– Николай Алексеевич (Маношину, своему помощнику. – М. Ш.), – Тарасов насупил брови и недовольно покачал головой, – шепни Марьяну на ухо, чтобы я слышал, пусть не волынит, а то пять лишних кругов заработает с Сашкой Кузнецовым на плечах. Я Валерку Харламова знаешь, как наказывал? Он у меня в Кудепсте с берега в гору Рагулина тащил.
Тот стартовый матч ЦСКА выиграл со счетом 1:0.
– Не исчезай, за обедом отметим, а заодно и начальничка того найдем. Какой, говоришь, номер машины? Быстро его вычислим.
– Не надо, Анатолий Владимирович, мы же с вами все сделали, интервью уже напечатано.
– Как не надо? Может, это был приказ министра – твой приезд сюда, – Тарасов был настроен решительно.
Еле удалось уговорить никому не звонить.
Команда улетела, а я задержался еще на день и из командировки вернулся еще и с материалом о парашютистке Валентине Закорецкой; незадолго до нашей встречи она совершила свой шеститысячный прыжок. Сколько же это часов в воздухе под куполом!
На высоком берегу Куры
Многое так и просилось быть впрессованным в эту вступительную главу, здесь лишь толика написанного, причем намеренно обращенного в прошлое, с событиями и деталями, о которых не так широко известно. Я специально не сортировал материалы ни по годам, ни по тематике, более того, порой перескакивал с одного на другое, не придерживаясь строго дат. Действовал по принципу: как Бог на душу положит. Скажем, почему по его божескому повелению лишний раз не упомянуть о традиционном грузинском гостеприимстве? О, какой богатый стол в национальном духе был накрыт на высоком берегу Куры! А мы-то решили, что экскурсия для группы любознательных ограничится дегустацией вин и шампанского, она и так уже привела в состояние абсолютного душевного подъема и полного восхищения окружающим тебя миром. Черта с два, вы не знаете грузин. В Рустави было только начало. Тамада Нодари Георгобиани, весельчак и балагур, со своей прихрамывающей, переваливаясь с боку на бок, походкой, словно обухом по голове, оповестил: "У вас свои обычаи и традиции, у нас свои. Пока каждый из вас не произнесет тост, из-за стола не встанем и никуда не уйдем, всю ночь сидеть здесь будем".
Ничего себе заявление, мало того, что нас-то человек двадцать, так еще рука устанет поднимать полный бокал под каждый тост. От зоркого взгляда Нодари не уйти, он строго следил, чтобы никто не отлынивал, не прятался за плечи товарища, все до дна опустошал.
Когда очередь дошла до меня, Нодари громко, чтобы сквозь шум услышали все, произнес: "Михаил наш, местный, из Сагареджо. Ему не привыкать, воды не было, так вместо нее он домашнее кахетинское вино пил".
Народ смолк и с удивлением уставился на меня. Пришлось расшифровать слова Нодари, начиная издалека. Впрочем, читателю уже известна эта моя история, как весной сорок первого мы с мамой поехали навестить отца, офицера-сапера, который служил во Владимире-Волынском, где нас война и застала. Я рассказывал в общих чертах, не очень хотел ворошить прошлое, многое упустил, но про вино вместо воды, которой, когда пересыхала от жары речка, просто не было, конечно, вспомнил и про то, что по-грузински я тараторил даже лучше, чем на русском, и жаль, что с возвращением в Москву постепенно забыл язык, не с кем было говорить. Все думал, как закончить свой тост, и вдруг осенило:
– Пусть вино, каким бы вкусным оно ни было, больше никогда и никому не заменяет воды…
Все бы ничего, только соревнования на призы братьев Знаменских, которые, собственно, мы и приехали освещать, были уже в разгаре. В страшном цейтноте подгоняли еще не произносивших тост (Нодари был неумолим в своем требовании); в общем, даже не вбежали, а влетели на стадион где-то около одиннадцати. И ведь успели! Владимир Ященко как раз готовился к своей попытке на высоте 2 м 34 см. Яркий свет выхватывал в вечернем тбилисском небе планку, поднятую на отметку нового мирового рекорда. Быть или не быть? Быть, товарищ Гамлет!
