Вот-вот и она будет выиграна. Смяты уже и фланг, и вражеский центр, но… На пути атакующих встает железная стена. В прямом и переносном смысле…
Принимая этих людей на службу, Борис надеялся на них и щедро одаривал деньгами и прочими милостями. Ведя войну с пьянством, не жалел для них бочонков с вином - серебряных, с дорогим вином! - из царских погребов, называл "милые моему сердцу немцы!"
И милые сердцу ландскнехты не подвели.
Закованные в железо, железной выучки и духа семьсот воинов встречают конную лаву прицельным огнем…
Загремели вдруг выстрелы и позади атакующих. Это осажденный Басманов бесстрашно вышел из крепости, чтобы, разгромив оставленный лагерь, ударить Дмитрию в тыл. Однако, убедившись, что рати Мстиславского повсюду отступают под прикрытием немецкого огня, Басманов со своим маленьким отрядом был вынужден вернуться в Новгород.
Битва затихла.
Поле боя осталось за Дмитрием.
Четыре тысячи русских трупов лежали на берегах Десны.
Говорят, что Дмитрий плакал, объезжая это поле…
На другой день на помощь самозванцу прибыли четыре тысячи запорожцев, и Борисовы воеводы отошли окончательно, к Стародубу.
Однако и Дмитрию пришлось отступить. Немцы вырвали у него полную победу, а полупобеда и кровопролитная битва напугали польских союзников. Мнишек, выбранный ими гетманом еще в начале похода, вдруг решил возвращаться в Польшу под предлогом близкого сейма.
"Рыцарство" грубо потребовало денег за проявленную храбрость и пролитую кровь.
Кто-то даже нагло крикнул Дмитрию:
- Дай бог, чтоб посадили тебя на кол!
Оскорбитель получил от царевича по зубам, но почти все поляки ушли.
Война становится русской.
Предав с почестями земле останки погибших на поле сражения соратников и неприятелей, Дмитрий отводит войска на восток к укрепленному Севскому острогу. Здесь он "спешил вооружать, кого мог: граждан и земледельцев". Пополнение взамен павших и ушедших - его главная задача.
Войско Бориса засело тем временем в зимних дебрях вблизи Стародуба, где некогда пробирался к границе лесными тропами Григорий Отрепьев.
В войне наступила месячная пауза.
Однако это не традиционное зимнее затишье, характерное для межгосударственных войн. Гражданская имеет свои законы. Обе стороны не может удовлетворить шаткое равновесие сил. Если для Дмитрия полупобеда привела к отступлению, то Борис тем более не может удовлетвориться полупоражением. И хотя, воспользовавшись тяжелым ранением главного воеводы, его "сотоварищи" не спешили оповестить царя о реальном положении вещей, умный Годунов все понял. Однако он решает сдержать гнев и велит передать Мстиславскому:
"Когда ты, совершив знаменитую службу, увидишь образ Спасов, Богоматери, чудотворцев Московских и наши царские очи, тогда пожалуем тебя свыше твоего чаяния. Ныне шлем тебе искусного врача, да будешь здрав и снова на коне ратном".
К страдающему от ран военачальнику царь шлет врача, к потрепанному войску нового воеводу.
Казалось бы, выбор полководца не труден. Ведь есть же Петр Басманов, доказавший способность уверенно биться с самозванцем даже малыми силами. И его действительно отзывают из Новгорода-Северского в Москву, где встречают, как и положено встречать героя. Для торжественного въезда в столицу Басманову посланы собственные царские сани, ему даровано боярство, своими руками протягивает Годунов герою золотое блюдо, наполненное червонцами, сыплются и другие дары.
Но власть над войском? - Нет!
Трусливый, подозрительный характер берет верх над разумом, и скоро за это Борису придется заплатить не золотом на блюде, но кровью близких.
Кому же вверяет Борис судьбу царства и династии?
К войску направлен человек, которого не назовешь полководцем. Его ум в интригах искушен гораздо более, чем в сражениях. Известный уже князь Василий Шуйский, мастер выживания в любых обстоятельствах, поставлен воеводой.
Вторично жизнь сводит с Дмитрием этого человека.
Впрочем, Шуйский пока клятвенно заверяет, что впервые. Ибо назвавший себя Дмитрием - самозванец, а истинный царевич погиб в Угличе, неловко играя с ножом. В этом Шуйский заверял и царя Федора, и недавно совсем с Лобного места торжественно свидетельствовал перед москвичами.
Теперь, наделенный царскими полномочиями, князь отправляется к армии, чтобы сразиться с обретшим плоть и кровь призраком погибшего отрока.
Войско ждет его в стародубских лесах, вместе с Мстиславским залечивая раны, "в бездействии, в унынии, с предводителем недужным".
Не полководец по природе, Шуйский, однако, умеет извлекать уроки из военных событий. В частности, он верно оценил роль, какую сыграло огнестрельное оружие в предшествующей битве, спасая Мстиславского от полного разгрома. Численное превосходство и огневая мощь - вот его главные козыри в предстоящем сражении.
