…Время было за полночь. Я сидел возле вахтерского стола с телефоном. Ждал звонок из Иркутска. Тетя Дуся, знаменитая охранительница тишины и порядка, много-много лет проработавшая бок о бок с будущими гениями, дремала, пристроив голову на руки. Было непривычно безлюдно и тихо. В батареях отопления ласково журчала вода Потом на лестничных маршах послышались чьи-то не очень уверенные шаги, с шаркающим протягиванием, и вскоре на спуске к выходу появился Коля Рубцов. Малость выпивший. С гитарой на плече и в пиджачке, надетом на голое тело.
Предчувствуя ситуацию, я на всякий случай удалился в тамбур и закурил.
Коля присел к столу, деловито затушил о подошву ботинка без шнурков сигаретный окурок, подстроил гитару и очень по-домашнему сказал:
- Теть Дуся, ты, пожалуйста, не спи. Я песню написал.
Тетя Дуся среагировала на это, не поднимая головы:
- Иди, Коля, спать.
- Пойду-пойду, - заокал Рубцов. - Ты токо послушай. Я песню написал.
- Ко-о-ля… - напрягла интонацию тетя Дуся, все еще не меняя удобного своего положения.
- Чево? Я жа песню написал…
Тетя Дуся выдохнула из себя воздух, подняла голову и оправила пальцами платок.
- Чтобы духу твоего мгновенно не стало, - сказала она сдержанно, но твердо.
- А как жа песня?
- Я этими вашими песнями во-о… - Тетя Дуся чирканула пальцем под горлом. - Уходи, Рубцов. Не озоруй.
- Да я жа песню… песню жа, тетя Дуся…
Она поднялась со стула.
В это время кто-то решительно забухал ногой в дверь снаружи. Я откинул крючок. Вошел Саша Вампилов. В настроении тоже. Он тогда учился на Высших литературных курсах и жил на седьмом этаже.
- О-о… - сказал он. - Пры-вет. Я сейчас у одного корифея на даче был. Все как в сказке: по усам текло, да в рот не попало. Исправил ситуацию приватно. Пошли ко мне.
- …последний раз говорю - иди спать! - уже с нервом, возвышающим голос до крика, приказала тетя Дуся.
Саша тут же подался на шум.
- Да я жа песню… - начал было опять Рубцов, но увидел Вампилова. - Саша, друг, это же ужасно! Это невыносимо тяжело! Я вот песню написал, а меня гонят. Понимаешь?
- Понимаю, - сказал Саша. - Пошли ко мне наверх. Я тоже пьесу написал, и меня тоже гонят.
Рубцов внимательно посмотрел на нас: на меня - я стоял теперь рядом с Вампиловым - и неожиданно серьезно поинтересовался:
- А он чего?
- А он… - Саша подмигнул мне, - а он свидетель. Понял?..
В основе творчества лежит поведение писателя. Он должен соблюдать в поступках величайшую осторожность. Эти слова принадлежат перу Михаила Михайловича Пришвина и запомнились мне навсегда. Убежден также, что они таят в себе сокрытый - узкоцеховой адресованностью - универсализм, то есть практически применимы ко всякому творчеству, если оно, безусловно, натуральное, в самом широком человеческом плане.
Таким образом, я сознательно клоню к тому, чтобы основная пришвинская посылка звучала для всех: в основе творчества лежит поведение человека. Ведь жизнь-то уже сама по себе - творчество. А поведение - образ жизни. Образ же ее - это сложнейшая и тщательно закодированная совокупность укоренившихся в сознании и подсознании привычек, подаренных судьбой, средой, родством и временем…
Казалось бы, все ровно и гладко: одно вытекает из другого, взаимно достраивая и дополняя друг друга. И вдруг в месте сокровенного слияния творчества и поведения человека образуется непредсказуемое: яростное противоборство между творческой необходимостью и личной человеческой судьбой. Именно личное, человеческое начинает вдруг безжалостное наступление, стараясь всецело подчинить себе, сделать рабски послушным художническое, артистическое, писательское. Внешние и внутренние несовершенства мира привносят в этот кипящий водоворот страстей свою, не поддающуюся оценкам, лепту, и для того, чтобы творческий организм мог во всем этом выжить, сохраняя себя на звук, слово, голос, краски, мысль, чувство, фантазию и ум, ему приходится истрачиваться максимально. В этом-то как раз и непостижимость глубинных душевных борений - чем горше судьба, чем трагичнее переживания художника, чем запредельнее и безумней усилия его в преодолении творчеством недостатков интимного круга, - тем выше и бессмертнее результаты. История искусства и литератур подтвердит это охотно, одновременно подписывая этим чудовищно несправедливое меню творческого процесса.
