И все-таки ее личность продолжала притягивать меня как магнит. Наверное, потому, что я слишком сильно влюбилась в нее в Лиллехаммере. Помнила до мельчайших подробностей, как мы в первый раз увиделись на катке. Как Таня Шевченко пропорола Баюл ногу своим коньком на последней перед выступлением тренировке и Оксана глубоко дышала в медпункте, чтобы не кричать от боли. Как страшно ей было выходить на лед и ждать, когда начнется музыка… И как отчаянно она плакала, когда все закончилось.
Приехав на очередной профессиональный чемпионат в декабре 2000-го, я меньше всего ожидала, что уже после первой и очень прилично исполненной технической программы Баюл подойдет в пресс-центре ко мне сама и безо всякой рисовки скажет:
– Так за тренера переживала. Он к бортику вышел просто никакой. Руки ходуном ходят. Ясразу про все забыла. "Что вы делаете, – говорю. – Свои медали мы все уже выиграли. Успокойтесь немедленно. Вы мне живой нужны. И черт с ним – с результатом".
Тренером фигуристки на тот момент уже второй год был Валентин Николаев. Он работал с Баюл еще в любительском спорте, но, как правило, всегда оставался в тени Змиевской. Та продуцировала идеи, Николаев же блистательно воплощал их технически. И именно к нему шли спортсмены, если сами не могли разобраться с проблемами. В том числе и личными.
На высказанное мной удивление столь долгим терпением в отношении Баюл Николаев пожал плечами:
– Понимаете, я отношусь к ней, как ко всем, кто когда-либо у меня катался. Хороший ребенок или плохой – это мой ребенок. Да, иногда с ней масса хлопот. Но разве можно винить одного человека? Ведь во всем, что касается тренировок, у меня нет с Оксаной никаких проблем. Никаких.
– Неужели вы не ужаснулись, увидев Баюл, когда она впервые приехала к вам в Ричмонд?
– Первые четыре месяца совместной работы я внутренне постоянно находился в состоянии повышенной боевой готовности. А в этом году у меня не было ни одной напряженной тренировки. Год назад у Оксаны был слишком большой вес. Но когда я сказал об этом, она очень четко пообещала мне войти в форму. Назвала конкретные сроки. И сдержала слово.
– Она настолько профессионально относится к тренировкам?
– Абсолютно. В Оксане живут два человека. Один продолжает быть ребенком, второй – совершенно взрослый, с мощным умом. Она хорошо разбирается в бизнесе. У нее цепкая память, способность анализировать. В Вашингтоне после технической программы она даже не спросила, почему сама осталась пятой. Задала другой вопрос: "Почему Сюрия Бонали с четырьмя тройными прыжками – только четвертая?" Я не смог ответить. Никто не говорит, что в Вашингтоне Баюл была лучшей. Но, согласитесь, техническая программа предъявляет совершенно определенные требования. Первое место получила Юка Сато. Какое количество тройных она выполнила? Два одинарных? Швейцарка Люсинда Рух – замечательная девочка. Артистичная, с прекрасными вращениями… Вполне заслужила, чтобы быть впереди. Но не в технической программе.
– Олимпийский чемпион Алексей Урманов сказал мне здесь же, что, на его взгляд, профессиональное катание насквозь пронизано ложью.
– Я не очень связан с этой кухней, но все, что происходит, кажется мне в большой степени искусственным. Идет создание интриги, но эта интрига не работает. Потому что на трибунах сидят далеко не глупые люди.
– А вы не задумывались о том, что Баюл приглашают на профессиональные чемпионаты не столько из-за ее катания, сколько потому, что в каждой хорошей компании должна быть своя плохая девчонка?
