Автор писал, что скоро перешлет пачку секретных документов. "Надеюсь, что сотрудник разведки Вашего калибра и опыта распорядится этими документами с должной тщательностью и осторожностью. Думаю, что они стоят 100 000 долларов, которые Вы мне заплатите. Я должен предупредить, что я сильно рискую, о чем Вы, возможно, не догадываетесь. Ваша организация в последнее время понесла потери. Ставлю Вас в известность, что Борис Южин (линия "ПР", сан-францисская резидентура), Сергей Моторин (линия "КР", вашингтонская резидентура) и Валерий Мартынов (линия "Х", вашингтонская резидентура) были завербованы нашими спецслужбами".
Линия "ПР", напоминаю, – это политическая разведка, линия "КР" – внешняя контрразведка, линия "Х" – этих сотрудников в ПГУ называли "иксачами" – техническая разведка.
Письмо не было подписано.
Понадобились долгие шестнадцать лет, чтобы узнать имя человека, который прислал это письмо и очень скоро начал активно работать с нашими разведчиками.
Это был специальный агент Федерального бюро расследований США Роберт Филипп Ханссен. Отец его был полицейским, мать – домохозяйкой. В колледже в штате Иллинойс Ханссен изучал русский язык, потом поступил в университет на медицинский факультет, хотел стать врачом, но планы изменились, и он перешел на факультет учета и бухгалтерского дела, который благополучно и закончил.
Бухгалтером он пробыл недолго: поступил работать в чикагскую полицию следователем по финансовым правонарушениям, затем, через несколько лет, перешел на службу в ФБР. Специальный агент – это высокая должность (именно должность, а не просто сотрудник, который бегает по подвалам и подворотням), это – руководитель подразделения.
Оперативный псевдоним, который получил Ханссен, был исчерпывающе прост – "Источник".
Работали с "Источником" через тайники – таково было условие нового агента.
В одном из писем – это было третье письмо "Источника" – он предложил передать ему деньги за материалы, присланные ранее, через тайник, расположенный под пешеходным мостиком в парке. Место, как считал Черкашин, было удачное – и внимания не привлекало, и было на виду; на всякий случай "Источник" разработал систему сигналов, которыми можно было предупреждать друг друга.
На дорожный знак "Осторожно, пешеходы", расположенный неподалеку от мостика, "Источник" должен был наклеить вертикальную полоску из белой изоляционной ленты. Это означало, что агент готов заглянуть в тайник. Если "клад" был готов и вложен в место, предназначенное для него, сотрудник резидентуры должен был наклеить горизонтальную белую полоску. Агент, забрав "клад", должен снова наклеить полоску, – опять вертикальную: это означало, что он забрал из тайника деньги и письма.
Первую закладку делал молодой сотрудник резидентуры Александр Фефелов (скажем так), который был еще неведом американцам – не принимал участия ни в одной из операций вашингтонской резидентуры.
На машине с водителем Фефелов подъехал к мостику, проверил, нет ли хвоста. Хвоста не было, после чего Фефелов несколько часов прогуливался по тихим дорожкам между деревьями, дышал воздухом, а вход в парк регулярно проверяли сотрудники резидентуры, проезжали на автомобилях мимо входа, смотрели, нет ли машин наружки… Все проходило нормально.
В пакете для Ханссена было оставлено пятьдесят тысяч долларов, после чего Фефелов уехал в посольство. На следующий день он вернулся к мостику, увидел на дорожном знаке вертикальную изоляционную полоску – агент вложение взял… Так началась работа с Робертом Ханссеном.
Через шесть дней Дегтярь нашел в своем почтовом ящике короткое письмо: "Спасибо за 50 000 долларов".
Следующую операцию – через тот же тайник в парке, под мостиком, агент предлагал провести через четыре месяца, весной следующего года. В письме "Источник" сообщал, как он использует полученные деньги – постарается приобрести немного драгоценных камней для своих детей, а также попросил разработать план для его побега на случай чрезвычайных обстоятельств. "Ничто не длится вечно", – написал он.
