То, что Окс именовал "завистью", следовало бы назвать "ревностью". Семья наших героев переживала тяжелые времена. Внешнее давление противников Григория Александровича только усиливало внутренний разлад. Он зародился не вчера и уходил корнями в то двойственное положение, которое Потемкин занимал по отношению к императрице.
Кризис
Согласившись на тайный брак, Екатерина поставила своего избранника в сложную ситуацию. Муж по сути, он должен был на людях играть роль любовника. Это, естественно, не доставляло Григорию Александровичу удовольствия.
Ради возможности провести лишний час в обществе любимой женщины, к тому же своей законной супруги, ему приходилось преодолевать тысячи трудностей: вставать раньше придворных истопников и лакеев, ждать, пока императрица, поминутно рискуя быть замеченной, доберется до его комнат, или самому под покровом ночи прокрадываться в ее спальню. Игра для 16-летних влюбленных, а не для солидных политиков, двигавших по карте многотысячные армии и взвешивавших на ладони войну и мир. И все же они вынуждены были в нее играть, чтобы не оскорбить придворное общество.
Еще труднее было политическое положение Потемкина. Придворные партии видели в нем преходящую фигуру, вся сила которой основывалась на переменчивой сердечной привязанности императрицы. Они не понимали, почему Григорий Александрович получил от Екатерины так много власти по сравнению с прежними фаворитами, и всячески старались напомнить новому "случайному вельможе" его место. Неудивительно, что Потемкин внутренне терзался, а на людях проявлял надменность и высокомерие. С годами он научился сдерживать себя, но опыт и знание истинной цены чувств придворных пришли не сразу. За них ему пришлось дорого заплатить.
Екатерина, как могла, сглаживала ситуацию, стараясь в чисто личных отношениях предстать перед возлюбленным в роли верной, преданной жены. "Напрасно ветреная баба меня по себе судит, - писала она, - как бы то ни было, но сердце мое постоянно" . "Христа ради, выискивай способ, чтоб мы никогда не ссорились, а ссоры всегда от постороннаго вздора… Желаете ли сделать меня счастливой? Говорите со мной о себе, я никогда не рассержусь" .
С ревнивым и вспыльчивым Потемкиным императрица вела себя очень тонко. Она понимала, чего стоит его "золотая голова", и до тех пор, пока взаимная страсть связывала их, старалась терпеть его бурные сцены и мелочные придирки. "Я верю, что ты меня любишь, - урезонивала она его, - хотя и весьма часто и в разговорах твоих и следа нет любви. Верю для того, что я разборчива и справедлива, людей не сужу по словам их тогда, когда вижу, что они не следуют здравому рассудку… Хотя ты меня оскорбил и досадил до бесконечности, но ненавидеть тебя никак не могу" .
Мучимая болезненной ревностью Потемкина, Екатерина пыталась задобрить его ласковыми словами: "Пожалуй, прими от меня дружеского совета, наложи на себя воздержание, ибо опасаюсь в противном случае, что любовь теряется" . Во всех своих бедах женщина винила наушников и злопыхателей, которые наговаривали на нее Григорию Александровичу. "Если вы будете верить тем людям, которые вы знаете, что меня не любят и выдумывают вам насказывать на меня, то я буду всегда перед вами виновата" .
Записки того времени как на ладони открывают семейную драму Екатерины и Потемкина. Через двести лет в них звучат любовь, боль, обиды…
"Вы были в намерении браниться, - писала императрица. - Прошу повестить, когда охота отойдет" . Обычно охота не отходила очень долго и первой шла мириться Екатерина: "Ты знаешь мой нрав и мое сердце, ты ведаешь хорошие и дурные свойства, ты умен, тебе самому представляю избрать приличное тому поведение. Напрасно мучиться, напрасно терзаться, един здравый разсудок тебя выведет из безпокойного сего положения, не крайности; здоровье свое надрываешь понапрасну" .
Короткие замирения скреплялись самыми нежными клятвами. "Душенька, я взяла веревочку и с камнем, да навязала их на шею всем ссорам, да погрузила в прорубь. Не прогневайся, душенька, что я так ученила, а буде понравится, изволь перенять. Здравствуй, миленький, без ссор, спор и распрей" . Из письма в письмо императрица повторяет единственную просьбу: "Душа! Я все делаю для тебя, хотя б малехонько ты б меня eneouragiровал (порадовал. - О. Е.) ласковым и спокойным поведением" .
