- Во! А я уж подумал - забыли. Собственно, и не мудрено! Все лето чуть не за штурмовиков летали. Что делать, жал немец на суше... Теперь война входит в нормальное русло. И нас возвращает к законному ремеслу. А что до видимого результата... Найдется способ оценки и тут. Фамилию, правда, на мине писать бесполезно. Но и теперь уже видно, на кого положиться можно в этом нелегком деле. Наша работа, никто нас на ней не заменит! Стимул стимулом, но ведь и долг...
Поправил планшетку, взглянул на часы. Задержал взгляд на Соловьеве.
- Вот с этой точки советую посмотреть. А в остальном вы, конечно, правы...
* * *
"Наша работа" оказалась едва ли не самой сложной. Выполнять ее требовалось ночью и только с ходу, имея [228] лишь координаты точки, где нужно освободиться от груза, - ограниченный участок морской акватории, как правило, лишенный ориентиров и хорошо защищенный средствами противовоздушной обороны противника. Требовался точный выход на цель в любых погодных условиях. Поэтому минные постановки выполнялись экипажами, в составе которых были наиболее подготовленные, опытные штурманы.
Если бы не огромные карты, расстеленные на столах, то класс, где мы готовились к боевым вылетам, можно было бы принять за помещение конструкторского бюро. Листы ватмана, схемы, кальки, линейки, транспортиры и... обычные канцелярские счеты. Здесь рассчитывались таблицы для работы экипажа в воздухе, на боевом курсе. Нужно было скрупулезно учесть любую неожиданность, разработать все варианты...
После подготовки в классе отправлялись на аэродром. На самолетных стоянках тоже кипела работа. Подвеску мин организовывал начальник минно-торпедной службы полка капитан Терехов. Минеры тщательно проверяли их исправность.
Авиационные мины лежали на специальных тележках. Толстые, двухметровой длины, как стволы черного дерева, отполированные до блеска и слегка заостренные в носовой части. Замок держателя цепко захватывал их за подвесные ушки, огромное тело легко отрывалось от удобного ложа с помощью ручной лебедки, лоснящаяся на солнце мина, поддерживаемая бережно руками, аккуратно подводилась под фюзеляж...
Наступает вечер. Вот и сигнал. Взлетают Бесов, Бабий, Василенко, за ним я, за мной - Саликов. Действия миноносцев обеспечивают бомбардировщики Сучкова и Козырина: им приказано нанести удар по порту Керчь.
В районе постановки мин ожидается ухудшение погоды, но откладывать вылет нельзя: корабли противника должны быть заперты в порту. Несколько раз приходится [229] менять профиль полета. Однако к назначенной точке выходим в расчетное время.
Впереди Керченский пролив. Исходный рубеж. Штурман принимает решение осуществлять сброс визуально, с помощью оптического прицела: дымка и облака еще не успели закрыть пролив, хотя ветер усиливается с каждой минутой.
Над Керчью мечутся прожектора, во всю мощь бьют зенитки. Это работают Сучков и Козырин...
Мгновенно выполняю команды штурмана, строго выдерживаю курс и скорость.
Переключатель в боевом положении. Машина идет по прямой...
- Мину сбросил! - голос Володи несколько звонче обычного.
В небе у нас спокойно. Зато справа, над Керчью - лес прожекторов, сотни мгновенно вспыхивающих и гаснущих звезд...
Невольно вспоминаю последнее сообщение начальника разведки: в районе Керченского пролива противник имеет до пятидесяти прожекторных установок...
* * *
Самолет подполковника Сучкова вернулся на аэродром сильно поврежденным. В плоскостях зияли две огромные дыры от прямых попаданий снарядов, техники насчитали еще около сорока пулевых и осколочных пробоин. Над целью на него напал Ме-110. Успел дважды зайти в атаку: первый раз с передней полусферы, второй - с задней. При заходе на третий напоролся на меткую очередь стрелка-радиста старшины Александра Журавлева, загорелся и упал в районе завода Войкова...
