1952
Едем с Зиновием Гердтом со студии, он вылезает у своего дома - страшной развалюхи, подпертой бревном. "Ничего, - сказал Зяма. - Когда-нибудь здесь установят мемориальную доску: "Здесь жил и от этого умер…"
Неделю назад, наконец, кончились эти военные сборы. Что это такое, я выяснил к концу службы: очковтирательство, показуха и обман государства. Все три месяца мы чистили орудие, которое не участвовало даже в Великой Отечественной - настолько оно устарело и скорее символизировало собой эпоху "Большой Берты". Уверенные, что пушка в последний раз стреляла по солдатам Вильгельма в 1914 году, мы звали ее уважительно - Берта Вильгельмовна.
Теоретические занятия шли четыре часа в день, "лекции" - а среди нас было нескольке кандидатов технических наук - нам читал сержант с пятиклассным образованием. Однажды он что-то плел про Закон Ома. Тогда один из кандидатов, не в силах вынести эту белиберду, попросил разрешения обратиться и сказал, что в действительности ток идет не так, а эдак. Сержант покраснел, надулся и гаркнул: "Приказ командира - приказ Родины". Поскольку сержант был наш командир, то прав оказался он, а не Ом.
Несмотря на осень и холод, спали мы в палатках и когда я слышал по радио "заморозки на почве", то это означало "заморозки на мне". Все это мы, естественно, воспринимали как должное - "Трудно в ученье, легко в бою". Но терялись в догадках, куда отнести - к ученью или к бою? - следующий эпизод. Дело в том, что неподалеку в лесу был летний поселок, где жили офицеры с семьями. И нас по очереди назначали к ним дежурить. Весь день я там колол дрова, чистил картошку, мыл полы. Перед ужином двум детишкам читал "Конька-горбунка".
Таким образом подготовили ТРИСТА АРТИЛЛЕРИСТОВ и написали в военном билете "Оператор радиолокационной станции орудийной наводки. ВУС 122". Но мы как ничего не знали, так и не узнали. "Господи, грянет война, меня призовут, поставят к пушке и враг нас разобьет. Значит, так обучают танкистов, минометчиков и прочих служивых… Какой обман!" - подумал я, в смятении, прочитав запись в военном билете. (Думать можно, но говорить вслух - ни под каким видом: Coco, лучший друг советских артиллеристов, дал дуба всего лишь три месяца назад).
1956
Зоя говорит, что Элик снимает "Карнавальную ночь" по две смены, простуженный, все ужасно трудно и порой опускаются руки. Зоя волнуется и сопереживает. Элик нервничает и вчера в изнеможении бросился на кровать вниз лицом и крикнул ей с упреком: никогда тебе не прощу, что ты уговорила меня снимать "Карнавальную ночь"!!!
1959
Прилетела Джульетта Мазина. Но ее никто не знает, "Дорогу" и "Кабирию" видели только в Доме кино. Поэтому москвичи бросаются на Марину Влади. Мазина же в этой фестивальной неразберихе вне внимания, и мне сразу удалось ею завладеть. Она очаровательна, похожа на Жеймо, смуглая, одета просто. Снимал ее большое интервью, она сказала, что даже после нашумевшей "Дороги" они не могли достать денег на "Ночи Кабирии" и картина два раза останавливалась из-за финансовых трудностей. "Вам хорошо, - сказала она. - Вам дает деньги государство". Ну, думаю, на государственные деньги вряд ли вам разрешили бы снять историю проститутки… Рассказала, что ее знаменитую жакетку из куриных перьев Феллини нашел на барахолке и пачкал ее до тех пор, пока она не стала стоять на полу, не падая от грязи, "меня каждый раз тошнило, когда я ее надевала". Сейчас Феллини начинает снимать что-то из светской жизни, без нее. Мы ей заплатили и она была очень рада. Потом, когда мы встретились на прогулочном пароходе, я угощал ее мороженым, но переводчицы рядом не было и мы просто повосклицали.
1961
Висконти обещал дать интервью, но заболел, температурил. Все же его красавец-ассистент, который повредил ногу и опирался на палку, привел его в холл. Он был очень любезен, но его переводчица отсутствовала, думая что он отменит встречу и переводила Ата по-английски. В целом все свелось к шуткам, наоборот - он спрашивал, кто мы такие, для чего его снимаем и есть ли интересные картины на фестивале. Я видел, что ему трудно разговаривать, мы извинились, сфотографировались и проводили его до номера. Мне понравилось, как он усмехался - одной стороной губ и поднимал бровь. На пальце огромный перстень. Пахло от него дорогой кожей - это такие духи.