Да, за счет драматических разладов между творчески душевным и личным неустройством души, как правило, возникает на свет та таинственная сила, от которой плачет, страдает, негодует и смеется потом читатель и зритель.
Несколько слов о своих взаимоотношениях с критикой. Тут я - для критики - типичный писатель: вроде есть и вроде нет.
После публикации в "Юности" самой первой повести "про стюардесс" "Литературная Россия" "приласкала" меня размашистой затрещиной-рецензией. И поделом. А вот потом критика перестала видеть в упор вплоть до выхода третьей книги - "Открытки с тропы".
Признаюсь, что именно тогда, в той затянувшейся равнодушием паузе мне и хотелось, чтобы меня заметили. Очень хотелось. Выходили-то в свет вещи для меня дорогие: "Имя… Отчество…", "Волчья дробь", "Место рождения", "Роман со стрельбой", "Алмаз "Мария"…
"Алмаз "Мария", к слову, изначально была дипломным сценарием на Высших сценарных курсах, и это о нем мой индивидуальный мастер, Шукшин, присев на скамеечку в коридоре киностудии имени Горького, с ходу написал мне в моем блокноте отзыв. Одно место из него считаю для себя программным:
"Честность - красивое, гордое слово, но сколько нас спотыкалось, больно ушибалось о то, что стоит за этим словом. Нелегко быть честным! И нелегко писать о том, что НАДО быть честным. И все-таки надо, конечно, писать".
Ну, а наибольшее количество критических осадков выпало на меня в связи с романом "Техника безопасности". Вот уж где судили и рядили!.. Даже не спросив, вколошматили этим сужением-ряжением в какие-то "производственные" писатели…
Ладно… Неохота задним числом что-то оспаривать, доказывать, возражать. Я хочу сейчас - и желание это принципиально важное - рассказать о том, о чем рассказал уже с трибуны харьковской Всесоюзной творческой конференции писателей и критиков в конце мая 1980-го.
За две с половиной недели до открытия ее и десять лет спустя - снова побывал на Кольском полуострове, в заполярном горняцком городе Кировске. Там располагается, так сказать, главная епархия знаменитейшего на весь белый свет горно-обогатительного объединения "Апатит". Почти 80 процентов всех минеральных удобрений державы выделывается из концентрата - готовой продукции этого объединения.
А летал я туда по делам для себя огорчительным, удивительным и тревожным. Так что и размышления, которыми хочу поделиться сегодня, сами собой выстроились по той же схеме: огорчения - удивления - тревоги.
Огорчения. Они напрямую связаны с "Фактами минувшего дня". Так называется новая двухсерийная кинокартина студии "Мосфильм", что снимается вот прямо сейчас по Государственному заказу на Кольском полуострове, в заполярном горняцком городе Кировске. А могла бы, между прочим, и не сниматься - несмотря на то, что для того, чтобы она все-таки стала сниматься, потребовалось десять лет…
Дело тут вкратце вот в чем: в основе будущего фильма - мотивы моего же "производственного" романа "Техника безопасности". А роман этот десять лет назад начинался на том же Кольском полуострове именно как киносценарий, только для студии "Ленфильм", с которой тогда же, десять лет назад, коллектив комбината "Апатит" (тогда он еще назывался комбинатом) заключил договор о культурном взаимосодружестве, и прогрессивно мыслящее руководство комбината очень захотело получить от ленфильмовцев яркую и, естественно, правдивую художественную киноленту о делах и свершениях тружеников комбината.
Это было в 1970 году. И вполне понятно, что я на такое же количество лет назад был тогда и повеселее и… подоверчивее, что ли…
Короче, за два с половиной года работы мной были написаны пять с половиной самостоятельных вариантов литературного сценария. Причем каждый (на две серии) приученно и привычно отклонялся коллегиальным решением студии, и общая стопочка испечатанной на эти варианты бумаги в результате подразбухла до 780 страниц текста. За это же время вынужденно сложили свои полномочия два режиссера: Сергей Микаэлян и Вадим Михайлов. Очень хотел и приложил много усилий, чтобы сценарий превратился в фильм, добровольный художественный руководитель, ныне покойный Григорий Михайлович Козинцев. А картина, которую так жаждало получить прогрессивно мыслящее руководство комбината "Апатит", так и не получалась.