– Знаете, я мог бы сравнить ее с Деннисом Родманом. Он безумно талантливый баскетболист, необычайно интересная личность. Ведет большую благотворительную деятельность. Помогает многим… У него есть своя радиостанция. А внешне – с ног до головы татуированный мальчиш-плохиш. И она вот такая. К тому же плохой девчонкой ее в большинстве случаев считают люди, которые заправляют в фигурном катании профессиональным бизнесом. И которые терпеть Оксану не могут. Их мнение не является для Баюл критерием. Она никогда не говорила об этом, но я так думаю. Про ложь профессионального бизнеса она знает гораздо лучше, чем Урманов. Ведь внутри она достаточно чистый, добрый, доверчивый и открытый человек. Ну а проблемный характер связан и с жизнью в детстве, и со всем тем, что обрушилось на Оксану в Америке. Мужикам здесь проще. Они, как правило, становятся чемпионами в значительно более позднем возрасте. Соответственно – у них более устойчивая нервная система. Баюл же было всего семнадцать, и никакого представления о жизни. Она ведь всегда была ребенком, который рос среди взрослых. Каталась только среди взрослых. И никогда не ожидала от них предательства. И на каком-то этапе не выдержала его. Года три пила. Выбраться из алкоголизма, тем более женщине, – очень непросто. Проблема не в том, чтобы закодироваться. Большинство людей не выдерживают депрессии, которая неизменно все это сопровождает. Оксана же справилась. Она сделала еще один совершенно колоссальный шаг – порвала со всем прежним окружением. Не считаю, что ее надо захваливать, но поддерживать – да. Она одинока…
* * *
На одной из пресс-конференций еще до начала чемпионата на Баюл насела американская журналистка, требуя от фигуристки рассказа о скандальных подробностях ее жизни.
– Я не хочу говорить об этом, – спокойно сказала Оксана. – Вы достаточно много узнали от меня год назад. Сейчас тема закрыта.
Дождавшись, когда после тренировки Баюл отойдет от Николаева, журналистка прицепилась к тренеру:
– Она действительно катается сейчас с Николаевым?
– Да, – не выказывая удивления, ответил тот.
– Но к чемпионату мира ее готовили вы?
– Да.
– Как долго?
– Около четырех месяцев.
– А как на это смотрел Николаев?
Ответить тренер не успел. За его спиной появилась Баюл с горящими от возмущения глазами:
– Если хотите задать какие-то вопросы, так задайте их мне. Хотите знать, что я делаю с Николаевым? Мы сидим с ним целыми днями на балконе, курим, пьем большими бутылками водку и обсуждаем проблемы прыжков. Но если уж вы считаете себя журналистом, то не надо задавать идиотских вопросов!
– Почему "идиотских"? – искренне удивилась американка.
– Потому что он – Николаев, – последовал убийственно ледяной ответ…
– Как она может относиться к таким людям? – продолжал тренер. – Хорошая или плохая, она прежде всего профессионал. И не прощает дилетантства другим. Замечает, кстати, не только плохое. Была удивлена, например, разговором с вами после первой программы. Тем, что именно вы сказали ей, что она хорошо каталась .
– Я сказала это совершенно искренне. И имела в виду не только прыжки.
– Я не берусь судить, насколько программа Оксаны хороша с художественной точки зрения. Так получилось, что я всегда отвечал лишь за спортивную часть. Остальным занималась Змиевская. Но отношение к этой программе у меня есть свое. Во-первых, ее очень тяжело выкатать. Она рваная. Остановки – и тут же полный ход. Такую программу даже без прыжков доехать тяжело. Когда в первый раз мы ее сделали целиком в конце сентября – минут десять отдышаться не могли. А на соревнованиях Оксана с улыбкой на лед ушла. Во-вторых, катается она не для денег. Ей интересно попробовать на льду что-то новое. И у меня, и у Саши Жулина, который ставил Оксане обе программы, были и раньше интересные идеи. Не было их реализации. Сейчас же Оксана к этому готова.
– Рассказывала, что вы так за нее переживали…
– Это нормальное явление. Мне ведь без разницы, какие соревнования. Переживаешь-то не за результат, а за исполнение. Вообще я понял, что чем больше знаешь фигурное катание, тем тяжелее стоять за бортом. Ведь очень часто тренер видит, что элемента не будет, значительно раньше, чем спортсмен на него пошел. А исправить ничего уже не можешь.
– У Баюл остались спортивные амбиции?