Пройдут годы, и нечто подобное случится со мной в Токио, только в японской столице я стал свидетелем другого мирового достижения, до сих пор непревзойденного, опять же в прыжках, но в длину. Не помню, по какой причине, кажется, после приема в нашем посольстве, я тоже запаздывал, да еще, черт возьми, ошибся со стадионом. От конечной станции метро валом валил народ; не сомневаясь, что ему нужно туда же, куда и мне, я смешался с толпой, не чувствуя подвоха. А понял лишь тогда, когда разглядел у центрального входа огромную афишу матча по бейсболу. Эти семьдесят тысяч японских фанатов торопились на него, а не на легкую атлетику, она была совершенно на другой арене, благо по соседству. Но все равно приличный крюк.
И все-таки фортуна обернулась ко мне лицом – успел! Майк Пауэлл на моих глазах прыгнул на 8 метра 95 сантиметров! Боб Бимон побит. Фантастика! Случится ли в моей жизни прыжок за 9 метров, не знаю, однако счастлив уже тем, чему был свидетелем тогда, в конце августа девяноста первого года. Кстати, это была целая эпопея, как я попал в Токио. Про 19-е августа и путч не забыли? Чудом проскочил с получением визы буквально накануне его; многие коллеги, кто задержался с подачей документов, так и не увидели нужный штампик в паспорте.
К этому счастью – на сладкое, что ли, – приравняю другое: журналистская судьба одарила меня возможностью быть в какой-то мере причастным к прыжкам из стратосферы, их доверили совершить только женщинам накануне 60-летия Октября. Разве можно забыть этот жаркий спор, кому ночью сигануть первой почти с 15-километровой высоты, да еще раскрыть парашют не раньше, чем за 500 метров до земли. Когда на рассвете поисковая группа, в которую после настойчивых просьб включили и меня, обнаружила Нину Пронюшкину, то обомлела, увидев такую картину: как ни в чем не бывало отважная тулячка наводила марафет, тщательно причесывалась, припудривалась и красила губы. Ведь наверняка фотографировать будут… Знаете, где это случилось? В Париже. Только не в небе над французской столицей, а близ крохотной железнодорожной станции с таким громким названием в Одесской области.
Евпатория – Москва
Улица родная, Маросейская улица моя
Чтобы лучше прочувствовать день сегодняшний, не грех иногда оглянуться назад. Как оно в том же спорте было, скажем, полвека, а то и все шестьдесят с лишним лет назад.
Ты не поверишь! Отнюдь не дублирую название популярной телепередачи. Ты, молодой читатель, не поверишь, но в пятидесятых и шестидесятых годах в верхних строках самых популярных чемпионатов страны значилось первенство по водному поло. Как же его ждали! Это потом, значительно позже, ватерполо прочно переместилось под крышу "Олимпийского", собирая, к сожалению, крохи зрителей – и те в большинстве либо родственники, либо друзья игроков. А тогда… Заключительный тур с участием всех двенадцати команд планировался, как правило, на начало декабря.
Зима в ту пору точно соответствовала календарю. Крепкий мороз, ледяной ветер в лицо, бьющая в глаза сильная пурга. Идти от "Аэропорта" или "Динамо" тяжело, но людской поток упрямо тянется в скромный по вместимости бассейн ЦДКА, построенный по инициативе сына "отца всех народов и лучшего друга советских физкультурников" Василия Иосифовича Сталина. Народу набивалось под завязку. Но главное: на единицу небольшой площади фойе приходилось столько роскошных симпатичных барышень в шикарных модных одеяниях, сколько, наверное, сегодня не увидишь на разных там конкурсах "мисс или миссис чего-то". Сами матчи, несмотря на напряженность, их особо не волновали, а вот участники… Не зря считается, что у ватерполистов самые привлекательные фигуры (с ними могут поспорить разве что борцы-классики в легких и средних весах). Эти высокие, статные, мускулистые потенциальные женихи и были объектом повышенного внимания. Особенно много потенциальных невест крутилось вокруг игроков нескольких динамовских клубов, а также МГУ и столичных военных моряков. И, надо сказать, свадеб, в большинстве своем счастливых, было сыграно немало.
