Хотя Нежинская гимназия считалась отнюдь не рядовым учебным заведением, постановка обучения здесь была не во всем удовлетворительна. Это объяснялось прежде всего подбором профессоров и преподавателей, значительная часть которых мало соответствовала своему назначению.
Историю русской словесности преподавал в гимназии Парфений Иванович Никольский - сухой и надменный педант, читавший свой курс в неукоснительном соответствии со старозаветными наставлениями по риторике и пиитике.
Среди преподавателей-рутинеров Нежинской гимназии должна быть отмечена еще одна мрачная фигура - Иван Григорьевич Кулжинский. Выходец из духовного сословия, Кулжинский окончил Черниговскую семинарию и в течение четырех лет (1825–1829) преподавал в Нежине латинский язык. Он подвизался и на литературном поприще, сочиняя сентиментальные романы, повести и невыносимо тягучие драмы, сотрудничал в столичных журналах и позднее состоял членом Общества российской словесности. Как педагог и литератор Кулжинский был крайне непопулярен среди воспитанников гимназии. Когда в 1827 году вышло из печати его сочинение "Малороссийская деревня", оно тотчас же стало предметом насмешек гимназистов, в том числе, и Гоголя. В письме к своему товарищу, Г. И. Высоцкому, Гоголь колоритно описал, как гимназисты потешаются над "литературным уродом" Кулжинского.
Отношения между Кулжинским и Гоголем были враждебными. И это хорошо чувствуется по тону воспоминаний, написанных Кулжинским в 1854 году.
Во главе этой группы преподавателей-рутинеров стоял старший профессор политических наук Михаил Васильевич Билевич, прибывший в Нежинскую гимназию в декабре 1821 года. До этого он служил в течение пятнадцати лет учителем естественных наук и немецкого языка в Новгород-Северской гимназии, в которой он, кроме того, в разное время преподавал коммерцию, технологию и "опытную физику". Поначалу Билевич был определен в Нежинскую гимназию на вакансию профессора немецкой словесности, а два года спустя назначен профессором политических наук.
Билевич с самого начала своей службы в гимназии зарекомендовал себя как отъявленный реакционер, человек невежественный и бездарный. Воспитанники гимназии побаивались Билевича и ненавидели его. Терпеть его не мог и Гоголь, называвший Билевича и его единомышленников "профессорами-школярами" (X, 85).
В мае 1825 года в гимназию был определен младшим профессором политических наук Николай Григорьевич Белоусов, год спустя назначенный еще и на должность инспектора пансиона.
Двадцатишестилетний профессор сразу же пришелся по душе воспитанникам гимназии, он сумел быстро установить с ними добрые, дружеские отношения. В отличие от многих старых преподавателей, Белоусов был человеком передовых убеждений, отличался острым умом, глубокими и разносторонними познаниями. Кроме того, он обладал огромным личным обаянием. "Справедливость, честность, доступность, добрый совет, в приличных случаях необходимое ободрение, - вспоминал о нем позднее Нестор Кукольник, - все это благодетельно действовало на кружок студентов…".
Белоусову было поручено читать курс естественного права. В своих лекциях он развивал прогрессивные идеи, увлекательно рассказывал о естественном праве человеческой личности на свободу, о великой пользе просвещения для народа, возбуждал в умах своих воспитанников острую критическую мысль. Лекции профессора Белоусова находили живой отклик у гимназистов, и вскоре он стал их любимейшим педагогом. Тот же Нестор Кукольник свидетельствовал: "С необычайным искусством Николай Григорьевич изложил нам всю историю философии, а с тем вместе и естественного права, в несколько лекций, так что в голове каждого из нас установился прочно стройный, систематический скелет науки наук, который каждый из нас мог уже облекать в дело по желанию, способностям и ученым средствам". А в неопубликованной части этого своего мемуарного очерка Кукольник отзывался о Белоусове еще выразительнее: "Это был один из ученейших людей в России. Ему назначено было ярко блистать на ученом и учебном поприще; не судьба, а люди, понятия к тому не допустили".
