С вилами в новую эру
Чем бы ни закончились события на Украине, для России они ничего хорошего не принесут. Во-первых, ров между нашими странами, совсем ещё недавно частями единой страны, будет только расширяться, а во-вторых, российские власти, глядя на то, что происходит в Киеве, законопатят вентиляцию свободы до предела. Ведь там началось с того, что президент Янукович осудил действия силовиков, разогнавших 30 ноября прошлого года евромайдан (с тысячу студентов). Дал слабину, и тут же рвануло.
Нашинский президент слабину давать боится, и даже на тактические уступки идёт осторожно и редко. Поэтому, видимо, так любим массами.
Поначалу мне казалось, что "беспорядки в Киеве" пройдут по европейскому образцу – побузят, поорут, сожгут пару-тройку машин и разойдутся. Даже когда начались реальные бои на улице Грушевского, я ещё успокаивал себя тем, что подобное случается даже в довольно спокойных Германии, Дании. Там время от времени позволяют молодёжи подраться с полицией, защищая какой-нибудь сквот… Но в Киеве, по всем приметам, происходит настоящая революция. Люди готовы умирать и убивать.
Для большинства тех, кого я (здесь, в Москве) спрашивал о происходящем на Грушевского, такая агрессивность людей явилась неожиданностью. Многие возмущались, как можно бросать в своих сограждан ("И что, что они "Беркут"?!) бутылки с зажигательной смесью, хвататься за вилы и топоры.
Да, нам это представляется диким. Хотя… А не дико терпеть, глотать как должное оскорбление за оскорблением? Нам, россиянам, похоже, не дико, а украинцам – дико. За три последние месяца их несколько раз оскорбили – поочерёдно то морально, то физически – и они в конце концов не выдержали. Взбунтовались.
Федеральные каналы убеждают нас, что беспорядки были тщательно спланированы, "подготовлены извне", что действуют хорошо обученные боевики, а картинка показывает обратное – действия людей спонтанны и импульсивны, камнями и коктейлем Молотова кидаются вчерашние студенты, рабочие, служащие. Но они взбунтовались и решили превратить бунт в революцию. Сломать старое, победить. Потому и гонят от себя вождей партий, которые пытаются договориться. Договариваться, видимо, уже не о чем.
Просматривая запись разгона евромайдана 30 ноября, я был уверен, что Янукович победил. Вспоминал 14 апреля 2007 года, когда в Москве людей не пускали на Пушкинскую площадь на Марш несогласных… Поуговаривав разойтись, ОМОН ринулся в атаку. Часть несогласных задержал, часть выдавил на Страстной бульвар. Люди сбились в толпу и пошли к Чистым прудам, где проходил санкционированный митинг. По дороге стали радоваться, почувствовали себя силой, даже флаги достали из рюкзаков. Но толпу окружили и стали избивать. Без разбора, жестоко, по головам… Прижавшись к стене дома, я думал тогда: "Люди этого не простят, завтра выйдут десятки тысяч". Нет, ничего подобного, не вышли. И вообще протестное движение очень быстро зачахло. Вплоть до декабря 2011-го…
Украинцев избиение только укрепило. Озлобило. И они взбунтовались. Давать сдачи – свойственно человеку.
Президент РФ ещё до начала событий на Грушевского назвал происходящее в Киеве "не революцией, а погромом". М-да, слова ему обслуга подсказывает сильные, и это – "погром" – сразу тянет за собой ассоциативный ряд: Кишинёвский погром, Одесский… И вот соответствующая картинка о тех, кто на евромайдане, готова.
Президенту РФ, конечно, незнакомо чувство оскорблённого человека, который не может считать себя человеком, пока не отомстит. Но пусть поверит, что такие люди бывают. Причём далеко не всегда дело касается удара по морде, оскорбить можно и политическим решением. И, кстати, представитель власти, сотрудник правоохранительных органов, это не высшее существо, до которого непозволительно дотронуться ни при каких обстоятельствах (а это президент РФ доказывает безустанно, в том числе и писателям), а слуга народа, которого народ вправе наказать, если тот пошёл против народа.
