Сережа вел машину стремительно, с налету проскакивал забитые снегом овражки. Подбуксовывали редко. Если случалось такое - девчата переваливались через борт, хватались за машину и выталкивали ее из сугроба. Сережа выставлял ногу из кабины, высовывался сам, рулил одной рукой и лихо покрикивал:
- Девчонки, жми! Привыкай на себе машину таскать - комбайнерками будете!
Клаве он не разрешал выходить из кабины. Девчата не обижались на такую привилегию: дочь учителя, из себя цыпленок, что с нее взять?
Пошла горная местность. До города оставалось километров двадцать. По обе стороны дороги поднялись дремучие уральские леса. Снег стал глубже.
Сережа остановил машину, снял вторые скаты с задних колес и бодро сказал:
- Теперь поедем хоть куда! Колеса снег до земли прорежут, сцепление - первый сорт…
И правда - ехали хорошо. На целине вихрем проскочили мимо какой-то груженой машины, засевшей в снегу. Шофер спал, положив голову на баранку. По брезенту, которым был укрыт груз, одна за другой пробегали волны - ветер ненароком залетел под брезент и теперь выбирался наружу…
Через два километра нагнали пешехода. В мохнатом полушубке, в подтянутых до самых бедер белых бурках, пошатываясь, он брел по дороге. Услышав за спиной рокот мотора, пешеход остановился, поднял руку, да так и простоял, не шелохнувшись, пока грузовик не уперся ему в грудь радиатором.
Сергей сквозь зубы выругался и приоткрыл дверь кабины:
- В чем дело? Подвезти, что ли? Садись к девчатам, доедешь.
- Братишка, спаси! - не слушая, по-бабьи заголосил пешеход. Несмотря на мороз, крупные капли пота висели у него на лбу и пухлых, розовых щеках. - Тюрьма мне, братишка, тюрьма! Спаси, не бросай!
- Что у тебя там? Говори толком!
- Машина моя в пути застряла! Будь другом, вытащи! Ничего не пожалею!
Он пригнул к себе Сергея и зашептал ему на ухо, опасливо косясь в глубину кабины, на Клаву. Сергей заухмылялся, потом помрачнел и оттолкнул пешехода:
- Знаю я эти шутки! Пошел к черту. Не поеду.
Человек всполошился. Насильно, через ноги Сергея, втиснулся в кабину, уткнулся Клаве в колено подбородком:
- Барышня, милая барышня! Не дайте погибнуть человеку! Товар везу в сельпо. Шоферишка караулит, пьянешенек. Уснет - пропало дело! Тюрьма…
Кабина заполнилась водочным перегаром. Клава брезгливо отодвинулась, но пешеход терся носом о колено, ныл и хныкал:
- Барышня, дорогая барышня! Пособите выбраться, пожалейте! Пропала моя головушка!
Кажется, он даже плакал. Клава обратилась к Сергею:
- Послушай, Сережка! Может быть, и в самом деле вытащим машину? Ведь государственное добро. Как ты думаешь?
Сергей вздохнул, - точно гора с плеч свалилась, - и тотчас согласился:
- Мне что! Выдернуть недолго; чего там… Ворочаться не хотелось, а выдернуть - пустяки. Трос есть на машине?
- Есть, браток, есть! Это верно - минутное дело для вас. По гроб жизни не забуду!
Завмаг мгновенно успокоился, побежал к кузову. Девчата со смехом затащили его к себе, оборвав все пуговицы - тяжеловат был завмаг…
Машину выдернули быстро, без большого труда. Она ушла вперед и скоро куда-то свернула…
Вот тут все и началось.
Клаву встревожил водочный запах в кабине. Он не только не уменьшался, а, наоборот, усиливался. Наконец, на одном нырке Сергей привалился к Клаве, и она почувствовала, что в бок ей упирается горлышко бутылки. Видимо, "братишка" завмаг поблагодарил Сергея.
- Сережка, да ты пьяный?
Сергей благодушно ухмыльнулся:
- Есть такое дело! Я же тебе говорил, что дураком остался, - теперь смотри на факте. Водку увидел - не устоял… Да ты, Клавка, не волнуйся. До города недалеко, мигом домчу.