Автор этих строк тоже с нетерпением ждал декабрьского сбора. Однако отнюдь не из-за поиска будущей жены, хотя, что скрывать, тоже был не прочь познакомиться с какой-нибудь красоткой. Преобладал чисто спортивный интерес: во-первых, нравилась своей динамичностью и азартом сама игра, а во-вторых, любо-дорого было следить за искусными действиями одновременно стольких блестящих мастеров, принесших славу отечественному водному поло. Однако иногда по дороге в бассейн сердце разрывалось. Это когда слышал мощный раскат болельщицкого грома, доносившийся по соседству, в каком-то полукилометре. Ведь знал, что в это время в "коробке", прижатой к Восточной трибуне динамовского стадиона, хозяева льда не на жизнь, а на смерть рубятся с командой ВВС, ведомой самим Всеволодом Бобровым. Приходилось жертвовать, на хоккей – в следующий раз, на матч ЦДКА с "Крыльями Советов".
…"Но упрямо едет прямо на "Динамо" весь народ, позабыв о дожде". Думаю, у многих, во всяком случае у болельщиков с солидным стажем и в возрасте, наш стадион-ветеран, столичная и общероссийская реликвия, перестраивающаяся сейчас заново, ассоциируется с этой строкой из знаменитого марша Матвея Блантера, то бишь, с футболом. Однако, как говорится, не им единым был он славен. Как сейчас вижу перед собой четыре помоста (перед каждой из трибун) и мускулистых ребят, играючи расправляющихся с гирями-двухпудовками. Что они только с ними не выделывали! Под одобрительный болельщицкий гул идет соревнование: кто больше. Жаль, забыл фамилию моряка-черноморца, зато точно помню его результат: 1002 раза вскинутая вверх рука с крепко зажатым в кулак железным снарядом. Ликовала Северная трибуна – ее парень победил.
А как изящно печатала круг за кругом по залитой льдом конькобежной дорожке Мария Исакова! Последние 400 метров были уже "внеплановыми" – почетный круг с лавровым венком чемпионки мира. То был год пятидесятый. С окончания войны минуло всего ничего, несколько лет, страна только залечивает глубокие раны, а "Динамо" уже принимает цвет мирового спорта. На глазах заполненной до отказа Западной трибуны, у ее "подножия" (помню, что площадки были красноватого цвета) разворачиваются события победных для нас мужского и женского чемпионата мира по волейболу и женского европейского первенства по баскетболу. Владимир Щагин, Константин Рева, Серафима Кундиренко, Нина Максимельянова… Какие имена! А разве меньше эмоций вызывала "внутренняя" битва женских волейбольных гигантов: "Динамо" Александры Чудиной (чудо-спортсменка, в каком бы виде ни выступала – в хоккее, легкой атлетике, волейболе, – всюду была чемпионкой) против "Локомотива" двух Валентин – Осколковой и Свиридовой.
Ну а "Восток" в ту пору… О, это особая статья, неповторимая. Начало ее датируется 1947 годом, с приездом в Москву знаменитого чешского клуба ЛТЦ. Благодаря гостям здесь теперь зимой в огнях прожекторов вовсю бурлила хоккейная (с шайбой) жизнь. Четыре ее участника названы выше, для "полного счастья" добавим еще "Спартак" и "Локомотив". Сколько вариантов дерби – несложно сосчитать, а вот число болельщиков… Оно точно не соответствовало количеству проданных билетов. Переполненный "Восток", поддерживаемый с "Севера" и "Юга" (этим не хватило места на основной хоккейной трибуне), в унисон гудел, ревел как минимум тремя десятками тысяч глоток, не боявшихся подхватить ангину. Никакая лютая стужа не могла остудить пыл и энтузиазм людей, заставить сидеть дома, когда такие матчи, нередко даже два подряд (представляете: сначала ЦДКА – ВВС, затем "Динамо" – "Спартак", комбинация могла быть любой). Эти несколько часов на жутком холоде, чтобы не замерзнуть, все стояли, тесно прижавшись друг к другу, притоптывали, плясали; пар изо рта плотной завесой накрывал стадион, будто дымили трубы котельной. Завидовали тем, у кого телогрейки и валенки. Для "сугрева", конечно, и на грудь принимали, но пьяных, чтобы развезло, особо не наблюдалось. А вообще у компаний постоянных болельщиков был свой ритуал: по дороге на стадион заглянуть в рюмочную, скажем, позади ЦУМа, там по сотке наливали, но обязательно в придачу бутерброд.