Это был один из талантливых сотрудников ФБР, который успешно работал на свою организацию и так же успешно работал против нее. Редкий, конечно, случай, но это было так.
А вот мартовский контакт с агентом заставил сильно поволноваться Черкашина – "Источник" почему-то не взял из тайника передачу. И сигналов от него не было.
Разные мысли приходили в голову – вдруг "Источник" заболел, либо попал под подозрение или еще хуже – арестован… Оставалось одно – ждать, ждать и только ждать…
Весточка от агента пришла через несколько месяцев. Все дело было в том, что к американцам сбежал сотрудник афинской резидентуры Виктор Гундарев; произошло это в феврале, за полмесяца до второго контакта с агентом.
Во время допроса в ФБР Гундарева неожиданно спросили: знает ли он Виктора Черкашина? Именно этот вопрос насторожил "Источника", и он мигом залег, что называется, на дно. Лежал долго.
Потом он написал: "Я не обнаружил никаких признаков, указывающих, что Виктор Черкашин имеет на связи важного агента, и поэтому пришел к заключению, что это была обычная практика, когда мое начальство периодически выходит из спячки, чтобы дежурным образом справиться, а что там делают руководители вашингтонской резидентуры. Правда, этот эпизод все же вынуждает меня спросить, имеет ли возможность ФБР отслеживать ваши денежные потоки, то есть, например, получал ли Виктор Черкашин большую сумму для агента? Мне лично неизвестно, что такое возможно, но я могу и не знать обо всех источниках получения подобной информации".
Ну, а вопрос насчет Черкашина был задан, скорее всего, случайно, "методом тыка", извините, – это с одной стороны, а с другой, ФБР хотело как можно больше узнать о тех разведчиках, что работали в вашингтонской резидентуре. Виктор Черкашин был в этой резидентуре фигурой приметной.
Работа с "Источником" продолжилась.
Через некоторое время Черкашин вернулся домой, в Москву, а "Источник" был передан другому сотруднику резидентуры.
Арестовали Ханссена в феврале 2001 года, сразу же после того, как он заложил тайник под пешеходным мостиком через ручей Волчий Капкан – это было в парке "Фокстон", в пригороде Вашингтона.
Был суд. Роберта Ханссена приговорили к пожизненному заключению без права на помилование (есть у американской Фемиды и такая юридическая норма), одиночная камера, в которой сидит "Источник", находится под землей, агент лишен возможности не то что с кем-либо видеться – лишен возможности даже читать.
"Информация, переданная Ханссеном за время его сотрудничества с нами, оценивается в миллиарды долларов. КГБ, а затем и СВР получили от агента тысячи документов, значительное количество которых находилось на 27 дискетах, переписанных с компьютерных серверов ФБР. Сообщенные Ханссеном разведданные помогли нам раскрыть ряд дорогостоящих и технически совершенных программ Агентства национальной безопасности США по перехвату и подслушиванию, из которых самой шокирующей для нас явился туннель под комплексом советского посольства около Висконси-авеню, сооруженный АНБ с помощью ФБР. Туннель был образцом электронного чуда, напичканным под завязку самой совершенной аппаратурой, позволявшей американцам прослушивать разговоры, ведущиеся и на территории, и в здании комплекса. Для постройки туннеля были использованы специальные конструкционные материалы, хорошо проводящие звук. По просьбе ФБР они были применены американскими фирмами-подрядчиками, участвовавшими в строительстве комплекса. Стоимость этого проекта оценивается в сумму около одного миллиарда долларов".
Остается добавить, что и Эймс, и Ханссен работали в пору, когда советской разведкой руководил Леонид Владимирович Шебаршин, и был он, конечно же, в курсе всех перипетий, происходивших с этими агентами. А насколько необычайной, напряженной, совершенно неведомой для обычного читателя – и вообще для российского гражданина – была эта работа, можно понять из приведенных выше рассказов, да и вообще из всей этой истории.