Девчата постучали в кабину:
- Куда мы едем? Дороги не видно. Круглая гора справа осталась.
Сергей остановил машину, вышел, осмотрелся. Грузовик стоял посреди замкнутой в лес пашни. Над деревьями в потемневшем небе белела гладкая вершина горы.
- В самом деле - чудеса! - удивился Сергей. - Круглая - вот она, справа, а положено ей слева быть. Неужто я руки перепутал?
Его окружили девчата и сразу разобрали, в чем дело:
- Налил шары-то и завез нас шут знает куда!
- Ничего, девки! До дороги я вас дотащу, а там и город близко. Со мной не пропадете!
Он сел в машину и повел ее напрямик по пашне. Пьянел он все больше, слюнявые губы отвисли, глаза стали бессмысленными…
Наконец Круглая гора оказалась справа, машина вышла на дорогу. Напряжение оказалось для мотора роковым, он стал громко постукивать и скоро заглох.
- Коренной подшипник - тю-тю! - сказал Сергей, вылез, сел на подножку и вытащил бутылку с водкой.
Началась паника. Девчата плакали, ругались, а больше всего разводили руками. Никто не знал, что сейчас нужно делать. Тогда Клава решилась - хорошо, она будет отвечать за все! Пусть она самая младшая, пусть, но она сумеет выйти из положения.
Она пинком выбила бутылку из рук Сергея и встала на подножку:
- Девчонки! - что было голосу крикнула она. - Тихо! Без паники! Мы с вами одни. Самим и надо выбираться.
Первой утихла и прислушалась Груня Ковшова - дебелая девушка с соломенными ресницами. Она согласно закивала:
- Верно, Кланя! Мужчинка-то наш вон какой - лыка не вяжет…
- Об этом я и говорю. Если врозь спасаться будем - погибнем. До города - черт его знает, сколько километров…
- Две… двенадцать… - икнув, пробормотал уткнувший голову между колен Сергей.
- Молчи там! Ничего ты не знаешь - двенадцать или двадцать. А мы все равно пойдем пешком. Выгружайтесь, девчонки! - приказала она и вытащила свой рюкзак из кабины.
Но девчата заупрямились: почему-то все надеялись, что машина каким-нибудь чудом оживет и повезет их дальше.
- Девочки, не надо глупить! - увещевала их Клава. - Машина дальше не пойдет, она не может. Это просто смешно. Выгружайтесь - и все! Я за вас отвечаю! Не то… Не то Афанасию Ильичу скажу! - выпалила она.
Смешная угроза пожаловаться отцу-учителю на непокорных бывших учениц почему-то повлияла, и девчата стали снимать с кузова свои нелегкие сундучки. Один был подбит полозьями, его пристроили вместо санок, сложив наверх все остальные. Клава спустила воду из радиатора.
С рюкзаком за плечами она пошла впереди. Сергей замыкал колонну. Прошли километр, Клава оглянулась - Сергея не было.
- Шут с ним, пускай пропадает! Сам виноват! - заговорили обозленные девчата.
- Нет, придется вернуться! Живой человек! - возразила Клава.
- Мы не можем - сил больше нет ходить взад-вперед…
Одна-одинешенька, по непроглядной темной дороге, почти ощупью, Клава вернулась к машине. Сергей наполовину заполз в кабину и уснул. Его ноги свисали с подножки.
Он долго мычал, не желая просыпаться. Потом отказался идти, сообщив, что машина - добро государственное и он ни за что ее не покинет. Клава вытащила его из кабины, протерла лицо снегом, поставила на ноги.
- Не пойду! Все равно - тюрьмы мне мало. Такую машину загубил! - слезливо твердил Сергей.
Клава рассвирепела. Она колотила его кулаками по груди, хлестала по щекам и плакала от своего бессилия.
Чем бы все это кончилось - неизвестно, но на помощь пришла Груня Ковшова. Она не стерпела, что хиленькая дочь учителя одна пошла спасать пьяного шофера, и двинулась на выручку. Вдвоем они повели Сергея.
Остальных девчат догнали на полпути к городу. Разложив сундучки вдоль обочины, они расселись, пригорюнились и уже начали подремывать. Клава отправила Груню с Сергеем вперед, сама начала тормошить девушек.
