5
Махарши знал о Пути следования Богу, но считал, что это путь бхакти, то есть путь любви. Свое учение он относил к вичара – пути вопрошания, пути знания. Единственный метод, который Махарши предлагал людям, – задаться вопросом "Кто я?" и вложиться в это вопрошание настолько полно, насколько возможно. Сам по себе способ вопрошания призван обратить внимание человека внутрь себя, заодно загрузив ум вопросом, на который нет адекватного ответа. Получается сочетание дзенского коана (неразрешимого вопроса "Кто я?") с углубленным погружением внутрь, если, конечно, его удастся осуществить. Вопрошание должно остановить ум, а внимание, направленное внутрь себя, – позволить человеку приготовиться к получению импульса Милости, без которого никакое глубокое изменение восприятия невозможно. Надо понимать, что Махарши хоть и обладал знанием и видением Истины, но сам прошел уникальный Путь, который повторить кому-либо никак нельзя. На кого еще в шестнадцать лет снисходил импульс Милости? И кто потом все глубже и глубже погружался внутрь, познавая то, что невыразимо словами? Когда появилась необходимость учить людей, Махарши выбрал древнюю технику, которая могла сработать у того, кто готов был войти в нее целиком, без остатка. Придумывать что-либо еще он не видел смысла, поскольку не было у него такой задачи – ведь Махарши, как мы помним, был живым олицетворением практики недеяния. Но войти внутрь способом вопрошания без предварительной подготовки внимания и взращивания силы осознания – очень трудно. А вопрос "Кто я?" – без умения сосредотачиваться и держать внимание на нем, ни на что не отвлекаясь, – просто болтается в уме, переставая оказывать на него хоть какое-то действие через некоторое время. Поэтому мы не знаем историй о том, как эта практика помогла кому-нибудь прийти к осознанию высшего "Я". Мне, по крайней мере, такие случаи не известны. Гораздо больше историй связаны с тем, как разговор с Махарши менял человека и тот начинал иначе видеть мир и ощущал себя по-другому. Были еще люди, которые медитировали в присутствии Раманы и продвигались внутрь. Так как они росли и получали внутренний опыт, у них появлялось более глубокое понимание и учения Бхагавана, и самих себя. Отсюда пошли разговоры о том, что Махарши, видите ли, обучает молчанием, поскольку он молчит, пока они медитируют, вот и все. На деле Махарши обучал людей, как и все – словами, притчами или собственным примером. Его присутствие производило воздействие на людей, позволяя им быстрее продвигаться внутрь себя и взращивать осознанность. Но воздействие и обучение – разные вещи.
Рамана Махарши был мистиком, достигшим вне всяких школ и даже, я бы сказал, вне всяких Путей. Его учителем была Аруначала – так он сам говорил. А если учесть, что Аруначала, по индийским верованиям, является воплощением Господа Шивы, то и учил его сам Господь. Хотя первый импульс Милости был получен им вне Аруначалы, от этого ничего не меняется. Проведя годы в уединении и безмолвии, позже Махарши столкнулся с необходимостью облекать свой опыт в слова и стал читать священные книги индусов. Там он нашел необходимую терминологию и даже описание опыта, подобного своему. Его опыт был ближе всего к учению адвайты, и Махарши частенько говорил на ее языке. По сути, никакого особенного послания у Махарши не было, ведь учить он начал практически вынужденно. А там ему уже пришлось подбирать слова для выражения своего опыта и заниматься его осмыслением. Так он стал гуру адвайты, хотя на деле Махарши был куда более многогранным мистиком.
6
Только внутри себя можно обнаружить дверь к Богу, и только идя внутрь, можно познать свою суть. Погружаясь внутрь, становясь все более осознанным, человек обнаруживает, что начинает исчезать, а Бог, наоборот, проявляет Себя все сильнее. Поэтому Махарши стремился направить любого вопрошающего внутрь, к познанию и переживанию своей сути – что бы это ни значило. В качестве цели использовалось понятие Самости или высшего "Я", к осознанию которого должен был стремиться искатель. Подразумевалось, что истинное "Я" – это Атман, который представляет собой чистое, лишенное атрибутов Сознание, пронизывающее собой все на свете. Но Атман у Махарши тождественен Богу, и тут начинается путаница, в какую обычно попадают все мистики, пытающиеся объединять все понятия вообще, чтобы выразить невыразимое. Разговоры на тему Бога у Махарши обычно заканчивались утверждением, что все есть Бог и "в Божественной Полноте отдельного от Бога "всего" нет. Только Он на самом деле ЕСТЬ" ("Будь тем, кто ты есть"). Это высказывание, безусловно, и истинно, и упрощено. Толку от подобных слов для искателей не много, хотя они и выражают один из аспектов высшего опыта. Возможно, в силу "бесполезности" идеи Бога для пропаганды недвойственности современные адвайтисты выбросили ее совсем.
