– Вы правы, – сказал он, – я действительно Эймс.
Так Рик Уэллс перестал существовать для нашей разведки, вместо него теперь действовало реальное лицо – Олдрич Эймс.
Позже Черкашин подчеркнул в своей книге "В поисках агента", написанной в сотрудничестве с Грегори Файфером: "Сотрудники разведки часто могут думать, что только благодаря их усилиям люди становятся агентами, но правда заключается в том, чтобы найти лиц, которые хотят, чтобы их завербовали". Эймс как раз принадлежал к этой категории людей, он хотел, чтобы его завербовали. И стал одним из самых эффективных наших агентов, работающих в чужой разведке – за последние тридцать лет другого такого не было.
Надо было понять мотивы, которые заставили Эймса сделать такой крутой поворот – это очень важно, и Черкашин не стал тянуть с расшифровкой и этого таинственного узла. В чем главная причина? Финансовые трудности? Что-то еще?
Эймс не стал скрывать, что у него есть финансовые проблемы, но главная причина не в этом, – он сказал, что работает в организации, которая сознательно переоценивает угрозу СССР Америке и делает это только для того, чтобы побольше выбивать бюджетных денег. Причем подчеркнул специально, что руководство ЦРУ сознательно вводит и конгресс, и американский народ в заблуждение, ложь эта – умышленная.
Коммунистическая идеология ему не нравилась, он это не скрывал, сказал, что является патриотом Соединенных Штатов, но при этом с уважением относится и к противнику – к Советскому Союзу.
В том тихом разговоре, происшедшем в зале ресторана, Черкашин сказал Эймсу, что ему важно знать об агентах ЦРУ, внедренных в КГБ, – и знать это важно в первую очередь потому, что "кроты" могут засечь, вычислить Эймса и сдать его своим американским хозяевам.
Эймс открыто сказал Черкашину:
– В вашей системе очень много американских агентов, и это очень осложняет мое положение.
– Сколько именно агентов? – спросил Черкашин.
– Много, очень много. Это большая агентурная сеть.
– Нам ваша безопасность небезразлична, – сказал Черкашин, – если же она небезразлична и вам, то мы должны вместе посидеть и подумать, как это сделать. Мы должны знать, от кого должны вас защищать.
А способ защиты был один – выковыривать "кротов" из советской разведки одного за другим. Эймс подумал немного, достал из кармана блокнот, вырвал из него лист и начал писать. Закончив писать, он протянул листок этот Черкашину. Тот внимательно прочитал его и, как потом признался, ощутил внутри холод: "кротов" было больше, чем он мог предположить.
– Прошу вас, постарайтесь, чтобы эти люди никогда не узнали обо мне, – попросил Эймс.
Черкашин пообещал.
Тем временем в зал вернулся Чувахин. Отсутствовал он долго, примерно полчаса. Эти полчаса оказались переломными, поворотными.
Надо было срочно ехать в посольство. Черкашин поднялся, поблагодарил и Эймса, и Чувахина за приятную компанию и ушел. Эймс на прощание передал ему довольно увесистый полиэтиленовый пакет. В посольстве Черкашин вскрыл пакет. Там оказались бумаги, рассказывающие о новых операциях, которые ЦРУ начало проводить против Советского Союза.
Черкашин составил зашифрованную телеграмму начальнику ПГУ Крючкову. Невольно подумал о том, что шифрограмма эта заставит строгого руководителя советской разведки удивиться. Так оно и получилось. Таких удач у нашей разведки не было давно.
Как потом написал сам Черкашин, "тринадцатого июня 1985 года нам выпал один-единственный счастливый лотерейный билет из миллиона. Именно такова вероятность "попадания" в человека, который имеет доступ к интересующей разведку информации и при этом еще желание нам ее передавать". Важна была еще и возможность (и желание агента) поддерживать постоянную связь с работниками резидентуры.