Кто сейчас поверит в сказанное выше, когда столько понастроено уютных дворцов спорта. А тогда открытия самого первого, лужниковского, ждали словно манну небесную. Но и он не спас зимой 1957 года. Желающих попасть на финальный матч чемпионата мира СССР – Швеция оказалось столько, что решили "тряхнуть стариной" и провести его на воздухе, правда, не на "Динамо", а на Большой арене Лужников. Мы тогда проиграли; одним из героев той встречи был Свен Тумба-Юханссон, с которым читатели еще встретятся, если продолжат читать эти воспоминания. Кстати, спустя пять лет, в феврале 1962 года, Лужники установили мировой рекорд, не побитый до сих пор, да и вряд ли он будет улучшен: оба дня чемпионата мира по конькам (я уже о нем упоминал) 100-тысячная чаша заполнялась полностью! При такой грандиозной поддержке Виктору Косичкину только и оставалось, что выиграть и взять реванш за досадное поражение советских скороходов от шведа Эрикссона в 1955 году на динамовском льду.
Перейду теперь от общих воспоминаний тех первых послевоенных лет к личным. Маросейка, где я вырос, в несколько смутных и сумбурных воспоминаниях далекого теперь послевоенного лихолетья – грохочущий под окнами трамвай (уж забыл, когда его сняли, кажется, в начале пятидесятых), бесконечная людская лавина майских и октябрьских демонстраций. Она проклевывалась чуть свет на сборных пунктах, пела и плясала, несясь по улицам бурлящей рекой, и допоздна никак не могла утихомириться. Мы выскакивали к воротам и завороженным взглядом провожали эту разношерстную, обернутую кумачом и скрывающуюся за сплошной портретной стеной вождей толпу. Иногда вклинивались в нее, что было непросто и опасно – определенные дяди с каменными лицами строго следили, чтобы никаких чужих, – и, если посчастливилось и не выгоняли за шиворот и пинком под зад (часто случалось и такое), то могли через сплошные милицейские кордоны и до Красной площади добраться. Правда, извилистый маршрут занимал часы – вместо максимум пятнадцати минут от дома до Спасской башни, если напрямую в обычные дни.
И, конечно, еще одно послевоенное явление – вьющиеся змеей несколько колец очереди за мукой. Ее давали два раза, а то и три – на Новый год выбрасывали. Строго по паре пакетов в руки. На руке чернильным карандашом выведен номер, чаще всего далекий трехзначный, а то и вовсе четырехзначный, ибо получить в две цифири – значит, не спать, с ночи записаться. Драки, ругань, мат-перемат. Спираль очереди раскручивалась медленно. Нас детский азарт захватывал, метались из магазина в магазин, от "Белова" к "Стеклянному", что на углу Старосадского, или к проходным, тянувшимся от Петроверигского переулка до Большого Спасоглинищевского. Подключали фантазию, искали лазейку, где легче протыриться. Тоже спорт, скажу вам. Главное – не попадаться на глаза и под горячую руку Митрофанычу, по прозвищу Заряжающий. Крутого нрава был мужик, никому спуску не давал, когда уж очень просили, рассказывал, как со своей пушкой Вислу форсировал, в Польше его и ранило тяжело. Одна рука так и висела плетью.
