Мы перебирали разные имена, но не могли прийти к какому-то единому решению. И именно в это время, а прошло уже дней десять, может быть, даже две недели, к нам подошла мама. Хочу заметить, что родители до этой минуты в обсуждение не вмешивались. Так вот, к нам подошла мама и говорит:
- Не хотели бы вы назвать сына Леонидом? В память о нашем старшем сыне, о твоем брате.
Нам с Борисом это имя очень понравилось. Самое удивительное, что до этого оно не приходило нам в голову. Мы поехали в ЗАГС и записали нашего сына Леонидом.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ. Детство Лёни и его школьные годы
После рождения Лёни я не работала, но продолжала учиться. Академический отпуск брать не стала, по воскресеньям уходила на учебу и возвращалась только вечером. Всё это время с маленьким Лёней сидела мама, реже папа, иногда и у Бориса было свободное время. Лёня спал всегда хорошо, за исключением разве что самых первых дней. Месяцев в шесть он заболел. Была зима, и у него поднялась очень высокая температура. Этот момент я отчётливо помню. Во время болезни он почти не спал. Не спала и я. Не помню, сколько ночей это продолжалось. Я носила его на руках, пыталась успокоить, а он клал головку мне на плечо и так засыпал. У нас была родственница, детский врач, тётя Ида - Ида Яковлевна Фридман. Она приезжала к нам каждый день и делала маленькому Лёне уколы. Это продолжалось в течение недели. Благодаря ей наш Лёня быстро выздоровел.
После окончания института, в 1961 году, я начала искать работу. Лёне на тот момент было два годика, было решено, что в детский садик мы отдадим его в три, а пока с ним посидит мама. Тем более, что она совсем не была против. В этом же 61-м году я устроилась работать в интернат воспитателем.
В 1965-м Борис закончил институт и получил диплом. Однако при его устройстве на работу случилась неприятная история. Однокурсника Бориса, его хорошего товарища, приняли на работу в СКБ АНН, а Бориса нет, несмотря на то, что они вместе учились, и у них была одна специальность. Когда папа об этом узнал, он был страшно возмущён. Папа пошёл на приём к заместителю министра нефтяной промышленности. Фамилия его была, кажется, Кабанов. Этот самый заместитель министра папу принял и сказал, что, с точки зрения Ждановского райкома партии, в этом СКБ слишком много евреев и возникают "определенные трудности" с распределением. Тем не менее, Кабанов позвонил директору СКБ АНН, и через неделю Борис начал работать. Папа был ярым противником антисемитизма. В 50-е он, например, очень тяжело переживал разбирательства, связанные с антифашистским комитетом, делом врачей, космополитизмом. Переживал, но никогда не позволял себе обсуждать с кем-либо эти вопросы, не хотел никому причинять зла.
Возвращаясь к 1961 году, конечно, нельзя не упомянуть, что в тот год впервые в космос полетел человек - Юрий Гагарин. Я хорошо помню день, когда встречали первого космонавта планеты. Я гуляла с маленьким Лёней, он сидел в коляске. Гуляла по той самой аллее, по которой позднее он будет гулять вместе с моим отцом, своим дедом. На улице было много людей. Все находились в приподнятом настроении, держали транспаранты и размахивали флажками. Потом все стали кричать "ура!" - это показалась вереница машин с Юрием Гагариным. Этот апрельский день впечатался в мою память.
В интернате я проработала почти восемь месяцев, потом там началась какая-то странная реорганизация, и Боря мне сказал, чтобы я уходила. Он как-то очень настоятельно говорил об этом, и я послушалась. Всё лето очень старательно искала работу и устроилась, наконец, в школу. В это время мы всё ещё жили с родителями.
Когда Лёне исполнилось три года, он пошёл в садик. И сразу же начал болеть. Самая неприятная болезнь - это, конечно, ангина. И, как я понимаю, мы тогда так и не смогли её до конца побороть, поэтому и сейчас она то и дело даёт о себе знать.
Лёня как-то даже упрекнул нас, что мы отдали его в детский сад, а не оставили дома. Я ему объяснила, что сейчас другая жизнь, а тогда мы просто не могли не работать. Надо было жить на что-то, другого выхода не было. Единственное, что было хорошо - садик находился прямо в нашем доме.
В 63-м году мы с Борей переехали в кооперативную квартиру на улице Новаторов, которую нам купил папа, но взять с собой маленького Лёню не решились. Мы прекрасно понимали, что не сможем уделять сыну столько внимания, сколько нужно. Было решено оставить Лёню на попечении бабушки и дедушки. Всю рабочую неделю он был у них, а на выходные мы забирали его к себе.