Этим эпизодом закончилась боевая стажировка нашего гостя. Ему было приказано вернуться на Дальний Восток, к своему месту службы. За три успешных боевых [230] вылета комбриг был награжден орденом Красного Знамени.
В штабе мы узнали, что капитан Василенко при возвращении потерял сознание. Неуправляемый самолет стал терять высоту, а затем беспорядочно падать. Штурман старший лейтенант Михаил Кизилов взял управление на себя и вывел машину в горизонтальный полет в двухстах метрах от воды. Василенко очнулся через четверть часа, снова взялся за штурвал, довел машину до аэродрома и благополучно посадил ее.
Сказалась усталость. Ветеран полка, отважный, умелый летчик не выходил из боев с сорок первого, совершил уже более ста вылетов...
* * *
Минные заграждения, выставленные нашим полком, резко понизили возможность перевозок через Керченский пролив. Противник вынужден был ежедневно тралить проходы для своих кораблей. По тральщикам наносили удары наши бомбардировщики и штурмовики.
Сложная минная обстановка заставила фашистов еще больше усилить противовоздушную оборону этого района. Очередной вылет на минирование встретил ожесточенное сопротивление врага. В качестве миноносцев летели экипажи Осипова, Бесова, Минчугова, Козырина, Саликова, Андреева. Обеспечивал их действия майор Черниенко.
По возвращении штурман экипажа Андреева, капитан Степан Гудзь, рассказал:
- Как только снизились и направились в пролив, нас встретил лес прожекторов и массированный огонь зениток. Лететь к месту постановки мин пришлось беспрестанно маневрируя. Андреев резко бросал машину из стороны в сторону, уклоняясь от трасс "эрликонов" и лучей прожекторов. Никогда, еще так не встречали... Всю душу вытрясло, пока сбросил мину... [231]
В их самолете техники обнаружили более тридцати пробоин. С повреждениями вернулись и остальные машины. Все считали, что им повезло.
Накануне очередного вылета в эскадрилье состоялось партийное собрание.
- Экипажам приходится испытывать огромное напряжение, - сказал комэск. - Но как бы ни складывалась обстановка, летный состав успешно решает поставленные боевые задачи. Мы уже основательно заминировали Керченский пролив и, несмотря ни на какие трудности, должны продолжать это дело...
Выступающие поделились опытом подготовки к вылету, разобрали несколько примеров успешных тактических действий, вскрыли причины отдельных неудач. Особое место было уделено моральной и физической подготовке личного состава.
К очередному вылету экипажи до мелочей продумали свои действия на каждом этапе, а технический состав сделал все от него зависящее, чтобы матчасть работала безотказно.
* * *
Незамеченными прорваться в пролив не удалось и на этот раз. Но, несмотря на сложнейшую обстановку, все экипажи сбросили мины в заданных местах.
Тщательно проанализировав опыт последних вылетов, командование полка сделало вывод о необходимости выделения большего количества бомбардировщиков для отвлекающих ударов.
Минирование Керченского пролива с воздуха значительно облегчило действия наших наземных войск. На минах, выставленных полком, подорвалось несколько десантных кораблей. Противник был морально подавлен. По данным разведки, имели место случаи отказа гитлеровских моряков от рейсов из Крыма на Таманский полуостров. [232]
Торпедоносцы
Весной 1943 года враг широко использовал плавсредства для перевозки войск и техники из Румынии в Крым и на Таманский полуостров.
Боевые действия 5-го гвардейского авиаполка, с начала года нацеленные на поддержку войск 47-й, а затем 18-й армии, в марте были перенесены на коммуникации Черного моря. Вновь к месту было вспомнить название - "минно-торпедный", но уже во второй его части.