Но все это, повторяю, в несколько расплывчатых воспоминаниях. Но вот что отчетливо помнится по сей день, так это футбол во дворе с утра до самого темна с неохотным перерывом на школу и уроки, игры на деньги "пристенок" и "расшибец", где набивалась рука и вырабатывался глазомер. Шиком считалось с определенного расстояния попасть монетой или битой (у каждого были свои) в очерченный на земле небольшой квадрат и снять весь кон – горсть мелочи. И, конечно, "отмеры" – без одного, с одним, двумя. Горючая и довольно болезненно ощутимая смесь гимнастики и легкой атлетики, точнее прыжков через "коня" (им был водящий) и бега. О, как ценились спринтерские задатки и сильный толчок. Нужно было так разогнаться, мощно оттолкнуться от линии (никакого бруска не существовало) и взмыть высоко, чтобы, перелетая через "коня", не оседлать его. Сел верхом – штраф, занимаешь его место. Постепенно водящего (можете представить, как отбивали ему спину, поясницу и бока, если играющих был десяток) все дальше отодвигали от черты, и перепрыгивать разрешалось с одним шагом, двумя, а то и тремя. Это уже высший пилотаж, до финиша добирались немногие. В общем, что-то вроде дворового тройного прыжка, и свои Тер-Ованесяны, Санеевы и Бобы Бимоны были и тогда.
А зимой столь же опасной, как сейчас понимаю, однако не менее любимой была другая забава: плотно примотав к валенкам "снегурки" или "английский спорт", натянув палками веревку, чтобы не соскользнула, с верхнего обреза улицы, прямо напротив "Белова магазина" (там сейчас "Макдоналдс"), скатиться в самый низ. Только на субботу, когда толпа осаждала главную московскую синагогу, перекрывая Спасоглинищевский переулок (тогда улицу Архипова), был запрет.
Верхом форса считалось уцепиться крюком за борт ГАЗ-51 – если выпадет такое счастье. Дух захватывало, ветер всей упругой мощью хлестал по лицу. Остановиться просто так было невозможно: либо падаешь, что чревато последствиями, либо уж лети до конца. До известной "молочной" в доме 2/1 по Солянке. Не знающим тот московский район поведаю: это был настоящий, почти километровый скоростной спуск по ледяному желобу или уплотненному снежному насту. Другого такого естественного склона в центре Москвы нет, и я, перебросив мостик в день сегодняшний, так и вижу здесь соревнования по натурбану, могулу, сноуборду, да еще в вечерних огнях…
Но, странное дело, решиться сигануть не казалось тогда безумством. Кураж, бравада, выпендреж перед девочками, конечно, присутствовали, но вместе с ними – взятые из дворовых спортивных площадок ловкость, координация, сила, характер. Кстати, "английский спорт" и "снегурочки" считались в ту пору шиком. Ибо "гаги", "ножи" или "норвежки" (кто сейчас помнит о таких названиях!), а уж тем более хоккейные коньки купить в те годы было практически невозможно. Помню, мама все-таки достала мне "гаги", уже приклепанные к ботинкам. Я успел пофорсить на них по узким аллеям Парка имени Горького и широченной набережной Москвы-реки до Нескучного сада, пока однажды черт меня не дернул пойти на другой каток, поближе к дому. Уж не помню причину, наверное, надоело торчать в длиннющей очереди. Она перешейком переваливалась едва ли не через весь Крымский мост и ближе к кассам сбивалась настолько плотно, что, не опасаясь упасть, можно было пробираться к заветному окошку буквально по головам.
Итак, вместо ЦПКиО имени пролетарского писателя я отправился на Чистые пруды. О, вспомнил: все, конечно, из-за "Тарзана" случилось, который шел в "Колизее", и мы всем двором собирались на него после катка. Так вот, стоило на секунду в раздевалке зазеваться, заговорить со знакомыми девчонками, как коньки благополучно исчезли. Вот только что на скамейке лежали, спиной их ощущал – и бац, сперли. Кого-кого, а уж мелких воришек хватало с избытком.