Или, может быть, угрызения совести? Мальчики кровавые в глазах?
Скорее, всего понемногу. Но очевидно главное: Борис ослабел, его бесплодные домогательства - это поведение испуганного, слабого человека.
И Марфа чувствует, что она сильнее, что может стоять на своем.
- Мне говорили, что сына моего тайно увезли без моего ведома.
А как же труп, над которым она рыдала в Угличе? Но поздно взывать к логике!
- Кто увез?
- Не знаю.
- Кто говорил?
- Те, что так говорили, уже умерли…
Потом в Новодевичьем монастыре Борис будет допрашивать бывшую Марию вместе с патриархом.
Ответы не изменятся.
Конечно, в этом большой риск, риск жизнью, но она не могла отказаться от мести. И Борис побоялся расправиться. Марфа всего лишь вновь заключена, правда, с указанием содержать в большой строгости.
Ярость Бориса находит иной выход. Велено жестоко казнить всех его противников. Улицы Москвы заполняют шпионы, они ретиво прислушиваются, не осуждает ли кто царя, не говорит ли о царевиче? Участь заподозренных ужасна, их жгут на медленном огне, режут языки, сажают на кол. И это по приказу человека, который при восшествии на престол обещал вообще не казнить людей смертью и поначалу в самом деле прощал и миловал подлинных преступников.
Все в прошлом.
Борис, так любивший показываться народу, запирается во дворце. Стража пинками гонит от царского крыльца просителей, жалобщиков, вообще любопытных.
Что же дальше?
Ждать осталось недолго…
Шестнадцатого октября от рождества Христова года 1604.
Невидимая черта, разграничивающая земли двух держав…
И здесь, и там, по обе стороны, холмы, поля, тронутые первым осенним золотом перелески. На глаз границу и не заметишь. Но человек, что скачет во главе вооруженного отряда, знает, чувствует эту черту. Вот он притормозил коня.
Решающий миг.
Все приостановились. Потому что за чертой неизвестность. Слава, богатство, удача или смерть. Для всех. И для него смерть или царство.
Последние сомнения, что приписал ему Пушкин:
Кровь русская, о Курбский, потечет!
Вы за царя подъяли меч, вы чисты.
Я ж вас веду на братьев, я Литву
Позвал на Русь, я в красную Москву
Кажу врагам заветную дорогу!..
Но пусть мой грех падет не на меня -
А на тебя, Борис-цареубийца!
Сомнения отброшены.
Человек в седле трогает шпорами горячие бока коня, поднимает его на дыбы и взмахивает рукой.
Вперед!
Конь срывается с места и мчится.
Черта пройдена.
Тень Грозного меня усыновила
Димитрием из гроба нарекла,
Вокруг меня народы возмутила
И в жертву мне Бориса обрекла!
Никто из скачущих никогда не узнает этих строк, но кажется, что они звучат в грохоте копыт.
- Ура, государь Димитрий Иоаннович!
- Виват!
- Слава!
- Виват!
Конский топот и буйные крики будоражат округу. Скачут через границу увешанные оружием люди. Не мир, но меч несут они в страну, которую многие считают родиной.
Впрочем, и о мире было сказано.
Но как?
Вот что пишет Дмитрий Борису:
"Жаль нам, что ты душу свою, по образу божию сотворенную, так осквернил и в упорстве своем гибель ей готовишь: разве не знаешь, что ты смертный человек? Надобно было тебе, Борис, удовольствоваться тем, что господь бог дал, но ты, в противность воле божьей, будучи нашим подданным, украл у нас государство с дьявольской помощью…
Опомнись и злостью своей не побуждай нас к большому гневу; отдай нам наше, и мы тебе, для бога, отпустим все твои вины и место тебе спокойное назначим: лучше тебе на этом свете что-нибудь претерпеть, чем в аду вечно гореть за столько душ, тобою погубленных".
Вот так!
С Московским царем самозванец говорит с высокомерием победителя, способного, впрочем, на снисходительность: отпустим вины и место спокойное назначим! А ведь до победы над Борисом еще далеко. Не раз еще переменится фортуна, будут и поражения, и измены союзников. Однако убежденность в конечном успехе не оставит Дмитрия до смертного часа. Неужели все это лишь наглость авантюриста?.. Или увлеченность человека, чувствующего за собой теперь не только право, но и силу?
Что же произошло с тех пор, как мало кому известный молодой человек в сопровождении двух сомнительной праведности монахов покинул пределы Московского государства?
Произошло многое, хотя многое и скрыто временем и людьми. Но и известно достаточно. Правда, как всегда, существуют версии. По одним известиям, Отрепьев направился к запорожцам, где вел отважный воинский образ жизни, навыки которого проявились в нем впоследствии, в моменты ратных потрясений.
