Неподведенные итоги - Рязанов Эльдар Александрович 39 стр.


– Как видите, о финале много различных мнений. В опублико­ванном сценарии был действительно другой финал. Фильм должен был кончиться в тот момент, когда пайщики приступают к жеребьевке. Когда мы писали сценарий, нам было безразлично, кто именно вытащит несчастливый жребий. Дело было не в этом. Кроме того, персонажи еще не были живыми, конкретными. Нам же, авторам, важно было затронуть лишь проблемы, которые волновали нас. А кто пострадает от случая, от жребия, значения для нас в то время не имело. Но когда все герои сошли с бумаги на экран, обрели плоть и кровь, когда их сыграли превосходные актеры, мы поняли, что зритель не простит нам неопределенности. Мы обязаны дать кон­кретный ответ, кто же в результате всей этой свары пострадает. Тогда мы стали думать. Любого из положительных персонажей на­казывать нам было жалко, мы их полюбили и считали, что это будет несправедливо. Наказать кого-либо из отрицательных героев каза­лось нам очень примитивным. Вот, мол, зло и наказано! Мы долго ломали обе наши головы, кого же нам избрать козлом отпущения. И выбор пал на спящего пайщика. Во-первых, он не участвовал в борьбе, он проспал. И за эту неактивность его вполне можно было наказать. Во-вторых, он толстый. Толстяков же, как правило, не жа­леют, над ними смеются. В-третьих, некоторые зрители по "Кинопа­нораме" знают, что спящий пайщик – режиссер фильма. В этом был налет самоиронии. А некоторые могли усмотреть, что вся эта фан­тасмагория приснилась режиссеру. Одним словом, в этом варианте конец получался таким, что его можно трактовать по-разному. И это, как мне думается, хорошо...

А вот записка, ударяющая по фильму с другого бока: "Ваш фильм – облегченная критика. У нас есть немало недостатков, но Ваш фильм тенденциозен, он похож на "капустник". Временами на­поминает балаган. Неужели нельзя было всерьез ударить по болез­ням нашей жизни?"

– Что можно ответить на подобную записку? Она меня изумила. Чего-чего, а такого я не ждал. Единственное, что я могу сделать, – это поблагодарить за критику. Обещаю в своем следующем фильме подойти к работе более серьезно. Постараюсь в следующий раз "уда­рить" по нашим недостаткам так, чтобы ни от кого ничего не оста­лось. Спасибо за урок!..

Объединяю еще две однородные записки: "От юмора к злой сати­ре – это закономерность или случайность в Вашем творчестве?"

"Эльдар Александрович! До сих пор Вы делали удивительно доб­рые фильмы. Чем объяснить появление такой злой картины, как "Гараж"?"

– На этот вопрос я постараюсь ответить подробнее, потому что он не так прост, как кажется. Для начала скажу, что я не считаю ко­медию "Гараж" злой. Скорее, я назвал бы "Гараж" жестким, резким фильмом, но при этом, я настаиваю, фильм вовсе не злой, скорее, добрый. Попытаюсь объяснить. В прошлых наших пьесах и сценари­ях мы все время занимались поисками и разработкой характера положительного комедийного героя. Сделать смешным положитель­ный персонаж куда труднее, нежели отрицательный. Ведь над поло­жительным героем не хочется издеваться, наоборот, ты всегда раду­ешься, умиляешься тому, что существуют такие бескорыстные чуда­ки, готовые в ущерб себе бороться ради добра и честности.

Если взглянуть на историю комедийного жанра, то очень редко встретишь, чтобы главным героем веселого произведения было лицо положительное, светлое, доброе. И это понятно, ведь именно отри­цательные герои так и просятся в комедию. Высмеивать людские по­роки – скупость, злость, корыстолюбие, чинопочитание, ханжество, взяточничество, бюрократизм и так далее – легче для комедии и, более того, это ее призвание.