- Моченьки больше нет! - стонали те. - Измаялись! Посидим, обождем - может, кто поедет, подвезет…
- Скорее перемерзнете, чем дождетесь. Кто поедет ночью по такой дороге? Пошли, пошли! Без разговоров!
Медленно, почти ползком, к полуночи добрались до города и устроились у каких-то стариков в первой избушке на окраине.
Впопыхах Клава не заметила, что у нее прихватило морозом пальцы на руке. В теплой избе они отошли, появилась острая стреляющая боль. О сне нечего было и думать. Она сидела у стола и стонала, стонала под сочувственный шепот лежавших на печи стариков-хозяев.
Ночью Сергей опять напился - Клава недосмотрела, во втором кармане у него оказалась еще бутылка. Он начал биться головой о стену, навзрыд заплакал: как же это может быть, что он, водитель, находится здесь в тепле и уюте, а его машинка-сиротка где-то в поле стоит, на волю вору-злодею отдана?
Глядя на противное, залитое слезами лицо Сергея, Клава поняла, что хлопоты еще не закончены. Теперь, когда люди в безопасности, надо выручать машину. Поручив Сергея попечениям Груни, Клава отправилась в центр города.
Сонный дежурный милиции долго не мог сообразить, что от него понадобилось этой худенькой девчонке. Потом разыскали автоинспектора, вызвали вездеход.
С вездеходом пришлось ехать Клаве. Сергей лежал пластом, а надо же было кому-то показать, где брошена машина. Подъезжая, заметили, что у трехтонки по-хозяйски раскинут костерок и над огнем греет руки какая-то фигура в огромном тулупе. Услышав рокот подъезжающего вездехода, фигура ухватилась за берданку и наставила дуло:
- Стой! Стрелять буду! Кто такие?
- За машиной приехали. А ты кто?
- Я охрана. Ваша машина, что ли? - Фигура подошла поближе. - Покурить не найдется? Загоревал без табаку…
Выяснилось, что ехавшие с сеном колхозники заметили брошенную машину и доложили председателю. Тот выслал на ночь охрану - государственное добро, мало ли что может случиться…
Обратно вездеход повел автоинспектор, а Клаве пришлось сесть за руль аварийной машины. Она рулила, как могла, стараясь идти в фарватере вездехода, изо всех сил следя за его рубиновым огоньком. Тонкий стальной трос вибрировал: то натягивался, то ослабевал. И был похож на громадную струну, по которой бегал невидимый смычок. Порой огонек и трос исчезали в мутной пелене, и тогда Клава мотала головой, стряхивая сон…
Когда она вернулась в домик на окраине, там уже никого не было. Старушка-хозяйка сказала, что девчата рано утром ушли на вокзал, чтобы сесть на поезд и ехать в тот город, в котором были курсы комбайнеров. А Сережа только что отправился в автоинспекцию - сообщить о случившемся.
Клава, захватив рюкзак, отправилась в техникум. Она сама не заметила, как уснула, прикорнув в коридоре на подоконнике в ожидании вызова на экзамен. Разбудили ее девушки, и она полусонная предстала перед экзаменационной комиссией.
Отвечала, а в разгоряченной голове возникали ночные видения: Сережка стукался лбом о печку в припадке пьяного отчаяния; плыла по небу куполообразная вершина Круглой горы; с какой-то огромной высоты видела крохотную трехтонку и маленький, как точка, огонек костра возле нее…
Ее ответы были похожи на бред, и экзаменаторы только плечами пожимали: как мог Афанасий Ильич Волнов, хорошо известный в округе учитель, выпустить такого недоросля, да еще родную дочь. Педагогическая загадка!
Девушки привели ее в общежитие, устроили на койку. Клава легла навзничь и устало подумала: "Все! Ну и ладно! Поеду домой. К папе". И тотчас же провалилась в какую-то черную мглу.