Тот же президент РФ при каждом удобном случае выказывает своё уважение Александру Солженицыну. Но Солженицын, оказывается, писал такое:
"Вот и в городе Александрове в 1961, за год до Новочеркасска, милиция забила насмерть задержанного и потом помешала нести его на кладбище мимо своего "отделения". Толпа разъярилась – и сожгла отделение милиции. Тотчас же были аресты. (Сходная история, в близкое тому время – и в Муроме.) Как теперь рассматривать арестованных? При Сталине получал 58-ю даже портной, воткнувший иголку в газету. А теперь рассудили умней: разгром милиции не считать политическим актом. Это – будничный бандитизм. Такая была инструкция спущена: "массовые беспорядки" – политикой не считать. – И дальше Солженицын вопрошает: – А что ж тогда вообще – политика?"
Политика, это, видимо, тогда, в советское время, генсек и Политбюро, а теперь президент и какой-нибудь Совет безопасности. Всё что вдруг шевельнётся ниже – терроризм, бандитизм, экстремизм, погром…
Происходящее нынче в Киеве пугает. Пугает, но и демонстрирует: на Украине живые люди. Конечно, в революции участвует горсть, но любую революцию делает абсолютное меньшинство. Остальные прячутся под перинами.
Многих, знаю, оскорбило разрушение памятника Ленину в центре украинской столицы. Но что здесь оскорбительного? Думаю, и Ленин бы отнёсся к этому с пониманием: "Не смогли удержать завоевание той революции, принимайте новую". Это, видимо, возможно только у нас: гасить искры протеста возле памятников героям революции.
Народ не может находиться в статичном состоянии. Если он замирает надолго, радуется и радуется тому, что есть, то вряд ли он уже может считаться народом.
Александр Блок в январе 1918-го писал:
"Жизнь прекрасна. Зачем жить тому народу или тому человеку, который втайне разуверился во всём? Который разочаровался в жизни, живёт у неё "на подаянии", "из милости"? Который думает, что жить "не особенно плохо, но и не очень хорошо", ибо "всё идёт своим путём": путём… эволюционным; люди же так вообще плохи и несовершенны, что дай им только бог прокряхтеть свой век кое-как, сколачиваясь в общества и государства, ограждаясь друг от друга стенками прав и обязанностей, условных законов, условных отношений…
Так думать не стоит; а тому, кто так думает, ведь и жить не стоит. Умереть легко: умереть можно безболезненно; сейчас в России – как никогда: можно даже без попа; поп не обидит отпевальной взяткой…
Жить стоит только так, чтобы предъявлять безмерные требования к жизни: всё или ничего; ждать нежданного; верить не в "то, чего нет на свете", а в то, что должно быть на свете; пусть сейчас этого нет и долго не будет. Но жизнь отдаст нам это, ибо она – прекрасна".
Говорят, вскоре после этой статьи ("Интеллигенция и революция") Блок разочаровался в революции. Но судя по статье "Владимир Соловьёв и наши дни", написанной через два с половиной года, его представление о происходящем в Советской России становилось только грандиознее:
"Наше время сравнивали с временем великой французской революции. Такое сравнение напрашивается само собой, ибо в нём заключена правда, но не вся правда. Чем дальше развёртываются события, тем больше утверждаюсь я в мысли, что такое сравнение недостаточно, – оно слишком осторожно, в некоторых случаях даже трусливо. Всё отчётливее сквозят в нашем времени черты не промежуточной эпохи, а новой эры, наше время напоминает не столько рубеж XVIII и XIX века, сколько первые столетия нашей эры".
Наверняка у евромайданщиков пульсируют в мозгу подобные мысли. Их питает сходный восторг. И если даже они проиграют, если даже, победив, окажутся не способны управлять государством и станут, рыдая, призывать варягов, то всё-равно их попытка начать новую эру Украины лично у меня, изъеденного плесенью эволюции, вызывает уважение и сочувствие.