"Гараж" – комедия сатирическая, комедия нравов, высмеиваю­щая недостатки, болезни, пороки. "Гараж" – комедия обличающая. И было бы странно делать ее со слезами радости и умиления. Недостатки, которые бичуются в фильме, вызывают злость и гнев авто­ров. Мы хотим, чтобы люди избавлялись от тяжелого, звериного на­следства, очищались, видели свои некрасивые черты, и наша лента должна была помочь им в этом.

Но ведь отнюдь не все герои "Гаража" – плохие люди. Кстати, большинство из них вовсе не дурны. Они являются жертвами труд­ных обстоятельств, которые приводят к очерствению души и воин­ствующему эгоизму. Люди вообще не делятся на хороших и плохих, на голубых и вымазанных одной черной краской. Каждый чело­век – это особый мир, в котором зачастую уживается несовмести­мое. Даже в так называемом "отрицательном" персонаже всегда ста­раешься отыскать и какие-то светлые черты. Обратите внимание, какая Аникеева заботливая бабушка! Когда она узнает, что украли машину, у нее вырывается вздох облегчения и радости, что несчастье произошло не с внуком. И лишь в одном персонаже мы не смогли раскопать ничего симпатичного – в директоре рынка. Она нам антипатична во всем, мы не смогли пересилить своего отношения и не наделили ее ни одним добрым чувством, ни одним приличным по­ступком. Этим мы, кстати, обеднили образ, сделали его более плос­ким и прямолинейным.

Большая часть персонажей картины – так называемое "болото". Эти существа в равной мере способны как на зло, так и на добро. Но кроме них в фильме действуют прекрасные, душевные люди. Млад­ший научный сотрудник Елена Малаева – прямая наследница Деточкина, Лукашина, Новосельцева. Ее честность, отвага, жажда справедливости поднимают эту "малышку" на прекрасный гражданский и человеческий поступок. А персонажи Г. Буркова, Г. Стриже­нова, А. Мягкова, С. Немоляевой – разве они скверные люди? А те­перь вспомним еще один очень важный эпизод – сцену сумасшест­вия жены Гуськова. Какие встревоженные лица, какие скорбные глаза смотрят на несчастную женщину, временно лишившуюся рас­судка от потрясений страшной ночи. "До чего мы докатились, как мы могли опуститься до уровня скотов!" – читаем мы на этих лицах. В глазах людей боль, печаль, сожаление, раскаяние.

Я ставил этот важнейший для фильма эпизод как сцену очище­ния. У древних это называлось "катарсис". Печальная мелодия тромбона, написанная превосходным композитором Андреем Пет­ровым, усиливает моральную кульминацию фильма. В комедии по­беждает добро, а не зло. В ней действуют не только мрачные, но и светлые силы. Мы хотели, чтобы фильм утверждал человечность, призывал к борьбе за нее, с горечью выявлял темные стороны чело­веческой души. Намерения создателей фильма ясны – помочь людям, а вовсе не злорадно сказать им о том, насколько они дурны. Поэтому я считаю фильм добрым. Именно добрым, а не добрень­ким, сладеньким, сахаринным. Разницу эту очень важно понимать. А она такая же, как между натуральным полотном и синтетикой...

Так! А теперь иная критика. Я ждал этих упреков в клевете и до­ждался. Читаю записку: "Не кажется ли Вам, что своим фильмом Вы оскорбили советских людей? Конечно, в нашем обществе есть недо­статки, но Вы все сгустили, довели показ наших людей до карика­туры!"

– В ответе на предыдущую записку я частично затронул и этот вопрос. Но теперь, после получения этого знакомого, нехитрого уп­река, хочу добавить еще. Судя по тону, автор считает себя защитни­ком народа и защитить он его хочет, в частности, и от меня. Но, во-первых, от меня не надо защищать народ. А во-вторых, подобная за­щита сродни медвежьей услуге. В связи с укором такого рода хочет­ся порассуждать о патриотизме. По-моему, есть два вида патриотиз­ма – подлинный и ложный. Подлинное чувство никогда не кричит о себе, оно довольствуется сутью. К беспрестанным заверениям в любви, как правило, прибегают фальшь и неискренность. Хочу при­вести странную на первый взгляд аналогию. Существуют два сорта осенних грибов-опят – подлинные и ложные. Ложные опята очень похожи на настоящие, они ловко камуфлируются. Только опытный, хороший грибник способен увидеть различие. А разница между ними колоссальна. Если подлинные опята – вкусные, замечатель­ные грибы, то от ложных опят не миновать отравления. А в больших дозах ложные опята просто смертельны.