А с другой стороны, Виктор Иванович позже признавался, что от информации, переданной Эймсом, на душе скребли кошки, было тревожно, холодно. В его книге есть такие строки:
"Информация, которую нам передал Эймс, была слишком взрывоопасной, чтобы ее можно было безболезненно переварить. Она показывала, что разведывательная система нашей страны была основательно прогнившей.
Я был лично знаком со многими людьми из списка Эймса. Я общался и работал с ними. Пройдет немного времени, и некоторых из них поведут в каменный подвал, поставят на колени и выстрелят в затылок. Я был в ответе за то, что произойдет, впрочем, как и все остальные. Позже одного из этих людей я посадил в самолет, вылетающий в Москву. Да, я выполнял свой служебный долг, но моральная сторона происходящего сдавливала сердце. Лично я считаю, что офицеров КГБ, ставших предателями, следует увольнять из органов и лишать пенсий. Этого достаточно. Не следует прибегать к высшей мере наказания".
Состоялся у Черкашина и откровенный разговор с Крючковым. Владимир Александрович быстро понял, что творится на душе у его подчиненного, утешать, конечно, не стал – не в его это было манере, но и объяснить, почему в нашей разведке появилось столько предателей – "кротов", тоже не смог.
Настроение у Виктора Ивановича сделалось еще хуже. После разговора с Крючковым он ругал себя: нельзя допускать, чтобы кто-нибудь когда-нибудь где-нибудь увидел тебя подавленным, и уж тем более увидел собственный начальник, нельзя показывать свои карты или высказывать свое мнение, положительное или отрицательное, о том, как обстоят дела.
Но жизнь продолжалась, надо было работать, и через некоторое время Черкашин вновь вылетел в Вашингтон.
"Наиболее трудные этапы работы с Эймсом – его поиски и контакт с ним, отработка каналов связи, развитие с агентом личных отношений и особенно доверия друг к другу – были успешно пройдены. Однако в нашей профессии необходимость соблюдения постоянной бдительности не является пустой фразой. Одна ошибка может свести на нет усилия многих лет работы и стоить миллионы долларов".
Сотрудничество с Эймсом продолжалось. Это был великий агент (хотя почему был? – он есть, он жив, только сидит в американской тюрьме и, кто знает, может быть, будет выменян на какого-нибудь важного агента ЦРУ, сидящего у нас, хотя возраст у Эймса уже довольно приличный – ему более семидесяти лет). С его помощью было разоблачено значительное число американских агентов – Леонид Полещук, Геннадий Сметанин, Геннадий Варенник, Сергей Воронцов, Валерий Мартынов, Сергей Моторин, Владимир Поташев, Борис Южин, Владимир Пигузов, Дмитрий Поляков, Владимир Васильев и другие.
Тринадцатого июня 1986 года Черкашин в последний раз встретился с Эймсом, после чего уехал в Москву. Позади остались семь лет работы в Штатах.
Требовался отдых, Черкашин давно не был в отпуске, поэтому, написав отчет, подождал, когда его примет начальник управления "К" (внешняя контрразведка) Анатолий Киреев, и уехал в отпуск. Киреев принял его довольно холодно, насчет будущей работы ничего не сказал, поэтому Черкашин отправился на отдых в неведении – совсем не знал, в какой отдел и на какую должность вернется. Это было неприятно.
Имелись другие вещи, которые омрачали настроение, – дачный участок Черкашина (один из тех, что были выделены ему как сотруднику разведки) передали другому человеку, также офицеру КГБ. Черкашина об этом не предупредили – даже не сочли нужным предупредить, а это было более чем неприятно.
Вернулся из отпуска – картина та же самая… Кадровики только плечами пожимали, когда он спрашивал: в какой отдел ему выходить на работу? В том, что его оставят в управлении "К", где он проработал всю сознательную жизнь, Черкашин даже не сомневался. Иного просто быть не могло…
Несколько раз он заходил к кадровикам – реакция была та же: недоуменное пожимание плечами. Все, мол, находится на столе у начальства, а начальство пока не дает никакой команды. И тогда Черкашин начал анализировать собственную жизнь, действия, своих друзей и недругов и так далее – в таких ситуациях в голову ведь приходит всякое, и дельное, и не очень дельное… В чем он мог провиниться?