Проснулась она рано. Посапывали девушки на соседних кроватях. На желтых половицах светлели квадраты - свет уличного фонаря. В дальнем углу осторожно возилась мышь. За окнами - ни звука. Все спят, не спит только мышь. Спят экзаменаторы, спят девчата-комбайнерки в вагоне где-то далеко отсюда, спит Сережка, спит мрачноватый автоинспектор с вездехода. Она одна, да еще вот мышь…
"А домой я не поеду! - неожиданно даже для себя решила Клава. - С какой стати? Пойду на завод, куда-нибудь устроюсь. Надо узнать, где у них отдел кадров. Потом - вечерний техникум. Там не хуже дневного. Вот и все. Решено".
После всего, что случилось вчера, она чувствовала себя очень сильной и крепкой. "Хуже не будет, а это все я уже могу!" - подумала Клава и тихонько засмеялась: как там ни говори, а первый день самостоятельной жизни провела неплохо. Рассказать папке, так, пожалуй, и не поверит…
ЧИКИ-БРИКИ
Василий Федорович служил завхозом в доме отдыха.
Однажды, когда он вместе с кладовщиком перебирал яйца на складе, его позвали к телефону. Люся, секретарь завкома, предложила немедленно приехать - срочно вызывал Семен Семеныч, председатель.
- Хорошо, Люсенька, приеду, - ответил Василий Федорович, положил трубку и тяжело вздохнул.
Человек пожилой, не очень-то грамотный, обремененный большой семьей, он всегда ощущал некоторую тоску, когда вызывал председатель завкома, в чьем ведении находился дом отдыха. Так уж повелось, что вызов к председателю означал только одно: головомойку.
- Пропадаешь все! - и на этот раз заворчал Семен Семеныч, когда завхоз появился в кабинете. - Ты - завхоз, всегда должен под рукой быть.
- Яички портятся, перебирал, - начал оправдываться Василий Федорович, но Семен Семеныч не дал и слова сказать: разом поднял к плечам розовые мягкие ладони и по-воробьиному склонил голову набок:
- Обожди, голубок, твое дело маленькое! - Он значительно посмотрел на завхоза. - Вот что, голубок: Шупелов приехал… - Заглянул в настольный блокнот и еще значительней добавил: - Игнатий Дмитрич…
- Шупелов? - повторил Василий Федорович, соображая, добро или худо несет приезд какого-то там Шупелова.
- В общем, начальство. Принять надо как следует - пригодится. Свой человек в высших сферах. Понятно тебе?
- Понятно! - Василий Федорович оживился - похоже, что сегодня головомойки не будет. - Так, так, так!
- Ступай сюда! - кивнул Семен Семеныч. - Повезем его в дом отдыха. Должен быть полный порядок. Понятно?
Семен Семеныч загнул мизинец.
- Так, - подтвердил Василий Федорович и тоже загнул мизинец.
- Покатаемся по озеру на катере. Так? - Председатель загнул безымянный палец.
- Так, - ответил Василий Федорович и тоже загнул безымянный.
- Заедем к рыбакам и рыбки купим. Так? - Средний палец принял соответствующее положение.
- Так, - ответил Василий Федорович, но пальца загибать не стал.
- На острове Надежды остановимся и сварим ушицу. Так?
- Так, - механически сказал Василий Федорович и стал разглядывать большой письменный прибор на столе.
- Ну, а к ухе для аппетиту… Так? - Семен Семеныч прикрыл большим пальцем кулак и посмотрел на завхоза. - Тебе все понятно?
- Понятно, - ответил тот, о чем-то раздумывая.
- Вот и отлично - договорились. Исполняй! Будь здоров, голубок!
Василий Федорович повернулся и зашагал к двери. Чем ближе он к ней подходил, тем медленней двигались его ноги. Наконец он остановился и повернул обратно.
- А ведь денег-то у меня нету, - сказал он, как бы сам удивляясь неожиданному обстоятельству.
- Денег? Эх, горе ты мое, а не завхоз! - Семен Семеныч подумал. - Деньги-то с директора надо бы, его гость. Ну да ладно - иди в бухгалтерию, оформляй под отчет пятьсот рублей. Да коньячок и наливочки чтобы были - черт его знает, что он пьет…
Гость, признаться, не понравился Василию Федоровичу. Высокий, костистый, очень тощий, в сером просторном костюме из дорогой материи, с длинной прямой трубкой в зубах, он равнодушно и даже как-то брезгливо осматривал подернутые синеватой дымкой уральские хребты, со всех сторон замкнувшие светлое лесное озеро.