Ни ласка, ни покой не продолжались долго, мир в одночасье взрывался новыми всплесками ревности Потемкина. "Нежное твое со мною обхождение везде блистает, и калабродство твоих толков всегда одинаков: тогда, когда менее всего ожидает, тогда гора валится. Теперь, когда всякое слово - беда, изволь сличить свои слова и поведение…" "Сумасброду тебе милее нету, как беспокойство твое собственное и мое, а спокойствие есть для тебя чрезвычайное и несносное положение" .
Екатерина вела себя на удивление терпеливо: "Погоди маленько, дай перекипеть оскорбленному сердцу, ласка сама придет… Она у меня суетливо, она везде суется, где ее не толкают вон, да и когда толкаешь, и тогда она вертится около тебя, как бес, чтобы найти место, где ей занять пост. Когда ласка видит, что с чистосердечием пройти не может, тот час она облечет разы лукавства… Ты ее ударишь кулаком, она отпрыгнет с того места и тот же час перейдет занимать способнейшее, дабы стать ближе не к неприятелю, но к ее другу сердечному… Она преодолевает его гнев, она ему прощает неправильное каверканье ее слова, она кругом его речам присваивает смысл уменьшительной… обидных не принимает на сердце или стараится позабыть… Хто столко желает дружно жить, как я? Хто нравом тише?"
Благодаря ревнивому и подозрительному характеру возлюбленного императрица рисковала оказаться затворницей. "Если… Вы будете продолжать тревожиться сплетнями кумушек, то …я запрусь в своей комнате и не буду видеть никого, кроме Вас. Я стою перед необходимостью принять чрезвычайные меры и люблю Вас больше, чем самое себя" .
Однако всякому терпению наступает конец. "Душа в душу жить я готова, только бы чистосердечья моя никогда не обратилась мне во вред, а буде увижу, что мне от нее терпеть, тогда своя рубашка ближе к телу" . "Баловать тебя вынужденными словами не буду" .
Страдающая женщина вызывает искреннее сочувствие. Однако, читая записки, мы слышим только одну сторону. Писем Потемкина сохранилось крайне мало. Большинство из них было отправлено в огонь рукой самой Екатерины сразу по прочтении . "Позволь, Голубушка, сказать последнее, чем, я думаю, наш процес и кончится. Не дивись, что я беспокоюсь в деле любви нашей. Сверх безчетных благодеяний твоих ко мне, поместила ты меня у себя в сердце. Я хочу быть тут один преимущественно всем прежним, для того, что тебя никто так не любил; а как я дело твоих рук, то и желаю, чтоб мой покой был устроен тобою, чтоб ты веселилась, делая мне добро; чтоб ты придумывала все к моему утешению и в том бы находила себе отдохновение… Аминь" .
Сохранилось описание ссоры, сделанное рукой Екатерины: "Скажите на милость, как бы Вы выглядели, если бы я постоянно упрекала Вас за все недостатки Ваших знакомых… если бы я делала Вас ответственным за все глупости, которые они делают? Если же видя Вас нетерпеливым, сержусь, встаю и убегаю, хлопая дверями, а после этого избегаю Вас, не смотрю на Вас и даже притворяюсь более холодной, чем есть на самом деле, если я к этому присоединяю угрозы, значит ли это, что я притворяюсь? Наконец, если после всего этого у Вас голова так же разгорячена и кровь кипит, нужно ли удивляться, что мы оба не в своем уме, никак не можем столковаться, и оба говорим одновременно?"
Неудивительно, что после таких сцен императрица искала отдыха и утешения. Однако кроме личных имелись и другие причины для ссор. Если Орлов не был в полном смысле слова государственным человеком, то Потемкин принес с собой в жизнь Екатерины иную проблему. Он работал дни и ночи. Императрица, просыпаясь в 5–6 часов утра и намереваясь посетить возлюбленного в его покоях, с досадой замечала, что он уже на ногах, а его секретари снуют по коридору с бумагами.