Рамана Махарши стал иконой современных адвайтистов, которые довели адвайту до полной деградации. Для начала они избавились от Бога. Теперь недвойственное восприятие есть дело сознания, которое существует само по себе, и все. Я бы сказал, что большинство известных мне нынешних учителей адвайты – скрытые атеисты. Кроме того, теперь весь поиск состояния недвойственного восприятия полностью перемещен в сферу ума. Махарши постоянно говорит о Сердце, в которое должен погрузиться искатель, но в нынешней адвайте никакого Сердца нет и в помине. Современные учителя адвайты вообще не знают, что такое внутреннее пространство человека, и говорят только о том, что нужно отказаться от шаблонов ума, мыслей об отделенности себя от всего и о прочем в том же духе. Они, подобно Кришнамурти, описывают состояние недвойственного восприятия – того, каким, по их мнению, оно должно быть, – и на этом, собственно, и останавливаются. Они призывают просто осознать источник своих мыслей здесь и сейчас, устраивая беседы, на которых своими ответами на вопросы страждущих как бы толкают их внутрь, к осознанию сознания. Они пытаются сотворить чудо поворота собеседника внутрь, но все воздействие производится только на уровне ума, потому что уровня бытия Махарши ни у кого из них нет. От практики вопрошания "Кто я?" они тоже отказались, поскольку за прошедшие годы она не принесла видимых результатов. Некоторые из них говорят об осознанности – как правило, довольно неубедительно. В описании состояния недвойственного восприятия они повторяют одни и те же формулы, уже превратившиеся в штампы, и практикуют один и тот же подход к общению с людьми – проводя встречи, на которых отвечают на вопросы. Когда они отвечают в пределах своих излюбленных формул, то все звучит вторично, но не очень глупо; если же им задают вопрос, требующий выхода за рамки привычных тем, то чаще всего мы видим отсутствие даже житейской мудрости, не говоря уже о видении Истины. Люди ходят на эти встречи с двумя целями: во-первых, увидеть живого просветленного, а во-вторых, самим обрести просветление с минимальными усилиями. Но нынешние учителя адвайты даже не приближались к просветлению, поэтому и первая, и вторая цели для посетителей этих сатсангов и даршанов недостижимы. Но они получают накачку ума определенными идеями, и какое-то время им удается удерживать несколько иное отношение к миру, чем было до этого. Происходит этакое самовнушение – наслушавшись красивых слов про то, как надо относиться к миру и себе, человек удерживает его в своем уме сколько может, потом все возвращается на круги своя, и тогда нужно идти на новую встречу за новой "подкачкой" ума. Только поэтому нынешние адвайтисты могут проводить свои встречи по несколько раз в неделю, ведь, чтобы удерживать ум в как бы недвойственном восприятии, их последователям требуется повторная "подкачка" ума теми же идеями. А если учитель еще обладает большой харизмой, то это уже двойное удовольствие.
Рамана Махарши был идеальным, настоящим святым. Мистические и чудесные события вокруг него происходили, эффект его присутствия был сильным и очевидным. И ничего плохого сказать о нем не может никто. Нельзя сказать и о том, была ли выполнена миссия Махарши, потому что никакой миссии у него не было. Он достиг того, чего достиг, и сделал то, что сделал. В этом есть своя красота и свое величие. Его судьба тоже уникальна, больше тут ничего не скажешь. А что касается адвайты – всегда есть надежда, что появится еще один мистик, еще один настоящий святой, который вдохнет в нее новую жизнь. Как Махарши в свое время появился из ниоткуда, так, возможно, придет кто-то еще и разъяснит истинный Путь к тому состоянию, которое сейчас продается как продукт деятельности ума, а не следствие произошедшей духовной трансформации. Но все это, как говорится, в руках Господа, и тем, кто ищет состояния недвойственного восприятия, я советовал бы об этом помнить.