– Конечно. Она же олимпийская чемпионка. А олимпийскими чемпионами не становятся. Ими рождаются. Вспомните, сколько было классных фигуристов, которые не выдерживали Олимпиад. Саша Фадеев, Курт Браунинг. Профессионалы до мозга костей, с прекрасной техникой, уникальными артистическими данными. Выигрывали всё. Кроме олимпийского золота. К Играм девяносто второго года мой же ученик Слава Загороднюк был готов на тысячу процентов! По техническому оснащению начиная с пятнадцати лет был, что называется, впереди планеты всей. А в результате – восьмое место. Ко второй Олимпиаде – в Нагано – был готов не хуже, и снова короткая программа без двух элементов. И пример Оксаны, которая, между нами говоря, имела в Лиллехаммере гораздо больше шансов проиграть, чем выиграть. Вот и все. Высший олимпийский титул – он не для каждого. Но титул этот очень осложняет жизнь…
* * *
Стать чемпионкой мира среди профессионалов Баюл так и не довелось. Баттон, при всей своей гениальности и предприимчивости, оказался плохим бизнесменом. В 2000-м он привлек к проведению чемпионата новых спонсоров. А чуть позже по ряду личных причин решил продать свою компанию "Candid Productions", которая официально занималась организацией многих профессиональных турниров, включая чемпионат в Вашингтоне, партнеру по бизнесу – фирме "SFX".
Кто знает, возможно, именно с этого момента фортуна решила прервать контракт с легендарным экс-фигуристом. У "SFX" дела не заладились, и турнир перешел к "IMG". Пока это происходило, Дик согласился тряхнуть стариной в одном из телевизионных шоу-проектов и сам надел коньки. Выполняя простенький одинарный аксель, не удержался на ногах и упал, ударившись головой об лед. Дальше были два месяца комы. А придя в себя, Баттон узнал о том, что вместе с продажей фирмы лишился возможности проводить чемпионат в Вашингтоне. Попытки решить дело в свою пользу через суд успехом не увенчались. Торговую марку "Профессиональный чемпионат мира" Баттон сохранил. Но право проводить соревнования фигуристов во второй уик-энд декабря на льду вашингтонского MCI Center перешло к другим.
Собственно, новые владельцы совершенно не пытались претендовать на то, чтобы сохранить турниру статус мирового чемпионата. Они и так получили предельно раскрученное с точки зрения популярности и рекламы мероприятие. А с точки зрения чистого бизнеса было гораздо выгоднее позаботиться о пересмотре более глобальных вещей. Например, вопроса о телевизионном показе соревнований (официальное название которых получилось достаточно уклончивым – "Skaters Championships" – "Чемпионат фигуристов") в прямом эфире.
Вряд ли тогда кому приходило в голову, что это будут уже совсем другие соревнования. Из живого, созданного и выпестованного Баттоном существа ушла душа…
Глава 4
Первая русская пара
Для людей, видевших Белоусову и Протопопова на льду в лучшие годы их выступлений, они до сих пор остались легендой. Чем-то совершенно необъяснимым – насколько необъяснимым может быть феномен людей, которые положили жизнь на алтарь фигурного катания, совершенно не считая при этом, что их жизнь – жертва. Даже когда они вместе выходили на лед в преклонном по общечеловеческим меркам возрасте, перешагнув семидесятилетний рубеж, трудно было отделаться от мысли, что они по-прежнему как бы наверстывают те годы, когда еще не встретили друг друга и не имели возможности проводить все свободное время на льду.
Много лет назад одна из западных газет о русской паре писала: "Людмила и Олег – это союз, который был создан на небе и не может быть разделен даже со смертью обоих партнеров".
Несмотря на то что уже на следующий после своей второй олимпийской победы год – в 1969-м – Белоусова и Протопопов проиграли и чемпионат Европы, и чемпионат мира, спрос на них за рубежом был предельно высок. Но заключить контракт с профессиональным шоу и уж тем более уехать на Запад тогда было совершенно невозможно.
Это стало одной из причин, по которой в 1979-м фигуристы решили не возвращаться в Союз после показательных выступлений в Швейцарии. И само сочетание их имен в СССР надолго стало ругательным. Помню разгромную статью, подписанную олимпийским чемпионом Саппоро Алексеем Улановым, в которой тот жестоко унижал бывших партнеров по команде. Из других публикаций почему-то более всего запомнился такой факт: распродав в Питере все что можно, Белоусова и Протопопов ухитрились вывезти в Швейцарию даже старенькую швейную машинку.
Потом у меня появился журналистский интерес. Хотя, может быть, это было самое обыкновенное любопытство: из всего прочитанного о паре следовало, что даже в свои звездные доэмигрантские годы в неизменном коллективе сборной Белоусова и Протопопов столь же неизменно были сами по себе, словно инопланетяне.
