– Не жадничайте, не жадничайте! Лишняя встреча ничего не даст, а вот агента может погубить. Нам же не лишняя встреча важна, а сам агент. Он должен жить и работать как можно дольше – это и только это важно!
Организовать неуязвимую связь невозможно, какие бы ухищрения ни применялись, – так считают многие крупные профессионалы.
Хотя сейчас в нашей "тяжелой" стране, в пору послеперестроечной и прочей неразберихи, разведчикам работать, конечно, много легче, чем, скажем, десять лет назад (во всех странах наоборот), да и на вооружении у специалистов имеются уже не только радио и телефон, а и космос, и новейшие компьютерные системы, и лазеры, и т. д. – но на этой безличной связи не удержаться ни одному серьезному разведчику – обязательно нужна личная связь, личные контакты. Без них не обойтись никак: то деньги надо передать, то документы, то аппаратуру, то еще что-нибудь, но важнее всего этого – посмотреть на агента "живьем", лично, понять, чем он дышит, не перевербован ли, не дает ли дезинформацию, держит ли себя в руках и не трясется ль овечьим хвостом при виде первого полицейского – этим и другим вещам большое значение придают все разведслужбы мира. Любого агента надо регулярно проверять. Но никакая проверка не даст точных результатов без личного контакта. Это первое. И второе – агента надо постоянно поддерживать морально, снимать с него стрессы, всю лишнюю нагрузку, для этого существует целая наука, да и сам агент нуждается в личном контакте – ему обязательно нужен собеседник, которому можно выложить все, довериться, высказаться, облегчить душу, успокоиться – таким способом он перекладывает на своего собеседника часть психического груза и чувствует себя лучше.
Интересна одна деталь, которая не отражена нигде, ни в какой литературе, даже специальной – между агентом и его "ведущим" – оперативным сотрудником разведслужбы почти всегда складываются отношения, которые можно назвать уникальными, – и они действительно уникальные: агент привыкает к оперативному сотруднику, как к брату, уже не мыслит жизни без него, привязывается настолько, что расставание приводит к душевной травме, к болезни – это особые отношения. Они близки к родственным. Только у родственников, живущих в одной семье, могут быть такие теплые, очень доверительные, очень тесные отношения. Поэтому если у нашего работника в каком-нибудь посольстве заканчивалась командировка (а все, кто работает за границей, находятся в командировке, только длительной), мы вынуждены были посылать его в эту страну с короткими визитами (если, конечно, там оставался ценный агент), и посылать регулярно, чтобы связь не оборвалась, чтобы агент не был загублен (передавать его другому оперативнику – штука деликатная и не всегда выполнимая).
Кстати, лучше всего связь поддерживать через третьи страны – этот вариант довольно неуязвимый и безопасный. И вербовать агентов тоже через третьи страны – в таких случаях противник просто не успевает проследить за вербовкой, и завербованного человека ему бывает очень трудно вычислить.
Можно, конечно, агента вызывать и в СССР – деньги на это всегда имелись, – но для большинства агентов, являющихся государственными чиновниками, поездка в СССР всегда была очень нежелательной, не говоря уже о простых людях – эти вообще попадали в "черные списки".
Поэтому часто мы поступали так: чиновник, работающий, допустим, в Штатах и являющийся нашим агентом, отбывал на пару недель в отпуск в какое-нибудь благословенное место – на юг Франции или в Восточную Африку, устраивался там в отеле, обозначался, так сказать, официально, отдыхал, загорал, купался в море и ловил рыбу, а потом на два-три дня уезжал знакомиться с историческими достопримечательностями – мы же на это время его просто перебрасывали в Болгарию либо в Москву – в паспорте обычно не оставалось никаких отметок, к таким переброскам готовились особенно тщательно, – в Софии или в Москве агент попадал в близкую спокойную среду, оказывался среди людей, которым верил, к которым был привязан…
Иногда мы доставляли агентов в Москву, чтобы выправить, привести в нормальное состояние, снять психическую нагрузку, подлечить, но в основном – обучить новым шифрам, новой тайнописи, новым условиям связи.
У нас есть такое понятие – пожалуй, оно существует только у разведчиков – условия связи. Что это такое? Позвольте, объясню.
Наш оперативный работник, находящийся за границей, – вполне легальный, являющийся штатным сотрудником посольства, – может угодить под колпак, т. е. под постоянное наблюдение местных спецслужб. В самом этот факте ничего провального, конечно же, нет, но, угодив под колпак, он должен полностью обезопасить агента, не дать раскрыть его.
В таких случаях из связи с агентом исключается практически все, что может быть засечено: радио, письма, телефонные звонки, передача через компьютер, – словом, все! Минимально уязвимая связь, по общему мнению специалистов, остается одна – старинная, времен царя Алексея, но все же пока самая надежная – тайники. В каждом конкретном случае эту связь надо разрабатывать и обучать ей агента. Эта связь выручала нас не единожды. Даже в тех случаях, когда и оперативный работник, и сам агент находились под колпаком.