Эймс работал на нашу разведку дольше Ханссена, работал очень аккуратно, но и он был арестован. Произошло это двадцать первого февраля 1994 года.
Черкашин к этой поре уже находился на пенсии и был, честно говоря, ошеломлен, когда услышал в телевизионных новостях о его аресте, долго пытался понять, каким же способом был раскрыт очень опытный агент, и ни к какому выводу не пришел. Нужны были какие-нибудь дополнительные сведения, зацепки, которые бы проливали свет на эту историю, но их не было.
И Леонид Шебаршин, также находившийся уже два с половиной года на пенсии, тоже ничего не мог сказать. Для этого надо было знать факты, владеть информацией.
Правда, снова возникла фамилия Калугина, но Калугин давно был отлучен от разведки и никак не мог знать об Эймсе. Эймса мог выдать кто-то другой, другой сотрудник… Но кто? Явно кто-то из своих. И опять возникал мучительный вопрос: кто?
Через некоторое время в одной из московских газет были опубликованы рассуждения (скажем так) Кирпиченко Вадима Алексеевича, генерала, бывшего первого заместителя начальника ПГУ, который снова высказал предположение, что Эймса мог выдать Калугин, который "что-то" узнал о нем от своего приятеля, работавшего с Эймсом.
Раздосадованный и возмущенный этими намеками, Черкашин приехал к Шебаршину, рассказал ему о происходящем, спросил, что, может быть, ему стоит обратиться в суд, чтобы защитить свою профессиональную честь… И вообще, что делать? Черкашин написал об этом эпизоде так:
"Шебаршин несколько мгновений обдумывал то, что я ему сообщил, затем глубоким баритоном заядлого курильщика спокойно и несколько обескураживающее ответил:
– Ничего не делать.
– Что?
– Твоя фамилия не была упомянута.
– Ну и что! Все знают, что это я.
– А что, разве кто-нибудь может сказать что-либо существенное? Ведь нет никаких доказательств, что Кирпиченко имел в виду именно тебя. А если ты начнешь возникать и поднимать шум, все действительно начнут думать, что на самом деле это, оказывается, ты. Так что просто проигнорируй все это".
Черкашин так и поступил. Но прошло немного времени, и уже другой сотрудник разведки опубликовал свой материал и назвал фамилию Черкашина. Это было уже слишком. Александр Соколов, работавший когда-то в ПГУ, опубликовал книгу "Суперкрот. ЦРУ в КГБ: 35 лет шпионажа генерала Олега Калугина". В этой книге Соколов назвал фамилию Черкашина – дескать, это он сообщил имя Эймса Калугину.
Кирпиченко как представителя СВР можно понять – проще возложить вину за провал агента на прошлые упущения, чем признать свою ответственность за неблагополучное положение в кадровой политике руководства российской разведки. Элементарный анализ обстановки подтверждает: общение Черкашина с Калугиным относится к 1986-1987 годам, а Эймс был арестован в 1994 году – не слишком ли длительный срок для принятия решений американцами в отношении опаснейшего российского агента в ЦРУ, о котором их якобы информировал Калугин?
Ясно одно – такой информации у Калугина просто не могло быть.
Черкашин выступил на обсуждении книги Соколова и сказал, что терпеть обвинения больше не намерен и вынужден обратиться в суд. Как его ни отговаривали, сколько ни звонили, Черкашин все же подал документы в Московский городской суд.
Суд решил дело в его пользу. "Александр Соколов принес извинения. Кирпиченко смолчал, хотя суд признал Кирпиченко виновным в халатности, поскольку он опубликовал беспочвенные обвинения, – написал Черкашин в своей книге, – отметив в приговоре, что незаслуженно пострадала моя репутация, суд полностью восстановил мое честное имя. Копию решения суда я переслал в СВР, в ответ – молчание".