Работал в разведке один очень сложный человек – Олег Калугин, долгое время он был начальником управления "К", в котором работал Черкашин. Калугин считался одаренным человеком, но самолюбивым, заносчивым, напористым, сумел быстро сделать карьеру – в сорок один год стал генерал-майором, таких случаев в истории КГБ были единицы. Черкашин закончил вместе с Калугиным один вуз – Институт иностранных языков КГБ, и, как со всеми однокашниками, поддерживал с ним добрые отношения. Дружить не дружил, но отношения были нормальными. В семьдесят девятом году у руководства Лубянки возникли подозрения, что Калугин является американским агентом, подозрения эти не подтвердились, но и не опроверглись, и через некоторое время он лишился своей престижной должности.
А через десять лет Калугин повел на Лубянку настоящую атаку – такого еще не было в истории органов. Потом он выехал в Америку и спустя какое-то время стал гражданином США. Более того, он то ли сам создал фирму, то ли подрядился уже в действующую фирму, где начал зарабатывать деньги способом, вызывающим, мягко говоря, недоумение: водил экскурсии по "шпионским местам КГБ".
Калугина обвинили в том, что он выдал американцам ряд агентов КГБ, и в 2002 году он был заочно осужден как изменник Родины. Черкашину, конечно же, не простили, что он учился вместе с Калугиным в одном институте, хотя Виктор Иванович давно порвал с ним всякие отношения. Шебаршин, ставший за эти годы другом Черкашина, относился к Калугину очень резко, даже брезгливо. Более того, будучи уже начальником разведки, он как-то позвонил Черкашину и предупредил:
– Смотри, Виктор, не попади под влияние Калугина.
– Вряд ли уже попаду, – ответил Черкашин, – Калугин ко мне не обратится ни с каким вопросом – исключено. Я с ним порвал все отношения.
Это была правда, Черкашин выступал против атаки Калугина на КГБ, считал ее оголтелой и высказал это Калугину в лицо.
В 1979 году Калугин после ПГУ был отправлен работать в Питер, заместителем начальника управления, ему выделили элитную ухоженную квартиру, которую за пару лет он довел до состояния мусорной свалки, деньги не платил ни за телефон, ни за жилье, завел пассию – двадцатисемилетнюю даму, которая называла его "папой". Собственно, так оно и было – для нее этот стареющий дядя действительно был папой.
Когда он освободил квартиру, то в нее въехал Виталий Михайлович Прилуков, начальник Питерского управления КГБ, и нехорошо подивился тому, что увидел в этом некогда ухоженном жилье. Но это было позже. Вернемся к Черкашину. Пока что он маялся без работы.
В один из дней Черкашину позвонил сотрудник управления кадров и попросил явиться в "Лес" в парадном костюме. Виктор Иванович явился. Его пригласили в актовый зал. В актовом зале, тихо переговариваясь, сидели человек двести сотрудников ПГУ, в основном руководящих, – Виктор Иванович почувствовал, что должно произойти нечто торжественное: лица у многих были просто сияющие, буквально светились. Оказалось, предстояло награждение сотрудников разведки государственными наградами.
Вот на сцене появился Виктор Чебриков, тогдашний председатель КГБ, за ним Владимир Крючков – начальник разведки, еще несколько человек, которых Черкашин не знал, – наверное, это были люди со Старой площади, из ЦК.
Наград было вручено очень много, около пятидесяти. Примерно десять человек – Виктор Иванович точную цифру не помнит, а узнать уже не у кого, – получили высший орден советской страны, – орден Ленина. Среди тех, кто получил орден Ленина, был и Черкашин.