Среди свободомыслящей части преподавателей гимназии должны быть названы еще Казимир Варфоломеевич Шапалинский - старший профессор математических наук, Иван Яковлевич Ландражин - профессор французского языка и словесности, Федор Иосифович (Фридрих-Иосиф) Зингер - младший профессор немецкой словесности, а также близко стоявшие к этой группе младший профессор латинской словесности Семен Матвеевич Андрущенко и профессор естественных наук Никита Федорович Соловьев.
Почти все эти люди были приглашены на работу в Нежин Иваном Семеновичем Орлаем, занимавшим в 1821–1826 годах пост директора гимназии. Это был человек широкой культуры: доктор медицины, магистр словесных наук и философии, автор многочисленных трудов по самым различным областям науки. Современники отмечали прогрессивный характер его взглядов и смелость, с какой он их отстаивал. Орлай вызывал к себе большую симпатию воспитанников гимназии. О нем с уважением упоминает в своих письмах Гоголь. В материалах следствия по "делу о вольнодумстве" его имя часто упоминается в ряду основных виновников "беспорядков" в гимназии, хотя к тому времени Орлай уже и не работал в Нежине. Как писал в одном из рапортов профессор Мойсеев, дружба Орлая и Шапалинского "основывалась на связях "тайного общества". Начальник шестого отделения пятого округа корпуса жандармов майор Матушевич, сообщая в январе 1830 года Бенкендорфу о "беспорядках" в Нежинской гихмназии, называл Орлая человеком, склонным к тайным обществам и имевшим "сношения с людьми, обличенными в злых умыслах противу правительства".
Смерть Орлая помешала Николаю I расправиться с ним так же, как это было сделано с целой группой преподавателей гимназии.
2
Гоголь был зачислен в Нежинскую "гимназию высших наук" в мае 1821 года. Робкий и стеснительный, он с трудом свыкался с новыми для него условиями жизни в Нежине.
Значительная часть воспоминаний современников о пребывании будущего писателя в Нежинской гимназии изображает Гоголя то беззаботным весельчаком, озорным, чудаковатым, то скрытным и ушедшим в себя подростком, живущим обособленно от интересов большинства школьных товарищей, мало интересующимся преподаваемыми науками. Кроме того, с легкой руки некоторых мемуаристов, повелось изображать Гоголя-гимназиста чуть ли не посредственностью. Вот характерное с этой точки зрения утверждение В. И. Любич-Романовича: "… мы в то время, когда знали Гоголя в школе, не только не могли подозревать в нем "великого", но даже не видели и малого". И. Г. Кулжинский, недовольный успехами Гоголя по своему предмету - латинскому языку вспоминал впоследствии: "Это был талант, неузнанный школою и, ежели правду сказать, не хотевший или не умевший признаться школе". С грубоватой прямолинейностью выразил эту же мысль надзиратель Перион: "Было бы слишком смешно думать, что Гоголь будет Гоголем".
На протяжении столетия подобные свидетельства неустанно цитировались авторами популярных биографий Гоголя, переходя из книги в книгу, и стали не только привычными, но и как бы приобрели репутацию достоверных фактов.
А ведь всего через несколько лет после отъезда из Нежина Гоголя уже знала почти вся Россия.
Известно, что уже в Нежине сказалась разносторонняя художественная одаренность Гоголя. Он умел рисовать и имел склонность к живописи. Он был организатором и душой любительского театра в гимназии. В Нежине у Гоголя проявился также интерес к литературе.
Тягостная атмосфера казенной схоластики, царившая на занятиях у некоторых преподавателей, заставляла воспитанников гимназии искать удовлетворения своих духовных интересов вне школьных аудиторий. Гимназисты увлекались произведениями Пушкина, Грибоедова, Рылеева; они следили за новинками литературы, выписывали журналы "Московский телеграф", "Московский вестник", альманах Дельвига "Северные цветы".