Технологию передачи сведений через тайник, естественно, надо разрабатывать специально. И заучивать все до запятых – и нашему агенту, и оперативному сотруднику.
Вариантов передачи через тайник может быть великое множество – сотни тысяч, этого пока не подсчитал никто.
Ну, например, один из вариантов, с агентом Н.
"Условие связи" в случае накрытия колпаком с агентом Н. было оговорено следующим образом: день встречи – первый понедельник каждого месяца, для первой встречи использовать тайник А, находящийся в определенном месте, в парке таком-то, за старым деревом, притиснутым к забору. Самим тайником выбрано трухлявое дупло в утолщении ствола – тайник этот небольшой, способен вместить в себя лишь сигаретную пачку. Но и этой старой, измятой пачки, на которую не польстится ни один бродяга, вполне достаточно для передачи – в нее входит восемь микропленок, – пачка, таким образом, становится контейнером, передаточным устройством.
Оперативный работник знает – договоренность об этом есть, – что в обусловленный понедельник, через полчаса после того, как зажгутся фонари – время "между волком и собакой", – в дупле-тайнике агент оставит для него "контейнер" с грузом.
После этого агент должен будет сесть в автобус определенного маршрута, проехать четыре остановки, выйти и на столбе, к которому прибит указатель с названием остановки, на уровне бедра провести черту – на уровне бедра это всегда можно сделать незаметно.
Время должно быть рассчитано очень точно. Допустим, в 18:15 стемнело, зажглись фонари, через полчаса, в 18:45, была заложена передача, в 19:00 на автобусной остановке был оставлен условный знак, в 19:15 мимо автобусной остановки проехал оперативный работник (либо агент, это зависит от того, кто передает материал, а кто принимает) и, убедившись, что метка оставлена, продолжил движение, забрал груз и отправился дальше.
В определенном месте он должен оставить знак "Груз взят!", а агент – убедиться, что посылка дошла до адресата.
Повторение одной и той же схемы не годится, "условий связи" должно быть несколько. В следующий "явочный" понедельник тайник будет уже находиться в другом месте, это будет тайник Б или В, и вся методика передачи будет уже совершенно иной.
Вариантов, повторяю, может быть великое множество, никто не считал, сколько их, – и агент, и наш работник обязаны знать все варианты, как радист знает азбуку Морзе. Ошибаться нельзя.
Для "условий связи" можно использовать что угодно – практически все, от калькулятора до авторучки.
Допустим, наш работник проезжает на машине в полукилометре от квартиры агента и, достав из кармана калькулятор со спецустройством, нажимает на кнопку с цифрой 5. В доме агента срабатывает приемник, засекает сигнал. Это означает, что через пять дней должна состояться встреча.
На Западе – в отличие от Африки – полно разных кафе, бистро, пивных шалманчиков, дешевых студенческих ресторанов, где можно назначить встречу. Разведчики в основном так и поступают – встречаются в кафе или в бистро – причем встречаться в этих заведениях можно всю жизнь и ни разу не повториться. В крупном городе всегда есть возможность передать материалы так, что никто никогда ничего не заметит.
Это можно – и нужно – делать мгновенно. От слежки отрываться необязательно. Достаточно по ходу движения – на пешей прогулке, допустим, – завернуть за угол дома и нырнуть в первый подъезд. Из подъезда в этот момент будет выходить агент. Из руки в руку перекочует маленький комочек бумаги – и все! Засечь такой контакт и саму передачу невозможно.
Но разрабатывать встречу надо с точностью до двух-трех секунд.
Мне случалось незаметно передавать не только клочок бумаги, смятый в потной руке, – доводилось передавать целые мешки. С деньгами. Технология таких передач несложная, но выверять ее надо также до секунд, может быть, даже еще точнее.
Где-нибудь вечером я собирался на дальнюю добычливую рыбалку, в два часа ночи выезжал из дома, перед рассветом, в вязкой темноте, когда ничего не видно, – это примерно четыре часа утра, я нагонял на шоссе машину, идущую со скоростью шестьдесят километров в час. Моя же скорость была в полтора раза выше – девяносто километров, и на определенном, заранее рассчитанном участке, скрытом от глаз со всех сторон, происходило соприкосновение. Длилось оно не более двух секунд. Из машины в машину, из окна в окно перебрасывался мешок, я нажимал на педаль газа, уходил по безлюдной трассе дальше, на развилку, там сворачивал влево, агент же сворачивал вправо.
Засечь такую передачу также практически невозможно.