Все главы, все страницы книги "Поиски агента" читал Шебаршин, делал свои замечания, вносил поправки. Если бы не он, книга та, наверное, и не увидела бы свет.
Кто выдал Эймса, а затем и Ханссена – открыто об этом не говорят. Одна из версий – в СВР дело вел сотрудник управления "КР". Немаленький, в общем, человек. И этот "немаленький человек" позарился на деньги, взял их, сглотнув жадную слюну, и стал предателем.
Эймс был арестован в девяносто четвертом году, а указанный сотрудник (американцы дали ему оперативный псевдоним "Эвенжер", в переводе "Мститель") работал еще несколько лет в разведке, затем ушел в отставку и тут же уехал в США.
Недалеко от Вашингтона он приобрел участок земли и за восемьсот тысяч долларов построил себе роскошный особняк – в духе тех довольно безвкусных сооружений, которые строят себе в Подмосковье новоявленные богачи, и думал, естественно, дожить там до глубокой старости.
Не получилось. В девяносто восьмом году этого сотрудника под благовидным предлогом выманили в Россию, – а предлог был такой, что не приехать было нельзя – его вызвали для получения награды. Он приехал, и тут же, прямо в Шереметьево, был арестован, на его руках защелкнулись "браслеты".
Его не расстреляли, как, скажем, "американцев" Моторина или Мартынова, времена были уже не те, – он получил длительный срок заключения и находится сейчас в "местах не столь отдаленных".
Возможно, это всего лишь версия, и Эймса предал кто-то другой. Об этом можно только гадать. Правда, Олдричу Эймсу от этого не легче, – он сидит в одиночке в американской тюрьме, в условиях довольно суровых.
Что же касается Олега Калугина, к которому с такой брезгливостью относился Леонид Владимирович Шебаршин, то он в октябре девяносто первого года, став у Бакатина, тогдашнего председателя КГБ, одним из главных советников, успешно кое-что "насоветовал". При Ельцине добился снятия всех обвинений, но хвост и молву "Это – предатель" ему отрубить не удалось. В девяносто пятом, как уже известно, он уехал жить в Штаты навсегда.
В две тысячи втором году над ним состоялся суд, Калугин заочно был приговорен к пятнадцати годам тюрьмы, а Владимир Владимирович Путин назвал его предателем уже публично.
Этого достаточно, чтобы у человека больше не было своей биографии.
Как становятся генералами
Шебаршин обладал даром притяжения – он умел притягивать к себе людей, с ним очень многие хотели общаться, дружить – причем, не обязательно из мира разведки или силовых органов – это были самые разные, просто обычные люди: художники, учителя, ученые, врачи, в большинстве своем не знающие, кто он и чем занимается. Обаятельный, контактный, учтивый, умный, знающий литературу. Ну и науки тоже. Он постоянно находился на виду – редкая штука для его профессии. Обычно разведчики стараются быть в тени, не выдвигаться на первый план, не светиться… Шебаршин этого не боялся.
Один человек вообще прямо сказал, что Леонид Владимирович Шебаршин сделал его генералом. Ни много ни мало. И это была правда.
Юрий Евгеньевич Сцепинский окончил Саратовский университет по специальности "радиоэлектроника" и был направлен работать, как иногда говорят в таких случаях, в ведомство бога Марса – в НИИ № 4 Министерства обороны. В институте занимался телеметрией, принимал участие в запуске в космос Юрия Гагарина, рассчитывал полеты боевых ракет, места, где должны находится углы и узлы связи – ведь "изделие" должно упасть в океан, допустим, в Тихий, но до океана его еще надо было довести.
Бывало так, что рассчитывал он точки – все выходило гладко, комар носа не подточит, – сбрасывал бумаги исполнителям в их контору, а оттуда через некоторое время приносился жалобный вопль:
– Товарищ старший лейтенант, у вас неувязочка вышла, место, которое вы наметили под узел связи, – непроходимое болото на целых сорок верст… Передвиньте точку!