Интерес к литературе царил среди воспитанников гимназии вопреки Никольскому. Некоторые из них пытались даже сами сочинять. Здесь пробовали свое перо, кроме Гоголя, Н. В. Кукольник, Е. П. Гребенка, В. И. Любич-Романович, Н. Я. Прокопович, ставшие впоследствии профессиональными литераторами, и многие другие, для биографии которых, однако, "сочинительство" оказалось преходящим эпизодом. "В ту пору литература процветала в нашей гимназии, - вспоминал анонимный однокашник Гоголя, - и уже проявлялись таланты товарищей моих: Гоголя, Кукольника, Николая Прокоповича, Данилевского, Родзянко и других, оставшихся неизвестными по обстоятельствам их жизни или рано сошедших в могилу. Эта эпоха моей жизни и теперь, на старости, наводит мне умилительные воспоминания. Жизнь вели мы веселую и деятельную, усердно занимались…".
Это свидетельство современника достоверно и существенно. Оно подтверждается многими имеющимися в нашем распоряжении материалами и говорит о том, что атмосфера духовной жизни воспитанников Нежинской гимназии была достаточно интенсивной и интересной.
Рано пробудился интерес к литературе у Гоголя. Первым его любимым поэтом был Пушкин. Гоголь следил за его новыми произведениями, усердно переписывал в свою школьную тетрадь поэмы "Цыганы", "Братья-разбойники", главы "Евгения Онегина". А. С. Данилевский рассказывает в своих воспоминаниях: "Мы собирались втроем (с Гоголем и Прокоповичем. - С. М.) и читали "Онегина" Пушкина, который тогда выходил по главам. Гоголь уже тогда восхищался Пушкиным. Это была тогда еще контрабанда: для нашего профессора словесности Никольского даже Державин был новый человек". Письма Гоголя, адресованные родным, всегда полны просьб о присылке необходимых ему книг и журналов. Он стремился быть в курсе всего того, что происходило в современной литературе.
Уже в гимназии Гоголь обнаружил страсть к литературному творчеству. Т. Г. Пащенко свидетельствует, что эта страсть возникла "очень рано и чуть ли не с первых дней поступления его в гимназию высших наук". Гоголь пробовал себя в самых различных жанрах - стихотворных, прозаических, драматических. Собираясь в июне 1827 года на летние каникулы домой, он писал матери: "Присылайте за мною экипажец, уместительный, потому что я еду со всем богатством вещественных и умственных имуществ, и вы увидите труды мои" (X, 96). Сведения о нежинских "трудах" Гоголя очень скудны. Нам известно, что им был сочинен ряд лирических стихов, баллада "Две рыбки", поэма "Россия под игом татар", сатира "Нечто о Нежине, или Дуракам закон не писан", трагедия "Разбойники", написанная пятистопным ямбом, повесть "Братья Твердиславичи". Эти первоначальные опыты Гоголя не сохранились.
На протяжении ряда лет в гимназии существовало литературное общество, на собраниях которого обсуждались произведения школьных авторов, издавались рукописные альманахи и журналы, также до нас, к сожалению, не дошедшие.
Однажды на собрании общества обсуждалась повесть Гоголя "Братья Твердиславичи". Гимназисты дали резко отрицательный отзыв об этом произведении и посоветовали автору его уничтожить. Гоголь спокойно выслушал замечания товарищей и согласился с ними, тут же разорвал рукопись на мелкие клочки и бросил их в топившуюся печь. Вероятно, подобная судьба постигла и другие его сочинения.
Школьные приятели Гоголя были невысокого мнения о его литературных способностях, особенно в области прозы. "В стихах упражняйся, - советовал ему один из его школьных друзей - грек К. М. Базили, - а прозой не пиши: очень уж глупо выходит у тебя. Беллетрист из тебя не вытанцуется, это сейчас видно". Да и сам Гоголь в то время тяготел больше к стихам, чем к прозе, хотя вообще не придавал сколько-нибудь важного значения своим литературным занятиям. Даже общее направление его творческих интересов трудно было еще тогда угадать. "Первые мои опыты, первые упражненья в сочинениях, к которым я получил навык в последнее время пребыванья моего в школе, - вспоминал он впоследствии в своей "Авторской исповеди", - были почти все в лирическом и сурьезном роде. Ни я сам, ни сотоварищи мои, упражнявшиеся также вместе со мной в сочинениях, не думали, что мне придется быть писателем комическим и сатирическим" (VIII, 438). Хотя именно в гимназические годы у Гоголя, по его собственному признанию, подтвержденному также многими его "однокорытниками", уже определенно начинают проявляться некоторые сатирические склонности - например, в умении удивительно тонко передразнить смешную черту характера нелюбимого профессора или метким словцом срезать какого-нибудь заносчивого гимназиста. Гоголь называл это способностью "угадать человека". Григорий Степанович Шапошников, один из школьных товарищей Гоголя, рассказывает о нем в своих воспоминаниях: "Его веселые и смешные рассказы, его шутки и самые штуки, всегда умные и острые, без которых не мог он жить, до того были комичны, что и теперь не могу вспомнить об них без смеха и удовольствия".