В прошлом торпедоносцы действовали, как правило, способом "свободной охоты". Это не всегда давало эффект, так как конвои противника старались совершать рейсы в ночное время, а отдельные корабли ходили ломаными курсами, то и дело меняли маршруты, что затрудняло их поиск. Вновь сформированный на Черноморском флоте 30-й разведывательный авиаполк быстро набирал темпы боевой работы, и мы все чаще вылетали на удары по его данным. Однако "свободной охоты" это отнюдь не исключало.
Если опросить морских летчиков - участников войны, какой вид боевых действий они считали самым сложным и опасным, то ответ будет один - торпедная атака.
Мне много раз приходилось участвовать в бомбоударах по войскам и технике противника в местах сосредоточения и на переходах, бомбить переправы, аэродромы, железнодорожные узлы, корабли в портах, ставить мины на фарватерах, вести воздушную разведку...
Но каждый торпедный удар памятен на всю жизнь.
Торпедоносец уходит от своих берегов на сотни и сотни километров, в продолжение многочасовой "охоты" под его крылом только вода. Но вот - цель! Летчик снижается до двадцати - тридцати метров и направляет свою машину в самый центр вражеского конвоя, на окруженный боевыми кораблями огромный транспорт. Навстречу - буря огня, водяные столбы, пулеметные трассы, [233] разрывы... Секунды нечеловеческого напряжения, сближение с вооруженной до зубов целью на самолете, не имеющем броневой защиты, почти лишенном возможности маневрировать на предельно малой высоте...
Обнаружить цель - только часть дела. Для успеха атаки необходимы точные данные: курс корабля, скорость движения, расстояние до него, поправки на метеорологические условия... И это еще не все. Под огнем противника надо лечь на боевой курс, сбросить торпеду под определенным углом к поверхности воды, учесть ее инерцию при малейшем изменении курса самолета...
И все - за секунды. Успех решает внезапность удара! Высочайшая точность, моментальность расчетов...
Многое требовалось от экипажа торпедоносца: выдержка, мужество, мгновенная оценка обстановки, сообразительность, глазомер, искусный пилотаж... И самое главное - слаженность. Слаженность, доведенная до автоматизма! Когда весь экипаж - как один организм.
* * *
10 марта в паре с экипажем командира звена Алексея Трошина вылетали на "свободную охоту" к дальним коммуникациям противника. Многочасовой поиск не принес результата. Кораблей противника встретить не удалось, пришлось возвращаться домой с торпедами.
На другой день, действуя отдельным экипажем, производили поиск плавсредств у берегов Крыма.
Осмотрев западные коммуникации и не обнаружив целей, решили пройти вдоль южного берега. Плавсредств и там не оказалось. Ни в коем случае не желая и на этот раз возвращаться ни с чем, решили заглянуть в Ялту.
Снижаюсь до тридцати метров и вдоль берега, от Ливадии, направляю самолет к порту. С суши бьют "эрликоны". Трассы проходят то впереди, то сзади машины. Маневрирую. Открывается акватория порта. Прямо по курсу - баржа у причала. [234]
- Приготовиться к торпедной атаке! - командую штурману.
Небольшой доворот...
- Сброс!
Чувствую легкий рывок машины - торпеда оторвалась. Резко отворачиваю вправо от стены огня, поднявшейся со стороны города и порта.
- Пошла! - докладывают стрелки.
Обогнув порт, оборачиваюсь. На месте, где стояла баржа, - огромный клуб дыма...
- Как результат? - уточняю у стрелков и штурмана.
- Точно врезали! - отвечают все в один голос.
- Не велика добыча, - охлаждаю их неумеренный восторг.
Впрочем, и сам доволен. Добыча добычей, однако атака-то удалась...
Докладывать о результате полета пришлось в присутствии начальника штаба ВВС Черноморского флота генерал-майора авиации Павла Павловича Квадэ, который как раз прилетел на аэродром. Генерал подробно расспросил об атаке, порекомендовал изучить глубины моря на подходах к портам: не дойдя до причала, торпеда может зарыться в грунт. Разговор велся непринужденно, Павел Павлович любил откровенность, умел сразу расположить к себе собеседника шуткой.