Очень часто глубоко интимное чувство любви к Родине, к своему народу, частью которого мы являемся, подменяется трескучими, без­душными фразами. Ахматова сказала:

О, есть неповторимые слова!

Кто их сказал – истратил слишком много...

Художник, который в своем творчестве руководствуется чувст­вом подлинной любви к своему народу, желанием, чтобы людям жи­лось лучше, который страдает от окружающей его несправедливости, имеет, как я думаю, право говорить самую горькую правду. По­тому что намерения его честны и благородны.

В заключение хочу добавить еще одно: я охотно допускаю, что "Гараж" может не понравиться, отнюдь не потому, что в нем заложе­на острота и резкая критика, а просто-напросто своим художественным воплощением. Каждый человек волен в своем приятии или не­приятии произведения искусства. Я понимаю, что могут найтись зрители, для которых наш фильм неинтересен, неубедителен, не об­ладает эстетической ценностью. Значит, в комедии допущены про­счеты: либо слаба драматургия, либо неточна режиссерская трактов­ка, либо есть срывы вкуса. Я отнюдь не считаю наш фильм этаким безгрешным эталоном. Его делали живые люди, которым не чуждо ничто человеческое. Главное, в чем я могу заверить зрителя, – в нашей работе не было самоуверенности, равнодушия, не было здесь и творческой сытости...

Записки подошли к концу. Я поблагодарил зрителей за доброже­лательность, терпение, активность. Каждая записка и каждый ответ вызывали бурную реакцию. Зал дышал, жил, смеялся, хлопал, шумел, спорил. Это была замечательная встреча. Судя по запискам, моим зрителем был огромный, живой, мыслящий, тонко чувствую­щий, на все реагирующий, все подмечающий, образованный, с чувст­вом юмора, с глубоко развитыми гражданскими чувствами прекрас­ный зал-собеседник. И когда мы говорим стертую фразу о том, как вырос наш зритель, то даже не подозреваем, насколько мы правы.

Мне поднесли несколько гвоздик, я попрощался с залом, сгреб в карман записки – может, пригодятся – и ушел за кулисы.

Когда я покинул Дом культуры, зрители уже разошлись. Пло­щадь была пустынна. Когда я садился в машину, электрик выключил лампочки, опоясывающие рекламу фильма. Ощущение нарядности исчезло. Обыкновенная, неважно освещенная площадь в обыкновен­ном провинциальном городке. Вокруг была ночь, и мне нужно было больше часа ехать по скользкому зимнему шоссе в Москву. Директ­риса, выскочившая без пальто, приветливо помахала мне, я посигна­лил ей в знак прощания и поехал домой. Я понял, что с выходом фильма на экран работа над ним отнюдь не кончилась. Ехал и думал о том, как хорошо, что фильм не оставил людей равнодушными, что картина задела за живое, что она вызывает споры и размышления.

Пожалуй, это и есть счастье.

P.S. Со времени этой встречи прошло немало лет. Недавно, в 1995 году, я пересмотрел "Гараж". Одновременно огорчился и обра­довался. Как автор, создатель фильма, я обрадовался тому, что фильм не постарел, что актуальность его не поблекла, что сатиричес­кий заряд не ослабел, что и стилистически картина не архаична.

Огорчился же я как гражданин своей страны. Огорчился потому, что фильм не постарел, актуальность его не поблекла, сатирический заряд не ослабел...

Как гражданин, я предпочел бы такую оценку ленты:

– Все эти недостатки, которые высмеиваются в "Гараже", давно изжиты, ушли в прошлое. И поэтому фильм ваш – старый хлам, он ломится в открытую дверь.