…Михаил Борисович Катышев, который много лет дружил с Шебаршиным, дружит и с Черкашиным, – в недавнем прошлом заместитель Генерального прокурора России, человек, имевший вход в высшие эшелоны власти (имеет и сейчас), однажды неожиданно признался с горечью, вполне объяснимой: все дело в Калугине, в том, что Черкашин вовремя не отмежевался от бывшего одноклассника – если бы отмежевался, то получил бы звание Героя Советского Союза. А так, отдавая дань простой человеческой порядочности, Черкашин надеялся, что Калугин образумится, придет в себя, перестанет огульно поливать КГБ и его начальство, отговаривал отставного генерала, но этого не произошло.
Результат не замедлил сказаться. Орден Ленина Черкашин надел всего один раз в жизни – по требованию начальства, когда состоялось торжественное заседание в Ясенево в честь очередного выпуска слушателей института разведки. В президиуме он сидел вместе с легендарным Кимом Филби. Больше не надевал: понимал, что вместе с ним ордена люди получили за то, что освободились от "кротов", засевших в нашей разведке, хотя для того, чтобы освободиться от них, они не сделали абсолютно ничего: это сделали Олдрич Эймс и коллега Эймса Роберт Ханссен.
Награжденные не сделали ничего, чтобы обеспечить безопасность Эймсу и Хансену. Зато карьерный рост тому же Крючкову Владимиру Александровичу был обеспечен: после ухода Чебрикова на пенсию он стал председателем КГБ, а по совместительству и членом Политбюро ЦК КПСС – могущественным, в общем, человеком.
Вообще-то характер у Крючкова был непростым – он все запоминал, быстро формировал о человеке мнение и с большим трудом отказывался от него, если вдруг обнаруживалось, что он неправ; не любил людей самостоятельных, а вот к таким сомнительным вещам, как подхалимаж, относился положительно. Увы!
Один из сотрудников – еще в ПГУ – получил звание Героя Советского Союза. Крючкову это не понравилось – он был против этого присвоения, – и он запретил награжденному носить золотую звезду… Вот такой был у человека характер!
Черкашин же, несмотря на орден, прикрепленный к лацкану пиджака, продолжал оставаться без работы.
Отпуск его закончился в сентябре, но работы не было, в отделе кадров Черкашину сказали, что этот вопрос по-прежнему решает руководство главка, – когда решит, тогда Черкашину и будет сообщено.
Прошел сентябрь, за ним октябрь, следом ноябрь и декабрь… В самом конце декабря Черкашину позвонил Анатолий Бычков, старый приятель, работавший также в ПГУ, в управлении "РТ". Управление это специализировалось на разведывательных операциях, которые проводились с нашей территории против американских спецслужб, и в ПГУ, естественно, главным не считалось.
Бычков поздравил Черкашина с наступающим Новым Годом, а затем спросил:
– Когда думаешь выходить на работу?
– Как только получу назначение, – сказал Черкашин, – а вообще, я устал отвечать на этот вопрос – меня, честно говоря, замучили этим вопросом.
– Ты что-о-о… Разве ничего не знаешь?
– Нет.
– Ты будешь работать в управлении "РТ".
Настала очередь удивиться Черкашину – он даже почувствовал, как в груди у него что-то нехорошо сдавило и на несколько мгновений осеклось дыхание: такое хоть раз в жизни бывает с каждым из нас, когда мы получаем не самую лучшую новость.
– Разве тебе не известно, что ты назначен работать в наше управление? Начальником американского отдела. С тобой что, никто об этом не говорил?
– Нет.
Как потом в сердцах выразился Виктор Иванович, с ним поступили по-скотски: не пригласили, не переговорили, ничего не объяснили, просто взяли да и убрали из управления "К", в котором он проработал едва ли не всю свою сознательную жизнь… Управление "РТ", конечно, нужное управление в разведке, оно работает с иностранцами, находящимися в Советском Союзе, но оно, повторяю, не самое главное управление в ПГУ.