Январь 2014
Дом в прерии
На днях узнал, что американский кинематограф жив. Именно кинематограф, – киноиндустрия-то работает на полную мощь, выпуская потрясающие воображение спецэффектами блокбастеры. Зачастую уже непонятно, живые люди там, на экране, или мультяшки, фильм ты смотришь или запись компьютерной игры.
Правда, и самый зрелищный блокбастер не обойдёт хорошую компьютерную игру – в фильме о результате догадываешься с первых кадров (кто выживет, кто погибнет), а в игре всё зависит от играющего. Единственный жирный плюс блокбастера – можно развалиться в кресле и наблюдать, не шевеля ни пальцами, ни мозгами. Но уже, говорят, появились такие игры: надел шлем – и унёсся в виртуальную реальность. Твой мозг зашевелят, сто раз перевернут без твоего участия.
Но я не о блокбастерах (по крайней мере, не о блокбастерах в привычном смысле этого слова) – я о кинематографе. Об искусстве. О фильме "Август. Графство Осейдж", который у нас в прокате назвали попроще (чтоб, видимо, не заморачивались) – просто "Август". (О важности отрезанного "Осейдж" я скажу немного ниже.)
Фильм этот мне захотелось увидеть, во-первых, после просмотра трейлера. "Если уж на трейлер не наскребли взрыва, убийства, – подумалось, – то фильм наверняка странный. Надо не пропустить".
А во-вторых, после того как узнал, какие актёры в нём собраны. Такие величины редко увидишь вместе: Мэрил Стрип, Джулия Робертс, Бенедикт Камбербэтч (обожаемый всеми за Шерлока и уважаемый за Ассанжа) и, вдобавок, моя любимая американская актриса Джульетт Льюис.
У Льюис вообще творческая судьба непростая. В первой половине 90-х, совсем юной, она снялась в главных или запоминающихся ролях в целой серии выдающихся фильмов: "Слишком молода, чтобы умереть?", "Мыс страха", "Мужья и жены", "Что гложет Гилберта Грэйпа", "Прирождённые убийцы", "Дневник баскетболиста", "Странные дни", "От заката до рассвета", а потом её стали всё чаще приглашать или в плоские криминашки и боевики на роли наивных жертв, или в молодёжные комедии на роли старших подруг, появление же в фильмах серьёзных вроде "Провинциалки", "Убеждения" ограничивалось эпизодами. И вот хоть не центральная роль, но и не эпизод в картине, претендующей на произведение искусства…
Я прозевал прокат "Августа". Может, он был ограниченный – пяток кинотеатров по Москве по одному сеансу в будни, – не знаю. В отличие от проката американских и отечественных блокбастеров шумихи вокруг "Августа" не возникло… Прозевав, я стал ждать появления фильма в интернете. Рано или поздно там всё появляется…
Но вот попал в Дом кино, и как раз на "Август".
Пожилой мужчина, почти старик, нанимает домработницу-индианку. Действие происходит в домашнем кабинете – большой письменный стол, шкафы с книгами… Мужчина несколько раз цитирует Элиота – незамысловатую вроде бы фразу: "Жизнь очень длинна". И поначалу кажется, что хозяин уютного кабинета Беверли Уэст (Сэм Шепард) просто брюзжит, но тут появляется его жена (Мэрил Стрип). Короткостриженая старуха с красными глазами. Заплетающимся языком она выдаёт путаный и злобный монолог по поводу мужа, жизни, девушки. "У моей жены рак рта", – объясняет Уэст, боясь, что сейчас индианка откажется и уйдёт. Но она остаётся.
Через несколько дней Уэст исчезает. Жена поднимает тревогу. К ней в просторный дом – вернее, в усадьбу среди прерии – съезжаются родственники. Сестра с мужем, дочери, внучка, племянник… Полиция находит исчезнувшего – он утонул. По всем приметам, это было самоубийство.