Сидя в Москве, – или под Москвой, – не увидишь, конечно, что творится в Красноярском крае или Читинской области, потому и возникали иногда такие шероховатости, – и Сцепинский, находясь от того болота в пяти тысячах километров, сидя у себя в кабинете, делал перерасчет – передвигал точку связи, – и всегда это получалось.
Работа в армейском НИИ, как сам он считает, научила его быть смелым, принимать иногда решения совершенно неожиданные.
Хотя непосредственный начальник его, майор Голиков, говорил так:
– Юра, самое главное – не смелые методы работы, а совсем другое – подальше держаться от начальства, но поближе к кухне. И тогда все будет тип-топ.
Интересная, конечно, сентенция и, главное, полезная – особенно для желудка, но вот как сочетать эту полезность со служебным ростом, Сцепинский не знал – по молодости лет, конечно… Наверное, это все-таки были величины несовместимые.
Голиков потом чуть не погиб на полигоне, где происходили испытания ракет, которыми командовал знаменитый маршал Неделин.
Неделину не захотелось находиться в темном неудобном бункере, наблюдать за пуском очередной ракеты оттуда, и он попросил адъютанта:
– Поставь-ка мне стул наверху, на улице, я буду наблюдать за пуском оттуда.
Слово маршала – закон, хотя по инструкции ни маршалы, ни рядовые не должны были покидать бункер во время испытаний ракеты, которая еще не доведена до ума, не отработана. Неделин выбрался наружу, на свежий степной воздух, за ним много еще другого народа: неудобно было при маршале отсиживаться в глубоком безопасном бункере.
Во время испытаний произошло случайное срабатывание второй ступени ракеты. Девяносто шесть человек как корова языком слизнула – погибли. Майор Голиков – было его дежурство – уцелел. Наверное, благодаря принципу держаться от начальства подальше и поближе к обеденному столу.
Жалко было людей, горько, досадно, но случилось то, что случилось, – вернуть погибших было нельзя.
В шестьдесят четвертом году Сцепинского пригласили работать в органы КГБ – там толковые электронщики были нужны не менее, чем в армии или где-нибудь на гражданке, в институте, проектирующем промышленные ЭВМ – электронно-вычислительные машины.
Понятия "компьютер" в нашем языке тогда еще не существовало, а вот аббревиатура ЭВМ в обиход вошла прочно, и ею пользовались часто, это была та самая техника, которую Сцепинский знал хорошо, и вообще в делах тех, для простого люда загадочных, плавал как рыба в воде.
Так Сцепинский стал слушателем 101-й школы КГБ, через два года он написал курсовую работу, посвященную организации информационно-технического дела, и был направлен на стажировку в Лондон, в университет.
Работу свою Сцепинский оформил как печатную брошюру – получилось очень солидно, даже в руках держать было приятно, – и эта брошюра разошлась по библиотекам различных учреждений и управлений КГБ – не только в Москве, естественно.
Попала она и в библиотеку управления, занимавшегося внешней разведкой и, надо заметить, сыграла в жизни Сцепинского решающую роль – в конце концов, ему довелось работать с Шебаршиным, о чем речь еще пойдет, – хотя готовился он к работе совсем иной – оперативной.
Взял его к себе Рябов Валентин Васильевич, руководивший в разведке подразделением информации.
Для начала Сцепинского пригласил к себе – поговорить по душам. Разговорить он мог любого, даже "великого немого", поэтому довольно скоро понял, чем живет и дышит молодой выпускник 101-й школы и сказал ему – вежливо, на "вы":
– Будете работать у меня!
– Ка-ак? – изумился Сцепинский. – Меня же ждут в Лондоне, в резидентуре, я должен работать там.
– Нет, будете работать у меня. Тем более вы – кандидат технических наук, такие люди нам нужны. Вы – вне конкуренции. Начинаем работать по-новому.