Но при этом очень важно знать, как работает местная контрразведка, систему слежки спецслужб, особенности города и его окрестностей, ближних и дальних, знать дороги и дома, все кафе и рестораны, проходные дворы и дыры в заборах, – знать все! Хотя в Африке кафе и бистро – не то, что в Европе, в Африке кафе и рестораны отпадают: на дружескую встречу белого и черного здесь обязательно обратят внимание.
Для таких случаев существует система посредников. Она довольно распространенная. Посредник нужен обязательно. В частности, когда агент занимает высокое государственное положение, является, скажем, депутатом парламента либо министром.
Почти всегда возникает естественный вопрос: почему министр соглашается работать на иностранную разведку? Ему что, не хватает жалования на кофе и бутерброды?
Ну, во-первых, чужая душа – потемки, что верно было когда-то подмечено… Так было всегда. Во-вторых, обязательно находятся люди – такие люди тоже были всегда, в любом обществе, при любом строе, они и будут всегда, порядочные люди уйдут, а они останутся, это особая категория человечества, – которые не выбирают способов заработка: что угодно, как угодно и где угодно, лишь бы заработать деньги… У нас был случай, когда одного нашего дипломата прямо на улице перехватил государственный чиновник (для нас оставшийся почти нераскрытым), сунул в руки пачку шифрограмм и прошептал горячечно: "Все шифрограммы – подлинные!", добавил, что завтра будет ждать дипломата на этом же месте в пять часов вечера. В посольстве мы проверили шифрограммы – все до единой оказались подлинными.
На следующий день он передал нам еще одну пачку шифрограмм. Тоже подлинные! О более ценном агенте мы и мечтать не могли! Но агент проработал на нас ровно два месяца, получил сто с лишним тысяч долларов и исчез.
Больше мы его никогда не видели. И не нашли, хотя искать, честно говоря, пытались: очень уже интересно было, что это за человек?
Агентов, которые соглашаются добровольно работать с нами, приходят с той стороны, мы называем "заявителями", наших же, добровольно работающих на вражескую разведку, зовем "инициативниками" – они сами, по доброй воле, проявили инициативу…
В-третьих, – да, всегда находятся люди, которые работают за "идею", их мало, но они есть. И раньше были: кто-то слепо верил в коммунизм и считал нас единственной страной, способной построить "светлое будущее человечества" (работать с коммунистами нам было запрещено, но тем не менее мы работали, встречались с ними, получали сведения, передавали деньги и т. д.), кто-то ненавидел собственное правительство, считал его пустым, ни на что не способным и желал свернуть во что бы то ни стало шею, кто-то хотел сам подняться наверх, занять государственный пост, кто-то мстил – в общем, у каждого из "добровольцев" находилась веская причина. Работали они очень добросовестно и качественно.
Но вернемся к бывшему генералу Полякову. У него осталось два сына. Это были очень хорошие ребята, не в пример отцу. Одного из них я знал лично.
Один сын работал в МИДе, второй в военной разведке – ГРУ. Отец изломал им жизнь, даже более – уничтожил одного из сыновей. Тот покончил с собой. Где сейчас находится второй, я не знаю".
Когда я прочитал книгу Леонида Владимировича "Рука Москвы", имевшую подзаголовок "Записки начальника советской разведки", я понял, что никакие литзаписчики типа меня и наскоро сформированной мною команды Шебаршину не были нужны, он сам прекрасно владел пером.
Слог его был лишен литературных рассусоливаний, которые, подобно белым ниткам на темном костюме, очень часто неряшливо вылезают и режут глаз, изложение – точное, четкое, интеллигентное, так может писать образованный, наделенный даром и вкусом человек.
А уж когда я прочитал "шебаршизмы" – короткие высказывания (философские, психологические, бытовые, политические и прочие), то вообще влюбился в творчество Шебаршина – так умеет писать редко кто из нас, по пальцам этих людей пересчитать можно…
Интересную историю насчет Полякова рассказал ветеран разведки Виктор Иванович Черкашин, который работал в Индии в ту же пору, что и Шебаршин, и, естественно, знал генерала, предавшего свою страну.
Поляков работал в Нью-Йорке, когда у него заболел сын – один из трех. Сына нужно было срочно госпитализировать, но чтобы положить его в больницу, требовалось разрешение Москвы.
Естественно, Поляков отправил в Москву шифровку, но Москва – кто-то из чиновников, естественно, а не конкретно вся Москва, и не все ГРУ, – ответила отказом. Дескать, давайте-ка своего сына на самолет и сюда, в столицу Советского Союза. А тут мы, мол, разберемся.
Сына до Москвы Поляков не довез, тот уже был нетранспортабельным, самому же, помимо воли чиновников, на свои деньги лечить сына у Полякова не хватило решимости, да и денег этих не было, и сын умер.