Леонид Невзлин
Дед прилично зарабатывал, и его заработка хватало на всю семью: офицер, полковник и заведующий лабораторией. В сумме это были очень приличные деньги, не сравнимые с тем, что мама и папа тогда получали. Позднее, когда я уже работал, я часто вспоминал это время, время с дедом, сравнивал, пытался взглянуть на себя со стороны и понимал, что мне не надо даже анализировать. Бывает простое генетическое сложение нескольких людей. И в первую очередь - это дед, это его гены. Это от него. Это было понятно.
Наша с Борисом жизнь, и моя жизнь в частности, - это жизнь, наполненная работой. Многие знают, что работа в школе - это один сплошной энтузиазм и копеечная зарплата, поэтому я вынуждена была набирать часы, чтобы в итоге хоть что-то получать. Помимо этих набранных часов, я ещё давала частные уроки, ведь всё время нужны были деньги. Мы не бедствовали, но и лишнего себе не позволяли. Жили очень скромно. Пожалуй, как все советские люди в то время. Может быть, я повторюсь, но хочется подчеркнуть - мы жили как все советские люди. Например, пылесос мы купили, как только въехали в нашу кооперативную квартиру, и он у нас очень долго проработал, а вот стиральную машину приобрели только в конце 90-х. До этого бельё отдавали в прачечную, как многие москвичи. Это тем более было удобно, потому что прачечная находилась недалеко от дома.
Из "излишеств" можно разве что вспомнить такую традицию. Мы с друзьями в молодости каждый месяц откладывали небольшую сумму, примерно 10 рублей. Затем сбрасывались и шли в наш любимый ресторан "Центральный" на улице Горького. Занимали целый кабинет и очень приятно проводили время. У нас была устоявшаяся компания - три пары, то есть шесть человек. Маленький Лёня оставался в это время с моей мамой.
Леня вообще был спокойным мальчиком. Его не приходилось укачивать или уговаривать пойти спать. В девять часов вечера он уже лежал в кроватке. Мы говорили ему "спокойной ночи" и уходили, а он засыпал.
Лёню никогда не укладывали спать. Не укладывали в том смысле, что не укачивали и не уговаривали. В девять часов вечера он ложился, а мы уходили в другую комнату или на кухню, где общались и с Марком Исааковичем, и с Евгенией Семеновной, и с нашими прекрасными соседями - Алексеем Павловичем и Елизаветой Николаевной Щербаковыми.
Леонид Невзлин
Мне часто и совсем разные люди говорили, что я родился взрослым. Я сразу был взрослым и серьёзным. Взрослым и серьёзным мальчиком. Если откровенно, то я даже не помню себя ребёнком. Вот сейчас, став уже взрослым, мне гораздо легче сочетать своё физическое состояние и своё состояние эмоциональное, своё понимание окружающего мира. Одно соответствует другому. А тогда это не было соответствием.
Вот многие рассказывают, что научили своих детей читать в пять лет, в четыре года или даже в три. У нас в семье ничего такого не было. Лёня, как и многие дети, пошёл ровно в год, в это же время заговорил, причём не отдельными словами, а сразу фразами. Читать же он начал не рано, хотя тяга к книгам была. Он садился, перелистывал книги, разглядывал картинки, если они там были. Из газет и журналов обрывал буквы и называл их, это такая буква, это такая. До школы он уже мог читать, но пристрастился к чтению позже.
Когда Лёне пришло время идти в первый класс, мы с Борисом решили, что пора его забрать домой. Это был 1966 год. В сентябре Лёне должно было исполниться семь лет. Я работала тогда в школе, которая находилась у метро "Новые Черёмушки". Мне казалось, что будет правильно, если в первый класс он пойдет в мою школу. Я буду знать, что он рядом, и мне будет спокойно. Правда, ехать надо было на автобусе, с пересадкой. Это, конечно, было не очень просто, но, как говорится, сказано - сделано. И началось. Каждое утро я его будила, одевала, собирала портфель, собиралась сама, и мы ехали в школу. Там мы расставались - я шла на свои уроки, а он - в свой первый класс. Так продолжалось весь учебный год. В конце концов мне пришлось сделать неутешительный вывод, что эксперимент не удался. Получалось так, что после уроков Лёня оставался в группе продлённого дня, дожидался меня, и только после того, как я заканчивала работу, мы уезжали домой. Нашему маленькому первокласснику было тяжело. Этого я, конечно, не учла.
Был ещё и второй аспект. Я поняла на всю жизнь, что никогда нельзя работать в школе, где учится твой ребёнок. Никогда! Видимо, такова человеческая психология. Учителя знали, что мой сын учится в первом классе этой же школы, и каждый день, буквально каждый час, приходили ко мне с претензиями. То Лёня с кем-то переговаривался, то он был невнимательным, то он вертелся, то уронил карандаши. Я не знала, куда спрятаться от его учительницы. Как только она меня видела, она обязательно подходила ко мне и начинала на него жаловаться. Я сама педагог, много лет учила, была классным руководителем, очень хорошо знаю детей и очень хорошо знаю своего сына. Лёня всегда был очень спокойным, прилежным и хорошим школьником.