Через день вместе с Беликовым вновь вылетели на "свободную охоту". Несмотря на дождь и низкую облачность, на малых высотах, временами почти задевая крылом волну, достигли района поиска. Сначала осмотрели предполагаемые маршруты вражеских конвоев на переходе из Констанцы в Севастополь. Затем - западное и южное побережье Крыма. Заглянули в порты Евпатория, Ялта, Феодосия, но подходящих целей для торпедного удара не обнаружили. Шесть часов напряженного [235] полета, тысяча семьсот километров в сложных метеорологических условиях...
Раздосадованные неудачей, возвратились на аэродром.
Но настоящая неудача постигла не нас.
14 марта два самолета - ведущий капитан Бесов, ведомый старший лейтенант Трошин - вылетели на поиск плавсредств противника в отдаленном районе моря. С Трошиным летел проверяющий - заместитель начальника штаба полка капитан Мартышкин. Маршрут не был пройден из-за сильной болтанки и наступления темноты. Частые обходы грозовых зарядов усложняли расчеты. На обратном пути штурман капитан Кравченко вывел пару в район Туапсе, где неожиданно появившиеся машины были приняты за самолеты противника и обстреляны нашими зенитками. Кравченко, в свою очередь, не сумел опознать город, на который вышел, - принял Туапсе за Поти и развернулся на девяносто градусов влево с надеждой взять курс на свой аэродром. На самом же деле полетели в сторону Новороссийска. В конце концов опознали Геленджик. Горючее было на исходе. Приняли решение садиться на неосвещенную и неподготовленную площадку геленджикского аэродрома.
Бесов хорошо знал этот район, уже не раз совершал здесь вынужденные посадки. Он приземлился благополучно. Трошин зашел с недолетом, преждевременно потерял высоту, исправляя ошибку, развернулся вправо и врезался в деревья...
Погибли старшие лейтенанты Алексей Петрович Трошин и Василий Васильевич Коршунов, капитан Алексей Андреевич Мартышкин. Стрелки отделались ранениями.
* * *
Хороший летчик был Трошин. Скромный, внешне ничем не приметный, он прибыл к нам осенью сорок второго и сразу вступил в бои. Так же незаметно стал одним из надежнейших летчиков эскадрильи, командиром звена. [236] Вскоре при планировании любого ответственного задания в штабе полка почти непременно упоминалась фамилия Трошина.
До этого Алексей воевал в 116-м морском разведывательном авиаполку. О своих подвигах не рассказывал. Но разве возможно жить в тесной семье и оставаться для всех загадкой? Тем более что Алексея любили. А разной глубины и формы шрамы на его скромном лице безошибочно утверждали, что человек побывал в переделках. Притом не раз.
...Однажды при отходе от вражеского конвоя (который был аккуратно сфотографирован, несмотря на ожесточенный огонь зениток) на одиночный самолет-разведчик МБР-2 навалились два Ме-109. Первая очередь ударила по кабине командира. Острые осколки плексигласа брызнули в лицо, ослепили...
"Мессершмитты" заходили на повторную атаку.
- Не торопись, дай им приблизиться, - командовал Трошин стрелку-радисту. - Бей короткими, следи за трассой!
Спокойный голос командира вселил уверенность в растерявшегося необстрелянного парня.
Получив отпор, "мессеры" отвалили. Когда снова пошли в атаку, одна из очередей стрелка достигла цели. Ведущий "мессершмитт" задымил и сорвался в штопор. Второй развернулся и исчез. От появившейся справа по курсу другой пары вражеских истребителей удалось скрыться в спасительные облака...
- Как, командир, - с тревогой спросил штурман на подходе к аэродрому, - сможешь посадить машину?
И тотчас услышал спокойный голос:
- Идем на посадку.