Талантливый политик и деятельный сотрудник, Потемкин кипел энергией, быстро учился и норовил все делать сам. Беда была не в том, что порученную работу он исполнял плохо - наоборот, Григорий Александрович блестяще справлялся со сложнейшими проблемами, но, к сожалению, слишком редко спрашивал позволения своей августейшей супруги. В таких условиях ссоры были неизбежны. Два одаренных политических деятеля с трудом уживались вместе, споры из кабинета переходили в спальню. "Дав мне способы царствовать, - писала Екатерина, - отнимаешь силы души моей" . "Мы ссоримся о власти, а не о любви" , - грустно замечала она в другом письме.
Как бы сильно Екатерина и Потемкин ни любили друг друга, долго вытерпеть такой семейный ад они не могли. Государыня чувствовала, что ей нужен человек потише и посмиреннее. 1 января 1776 года сэр Роберт Гуннинг доносил в Лондон: "Если верить сведениям, недавно мною полученным, императрица начинает совсем иначе относиться к вольностям, которые позволяет себе ее любимец. Отказ графа Алексея Орлова от всех занимаемых им должностей до того оскорбил ее, что она захворала, и при этом до нее в первый раз дошли преобладающие в обществе слухи. Уже поговаривают исподтишка, что некоторое лицо, определенное ко двору Румянцевым, по-видимому, скоро приобретет полное ее доверие" . Речь шла о Петре Васильевиче Завадовском.
Завадовский
Как мы помним, Завадовский вместе с Безбородко был рекомендован Екатерине в качестве секретаря Румянцевым. Менее известен тот факт, что принять на службу протеже фельдмаршала императрицу уговорил именно Потемкин, не чаявший тогда угрозы в скромных малороссиянах. Он знал обоих по совместной службе в годы войны и был рад угодить старому покровителю Румянцеву. Еще в 1774 году фельдмаршал просил Потемкина похлопотать о Завадовском. Тот мечтал получить место при дворе и деревеньку. В ожидании этих благ Петр Васильевич проявлял нетерпение и рассуждал, что, быть может, фаворит ничего для него не сделает. "Я прилагаю письмо ко мне Григория Александровича, - сообщал он С. Р. Воронцову. - В нем не найдешь ни слова, о чем бы должно уже написать, ежели бы его намерение было в мою пользу".
Однако Потемкин выхлопотал и должность, и пожалование и даже сам написал о них Завадовскому. За это Румянцев благодарил Григория Александровича от себя лично: "Я видел твое письмо к Петру Васильевичу, в котором ты предваряешь самым делом мои усердные желания добра ему наибольшего. Благодеяния твои для него не только мне приятны, но во исполнении оных я возьму участие сердечным обрадованием и самою благодарностию, что ты, будучи мне друг, распространяешь свою помощь и милости на человека, коего я, любя, желаю твои паче узреть на нем благотворения… Прости, любезный друг, и живи для счастья многих" .
Прав оказался Н. В. Репнин, в апреле 1775 года убеждавший Завадовского, что "случайный" его "любит и помнит". На празднование мира 10 июля тот получил не только должность, но и деревню Ляличи в Черниговской губернии, находившуюся рядом с его родовым гнездом Красновичи. Завадовский в самых льстивых выражениях благодарил Потемкина за помощь . В тот момент никто не знал, что всего через три месяца красавец хохол встанет между императрицей и своим "милостивцем". Волей-неволей вспоминается, что Завадовский до Киевской академии окончил иезуитское училище в Орше.
С 13 по 16 октября 1775 года Екатерина с небольшой свитой совершила короткое путешествие в Коломенское . После возвращения Завадовский, как видно из Камер-фурьерского журнала, постоянно стал появляться за столом императрицы в ее внутренних покоях. Около этого же времени при дворе поползли слухи, что статс-секретарь входит в "случай" . Потемкин воспринял их чрезвычайно болезненно. Именно к концу 1775 года относится ряд очень нервных записок по поводу Завадовского.