А вот совсем иная версия. Он в Гоще, на Волыни. Владеют Гощей отец и сын, Гавриил и Роман Гойские, создавшие здесь своего рода религиозный центр. Гойские - ревностные последователи арианской секты, которая учит, что Христос не бог, но боговдохновенный человек, а христианские догматы и таинства всего лишь символы, иносказания. В Гоще делается попытка преодолеть религиозный, в том числе и католический, догматизм, попытка духовного свободомыслия. И она привлекает чудовского дьякона.
Но где же был он на самом деле? Соблазнительно предположить, что успел побывать и там и здесь. Ведь и воинский бесшабашный дух вольного Запорожья можно обнаружить в его поступках, и гощинские идеи прозвучат в аргументах, когда придется уже на престоле лавировать между интересами Рима и московским православием.
Однако побывать и тут и там Отрепьев вряд ли смог. Не хватило бы времени. Ибо через год пребывания в Республике мы видим его - и на этот раз без сомнений - в "оршаке", придворном окружении, князей братьев Вишневецких, Адама и Константина. Последний и представил молодого человека своему тестю, воеводе сендомирскому Юрию Мнишеку…
Впрочем, по порядку.
Перейдя границу вместе со старым нашим знакомцем Варлаамом, Григорий через Киев добрался до Острога, владения знаменитого приверженностью просвещению князя Константина Острожского. Отсюда, по одной из версий, он и ушел в Гощу, а вскоре Варлаам узнал, что там его спутник скинул с себя монашеское платье. Подобное богохульство возмутило ортодоксального пьяницу, Варлаам бьет челом князю Острожскому, чтобы тот - разумеется, во имя спасения души Григория! - вывел его из Гощи. Однако придворные князя одернули ретивого правоверца:
- Здесь земля вольная. Кто в какой вере хочет, тот в ней и живет.
Сам широкомыслящий князь добавил меланхолично:
- Вот у меня и сын родной родился в православной вере, а теперь держит латинскую. Мне и его не унять…
Возможно, Григорий не до конца доверился княжескому свободомыслию; во всяком случае, он покидает Гощу, исчезая на время из поля зрения. Не побывал ли он все-таки в Запорожье?.. Точный путь его неизвестен, но привел он Отрепьева к Вишневецким и Мнишеку.
Самбор, резиденция Мнишека, у самых истоков Днестра, неподалеку от Львова. Содержится, как подобает, в пышности. Однако сам воевода, несмотря на высокое положение, в своем кругу особым уважением не пользуется, Говорят о нем много нехорошего, в частности, что преуспел при короле Сигизмунде-Августе, играя на слабоумии монарха, поставлял ему любовниц и колдуний. Впрочем, на карьере Мнишека эти слухи заметно не отразились. В на званное время он воевода сендомирский, староста Львовский и управляющий королевскими экономиями в Самборе. Положению своему в Республике Мнишек обязан не в последнюю очередь красавицам-дочерям. Одна из них, Урсула, была женой Константина Вишневецкого.
Другую звали Марина.
Говоря языком расхожим, лучше б ее не было! В истории, которая всегда богата разнообразными личностями, имеются, однако, и уникумы. Марина Мнишек из них, Не столь уж часто появляются на мировой сцене лица, которые приносят столько зла, не представляя, в сущности, никого, кроме самих себя, действуя исключительно в собственных корыстных интересах.
"Послужной список" Марины удивителен. Прожила всего двадцать шесть лет, в истории числится около десяти. Но сколько же успела эта черноволосая, малорослая красавица! Говорили, что глаза ее блистали отвагой, а тонкие губы свидетельствовали о хитрости и расчетливости. Но отвага не вылилась в подвиг, а расчеты подвели. Зато всюду, где она появлялась, ей сопутствуют беды и смерть…
Существует старинное слово - "рок". В украинском языке оно имеет мирный смысл - год. В русском - зловещий. Возможно, он сформировался постепенно: сначала - год, время, потом - не просто время, но определенное судьбой, и, наконец, - злая судьба. Иногда мы выговариваем это слово и с ироническим оттенком. Например - роковая женщина. Сегодня это может вызвать улыбку. Но та улыбка, что подарила дочка воеводы молодому русскому изгнаннику, оказалась поистине роковой, за ней потянулась мрачная череда кровавых последствий.
Для двух стран.
Для троих мужчин, что связали с ней свою судьбу.
Для собственного ее ребенка.
Для нее самой, наконец…
И в то же время ничто не говорит о ее общественно-исторической роли, предназначении, призвании. "Женщина, в начале XVII века игравшая-такую видную, но позорную роль в нашей истории, была, по утверждению Н. И. Костомарова, жалким орудием той римско-католической пропаганды, которая, находясь в руках иезуитов, не останавливалась ни перед какими средствами для проведения заветной идеи подчинения восточной церкви папскому престолу". Можно добавить и о стремлении подчинить русское государство влиянию и господству Речи Посполитой. Но одно дело "идея", другое - ее воплощение и реальная роль того или иного лица.