Пока Василий Федорович и водитель катера Петя готовили уху, на небольшом пляжике шли разговоры. Семен Семеныч и директор занимали гостя. Они на все лады расхваливали живописные окрестности дома отдыха.
Гость изрекал неопределенные междометия и только один раз высказал замечание, что в Карловых Варах все устроено по-другому. "Ах, Европа, Европа!" - покачал он головой и принялся нещадно сосать трубку. Все уважительно помолчали…
Потом беседа перешла на другие темы. Прислушиваясь, Василий Федорович понял, что пикник затеян не директором, а одним Семеном Семенычем и директор тут тоже только гость. "Ах, пес!" - сказал про себя Василий Федорович.
"Пес" тем временем то и дело упоминал какой-то завод, на котором имелась вакантная должность директора. Помянув, начинал рассуждать о том, что ему приелась профсоюзная работа и что хотелось бы попробовать силенку на хозяйственной.
"Ишь, куда подбирается!" - размышлял Василий Федорович. Гость опять издавал междометия, и Василий Федорович понял, что прямой и серьезный разговор об этом должен состояться тогда, когда подвыпьют. "Вот ведь как дела делаются!" - сокрушался Василий Федорович и крутил головой.
Ел гость много и жадно, а еще больше и жаднее пил. "Видно, пока ехал сюда, крошки в рот не брал - дармовщины дождался…" - непочтительно думал Василий Федорович, со стороны наблюдая, как ходуном ходит кадык на горле у гостя, когда он стопку за стопкой опрокидывает в себя коньяк.
После ухи искупались, улеглись на песке и запели "Ермака". Получилось довольно красиво - у директора оказался сочный, сильный баритон, у моториста Пети - заливистый, звонкий тенорок, а Семен Семеныч и Василий Федорович подпевали теми обычными голосами, о которых даже не скажешь - тенор это или баритон.
Спели "Ермака", и Семен Семеныч затеял было разговор о вакантной должности директора, но гость сделал вид, что не слышит его, и потребовал еще песен. Сам он не пел, а как-то по-детски заглядывал в рты поющим и ни с того и ни с сего начинал хохотать. Это немного смущало, но в общем пикник проходил довольно весело.
Потом гость исчез. Из деликатности, - мало ли куда понадобилось отлучиться человеку, - искать не стали. Внезапно из глубины острова донесся крик, неясное бормотание, треск ломающихся сучьев. Все кинулись туда.
Гость висел в воздухе, судорожно вцепившись в вершины двух полусогнутых берез и отчаянно болтал длинными ногами. Выяснилось, что он, вообразив себя невесть кем, взобрался на березу, раскачал ее и вознамерился переметнуться на соседнее дерево. Ему удалось ухватиться за вершину росшей неподалеку березки, но отпустить вторую руку не хватило смелости. Березы распяли его, он повис между ними, глядя на землю округлившимися глазами. Дымящая трубка торчала из плотно сомкнутого рта.
- А вы левую ручку отпустите! - закричал гостю Василий Федорович в то время, когда остальные изумленно созерцали барахтающееся в воздухе начальство. - За одну березку держитесь!
Совет был услышан. Гость переметнулся обратно на старую березу, но операция обошлась недешево: содержимое трубки высыпалось ему за шиворот. Словно ужаленный, гость заорал дурным голосом и кулем свалился вниз.
Загоревшийся костюм благополучно потушили и по этому случаю допили остатки коньяка. Гость совсем обеспамятел, и его вчетвером кое-как погрузили на дно катера. Толстый Семен Семеныч во время возни совсем запыхался и довольно-таки крепко пнул ногой бесчувственное тело:
- Перепил, дрянь такая!
Василий Федорович даже пожалел гостя: "Сами напоили человека и еще пинков надавали!" Директор сделал вид, что ничего не заметил. Петя сидел за рулем катера и не отрывал глаз от воды…
Через два месяца Семен Семеныч вновь вызвал к себе завхоза.
- Ты что же это, голубок? - ворчливо сказал он. - Социалистическая собственность тебе нипочем? Под отчет берешь, а отчитываться не хочешь?
- То есть как? - не понял Василий Федорович.