"Какая тебе нужда сказать, что жив не останется тот, кто место твое займет! - писала Екатерина. - Похоже ли на дело, чтоб ты страхом захотел приневолить сердце? Самой мерзкой способ сей не похож вовсе на твой образ мысли, в котором нигде лихо не обитает, а тут бы одна амбиция, а не любовь действовала… Истреби о том и мысли, ибо все это пустож похожа на сказку… Скорея ты много скучаиш, нежели я" .
Прямая угроза в адрес соперника, казалось бы, должна подтвердить, что Потемкин, хотя бы теоретически, мог быть причастен к делу Голицына. Однако обратим внимание на тот факт, что в октябре-ноябре 1775 года Григорий Александрович бешено ревнует Екатерину к Завадовскому, а на дуэли гибнет не фигурировавший в их любовных письмах Голицын. Удачливый же противник-хохол остался жив, несмотря на всю бурю чувств, которую вызвал у Потемкина.
Ревность Григория Александровича усиливалась еще и общим шушуканьем у него за спиной. Екатерина была вынуждена оправдываться, однако ее слова давали возлюбленному повод для новых нападок. "Я написала и изодрала для того, что все пустош, и как вы умны очень, то на все сыщете ответ, а я на себя вам оружия не подам" .
Внутреннее состояние Потемкина в этот момент было очень тяжелым. Императрица пыталась успокоить его и заверить в неизменности своих чувств. "Владыко и cher epoux! - писала она. - Я зачну ответ с той строки, которая более мне трогает. Хто велит плакать? Для чего более давать волю воображению живому, нежели доказательствам, глаголющим в пользу своей жены? Два года назад была ли она к тебе привязана святейшими узами? Галубчик, изволишь сюпасировать (от фр. supposer - полагать, допускать. - О. Е.) невозможное, на меня шлется. Переменяла ли я глас, можешь ли быть не любим? Верь моим словам. Люблю тебя и привязана к тебе всеми узами. Теперь сам сличи: два года назад были ли мои слова и действия в твою пользу сильнее, нежели теперь?"
Однако Григорий Александрович не склонен был верить "доказательствам, глаголющим в пользу своей жены". Настал момент, когда он прямо потребовал удаления Завадовского, и из ответного письма Екатерины становится понятно, что у него были для этого причины. "Прочитала я тебе в угодность письмо твое, - пишет императрица. - …Бога для опомнись, сличая мой поступок с твоим. Не в твоей ли воли уничтожить плевели, и не в твоей ли воли покрыть слабость, буде бы она место имела. От уважения, коя ты дашь или не дашь сему делу, зависит рассуждение и глупы публики. Просишь ты отдаление Завадовского, слава моя страждет всячески от исполнение сей прозбы; плевели тем самым утвердятся, а только пачтут меня притом слабою более, нежели с одной стороны, и совокуплю к тому несправедливость, и гонение на невинного человека. Не требуй несправедливостей, закрой ушей от наушников, дай уважение моим словам. Покой наш возстановится, буде горесть моя тебя трогает" .
Судя по фразе: "Не в твоей ли воли покрыть слабость, буде бы она место имела. От уважения, коя ты дашь или не дашь сему делу, зависит рассуждение и глупы публики", - измена Екатерины с Завадовским уже произошла. Но сама императрица смотрела на случившееся как на досадную "слабость", просила мужа не раздувать скандала, вспыльчивым поведением не обращать внимания "публики". Она все еще надеялась, что их "покой возстановится". Вероятно, в какой-то момент, измученная придирками Потемкина, Екатерина позволила Завадовскому утешить себя.
Поначалу императрица и не думала расставаться с мужем, полагала, что он простит измену, "покроет" единичный случай ее "слабости". И, кажется, Григорий Александрович готов был на это пойти, но требовал удаления Завадовского. Однако Екатерина считала, что, совершив такой шаг, она только укрепит слухи в обществе, и просила Потемкина оставить мимолетного любовника в покое. Ситуация стала патовой. Если бы императрица удалила Завадовского, она бы в глазах придворных группировок только подчеркнула свою зависимость от Потемкина. Как государыня Екатерина не могла себе этого позволить. Со своей стороны Григорий Александрович боялся потерять лицо и как мужчина (ему изменили, и весь свет знает об этом), и как государственный человек (его требования больше не выполняются).