Ленфильмовские редакторы, правда, грустно так опускали глаза, вежливо успокаивали, невнятно объясняли: "У вас же все это… ну… сложновато для проходимости, понимаете?.." И я, честно говоря, ни черта не понимая, со злости, что ли, да и не пропадать же на самом-то деле с таким трудом нажитому материалу, - сложил из него, как уж сумел, роман "Техника безопасности", из которого затем вновь, уже по желанию "Мосфильма", стал конструироваться новый киносценарий, что вот и снимается прямо сейчас на Кольском полуострове, куда я летал снова две с половиной недели назад…
Удивления. Я летал туда для разговора с человеком, воля и власть которого уже смогли задержать на десять лет выход "Фактов минувшего дня".
Скажу честно, я основательно приготовил себя к этому разговору, и разговор этот состоялся. Вот, для примера, несколько дословных фрагментов.
- Вы знаете, Юра… - обращаясь все время только ко мне и нарочито игнорируя этим участвующего в разговоре режиссера-постановщика Владимира Павловича Басова, сказал он, - все, так сказать, несовершенство вашего сочинения в том, что герои его неоднозначны. Понимаете?
- Понимаю, - сказал я и пустил в ход домашнюю заготовку. - Но ведь вся классическая литература ценна именно неоднозначностью героев. Тот же шолоховский Григорий Мелехов…
- О-о… - с укоризной протянул оппонент, покупаясь на заготовку. - Но ведь вы-то, Юра, не Шолохов… - В глазах его так и залучилось удовольствие.
- Это факт, - подтвердил я и, затянув понарошке паузу, сделал шах. - Но вас-то, по-моему, тоже никто вроде не уполномочивал на роль Белинского?
Оппонент забарабанил по столешнице пальцами. Поправил телефонную трубку. Она и до этого движения лежала нормально. Затем, не без усилия, спросил:
- А хотите знать, на чьих героев мне бы лично хотелось походить?
- Конечно, - кивнул я и краешком глаза посмотрел на Басова. Он внимательнейшим образом следил за нашей игрой.
- На героев произведений Константина Михайловича Симонова.
Я с трудом удержал улыбку: оппонент опять нарывался на мину, выказывая элементарнейшее незнание, и как можно спокойнее поинтересовался:
- А конкретно, на кого бы из его героев?
- Ну, конечно, на Серпилина, Юра.
- Вот как?.. И на Серпилина до 1953 года тоже? Он ведь сидел, как мне помнится?
Басов покашлял в кулак. Интеллектуальные дебаты закончились, и весь остальной, деловой разговор оппонент вел, глядя куда-то в пространство между мной и Басовым. В самом же финале он не без внутренней уверенности прямо-таки "утешил" меня, сообщив:
- А вообще-то вам следовало бы учесть, что при желании я мог бы, конечно, задержать эти… "Факты…" еще неизвестно на сколько…
Я внимательно слушал этого человека, еще более внимательно вглядывался в его заметно переменившееся за прошедшие десять лет лицо и - говорю это искренно - страшно удивлялся… Но прежде чем я познакомлю вас с ним, то есть назову его фамилию, имя, отчество, должность, кое-что из биографии, звания и регалии, мне почему-то хочется (может быть, и не нужно совсем - а все равно) оговорить один (чтобы он не мешал и не беспокоил вот тут… в сердце) момент: понимаете… я бы, ей-богу, не стал все это рассказывать, тем более вот с такой - высокой трибуны, если бы последующие размышления по поводу "Фактов минувшего дня" оставались за чертой банальных, а стало быть, и мало кому интересных, всего лишь навсего личностных тягостей некоего литератора, вознамерившегося откусить от внешне красивого и, говорят, очень даже сладкого кинематографического каравая…
Как раз и нет. Факты минувшего дня, а в данном случае я пользуюсь уже вторым смысловым планом названия будущего фильма, дают, как мне кажется, возможность прицельно взглянуть на ряд проблем, которые, как и всякие поздновато обнаруживаемые проблемы, являются, к сожалению, последствиями когда-то вовремя не обнаруженных причин…
А теперь - пожалуйста - знакомьтесь: человека, ради которого мне еще раз довелось побывать в заполярном горняцком городе Кировске, зовут Георгий Александрович Голованов. Он - с 23-го года рождения. Воевал. Артиллеристом. Командовал батареей. Он - Герой Социалистического Труда. Доктор технических наук. Депутат Верховного Совета. Он - Генеральный директор знаменитейшего на весь белый свет горно-обогатительного ордена Ленина объединения "Апатит". Он возглавляет многотысячный коллектив этого объединения уже 17 лет. И он - тот самый человек, воля и власть которого уже смогли задержать на целых десять лет выход "Фактов минувшего дня". Он - это рассказывают кировские очевидцы - был предельно огорчен и расстроен фактом выхода в свет романа "Техника безопасности". Ну, а далее пойдут и вообще поразительные вещи!..