Сатирическая наблюдательность Гоголя, его природное остроумие порой даже проявлялись и в творчестве: например, в упоминавшейся выше сатире "Нечто о Нежине, или Дуракам закон не писан", в акростихе "Се образ жизни нечестивой" на гимназиста Федора Бороздина, прозванного Расстригою Спиридоном. Из нежинских сочинений Гоголя, помимо нескольких мелочей и отрывков, уцелело лишь одно стихотворение - "Новоселье". Стихотворение семнадцатилетнего Гоголя отмечено печатью известной поэтической культуры. Оно написано в форме лирического раздумья, весьма близкой по своим интонациям к традициям романтической элегии.
Лирический герой Гоголя проникнут скорбным взглядом на действительность; он разуверился в ее благости и гармонии и
радость жизни разлюбил
И грусть зазвал на новоселье.
Но грусть не внешняя поза нашего героя. Она - выражение его душевной неустроенности и тоски. В прошлом он бывал весел и светел, но затем что-то свершилось на его пути, и он начал угасать:
Теперь, как осень, вянет младость.
Угрюм, не веселиться мне.
И я тоскую в тишине,
И дик, и радость мне не в радость.(IX, 7)
В. И. Шенрок высказывал предположение, что минорный тон стихотворения Гоголя имеет автобиографическую основу и вызван печальными обстоятельствами, связанными со смертью отца. Отчасти здесь, вероятно, сказалось и влияние на молодого Гоголя романтической традиции.
Надо сказать, что духовное развитие Гоголя в эти годы шло очень быстро. Он внимательно следил за современной литературой, жадно впитывал в себя новые идеи, настроения, формировавшиеся в сознании передовых слоев русского общества. Отзвуки грозных политических событий, совершившихся незадолго перед тем на севере и юге России, доходили до Нежина хотя и в сильно ослабленном виде, но давали гимназической молодежи достаточно материала для размышлений о самых различных явлениях современной жизни и искусства. Насколько серьезны и основательны были эти размышления, можно судить, например, по одному из дошедших до нас школьных сочинений Гоголя, озаглавленному "О том, что требуется от критики".
По вероятному предположению Н. Тихонравова, Гоголь написал его в первой половине 1828 года, т. е. незадолго перед окончанием гимназии. Текст сочинения занимает менее одной печатной страницы. Оно написано конспективно, сжато и носит следы серьезных раздумий молодого Гоголя над избранной темой. Из трех сохранившихся школьных сочинений Гоголя - по русскому праву, истории и теории словесности - первые два носят характер слишком описательно-эмпирический и почти лишены элементов самостоятельного анализа. Последнее же, посвященное критике, дает известный материал для суждений об уровне духовного развития Гоголя.
"Что требуется от критики?" - так начинается сочинение. Автор подчеркивает, что считает решение этого вопроса "слишком нужным в наши времена", и формулирует несколько условий, необходимых для успешного развития критики. Ей следует быть "беспристрастной", "строгой", "благопристойной", и, кроме того, она обязана служить выражением "истинного просвещения". Критик должен обладать способностью верно понять мысль произведения. И, что особенно важно, критик, оценивая какое-либо произведение, не может ограничиваться лишь сферой искусства, он обязан руководствоваться "истинным желанием добра и пользы" (IX, 13).
Робко и неуверенно нащупывает здесь Гоголь пути к пониманию взаимоотношения искусства и действительности. И хотя Никольский дал этому сочинению оценку "изрядно", в те времена означавшую высший балл, однако основные идеи сочинения никак не могли быть восприняты Гоголем из лекций профессора-рутинера и даже явно не согласовывались с его понятиями о сем предмете.