Одним словом, после первого класса мы его перевели в школу номер 611, которая находилась в десяти минутах ходьбы от нашего дома на улице Новаторов. Это, вероятно, была не самая лучшая школа, но, тем не менее, Лёня в ней проучился до девятого класса.
Сначала это было организовано так. Лёня учится, в школе же, на продлёнке делает уроки, обедает, затем за ним приезжает моя мама, забирает его домой и сидит с ним до моего возвращения. Я приходила с работы раньше Бориса, кроме того, он тогда довольно много времени проводил в командировках. В первые годы Лёню из школы встречала бабушка, а потом всё, что нужно, он делал уже сам, вполне самостоятельно.
Леонид Невзлин
Я до школы, лет с четырёх, жил с бабушкой и дедом. Когда пришло время идти в первый класс, родители меня забрали. Из школы меня приводила домой бабушка, она приезжала специально и была со мной, пока не возвращалась мама. Только бабушка не всегда могла приехать и дождаться маму, поэтому иногда я оставался один.
С класса третьего или четвертого я уже помню себя одного. Своё одиночество. Этого одиночества было много. Никакого чувства, что меня бросили, у меня не было. Это была та самая определенность, когда ребенок понимает - так, значит, так. Одна из тех самых моделей, которая воспринимается как нечто естественное. Ребенок же не знает другого, а сравнивать можно только постфактум.
Бабушка приехала, покормила, уехала. Я остался. Позанимался. Сделал уроки, пошёл гулять, пообщался с ребятами, вернулся, посмотрел телевизор. Как все. Только вот с некоторыми ограничениями. Потому что один.
И естественно, во мне это выработало привычку какую-то часть дня проводить одному. Мне желательно, чтобы каждый день у меня было своё собственное пространство. Хотя бы немного. И конечно же, я прекрасно понимаю, что это - наследие того одиночества.
Несмотря на моё одиночество, я маму очень любил и очень скучал. И очень ждал. Потом мама и папа приходили. Приходили уставшие, но радостные и весёлые.
А сейчас я скажу вещь, которая, я надеюсь, будет понятна. Мамы всё равно не было. Почему? Потому что ей надо было проверять тетрадки, надо было готовить подробный план завтрашних занятий.
Я абсолютно не имею к маме претензий. Прекрасно понимаю, что у неё была такая работа, много рабочих часов, потому что надо было зарабатывать. Но если бы даже не надо было зарабатывать, она всё равно бы "пахала". Одним словом, она трудоголик. Это то, что есть и во мне. Я ведь не сразу осознал, что в моём отношении к работе я очень и очень похож на маму. Работа отнимала и отнимает у меня много времени, которое всё же необходимо как-то более справедливо, наверное, распределять. Я имею в виду, между родителями и детьми. Конечно, я говорил с родителями на эту тему, говорил, чтобы снять все те вопросы, которые могли возникнуть. Наверное, многие знают, как у некоторых это бывает. Вот, мол, мои родители делали так-то и так-то, говорили то-то и то-то и таким вот образом заложили во мне комплексы, поэтому сейчас я вот такой, потому что они меня так воспитали. Со мной, мне кажется, всё совершенно иначе. Во-первых, у меня с родителями были совсем иные отношения, во-вторых, я понимаю, в чём настоящая проблема, и поэтому никаких комплексов у меня нет. Одним словом, проанализировав ситуацию и оценив меру моей ответственности и степень занятости, я решил, что мне просто необходимо делегировать больше времени семье и детям. Обязательно! Потому что в некотором смысле однажды уже было поздно. Во втором браке, когда я много работал. Я это особенно почувствовал, когда стал работать с Ходорковским. Не было такого, чтобы шёл домой по окончании рабочего дня. Я уходил с работы только когда знал - я сделал всё, что было в моих силах. Ну, или когда уж совсем падал с ног. Или если на дворе уже глубокая ночь. Так продолжалось в течение многих лет. И это, конечно, мамино. Что тут скажешь, генетика. Папа тоже ярко выраженный трудоголик и очень ответственный человек.
Я уезжала из дома без двадцати или без пятнадцати минут восемь, а возвращалась примерно к пяти часам дня. И разве можно сказать, что я по-настоящему отдыхала? Нет, конечно. Работа учительницы такова, что она продолжается и дома: надо проверить тетради, подготовить план завтрашней работы, подготовиться к новым занятиям.
Борис приходил домой после меня, часов в семь. Мы оба, конечно, уставали, но было бы несправедливо с моей стороны сказать, что Боря не помогал мне по дому. Помогал! И делал это с удовольствием. Он и пылесосил, и убирал, и мыл посуду. Дело в том, что суббота для Бориса была выходным днём. В то время как я работала, а Лёня был в школе, Боря занимался домашними делами.