Мы не видим процесс опознания трупа, похороны. Важно не это, а встреча живых. Довольно большой семьи, собравшейся вместе.
И здесь, по-моему, очень важна географическая примета, удалённая из названия фильма. Главная героиня "Августа" живёт в округе (в США округа часто называют графствами) Осейдж в штате Оклахома. Великие равнины, войны с индейцами, торнадо, Земельные Гонки… Кроме того, это один из самых консервативных штатов, до недавнего времени и предельно однородный по расовому составу – подавляющее большинство составляло "белое неиспаноязычное население". Самая что ни на есть американская глубинка.
Такую глубинку мы видим чаще всего или в комедиях (примитивные, убогие люди), или в фильмах ужасов (люди тоже примитивные, но кровожадные, почти сплошь маньяки). В "Августе" же показана, можно сказать, интеллигентная семья. Погибший глава явно был провинциальным интеллигентом, даже занимался литературой, его вдова – не простушка, дочери – не дурочки. Хотя все измочалены, измучены жизнью. "Жизнь очень длинна".
Мать донимает рак; одна дочь, Барбара (Джулия Робертс), любимица отца, возлагавшего на неё надежды, озлобил, остервенил большой город, семейные неурядицы; другая, Айви (Джулианна Николсон), милая, но некрасивая, вся в веснушках, застряла в ближайшем городке, но мечтает о Нью-Йорке, третья, Карен (Джульетт Льюис), порхает по миру, меняет кавалеров, хотя порой становится очевидно, каких сил ей стоит это порхание, нетрудно догадаться, что с ней будет, когда (очень скоро) порхать она больше не сможет…
И в своих неудачах, в заливающей их тоске они то и дело обвиняют друг друга. Причём обвинения выплёскиваются словно бы нечаянно, героини тут же пугаются их, пытаются сказать друг другу доброе, поддержать. Но не очень-то получается.
Другие члены семьи, да и почти случайно оказавшиеся в доме (как, например, кавалер Карен), тоже балансируют между отчаянием и состраданием.
Не буду оригинален, если упомяну, что "Август" очень похож на пьесы Чехова. Но если у Чехова, как правило, пресловутое ружьё стреляет, то здесь этот выстрел вроде бы не звучит. Авторы фильма, кажется, специально не докручивают некоторые сюжетные линии, не дают героям окончательно порвать друг с другом. Даже отчий дом не сгорает в финале (штамп, который американские киношники очень любят.) Просто дом пустеет. Остаётся лишь мать и домработница.
И становится понятно, что дочери вряд ли вернутся сюда (может, лишь на похороны матери), и хозяйкой в конце концов станет девушка-индианка. Приведёт сюда членов своего племени. И всё вернётся на круги своя. Как было лет триста назад.
Глядя на драму семьи Уэстов, я моментами видел не прерию Оклахомы, а наши Придонские, Прииртышские, Енисейские степи. Нечто очень похожее происходит и там в больших куренях и избах. В просторных домах, которые скоро займут люди других племён.
Март 2014
Что же делать?
Выражать отличную от официальной российской точку зрения на происходящее на Украине и вокруг Украины сегодня попросту опасно. У нас, судя по СМИ, по этому вопросу – точнее, по вопросу скорого и очень вероятного пролития крови – такое единодушие, какого не было, пожалуй, 99 с половиной лет. (Только тогда нам объявили войну, а нынче, несколько завуалированно, – мы.) Скажешь что-нибудь против, и запросто попадёшь в симпатизирующие бандеровцам-нацистам-фашистам-экстремистам-боевикам с майдана.
Власть, может, и не заметит несколько звучащих иначе голосков, но общественность не пропустит. Накинется. Заклеймит или того хуже. Наверняка появятся активисты, выдающие врагам билеты туда, откуда ещё никто не возвращался.