Загадка Георгия Гурджиева
1
Писать о Гурджиеве – дело и благодарное, и неблагодарное одновременно. С одной стороны, можно строить разные теории и предположения о том, где он получил знание, которому учил, и по-всякому трактовать его действия и противоречивые поступки. С другой стороны, понять, что же собой представлял Гурджиев, – задача трудная, а может быть, понять мотивы и причины его действий нам просто невозможно. Одним он представляется шарлатаном со способностями, умело дурачившим людей, другим – великим Учителем, у которого, однако, учиться было довольно нелегко. В промежутке между двумя этими полярными мнениями располагается множество вариаций, сочетающих в себе отдельные элементы их обоих.
Воспоминания, написанные учениками Гурджиева, страдают предвзятостью взгляда, как бы их авторы ни стремились писать объективно. Каждый хочет что-то спрятать – причем не обязательно о себе, хотя и о себе тоже, – но о Гурджиеве. То, что авторы воспоминаний не могут принять или понять, то, чего авторы стесняются, покрывается пеленой недосказанности и умолчания.
Яркий пример тому – известная книга Петра Успенского "В поисках чудесного". Считается, что она довольно точно передает учение Гурджиева в том виде, как он подавал его в период работы в России. Возможно, что так оно и есть. Но, отсекая от описания учения методы работы Гурджиева, Успенский убирает важную часть контекста, в котором это учение давалось. Как мы знаем, именно из-за методов Гурджиева, а также отчасти из-за его поведения, Успенский ушел из его Работы. И вот в чем вопрос: возможно ли отделить теоретическое знание, как это пытался сделать Успенский, от практических методов, которые призваны его подтвердить? И вообще нужна ли хоть кому-то, кроме, может быть, умных философов, теория, не подтверждаемая практикой?
В своей книге Успенский тщательно игнорирует методы, посредством которых Гурджиев работал с ним и остальными учениками. Упоминается пара упражнений и более-менее подробно описывается практика самовспоминания. Но реальной работы – причем не только в виде упражнений – было гораздо больше. Что это – нежелание Успенского вспоминать о том, что ему пришлось не по душе, или же своеобразный закон Омерты, обещание молчать о происходившем тогда до самой смерти? Тем более что, работая со своими собственными учениками в Лондоне, Успенский запрещал им разговаривать, здороваться и даже просто обращать внимание на тех, кто по тем или иным причинам ушел из группы. Успенский вообще был склонен к засекречиванию работы, но не факт, что причиной его молчания был негласный уговор или обещание, данное Гурджиеву. Есть серьезные основания полагать, что именно методы Гурджиева, которые он использовал для работы с учениками, и были причиной того, что Успенский разорвал отношения с ним.
Представим себе ситуацию, в которой вы вдохновлены некоторыми идеями и они вам очень нравятся. Вы хотели бы жить ими и как-то использовать их в своей повседневной деятельности. Но потом вы сталкиваетесь с тем, что следования идеям, простого постоянного размышления о них недостаточно с точки зрения того, кто вас им научил. Требуется практика, которая совсем не сочетается с тем, что вы себе представляли, и которая "опускает" вас с небес на землю, да еще и требует каких-то непонятных и несоразмерных с вашей готовностью усилий. Сначала вы терпите и подавляете протест, но потом ваше недовольство становится невыносимым, и вы уходите. Так происходит практически со всеми, кто покидает настоящую Работу – будь то гурджиевский четвертый Путь или Путь суфийский. Они, как известно, до некоторой степени схожи. С Успенским произошла та же самая история, в которой, при всей его интеллектуальной "честности", он так и не сумел себе признаться. И никто из тех, кто уходит, в этом себе не признается. Они находят оправдания, самые разные и порой очевидно нелепые. Успенский, например, говорил своим ученикам, что Гурджиев сошел с ума.
Воспоминания других учеников – если это воспоминания, а не пересказ и трактование гурджиевских идей – тоже содержат оправдания, в которых авторы оправдывают либо себя, либо Учителя. А книги тех, кто писал о Гурджиеве, будучи не знаком с ним лично, вообще ничего не стоят. Он был слишком непонятен даже для тех, кто общался с ним долгие годы, а уж для тех, кто формирует точку зрения с чужих слов, Гурджиев подобен инопланетянину.