Например, в городской, чрезвычайно скромной по формату кировской газете появился разносный - в пух и в прах - разбор моего сочинения площадью чуть ли не в половину всего номера этой газеты… Затем удивительно и странно исчезли из книжных магазинов Кировска поступившие в них экземпляры романа; причем кировчане не без удивления отметили, что эти и без того малочисленные экземпляры тиража разом унесли не то семь, не то восемь человек. По всей видимости, из-за какой-то неизъяснимой любви к "Технике безопасности" каждый из них приобрел по нескольку десятков книжек враз… Затем директор "Апатита" антарктически холодно принял первых посланцев киностудии "Мосфильм", что приехали договариваться о будущих съемках. Он лично отказал им во всем и потребовал киносценарий. Получив, категорически забраковал его, хотя сценарий этот, пройдя за два года работы над ним сквозь достаточно тщательно откалиброванные сита сценарных коллегий и худсоветов "Мосфильма", уже был одобрен Госкино СССР и поставлен на Государственный заказ… Тогда директор написал крайне жесткое критическое письмо в адрес председателя Госкино СССР, в котором напористо доказывал неверность и нежизненность многих и многих позиций сценария… Затем директора уговаривали разрешить приехать в Кировск съемочной группе разом два министра - химической промышленности и кино, а он - Георгий Александрович Голованов, - упираясь и упорствуя, все твердил и твердил всем, что "от него (а это одна из его козырных, так сказать, и оттого удивительнейших претензий к роману и сценарию) жена не уходила" и что "у него в объединении рабочие со второго этажа из женского общежития не выпрыгивают…".
В общем, наверное, хватит. Удивлений. Хотя если откровенно, то перечень их еще далеко не исчерпан… Но как бы там ни было, а фильм-то - про факты минувшего дня - все-таки снимается, и вот прямо сейчас в заполярном горняцком городе Кировске оживают какие-то дорогие для меня эпизоды, и вроде бы самое время тихо сказать про себя: да господь с Вами, Георгий Александрович… Все это так, ерунда какая-то. Переживем. Ну, мало ли чего и с кем не случается на житейских, а тем более творческих-то перекрестках?.. Вот Вам, например, не захотелось походить на литературного директора литературного комбината. Правильно, наверно. Прототипы не хотят походить на своих романных двойников-героев. Людям вообще свойственно не хотеть походить на самих себя. Ведь наиболее нетерпимые-то недостатки в других - это недостатки, совпадающие с нашими. А тут какой-то литературный директор по фамилии Михеев… Да он ведь только внешне сходен с Вами. Не больше. В остальном-то он, конечно, и действует, а главное - думает нетипично и совсем даже не так, как Вы. Факт. Да и разве нынешние руководители предприятий могут себе позволить вот так обнаженно и резко разговаривать с министрами, как это делают герои из "Техники безопасности" и этих "Фактов минувшего дня"?.. Разве нынешние руководители предприятий так выступают на Всесоюзных активах? Нет же, конечно. Да Вы мне покажите, пожалуйста, такого директора, который бы начал свое деловое выступление с высокой трибуны сразу же с наболевшего, рвущегося из души и, следовательно, мешающего общему делу. И не припрятывал бы это наболевшее, горькое, но необходимое под толстенной прослойкой перечислений хорошего и очень хорошего, но не актуального в данный момент… Во-он даже и здесь, в гостеприимнейшем Харькове, встретившем нас, литераторов, хлебом и солью, руководители области прежде всего щедро и концентрированно напитали нас положительнейшей информацией. Вот это - типично и - общепринято. Что же относительно любовницы, которую посещает в романе и сценарии директор, то это Вас, Георгий Александрович, и вообще не касается. Ваша-то личная жизнь - безусловно моральна. Так что Михеев этот, из этой противной Вам "Техники безопасности", ну по крайней мере - просто придуманный и… нереальный тип.
И только дойдя до вот этого места в своих размышлениях о реальном директоре объединения "Апатит", я вдруг вспомнил однажды впечатавшийся мне в память факт, которым я и открою последний раздел этого выступления.
Тревоги. Москва. Мертвый переулок. Уже неподвижный Николай Островский ждет приговора своей литературной работе под названием "Как закалялась сталь", отправленной на суд в "Молодую гвардию"… Им уже пережита утрата в каких-то почтовых неразберихах того времени одной рукописи. Им пережита потеря в каких-то и вообще необъяснимых издательских несуразностях в Ленинграде - другой. Эта - третья, доставленная наконец-то по адресу, - последняя.
И вот он - издательский приговор. Из "Молодой гвардии" Николаю Островскому ответили:
"Повесть забракована - по причине нереальности выведенных в ней типов".