти неуловимой тенью уже коснулась его лица. На лбу пролегла первая складка. В голосе прорываются строгие, жесткие нотки. В разговорах более сдержан, в суждениях - тверже, жесты - увереннее.
"Растет хороший командир", - с удовлетворением отметил про себя Гусев.
А Шестаков тем временем с присущей ему увлеченностью занялся хлопотами по организации концерта.
Очень нужна была такого рода душевная, эмоциональная разрядка. Она освежила чувства, придала всем сил и бодрости перед новыми суровыми испытаниями.
А эти новые испытания были не за горами.
Республиканцы начали борьбу за освобождение Сарагосы. Преодолевая упорнейшее сопротивление врага, они в условиях неблагоприятной горной местности вначале успешно продвигались вперед и даже прорвались на внешний обвод укреплений города.
Франкисты бросили на наступающих армады бомбардировщиков. Встать на их пути, обеспечить надежное прикрытие наземных войск - такая задача была поставлена перед истребителями-добровольцами.
Первая встреча с врагом в небе на подступах к Сарагосе произошла так. Поднятые по сигналу с командного пункта эскадрильи Гусева и Девотченко пришли в указанный им район, и летчики были удивлены, впервые увидев в воздухе такое огромное количество вражеских бомбардировщиков. Их даже трудно было подсчитать.
Эскадрильи решительно пошли на перехват. Вот тяжело груженные бомбардировщики уже совсем рядом. Еще немного - и можно будет атаковать.
Но не тут-то было. Откуда-то сверху на наших "москас" навалилась целая свора "мессершмиттов". Первый их удар пришелся по эскадрилье Девотченко. Он вынужден был отказаться от атаки бомбардировщиков и выйти лоб в лоб на "мессеров", связать боем прикрытие.
Вот тут-то и показали себя орлы Гусева. Атаковав "бомберов", они сбили две тяжелые машины, обратив в бегство остальных, среди которых немало оказалось поврежденных.
Налет был сорван. Успех обеспечила эскадрилья Девотченко, связавшая боем "мессеров". Правда, ее летчикам пришлось туго. Сам командир еле "доковылял" на своем И-16 домой - оказался поврежденным мотор. Три пробоины получил самолет Шестакова, пострадали и другие машины.
Прежде чем продолжить бои, решили хорошенько разобрать этот вылет, продумать тактику своих действий.
Всем очень понравилось то, как использовал сложившуюся в бою ситуацию Гусев.
Особенно восторгался этим Шестаков, высоко ценивший любое проявление активной мысли, творческой инициативы. Вот и на этот раз, анализируя последний воздушный бой, он неожиданно для самого себя подумал о том, что будь выше "мессеров", к примеру, пара истребителей, - выполнение задания намного облегчилось бы. Лев тут же принялся рисовать прутиком на земле "свою" схему воздушной схватки. Мимо проходил Девотченко. Остановился рядом, присмотрелся к тому, что изобразил Шестаков, наклонился, подобрал небольшую палочку, дорисовал ею еще пару истребителей над "мессерами".
- Молодчина, Лев, - сказал удовлетворенно. - Я тоже думал над этим. Наши мысли совпадают.
- Имея на высоте "чистильщиков", мы развяжем себе руки, - ответил Шестаков.
- Как ты сказал, "чистильщиков"? Звучит неплохо. Сейчас позвоню Гусеву, обмозгуем с ним этот вариант.
Гусев сразу взял трубку, как будто специально сидел у телефона, ожидая звонка.
Бывают в жизни удивительные совпадения. Так случилось и сейчас: оказалось, что Гусев со Смоляковым тоже обдумывали, как навязать немцам бой, обрушиваясь на них с высоты.