И Лёня уже в свои одиннадцать-двенадцать лет был нашим помощником. Он помогал во всём: и убрать в квартире, и помыть посуду, и сложить вещи, а к четырнадцати годам стал настоящим моим советчиком. Вот мы, к примеру, решили купить стенку для книг, или диван поменять, или что-то новое приобрести для ванной комнаты - я обязательно советовалась с Лёней. Мы вместе ходили по магазинам. Борис ведь чаще всего отсутствовал - был или на работе, или в командировках.
Боря действительно много времени проводил в командировках - такая у него была работа. Он уезжал по нескольку раз в течение года на две-три недели, мог уехать и на месяц. Признаюсь, я была этим не очень довольна. Ведь мы оставались с Лёней вдвоём. В такие периоды я за Бориса беспокоилась. Просто мне хотелось, чтобы мой муж был рядом.
Самое главное, что в эти дни Лёня мне очень помогал. Так мы вместе поменяли стулья в нашей квартире, купили цветной телевизор "Рубин". У нас была большая бутылка из-под шампанского, куда мы собирали деньги на все эти покупки. Самое интересное, что Лёня ничего для себя не просил. Он понимал, что нам нелегко. Мы, конечно, покупали ему все самые необходимые вещи: брюки, рубашки, костюмы. Помню, как купили ему костюм на выпускной вечер.
Впрочем, однажды он попросил у нас денег. Мой папа, Марк Исаакович, в своё время окончил курсы английского языка и немного говорил по-английски. Он был глубоко убеждён, что знание иностранного языка Лёне просто необходимо. Этот язык, говорил папа, ему пригодится. И папа решил нанять учителя английского языка. Что и сделал. Он сам платил за уроки. Те занятия больше напоминали забавную детскую игру, а не фундаментальные занятия. Тем не менее, именно эти уроки и возникшая тогда любовь к английскому привели к тому, что Лёня, можно сказать, всю жизнь занимается языком. Он учил английский в школе, до седьмого класса занимался с репетитором, а потом сказал нам:
- Дайте мне денег, пожалуйста, я хочу пойти на курсы английского языка.
У него тогда уже была достаточно хорошая база. Денег мы ему, конечно же, дали. Он записался на эти курсы и, так как он знал язык лучше всех ребят, то он окончил их за полтора года вместо положенных двух. Я считаю, что у него очень хороший уровень. Лёня может со мной не согласиться, но я уверена, что в освоении английского языка ему очень многое дали именно эти курсы.
Так что начало, положенное папой, дало результаты. У них с Лёней были, конечно, свои особые отношения: их интеллектуальные беседы, их разговоры. Папа каждую свободную минуту старался быть рядом с внуком, и это оставило очень большой след в жизни Лёни.
Борис Невзлин
У маленького нашего Лёни были очень теплые и нежные отношения с бабушкой. А с Марком Исааковичем, с любимым дедом, были другие -интеллектуальные. Марк Исаакович общался с четырёх-пятилетним Лёней как со взрослым и разговаривал с ним на всевозможные темы: и про фотографию, и про книги, и про другие увлечения, которые могут быть у человека. Лёня его всегда внимательно слушал.
Я очень хорошо помню, как папа ходил гулять с Лёней, когда тот был ещё маленьким. Обычно это происходило в выходные. Папа в эти дни не работал, он очень любил эти прогулки. Гулять с дедом любил и Лёня. Это для них обоих был целый ритуал, который неукоснительно соблюдался. У нас на Ленинском проспекте была такая широкая аллея, заросшая с обеих сторон деревьями и кустарниками. Вот по этой аллее они и гуляли. Это была довольно забавная картинка. Неторопливо, заложив руки за спину, вышагивал папа. Рядом, пытаясь не отставать, но тоже заложив руки за спину, шёл Лёня. Помню, как все прохожие с улыбкой на них оглядывались, а они ни на кого не обращали внимания. Гуляли и разговаривали.
Леонид Невзлин
Мы гуляли и разговаривали. Разговаривали обо всём. Я задавал вопросы, которые меня тогда интересовали, и получал вполне понятные ответы. Наши прогулки имели и функциональное значение - мы обязательно посещали несколько магазинов. И в первую очередь - магазин "Кинолюбитель". Затем на пути следования были книжные магазины. Мы заходили туда непременно. "А вдруг там появилось что-то новенькое", - говорил дед. Дальше был магазин, который тогда поражал моё воображение. По-моему, он назывался "Олень", туда охотники сдавали всевозможную дичь - рябчиков, фазанов, мясо лося. Для меня эти впечатления были таким потрясением, таким неожиданным открытием, что стали даже причиной моего интереса к зоологии. А интерес к зоологии, в свою очередь, породил интерес к книгам.