В память об этом бое на лице Алексея остались многочисленные мелкие рубцы. Происхождение глубокого шрама на правой щеке мне так и не удалось выяснить. Но прошлой осенью, в октябре, всем стал известен случай, [237] в который едва ли кто бы поверил, если бы не произошел он тут же, в нашем полку. Над перевалом Санчаро под самолетом Трошина зависли бомбы, причем со взрывателей свернулись вертушки. Посадка в таких обстоятельствах - верная гибель. Командир посоветовал своим стрелкам попробовать вывернуть взрыватели с бомб, зависших на внешней подвеске. Стрелки Смоленский и Фадеев пробили ломиком дыры в створках бомболюков и сделали невозможное - обезвредили бомбы в воздухе...
Отличный был экипаж!
И вот погиб командир. Погиб и его верный друг - штурман Василий Коршунов, ветеран полка, участник всех его славных сражений...
* * *
Ночью прошел обильный дождь, аэродром развезло. Даже колеса командирской "эмки" оставили на взлетной полосе глубокие колеи. А с узкой бетонки взлетать нельзя из-за сильного бокового ветра.
Мы с Димой Бабием - дежурная пара торпедоносцев. Первым выруливает на старт Дима. Тяжело нагруженная машина, неуклюже перевалившись с крыла на крыло, застывает на расквашенной полосе. Все свободные техники, механики, мотористы выстраиваются у капониров, затаив дыхание, устремляют взгляд на сигнальный флажок...
Разбег длинен - вязкая земля долго не отпускает машину. Наконец Дима взлетает.
Взлетаю и я.
Круто развернувшись над аэродромом, соединяемся в пару. Курс - к румынскому побережью, в надежде на то, что там погода лучше.
Долгий полет над бескрайним бушующим морем. У побережья снижаемся до двухсот метров. Море, и правда, здесь гораздо спокойнее - два-три балла. Идем [238] в видимости противника, просматривая прибрежные коммуникации.
Плавсредств нет.
Возвращаемся на большой высоте, чтобы избежать болтанки, изматывающей экипаж. В штаб полка едем молча: сказывается усталость. Да и настроение не ахти. Прибавили к своим летным биографиям по одному боевому вылету, а толку?
- Не надоели тебе пустые полеты? - первым нарушает молчание Дима.
- А что делать?
Бабий с минуту молчит.
- Севастопольские бухты... - мечтательно произносит, решившись.
Только теперь понимаю, что думал об этом и сам.
- Там горы, Дима, - напоминаю. Будто возможно о них забыть. Где там успеть набрать высоту после низкой торпедной атаки?
- Посоветуемся с комэском, Дима...
Чумичев понял нас с полуслова. С сомнением покачал головой. Но тоже, похоже, не первый день думал об этом.
- Посоветуюсь с командиром полка, - решил в свою очередь. - Пока изучайте карты, ищите подходы. Может быть, что и выйдет... Кстати, Минаков, не пора ли вашему экипажу овладеть эрэсами?
Почему - кстати?
- Мы готовы. Зачеты по теории сданы, можно приступить к практическим пускам.
- А знаете, для чего это нужно?
- Бить фашистов! - Что еще скажешь.
- В общем правильно, - согласился комэск. - А в частности - для обеспечения тех же торпедных атак. Эрэсами будем подавлять огонь зениток и топить корабли охранения. Завтра с утра седлайте самолет, оборудованный подвесками под реактивные снаряды. Разрешаю [239] сделать тренировочный полет. После четырех холостых заходов произведете практический пуск двух снарядов по щиту...
* * *
Перед тем как забраться в кабину, обвожу взглядом полированные головки нового грозного оружия: "Не подведите". Снаряды с одушевленной уверенностью смотрят с крыльевых реек: "За нас не волнуйся, сработаем, если пошлешь в цель".
В воздухе удивляюсь спокойной деловитости штурмана: обретает парень свой почерк.
- Правый разворот, курс сто восемьдесят, удаление...