И тут, судя по всему, генерала охватила жажда мести – он не смог сдержаться и добровольно пришел к американцам, начал работать на них. Добровольно. Черкашин говорит, что денег он не брал, брал только подарки.
Вот так обстоятельства (и люди, естественно, имеющие конкретные имена и фамилии) иногда загоняют человека в угол, из которого он бывает не в состоянии выбраться. Одни стреляются, другие замыкаются в себе, третьи прощают обиду, четвертые с головой погружаются в работу и забывают обо всем, пятые предают Родину.
Поляков выбрал "пятый угол". Таких, к слову, меньше всего.
В Индии Шебаршин пристрастился к теннису, научился очень неплохо играть – обладал хорошим ударом, умел неплохо подавать и поражать противника кручеными мячами, теннис вошел в его жизнь, как и книги, до самой старости, до той поры, пока не начало отказывать сердце, а одышка так плотно брала за горло, что перед глазами начинали суетливо метаться неприятные красные блохи.
Обстановка в Индии тем временем оставляла желать лучшего: Индира Ганди, прочно державшая власть в руках, неожиданно сделала несколько ошибок и упустила ее, хотя сама Ганди не раз говорила на разных совещаниях – перефразируя Черчилля, надо полагать, – что у Индии нет друзей или врагов, все это величины непостояннае, постоянными могут быть только национальные интересы. И не более.
Советский Союз старался во всем поддерживать Индиру Ганди, иногда даже слепо, прогнозы, не самые утешительные, которые иногда исходили из резидентуры в Дели, в Центре игнорировались, было такое впечатление, что их просто-напросто бросали в мусорную корзину.
Тем временем в Дели вспыхнул большой политический скандал: один из судей на целых шесть лет лишил Индиру Ганди права избираться в парламент, предыдущее ее избрание признал недействительным. Многомиллионный Дели захлестнули огромные митинги. Национальный конгресс – партия, которой руководила Ганди, – старался защитить своего лидера, но это не всегда получалось у него так, как надо.
В конце концов Индира Ганди ввела в стране чрезвычайное положение. А что такое чрезвычайное положение в условиях ожесточенной политической борьбы? Это строгая цензура, запрет газет, критикующих правительство и его политику, арест наиболее приметных оппозиционеров.
Введение чрезвычайного положения было, конечно же, ошибкой: народ не прощает жестокого обращения с ним. Люди долго помнят и унижения, и боль, и обычную слепоту, когда надо было посмотреть открытыми глазами на обстановку и принять мудрое решение – может быть, даже одно-единственное из двух десятков возможных.
Индире Ганди не простили ее ошибки.
Когда в семьдесят седьмом году на выборах ее партия потерпела поражение, которого Индия до той поры не знала, Ганди покинула свой пост, хотя доброе отношение советского народа к ней сохранилось – она как была у нас национальной героиней, так и осталась.
Шесть лет работы Шебаршина в Индии пролетели стремительно – словно бы несколько дней – так быстро пронеслось время. Остались друзья, остались воспоминания, остались впечатления – многоцветные, очень яркие.
Надо было возвращаться в Москву.
Когда холодным апрельским днем Шебаршин прилетел в Москву и самолет приземлился в Шереметьево, то первое, что он увидел в иллюминаторе, был снег – плотный, густой, крупный, хватающий за душу снег, падал он тихо-тихо… В Индии такого снега не бывает. Он записал в дневнике: "Как хороша все-таки наша весна – хмурая, неулыбчивая, непостоянная, но такая понятная. Еще одна московская весна – много ли у меня их будет?".
Синие цветы Тегерана
Игорь Сабиров познакомился с Шебаршиным в восьмидесятом году – прилетел в Тегеран через три дня после того, как там свершилась революция, и город гудел, будто огромный муравейник, толпы людей с горящими глазами маршировали по улицам, выкрикивали лозунги, скандировали, – очень часто звучало имя имама Хомейни, прибывшего только что из Парижа.
В общем, обстановочка была не то чтобы нервная – опасная. В голову невольно приходили мысли о том, что когда-то точно такая же толпа совершила налет на наше посольство, не пощадила казаков, защищавших его территорию, убила великого русского писателя Грибоедова, автора "Горя от ума", – всякая резня в Тегеране имеет, честно говоря, исторические корни.
На заборах, на стенах домов красовались антиамериканские и антисоветские лозунги. Наиболее распространенный из них вообще поражал восточной многослойностью: "Англия хуже Америки, Америка хуже Англии, Советский Союз хуже Англии и Америки вместе взятых". Это – слова Хомейни, ставшие лозунгом. Так что тривиальные "Смерть Советскому Союзу" или "Смерть Америке" – это еще цветочки, из которых ягодки могут и не вырасти. А вот из цветистого и очень жесткого высказывания Хомейни ягодки могут вырасти и точно вырастут – так тогда показалось Сабирову.