Позавчера в Большом Кремлевском на приеме был конфуз: Лиз Тейлор и Лолобриджида явились в одинаковых платьях от Диора, как будто купленных в одной секции ГУМа. Возле них началось столпотворение, все хотели увидеть их поближе. Много смеялись и они тоже - что им еще оставалось делать? Рассказывали, что однажды Тамара Макарова пришла на прием и увидела даму, на которой было платье из той же материи, что на ней. Она тут же повернулась и исчезла. А эти звезды только смеялись, а Фурцева им почему-то шутливо грозила пальцем, криво усмехаясь. Сегодня на пресс-конференции сказали, что Тейлор подала в суд на Диора. Нам бы ее заботы.
1962
Мне позвонил мой приятель, переводчик Наум Гребнев, и пригласил проехаться с Анной Ахматовой погулять! Какой подарок судьбы! Он иногда возит ее подышать воздухом в Переделкино. Мы заехали за ней куда-то за Сокол, она остановилась там у Марии Петровых. Наум погудел и Ахматова вышла.
…Вместо красавицы с портрета Альтмана, где "спадая с плеч, окаменела ложноклассическая шаль", вместо узкой юбки, "чтоб казаться еще стройней", вместо пера, задевшего "о верх экипажа", я увидел грузную старую женщину в черном бесформенном пальто и ботах, с палкой - чтоб не сказать с клюкой. Она тяжело дышала, пока мы помогали ей сесть в машину. "О встреча, что разлуки тяжелее!" Ехали молча.
В Переделкино мы остановились у опушки леса, где дорога спускается к озеру. Вышли из машины и стали прогуливаться, часто останавливаясь из-за отдышки Анны Андреевны. Разговорились. Я спросил о Цветаевой и мы были удивлены, что они в сущности, знакомы были мало. "До эмиграции я видела ее на одном литературном вечере в Москве, она была в публике. Я не знала, как она выглядит, мне ее показали. Просто я ее увидела, и все". О двух московских встречах перед войной она умолчала, но мы уже знали о них. Ей, видимо, не хотелось разговаривать и она попросила Наума прочитать свои переводы, он только что перевел Кулиева.
Обратно ехали мимо уродливых, унылых новостроек и Наум спросил: "Как вы думаете, почему строят так некрасиво?" - "Я думаю, то, что сделано человеческими руками - красиво, а что машинами - некрасиво" и добавила, что все равно приветствует эти некрасивые дома, что она "хрущевка", потому что он "всех выпустил и расселил". Разговор перекинулся на Ленинград. Ахматова сказала, что начала было писать воспоминания о Петербурге, но в это время ей попались мемуары Стравинского, где он описывает город и по цвету и по запаху, т. е. так, как хотела написать Ахматова. И тогда она бросила эту затею: "Переписывать его - не моя очередь".
Вернувшись в город, я попросил Анну Андреевну надписать мне репродукцию Альтмана в сборнике стихов, изданных в Берлине, в двадцатых годах.
- "Малознакомым не делают именную надпись, не правда ли?" И написала: "Анна Ахматова, Покров 1962, Москва". Я поблагодарил.
1963
В среду ездили снимать новую гостиницу для киножурнала. Директор все нам показал и сказал, что бидэ установлены во всех ванных комнатах. Потом директриса нашей группы, дама лет пятидесяти, спросила меня: Что он там сказал установлено в ванных комнатах?
- Бидэ.
- А что это?
Ну, я объяснил. А оператор еще и изобразил.
- Да нет, Вась, я тебя серьезно спрашиваю.
1965
Съемка Софи Лорен во Дворце спорта в Лужниках. Прямо в спортивную раздевалку вкатилась машина с итальянскими посольскими чиновниками и конечно с Александровым, за нею министерская "Чайка" с Софи Лорен и Карло Понти. Он ей по пояс. Софи в светлозеленом кружевном платье с голой спиной, меховую накидку волочит по полу. Остановили "Брак по-итальянски", чтобы она вышла на сцену. Увидев из-за кулис гигантский переполненный зал, она задрожала от волнения и стала мелко креститься. "Что я им скажу?" - "Чтобы иметь успех, вам не надо ничего говорить, достаточно только появиться", - успокаивал ее Александров, а Карло Понти гладил ее по голове и что-то нашептывал. Когда она вышла, поднялся такой рев, будто забили гол. "Меня никогда не приветствовало сразу такое количество людей", - сказала она потом. Я вручил ей огромный букет оранжевых лилий, купленных днем на центральном рынке на свои кровные, она пролепетала несколько слов, встреченных шквалом аплодисментов, Хавчин все, что мог снял, и сеанс продолжили. А она измученная, села в кулисе и стала смотреть свой фильм, который, оказывается, не видела. Понти объясил репортерам: "Сразу по окончании съемок она улетела в Лондон, снималась там, оттуда прилетела сюда". И вот тут, сбоку и снизу, как из подворотни, смотрела на гигантский экран, где все представало искаженным. Я же думаю, что она просто хотела посидеть в тишине и темноте, чтобы перевести дух от бешеной фестивальной гонки, которую ей устроили.