События в Киеве взбудоражили большую часть российской оппозиции. Но странно взбудоражили – эта часть стала протестовать против майдана. В майдане увидела эта часть главное зло, а не здесь у нас, в российской действительности… Впрочем, ничего странного – прикладывать к чему-то силы и энергию надо, а Украина далековато, булыжники и коктейли Молотова не долетят.
Хотя могут долететь по замысловатой траектории. Вот, скажем, приходит Эдуард Лимонов, наш бескомпромиссный оппозиционер и стойкий критик майдана на площадь Маяковского 31-го числа, а его не берут, как водится, под руки и не ведут в лимономобиль, а стреляют в Эдуарда Вениаминовича из боевого оружия. Потом объявляют: "Он хотел дестабилизировать обстановку. Устроить тут свой Киев". И всё – никакого удивления. Все всё поймут, даже наверняка одобрят действия нашинских беркутов.
Но меня искренне удивляют крайне резкие антимайданные выступления известных деятелей культуры России. К примеру, слова писателя Сергея Лукьяненко: "Для украинских писателей-фантастов. Для некоторых – и они прекрасно знают, к кому именно я обращаюсь… Славьте бойцов Майдана и носите им пирожки, недоумки. Но если хоть одна из писательских "персон", славивших Майдан и майданутых, пишущих при том на русском и печатающихся в России, захочет появиться на российских конвентах – я буду против. Захочет публиковаться в России – приложу все силы, дабы помешать. Будьте последовательны, мерзавцы! Я отныне в Украину не езжу, в украинских конвентах не участвую, переводить свои книги на украинский запрещаю".
Если Лукьяненко высказывается так в адрес украинцев, поддерживающих происходящее на их родине, то страшно подумать, что он сделает с россиянином, симпатизирующем Киеву. Задавит, видимо, как мелкого гада.
Поэтому заниматься рассуждениями о том, что там в Киеве и вокруг, я не буду. Скажу лишь, что во время революции – а это, уверен, именно революция, и как все революции, она подпитывается силами не только изнутри государства, но и из вне – к власти приходят одновременно разные силы. Так было и во время Великой французской, и во время Октябрьской, и во время Ноябрьской в Германии, и во время Кубинской… Вопрос в том, кто в итоге победит.
Но лучше не углубляться. Боюсь.
А вот о роли России в Февральской революции на Украине хотелось бы подумать. Рискну, хоть и наверняка снова буду обвинён в либерастии, "демократических стереотипах"…
Наши СМИ с давних пор создавали карикатурный образ Виктора Януковича. Благо пищи было предостаточно. Когда он стал президентом Украины, поток сарказма, вроде бы, слегка утих. Но тем не менее Янукович продолжал быть смешным главой не совсем настоящего государства. Видимо, и для немалой части украинцев их президент был неприемлем. Его в конце концов свалили.
Его свалили, и тут же пришедших к власти (пока что достаточно условной) у нас объявили поголовно бандеровцами. Путь для переговоров отрезан, Россия фактически встала на тропу войны. И в этой ситуации договариваться о статусе "русскоязычного населения" Украины, о базе нашего Черноморского флота, а уж тем более о русском языке по существу невозможно. Россия официально встала на путь войны, о чём было объявлено заплетающимся (видимо, от усталости) языком спикера Верхней Палаты.
Допустим, украинцы (извините, огрубляю, называя так нынешнюю киевскую власть), испугавшись нас, смиряются с отторжением Крыма. Навсегда ли? Ладно, пусть смиряются на десятилетия, но будут ждать удобного момента его вернуть. Наверняка дождутся.
А с Донбассом, Харьковом, Запорожьем? Там тоже, судя по телесюжетам, ждут помощи от России. Подразумевается, военной. О "силе" говорят постоянно.
Представим такое – российские силы берут под защиту эти области. Бросаем миротворческий десант в Одесскую область. Местное население не против. Но и в Волынской и во Львовской областях тоже есть русские. Десятки тысяч. Почему бы не взять под защиту и их. А разницы между Днепропетровской и Волынской областями принципиальной нет – и там и там русское население, к сожалению, не составляет большинства.