Радость моя как гражданина была бы в этом случае куда сильнее, нежели огорчение мое как художника. Но, увы!..

О ЛИИ АХЕДЖАКОВОЙ

Если судить по стандартным меркам, Лия Ахеджакова никогда не могла бы стать актрисой: маленький рост, неправильные черты лица, самый обычный, скорее даже писклявый голос, ни степенного достоинства, ни важной осанки – в общем, вроде бы ничего особен­ного. Мечтать при таких внешних данных о карьере актрисы было нелепо. Но талант, который нельзя было не заметить, помешал. Пришлось принять ее в театральное училище, а потом даже допус­тить до театральных подмостков. Правда, ее сразу же поставили на место – определили в детский театр. (Мол, всяк сверчок знай свой шесток.)

Актерская биография Ахеджаковой началась с изображения за­бавных зайчиков, сорванцов-мальчишек, трогательных пионерок, чертиков и лягушек-путешественниц. На какой-то новогодней елке ей даже довелось играть Ржавчину! Работать в детском театре от­нюдь не легче, нежели в театре для взрослых, но Ахеджакова сразу же была заключена в тиски определенного амплуа – "травести". И вырваться из него казалось невозможным. Однако в каждом "зай­чике" и "чертике" светилось такое дарование, что было ясно: артист­ка способна на большее, диапазон ее таланта огромен, ей по плечу самые разнообразные роли, как трагические, так и комические. Однако это было ясно в первую очередь зрителям детского театра – пионерам! А от них ничего не зависело.

После роли Женьки в водевиле Анатолия Алексина "Мой брат играет на кларнете" актриса привлекла к себе внимание театралов, о ней заговорили. И тем не менее путь в большое искусство для взрос­лых оказался долгим и нелегким. Мешала косность мысли многих театральных и кинорежиссеров, тем паче что ни те, ни другие, как правило, не посещают детских театров. И все-таки Лию Ахеджакову стали приглашать в кино на крохотные эпизодические роли. В каж­дом эпизоде было видно ее уникальное дарование, неповторимость ее личности, обаяние таланта. Так постепенно, от эпизода к эпизоду, завоевывала она право играть в кинематографе первые роли.

По отношению к Ахеджаковой я проявил себя не лучше других режиссеров. Поначалу я ей доверил маленький эпизод в фильме "Ирония судьбы, или С легким паром!". Когда я начал работать с актрисой, то понял, что вернее было бы сказать так: не я ей доверил, а она оказала мне честь, согласившись играть этот эпизод. Первое непосредственное знакомство с Ахеджаковой – как с актрисой, так и с личностью – покорило меня. Она сыграла подружку героини – роль практически не выписанную – так, что о персонаже Ахеджако­вой можно написать целое исследование. За этой маленькой черня­вой "училкой" вставал образ восторженной идеалистки, беззаветно преданной школе, отдающей всю свою жизнь делу воспитания детей. Ясно, что для нее слова Н. А. Некрасова: "Сейте разумное, доброе, вечное" – девиз жизни, ее суть. Ясно, что школьники на ее уроках, пользуясь бесконечной добротой учительницы, устраивали всякие каверзы, отчего она, наверное, не один раз рыдала. Ясно, что ника­кой личной жизни у нее нет и не было. Потому-то она так беско­рыстно счастлива за свою подругу Надю, к которой пришла любовь. Какую сложную, неоднозначную гамму переживаний сыграла актри­са, когда она во время поцелуя героев уходила на цыпочках, пятясь задом из квартиры подруги. Тут и любопытство, и сочувствие, и де­ликатность, и радость за подругу, и сожаление, что ее-то саму так никто и никогда не целовал...

После встречи с Ахеджаковой в "Иронии судьбы" я не мог пред­ставить свой следующий фильм без дальнейшего сотрудничества с замечательной артисткой.

Роль секретарши Верочки в пьесе "Сослуживцы" была иной, не­жели в фильме "Служебный роман". Законодательница мод в "ста­тистическом учреждении", молоденькая длинноногая хищница, же­лающая побыстрее и повыгодней выскочить замуж, практичная, без­духовная барышня – такой была Верочка в пьесе.