– Они были страшными индивидуалистами, – рассказывал мне Алексей Мишин (в конце 60-х Мишин с Тамарой Москвиной непрерывно соперничали с двукратными олимпийскими чемпионами, а в 1969-м обыграли их на чемпионате мира). – Но в то же время постоянно нуждались в свите. У них такая свита была всегда: кто-то носил коньки, кто-то – аппаратуру, кто-то просто говорил комплименты.
В 1995-м на чемпионате Европы в Дортмунде я встретилась с Белоусовой и Протопоповым впервые.
– Ни в коем случае не заводи разговор о том периоде, когда Белоусова и Протопопов решили уехать, – напутствовал меня Артур Вернер в пресс-центре, – и не вспоминай о дрязгах, сопровождавших их отъезд. Иначе беседы не получится: тебе придется в одностороннем порядке выслушивать былые обиды. Постарайся понять, что для этих людей всегда существовало только фигурное катание и ничего больше. Зато о фигурном катании тебе расскажут так, как это не сможет сделать никто.
Совет никак не ущемлял мои интересы. На дворе был 1995 год, и это делало вопрос о месте жительства и гражданстве, мягко говоря, второстепенным.
Мы разговаривали с экс-фигуристами на одном из торжественных приемов, который был организован в рамках чемпионата. Людмила почти ничего не говорила. Просто стояла рядом с мужем, изредка кивая: маленькая, воздушная – сорок с небольшим килограммов веса, в черной вязаной кофточке, с фиолетовым бантиком на светлых, убранных в хвостик волосах. Девочка, паспортный возраст которой на тот момент (почти 60!) с трудом укладывался в голове. На вопрос, как мне обращаться к ней, коротко ответила: "Мила".
Тогда, в Дортмунде, мне показалось, что Протопопова я нечаянно обидела. Он долго рассказывал, что давно не выступает с женой в том графике, в котором приходилось работать, например, в американском шоу "Ice Capades", где было по четыреста спектаклей в год, но что учит прыжки и намерен подготовиться к Олимпиаде… Я автоматически вставила встречный вопрос:
– Среди ветеранов?
Протопопов наградил меня взглядом, каким смотрят на безнадежно дебильного ребенка. А может, мне просто показалось. Во всяком случае, после паузы последовал ответ:
– Вам никогда не приходило в голову, что в Швейцарии практически нет парного катания и, значит, место в команде вакантно? Да и Международный союз конькобежцев пока не придумал правил, ограничивающих возраст спортсменов. Я не говорю, что мы выступим. Но мы готовимся. Максимальная цель всегда дисциплинирует, помогает сохранить свежей психику. К тому же я всегда был склонен считать, что лучше умереть на льду, нежели в клинике для престарелых. Нам не важен результат. Все возможные медали у нас есть – двадцать два килограмма. Лежат дома в коробке. Если нам захочется иметь еще столько же золота, я могу позволить себе пойти в банк и купить его. Но нам это не нужно.
Та встреча оставила у меня сложное впечатление. На протяжении чемпионата Протопопов давал очень четкие оценки тому, как катались участники; говоря о гипотетическом участии в Играх-1998, замечал:
– Мы слишком много знаем о том, как надо готовиться к соревнованиям и как надо выступать. – И тут же подчеркивал: – Мы не можем позволить себе заниматься тренерством. Слишком много сил уходит даже на консультации. А мы хотим кататься сами и тратить свои силы только на себя.
Еще больше меня зацепило другое высказывание некогда великого фигуриста:
– Пару лет назад мы получили предложение выступить в американском шоу, куда приглашают исключительно олимпийских чемпионов разных лет. Предложили десять тысяч долларов за выход. Когда я отказался, сумму тут же увеличили вдвое, посетовав, что остальные русские катаются за такие деньги с большим удовольствием. Я же ответил, что русские согласились бы кататься и за 500 долларов. Но мы, увы, не русские.
На мой вопрос:
– Вы действительно так считаете? – Протопопов ответил:
– Я просто знаю себе цену.
Еще одним воспоминанием о той встрече в моем блокноте осталась выдержка из чужой статьи:
Всю жизнь Людмила и Олег были сообщающимися сосудами, где один черпает все необходимое у другого, дополняя его чем-то своим. Поэтому делиться с посторонними, будь то ученики или коллеги по работе, им попросту нечем: все уходит на себя, для восстановления истраченного и создания нового. От этого – конфликты с товарищами по сборной или балету на льду, в которых они видели не более чем пришельцев в принадлежащем им, и только им, микрокосмосе парного фигурного катания…