Да, иезуиты действовали на исторической арене, хотя часто ставили задачи не по возможностям и стремились использовать ту или иную личность в своих интересах. Но каждая личность, даже вовлеченная в политическую игру, обладает индивидуальностью, характером, собственными интересами и возможностями. И вот с этой точки зрения видеть Марину Мнишек всего лишь "жалким орудием" не приходится. Она не за иезуитов, она всегда за себя. Скорее, "самострел", чем "орудие".
Случай открыл перед маленькой ростом, но очень взрослой девочкой возможность необыкновенную - стать повелительницей обширной, богатой и набирающей силы страны. Возможность вспыхнула внезапно и ослепила Марину на всю оставшуюся жизнь. Все десять лет владеет ею всепоглощающая цель, навязчивая и неустранимая идея фанатика, игнорирующего разум и реальности, - стать и быть русской царицей. И не марионеткой скрытого за кулисами режиссера выступает она в своей роли. Нет, она выбрала ее сама и провела с исключительной последовательностью и одержимостью.
Сохранив жизнь при смерти Дмитрия, отпущенная затем из плена в Ярославле на родину, она добровольно меняет маршрут и отправляется в Тушино, хотя даже один из сопровождающих шляхтичей предупреждает:
"Марина Юрьевна! Оно бы и следовало вам радоваться, если б вы нашли в Тушине настоящего своего мужа, но вы найдете совсем другого!"
Наивный дворянин не подозревает, что не к мужу стремится Марина, а за короной, о чем сама напишет собственной рукой, покидая позже обреченное Тушино, уже оставленное "мужем", получившим известность в нашей истории под прозвищем "вора".
"Гонимая отовсюду, свидетельствуюсь богом, что буду вечно стоять за мою честь и достоинство. Бывши раз московской царицею, повелительницею многих народов, не могу возвратиться в звание польской шляхтинки, никогда не захочу этого".
Она написала это февральской ночью 1610 года, перед бегством из Тушина, переодетая в воинское платье, с луком за плечами. С одной служанкой и несколькими казаками отправляется Марина в Калугу, чтобы снова примкнуть к человеку, который не только был явным для всех самозванцем, но и не имел больше никакой опоры ни в Москве, ни в Польше, где уже шли переговоры о провозглашении русским царем королевича Владислава.
И в этот момент судьба, как бы сжалившись над потерявшей разум женщиной, дает ей последнюю возможность спастись. В непроглядную метель Марина сбилась с пути, и дорога вывела ее в сторону противоположную, к Дмитрову, где засел, отбиваясь от войск князя Куракина, Ян Сапега, племянник канцлера Льва, отчаянный искатель приключений, высланный за буйство из собственного отечества. Казалось бы, встретились души родственные, но даже полубезумец Сапега не может понять безумствующую Марину.
- Не безопаснее ли вам, - призывает неустрашимый вояка, - возвратиться в Польшу, к отцу и матери?
"Никогда не захочу этого!"
- Я царица всея Руси! Лучше исчезну здесь, чем со срамом возвращусь к моим ближним.
Рука судьбы отвергнута.
Надев красный польский кафтан, сапоги со шпорами, вооружившись теперь саблей и пистолетом, Марина покидает Дмитров и Сапегу.
"Лучше исчезну…"
Окончательно исчезнет она через четыре года в московском подземелье. Все близкие ей погибли раньше. Страшной смертью.
Развеян прах недолгого царя Дмитрия.
Зарезан "вор" Лжедмитрий.
Посажен на кол атаман Заруцкий.
Повешен за Серпуховскими воротами четырехлетний сын - "воренок".
Все кончилось.
А начиналось романтично и поэтично.
Именно ей первой, по одной из версий, "открылся царевич Димитрий". Страстно влюбившись в сестру Урсулы Вишневецкой, он положил на окно ее записку, где извещал о своем происхождении.
"Так вымолви ж мне роковое слово,
В твоих руках теперь моя судьба.
Реши: я жду…"
Вспоминая послание к настоятелю в Новгороде-Северском, можно поверить и в эту записку, в ней отражается характер. Но существуют и более прозаические версии.
Например, к признанию Дмитрия вынудила смертельная болезнь, подлинная или мнимая. Именно тогда он и сказал духовнику: "Когда закрою глаза навеки, ты найдешь у меня под ложем свиток, и все узнаешь…" Именно в этом свитке и излагалась легенда о спасении царевича "верным медиком". Кто писал свиток и был ли он вообще - во мраке неизвестности.