2
Когда Гурджиев встречался с претендентами на ученичество – будь то ученики Успенского или люди из Америки, где сформировались группы его последователей, – обычная оценка их состояния звучала так: "Много знания, но мало бытия". С банальной точки зрения эта оценка может быть изложена так: уровень знаний, полученных из книг, не соответствует уровню личного опыта претендента. Но Гурджиев имел в виду нечто иное – тут и степень присутствия человека в самом себе, и способность "делать". Другими словами, он оценивал степень осознанности претендента и развитость его воли. Дело в том, что не всегда знание, полученное человеком из книг, может служить основой для опыта. Есть знание умозрительное, отвлеченное; есть тексты, подлинный смысл которых открывается только при собственном переживании Истины; и есть, наконец, знание ложное в своей основе. Существует множество текстов, авторы которых просто выдумали "эзотерические" истины; книг с таким содержанием и сейчас полным-полно. Люди, вдохновляемые ложным знанием, ищут чудес и хотят найти простые объяснения сложным вещам. Они верят в очевидно фантастические вещи, и их уровень бытия уже определяется готовностью в это верить. Люди, пытающиеся найти костыли для понимания себя и окружающих, – вроде тех, кто почитает астрологию, нумерологию и прочие отрасли "эзотерического знания", каким бы верным оно им ни казалось, – тоже обладают довольно низким уровнем бытия. По крайней мере с точки зрения Гурджиева, да и с точки зрения суфиев тоже.
Знание знанию – рознь. Умы современных искателей заполнены всякой чушью, и во времена Гурджиева дело обстояло точно так же, просто тогда эта чушь была немного другой по содержанию. И чем меньше человек способен отличить явное вранье и глупость от истинно духовных текстов, тем меньше уровень его бытия – и никак иначе. Уровень бытия атеистов, считающих все духовные тексты чушью или, в крайнем случае, прекрасными памятниками культуры, нередко бывает выше, чем у людей, верящих в ложное знание, потому что они несколько более адекватны в своих оценках и действиях – во всяком случае, в отношении обычной мирской жизни. Уровень бытия проявляется в том числе и в адекватности реакций человека по отношению к миру и к людям. Реакция Успенского на методы Гурджиева оказалась адекватной его уровню бытия, а вот то, что он взялся учить других людей гурджиевским идеям, уже не было вполне адекватным. И потому разочарование, постигшее Успенского в конце жизни, стало закономерным ее финалом.
Есть еще один аспект уровня личного бытия – навыки, которыми владеет человек. Причем навыки эти могут быть самого разного свойства. Если плотник, например, является мастером своего дела, знает все его тонкости и секреты, то его уровень бытия уже достаточно высокий. Сам Гурджиев владел множеством навыков, и добрая часть воспоминаний о нем посвящена тому, как он их демонстрировал и применял. Если учесть, что практика осознания, по сути, это тоже навык разделения внимания и управления им, то бытие Гурджиева было очень высоким относительно бытия почти любого человека, которого он встречал. А если учесть, что Гурджиев владел навыками гипноза и еще неизвестно чем, то сила его бытия производила необыкновенное впечатление на окружающих. Первое впечатление всегда производил его взгляд – практически все ученики вспоминают о том, каким он был пронзительным. Глаза Гурджиева упоминаются обязательно – черные и выразительные, пронизывающие насквозь. Для большинства своих учеников Гурджиев выглядел сверхчеловеком, и сейчас уже не важно, казалось им это или так оно и было на самом деле.
Можно верить или не верить во что угодно. Есть люди, отрицающие существование объективной реальности и считающие, что она есть порождение их сознания. Поэтому считать Гурджиева шарлатаном и обманщиком можно – и такой точки зрения придерживалось немало людей при его жизни – да и сейчас их тоже немало. Сверхспособности вообще наводят большинство людей на мысли об обмане, потому что годы атеистической пропаганды и всяческих разоблачений чудес не могли не настроить умы граждан на отрицание и недоверие ко всему, что не укладывается в научное объяснение. Поэтому можно решить, что Гурджиев был сильным гипнотизером, который попросту подчинял себе людей, и только особо выдающимся личностям вроде Успенского удавалось вырваться из-под его пагубного влияния. Между тем из воспоминаний его учеников – написанных уже после смерти их учителя – следует, что пребывание с Гурджиевым не прошло зря и что все они в той или иной степени сумели развить свое бытие. И если уж стремиться к тому, чтобы выразить коротко суть того, чем занимался Гурджиев с людьми, – то можно с полной уверенностью сказать, что он помогал им развить свое бытие.