"Несмотря на обиду и разочарование, я не смог что-либо сделать, кроме как отнести все к изменчивости и очередному капризу судьбы, подчиниться приказу и приступить к работе. Ничто не вечно, внушал я себе. Когда-нибудь, раньше или позднее, моя работа во внешней разведке все равно должна была закончиться".
Черкашин был военным человеком и поступил по-военному разумно – вышел на работу в управление "РТ". Хотя не мыслил себе жизни без управления "К".
Не бывает худа без добра, как и добра без худа. Именно в эту пору он особенно сблизился и подружился с Шебаршиным. Позади была общая Индия, общая работа, общее прошлое, в конце концов. За этот период Шебаршин работал у Леонова и тоже пережил немало, поднимаясь на ноги после иранских передряг и измены Кузичкина.
Когда произошла очередная подвижка в руководстве КГБ – Чебриков ушел на пенсию, Крючков переместился на его место, – то на место Крючкова начальником разведки был назначен Шебаршин.
Тем временем – это было уже в преддверии девяностых годов – перед Черкашиным остро встал квартирный вопрос. Квартира у него была плохонькая, старая, очень тесная, а жило уже в ней три семьи – семь человек. И все – люди родные, всех надо было обогреть, приласкать, дать кров, помочь.
Черкашин и так и этак пытался решить свой квартирный вопрос, но, увы, ничего не получилось, четыре года бился, бился – и все впустую.
В конце концов он обратился к приятелю, работавшему в Москве в горкоме партии: "Помоги!". Приятель помог.
При этом предупредил:
– Нужно, чтобы вас поддержало руководство ПГУ. И еще – нужно письмо. Для Моссовета.
Черкашин пришел в ПГУ к кадровикам, все им объяснил, те с сомнением покачали головой.
– Крючков столько писем по квартирам подписал, и хоть бы одно сработало – реакции никакой.
– Сделайте все-таки письмо, – попросил Черкашин.
Со скрипом, с сопротивлением, не сразу, но письмо все-таки было оформлено. Черкашин отвез его в Моссовет – именно эта организация занималась распределением квартир в столице. Через некоторое время ему выдали смотровой ордер. Место, где ему предложили поселиться, было роскошное, песенное, самый центр, дом стоял на Таганке.
И квартира была неплохая, но что-то не понравилось жене Черкашина – у женщин ведь всегда бывают свои соображения, часто сугубо хозяйственные: то мойка на кухне не так установлена, то порог у входной двери слишком высокий, то еще что-то – в общем, квартира не подошла.
Черкашин снова вернулся на исходную точку – к хозяйственникам. И ему повезло: оказалась свободной квартира на Рублевском шоссе – отказался кто-то из провинциальных генералов, переведенный служить в Москву.
– Генералы, они вон какие – им обязательно подавай центр, – объяснил Черкашину один из хозяйственников. Понадобилось новое письмо от начальника разведки, а поскольку разведкой уже командовал не Крючков, а Шебаршин, то никаких проволочек не было: пока Черкашин ехал в "Лес", письмо это было уже напечатано и подписано – ему оставалось только получить его на руки и отправиться обратно.
В результате новая квартира была получена. Черкашин до сих пор радуется, нарадоваться ей не может:
– Спасибо Леониду Владимировичу! Это все – с его легкой руки.
А рука у Шебаршина действительно была легкая.
Второй выдающийся агент, с которым работал Черкашин, был Роберт Хансен. История Хансена началась, как и история блестящего Эймса, с письма.
В резидентуру по почте пришло письмо на адрес Виктора Дегтяря, сотрудника разведки, проживавшего в вашингтонском пригороде штата Вирджиния. На конверте стоял почтовый штамп отправления: "Графство Принс-Джорджес, штат Мериленд".
В конверте находился второй конверт, на котором было написано: "Не вскрывать! Передайте этот конверт Виктору И. Черкашину".