1967
Вчера звонит Рина Зеленая, просит меня к телефону. Инна отвечает, что я не могу подойти.
- Интересно, а чем он так занят, что не может поговорить со мной.
- У него руки в тесте, он делает вареники.
- Я еду!
Положила трубку и действительно приехала, она ведь очень общительная, любит компании, заразительно смеется низким голосом и легка на подъем. Мы весело пировали, и она рассказала смешно про Массалитинову:
У Варвары Осиповны была домработница Ксюша, которая ее очень любила и была ей предана. Но время от времени она взбрыкивала, завязывала пожитки в узел и просила расчет. Варвара Осиповна уточняла: "Уходишь? Ну-ну…" Она подходила к телефону, набирала номер и говорила: "Кремль? Говорит Массалитинова. Попросите, пожалуйста, к телефону товарища Сталина." Ксюша тут же бросала узел, развязывала платок и говорила: "Я остаюсь".
1973
Маленького племянника Инны повели на кинопробу. Очень он был смешной, вихрастый. Полусонная комиссия, которая к тому времени просмотрела с полсотни смешных и вихрастых, спрашивает:
- Какую басню ты будешь читать.
- Никакую.
- Может быть ты песенку хочешь спеть?
- Не хочу.
- А что ты хочешь?
- Я вам лучше анекдот расскажу.
Комиссия проснулась и стала вся - внимание.
- Вот. Летят в самолете Брежнев, Громыко и Подгорный. Брежнев говорит…
Тут мама схватила его под мышку и бегом из комнаты. Так комиссия и не узнала, что именно сказал генсек.
1975
Валентина Георгиевна Козинцева рассказала мне: Нине Черкасовой, которая была актрисой небольшой, но женщиной умной и острой, предложили написать воспоминания о Шостаковиче. Я ей заметила, что это не совсем этично, поскольку Нина играла в одной подоночной пьесе жену Шостаковича. "Но я же играла ее плохо", - парировала Нина.
1980
Сегодня Инна получила письмо из Брюсселя от своей знакомой, дамы лет за восемьдесят. Читает и вдруг вскрикивает: Как ужасно! Представляешь, ее бросил муж - в таком-то возрасте!
Я сделал постную мину, хотя и не знаю действующих лиц. Но Инна не дала мне предаться меланхолии, ибо радостно воскликнула, прочитав письмо дальше: "Слава Богу! Оказывается, он умер!" (Там было написано "Мой муж покинул меня"). Непонятно, чему Инна так обрадовалась: еще неизвестно, что лучше.
1982
Был у нас знакомый - посол Канады в СССР, г-н Роберт Форд. Срок его работы кончился, и он уезжал навсегда во Францию, где у него замок. Прощаясь, спросил, не надо ли чего прислать? Нам нужно было для кого-то лекарство и он обещал передать с оказией. Проходит какое-то время, раздается звонок, и голос на ломаном русском языке говорит, что он звонит от Роберта Форда, называет свое имя, которое я не расслышал, и спрашивает - когда можно зайти?
- Как вам будет удобно. Я завтра утром улетаю, но вы сможете встретиться с моей женой.
- Хорошо, если можно, то в среду в пять часов.
- Договорились.
- Инна, придет один тип от Форда, верно привез лекарство, - сказал я и улетел в командировку.
В среду Инна кончала писать статью, сидела замотанная и особенно рассиживаться с гостем у нее не было времени: "заварю ему пакетик чаю и есть ванильные сухари, надеюсь он пробудет недолго - отдаст ампулы и уйдет". Кое-как смахнула пыль с видимых поверхностей, напудрила нос и снова уселась за машинку.
Звонок. Вошел господин лет пятидесяти, элегантный, корректный. Целует руку, не дотрагиваясь губами. Не видя в его руках свертка с лекарством, Инна с досадой думает, что он, верно, придет еще раз и снова отнимет у нее время и нужно будет опять смахивать пыль. Она приглашает его присесть:
- На каком языке вам удобнее говорить - по-французски или по-английски? (Раз он от Форда, то, значит, канадец).
- Гм-м… Мадам, видимо, не знает кто я?
- Нет, почему же? Вы друг Роберта и этого для меня совершенно достаточно.
- Это так, конечно, но кроме того я еще посол Франции в СССР.
"Боже мой! - подумала Инна. - А у меня чулок поехал!" (Это потом мы подружимся с Анри Фроман Мюрисом, а тогда Инна, еле придя в себя, сервировала чай соответственно гостю и выяснила, что никакого лекарства г-н Фроман Мюрис не должен был привозить, а Роберт Форд дал ему наш телефон на предмет "просто познакомиться" и мы действительно познакомились и несколько лет общались и в Москве, и в Париже с его детьми и женой, которые оказались умными и симпатичными).