Еще версия: Дмитрий признается, униженный Адамом Вишневецким, который ударил его в бане, где он прислуживал князю.
Версии на выбор, но суть и последствия общие.
Григорий Отрепьев, или тот, кого до сих пор так называли, объявился царевичем Дмитрием, сыном Ивана IV Грозного и его седьмой жены Марии, предъявив соответствующие доказательства - свиток и золотой, осыпанный драгоценными камнями крест, якобы подарок крестного отца, князя Ивана Мстиславского. "Вероятно, где-нибудь украденный", - ядовито замечает не признававший Дмитрия Карамзин.
Новоявленный царевич предложил руку и будущую корону польской шляхтинке.
Своеобразен ход весов фортуны! Вчера еще Марина Мнишек - знатная дворянка, презиравшая слугу-беглеца, сегодня - всего лишь дворянка, на которую обратил взор царский сын! И она смело ступает на эту опустившуюся к ее ногам чашу, не думая о том, что та скинет ее в бездну.
Зато чаша Дмитрия - отныне будем называть его так, чтобы не путаться в именах, - стремительно вознесется вверх, чтобы опрокинуться на самой высоте.
Но пока он единодушно признан.
Неужели всех убедили крест и свиток?
Или уже упомянутый Петровский, посланец Льва Сапеги, "узнавший бородавки на лице и чуть укороченную руку" претендента на русский престол?
Или живописные подробности чудесного спасения в Угличе, поведанные Дмитрием духовнику-иезуиту?
А… снова они! Что ж, иезуиты, в самом деле, не сидели сложа руки. Соблазн распространить влияние на Россию слишком велик, чтобы не воспользоваться случаем или даже организовать его. Но если уж говорить о политической ловкости иезуитов и признавать их высокое умение использовать интригу ради "вящей славы божьей", нужно признать и другое - сделать ставку на случайную лошадь, на человека, не имеющего собственных качеств и способностей возглавить и довести до успеха предприятие такого размаха, они просто не могли. Нужно было пристально рассмотреть и оценить человека, на которого возлагалось столь много надежд. И если они рассмотрели и решились, значит, нашли личность, достойную трудной задачи.
Личность. Сколько споров идет веками - кто подлинный движитель истории? Фатальный закон, исключительная личность или просто его величество случай? В жизни все они действуют вперемежку. Личность способна открыть путь созревшей закономерности, случай может прервать деятельность личности. Деятельности самозванца до поры способствовало много счастливых обстоятельств, но не случайности и не заговоры, будь это даже заговорщики с почти вековым опытом, как орден Иисуса, обеспечили череду его успехов. В нем были заинтересованы реальные силы, парадоксально объединившиеся, сначала правящие силы враждующих между собой государств, потом те, кого угнетали эти силы.
Голодным движет отчаянье, богатым алчность. О голодных немного позже. Алчными были "начальные люди" обоих соперников - Республики и Московского царства, польско-литовские католические магнаты и православные бояре. Позже Мнишек, этот типичный образчик ненасытной польской знати, направит в Москву письмо "боярству и всему московскому рыцарству", где назовет себя борцом за их права. В ответ бояре Мстиславский и Воротынский со товарищи напишут: "И мы тебя за это хвалим и благодарим!"
Так сходились алчные интересы по обе стороны границы. Но если "начальные люди" на Руси замахнулись на самодержавного царя, то польские от избранного короля требовали всего лишь санкцию на разбой. Разумеется, и у короля была своя заинтересованность, но можно думать, что она еще не приняла столь воинственного размаха, как в будущем, когда ставки в игре резко повысятся. Пока король сдержан и даже колеблется, уступая, однако, всесильному панству и церкви, чьи интересы при его дворе успешно защищает граф Клавдий Рангони, римский нунций.
Итак, королевский дворец в Кракове.
Молодой человек, монах в прошлом, сирота, пригретый в богатых московских домах, недавний слуга в домах польских, стоит перед королем одного из могущественнейших в Европе государств Сигизмундом III, занимавшим и шведский престол по праву законного наследника, но отвергнутым скандинавскими протестантами. И вот после неудачи в Швеции - новые возможности на Руси… Король размышляет, от его решения зависит, останется ли молодой человек гадким утенком или взмахнет крыльями.
Воспоминания современника, королевского секретаря Чилли: "Сигизмунд, обыкновенно важный и величавый, принял Дмитрия в кабинете, стоя и с ласковой улыбкой".
Это ободряет, конечно, и Дмитрий находит нужные слова. Поцеловав у короля руку, молодой человек рассказывает свою историю, с достоинством заключая:
- Государь! Вспомни, что ты сам родился в узах и спасен единственно Провидением. Державный изгнанник требует от тебя сожаления и помощи.
Требует? Не дерзко ли? Не переборщил?