В сценарии картины мне захотелось обогатить этот, в общем, довольно тривиальный персонаж. Мне очень импонировала мысль пригласить на эту роль Лию Ахеджакову. Мы с соавтором трансфор­мировали образ, постарались "надеть" его на психофизические дан­ные артистки. По сути, из прежнего характера мы оставили лишь одну черту – "законодательница мод". Мы понимали, что эти пре­тензии секретарши при ее занятной внешности дадут новый коме­дийный эффект. Когда урок Калугиной – как надо завлекать муж­чин, нравиться им, какую походку следует выбрать, как одеваться – дает Лия Ахеджакова, это в сто раз богаче, интереснее, сложнее и смешнее...

В сатирической комедии "Гараж" мы уже специально писали главную роль, Елены Малаевой, для Ахеджаковой. На ее долю выпал персонаж, который нес в себе, если только так можно выра­зиться, "бациллу совести". Мы уже хорошо знали характер актрисы, ее манеру поведения. Было бы, наверное, проще и легче, чтобы пово­рот собрания к справедливости и чести совершал эдакий "обаятель­ный Штирлиц", какой-нибудь супермен или суперменша. Но нам ка­залось более правильным предназначить эту святую роль некази­стой, как и ее старенький "Москвич", матери-одиночке. Нам дума­лось, что, если всю бучу поднимет забитая жизнью, но не потеряв­шая главных критериев "шмакодявка", как ее обзывают в фильме, это будет и более жизненно и более глубоко. Ведь изменить течение собрания какому-нибудь именитому или представительному мужчи­не куда легче, чем маленькой, не занимающей никакой должности, не обладающей никаким влиянием женщине.

Но в этом случае от исполнительницы требовались исключитель­ные личные качества. По моему мнению, Ахеджакова обладала ими полностью.

Приступая к работе над фильмом, я сказал себе: "Если Ахеджако­ва не сможет по каким-либо причинам играть роль Малаевой, то я или отложу съемки до того времени, когда она освободится, или же вообще не стану снимать картину без нее".

В чем же секрет ее таланта? Главное в этой актрисе – удивитель­ное растворение ее человеческой сущности в ролях, которые она иг­рает. Ахеджакова в жизни – человек деликатный, искренний, застенчивый, одухотворенный, скромный и вместе с тем принципиаль­ный и непримиримый к несправедливости и злу. И вот эти личные качества наполняют каждую ее актерскую работу. Ахеджакова не может, по-моему, сыграть злодейку или же неприятную, непривлека­тельную героиню. Если ей поручить отрицательную роль, я думаю, симпатии зрителя окажутся на стороне этого отрицательного персо­нажа.

Огромную радость испытал я, работая с Лией Ахеджаковой над "Небесами обетованными". Ее персонаж – опустившаяся художни­ца, бомжиха Анфимья Степановна (или просто Фима), обладает неиссякаемым запасом жизнестойкости. Ей наплевать на все условнос­ти, она, в частности, не стесняется и просить милостыню. Побира­ясь, она вносит в нищенство своеобразный артистизм и очарователь­ную наглость. Любит Фима и к бутылочке приложиться. Она остра на язык, находчива, презирает любое начальство, отрицает фальши­вые ценности. Кажется, что Фима порхает по жизни легко и бездум­но. Но в этой маленькой бесшабашной забулдыге живет невероятное чувство собственного достоинства, она верный, преданный друг, нежная, любящая сестра, она снисходительна к житейским слабос­тям других, а в ее сердце сохранилось нетронутое пространство для чистой, праведной любви, которая проявляется к отставному пол­ковнику скрытно и целомудренно. Фима – талантливое, привлека­тельное существо во всем, даже в побирушничестве. За этими качест­вами проглядывает уникальный талант очаровательной актрисы, щедро наделившей свой персонаж собственным душевным богатст­вом. Работать с Лией Ахеджаковой – наслаждение и счастье.

Назад Дальше