1983
Никогда неизвестно чем обрадуешь человека. Приходит Иннина подруга Неля Гаджинская, сотрудница "Энциклопедии". Сидим, беседуем, ничего не подозревая. Инна вдруг и скажи, что умерла Лиль Даговер - жалко, мол, она ее часто видела в детские годы. Неля насторожилась:
- Откуда ты знаешь, что она умерла?
- Пришел журнал "Кинэдзюн" за декабрь, а японцы в конце года всегда дают список покойных кинематографистов, кто когда умер в какой стране.
- Боже! Ты не представляешь, как мне это важно. Ведь мы в словаре сообщаем дату рожденья, а про смерть ничего не знаем - у нас ведь не пишут. Мне это нужно, как воздух. Умоляю, прочти мне список. Васька, дай бумагу. Я вся внимание.
- Ну слушай. Мей Вест. В ноябре восьмидесятого.
- Как?! Умерла? Уже?
- Ничего себе "уже". Ей было 87 года.
- Ну тогда ладно. Давай дальше.
- Винсент Корда, художник. В январе.
- Какое счастье! Ты меня просто выручила.
- Мери Пикфорд - в мае.
- Как, еще раз? Она один раз уже умерла.
- Не может быть такого, японцы бы знали. Наверно, ты это читала в "Советском экране" и думаешь, что это второй раз.
- Вполне возможно. Давай дальше.
- В ноябре скончалась Мерл Оберон.
- Какое счастье! Ну, Инка, какое счастье. Без тебя я бы этого никогда не узнала.
- Луис Майльстон, в сентябре. Неля, аплодируя: - Это прекрасно!
- Теперь так: Питер Селлерс, в июле.
- Замечательно! Ты меня просто спасла. Спасибо, спасибо! Расскажу Витику и Машке, они обрадуются.
- Марион Вике, в декабре.
- Это - пожалуйста. Она не из нашего словаря.
- Лолли Мормони, в мае.
- Жизнь есть жизнь. Но все равно я рада.
- Пиши дальше: Лилиан Росс. Два "с".
- Два или три "с" - это никого не интересует. Важно, что она скончалась. Как хорошо, что я к вам пришла!
- Знаешь, Нелька, их тут очень много…
- Читай всех, никого не пропускай, не лишай меня этой радости. Чудесно! Я просто купаюсь в этих сведениях. Но у меня кончилась бумага да и домой пора, Витька, наверно, не может понять, чем это я тут так увлеклась. Бегу! До следующего раза. Целую!
1985
Позавчера, как всегда, когда в Москве Международный фестиваль, Инна устроила завтрак для японских кинематографистов. И, конечно, была Кавакита-сан, президент японской синематеки, которая очень доброжелательно относится к Инниным японским штудиям. Среди пришедших я увидел древнего сморщенного старикашку с палочкой, которого забыли в коридоре:
"Инна, что делать с этим сморчком? - Да ты что?! Это знаменитый Тэйноскэ Кинугаса! Звезда немого кино! Он играл женские роли и снялся в роли Катюши Масловой в экранизации "Воскресения" в 1916 году. Посади его на почетное место рядом с Кавакита-сан". Бывает же такое!
Поскольку я ничего по-ихнему не понимаю, то занимался обслуживанием - менял тарелки, подавал капусту с сухарями, отваривал вареники, которые гости встретили с восторгом. Маленькая нация, а прожорливая… После кофе я присел где-то сбоку, перевести дух. "Да, надо же и кухонному мужику отдохнуть", - верно подумали гости. И вдруг я слышу в разговоре имя Робсона. Оказалось, что госпожа Кавакита разыскивает для синематеки картину о Поле Робсоне, но не знает, где она создана и как ее найти. Она, мол, искала ее только что в Праге. Но ее там нет.
- Позвольте! Зачем же вы ее искали в Праге? - спрашиваю я, поднимаясь и вытирая руки фартуком. - Это же моя картина, я все могу вам рассказать. И искать ее не надо - она хранится в Красногорском архиве.
И все очень удивились и смеялись. Небось подумали, как советские кинокритики живут шикарно - у них кухонный мужик не только вареники лепит, но и фильмы снимает. "Вот какой был случай", как писал Зощенко.
1986
Рина Зеленая устроила обед, кроме нас были Зяма Гердт и Зяма Паперный, с женами. Гердт сказал: "Зямство обедает", а Паперный рассказал, что встретил в Переделкино знакомого поэта и заметил ему, что он недостойно написал об одной женщине.
- Но я написал о ней только раз, а теперь все перепечатывают.
- Да, Раскольников тоже убил старушку всего лишь раз…