С ними царские воеводы выбрались из заснеженных дебрей и, получив свежие подкрепления, двинулись на "вора".
Двадцать первого января неподалеку от Севска, у села Добрыничи, Шуйский в первом поединке, как, увы, и в последующих, не военных, переиграл Дмитрия.
Противник его смел и пылок, он тоже черпает из опыта последней битвы, но по молодости не знает, что горький урок бывает часто полезнее успешного.
Как и месяц назад, Дмитрий выходит навстречу противнику с меньшими силами, гораздо меньшими - пятнадцать тысяч против шестидесяти у Шуйского с Мстиславским. План Дмитрия - решительная атака и снова на правом фланге, который он рассчитывает отсечь от Добрыничей, где сосредоточена пехота боярской рати. К сожалению, он не знает, что там не только пехота и не просто пехота.
С утра началась активная, но маловразумительная перестрелка, палили, как говорится, в божий свет, скорее подбадривая себя, чем пугая противника.
Мстиславский с незажившими еще до конца ранами - "слабый и томный"- занял место в боевых порядках, но, по привычке, не спешил. "Россияне, столь многочисленные, не шли вперед, с обеих сторон примыкая к селению".
Напротив, Дмитрий на быстром аргамаке, с мечом в руке, рвется в бой.
С богом! Вперед!
Две с половиной тысячи всадников, одетых в белое поверх лат, чтобы не смешаться с многочисленными врагами, устремляются за ним в атаку.
На короткое время кажется, что успех повторится. Царские ратники вновь смяты, подались даже немцы, - а может быть, сознательно отходят, сомкнув ряды, к Добрыничам. Там пехота, как видится атакующим, скованно и обреченно ждет своей участи. Еще один натиск и центр не выдержит, побежит…
Но нет! Шуйский коварен.
Гремит тщательно подготовленный огненный залп.
Да какой!
Ядерным смерчем грянули сорок пушек, шквалом огня десять тысяч ружей. Умелая хитрость, помноженная на людское превосходство, одолевает отвагу.
Вокруг Дмитрия, как подкошенные, валятся белые всадники, окрашивая красным снежное поле. Оно быстро пустеет. Паника охватывает оставшихся в живых и второй эшелон, готовившийся вступить в бой. Все бегут. Поворачивает коня и сам Дмитрий.
А следом отборные годуновские отряды с немцами во главе идут и убивают.
- Хильф Готт! - гремит клич победителей.
Шесть тысяч трупов устилают вытоптанную равнину.
Потери боярской стороны в десять раз меньше.
Теперь воеводы не медлят.
Вихрем мчит на север с вестью о победе чашник Михайла Шеин, будущий герой Смоленска. Стремительно минует Москву - царь не в столице, он молится о победе в более безопасном месте, укрепленном Троицком монастыре, которому еще предстоит испытать в осаде прочность своих стен.
Слава богу! Молитва услышана.
Ликующе звенят соборные колокола. Щедрость захлестывает счастливого Годунова. В письме к воеводам Борис повторяет знаменитую фразу о последней рубашке, которой он теперь готов поделиться с верными воителями. Особо отмечены заслуги предводителей "милых сердцу" иноземцев - ливонского дворянина Вальтера Розена и француза Якова Маржерета. Маржерет, между прочим, колоритнейшая фигура Смуты. Кому только он еще не послужит! У всех наживется и напоследок предложит услуги Пожарскому, но будет отвергнут наконец с характеристикой: "Маржерет кровь христианскую проливал".
Гонец Шеин жалован саном окольничего, для воевод изготовлены специальные золотые медали, войску отправлены восемьдесят тысяч рублей. Все это аванс под обещанную рубашку, которая будет скинута с царских плеч, как только Борис получит известие об окончательном подавлении мятежа.
Увы, выигранное сражение не всегда означает окончательную победу, особенно в войне гражданской.
Дмитрию удается сохранить жизнь и свободу. Воеводы, слишком поспешно снаряжая Шеина, в ликовании сочли его не только разгромленным, но и погибшим. Между тем самозванцу во всеобщем смятении удается добраться на раненом аргамаке в Севск. Оттуда, сменив коня, ночью с группой оставшихся в живых и не покинувших его соратников он скачет дальше, на юг, в Рыльск.
Да, теперь он не решается углубляться во владения Годунова, восток после поражения ненадежен. Неподалеку от Орла собирается новая царская рать. И пока воеводы медлят, празднуя победу, Дмитрий покидает и Рыльск, уходя в крайнее приграничье, в Путивль, город, прославленный плачем Ярославны. Правда, верной княгини давно нет, но крепостные стены стоят, и за ними можно укрыться, оценить свое положение.
Отступление, переходящее в бегство, от Новгорода-Северского до Путивля, не может, конечно, не сказаться на состоянии духа Дмитрия. Появляется червь сомнения, соблазн признать волю судьбы, смириться с поражением, уйти. Граница рядом.
Но тут вновь подтверждается, что дело, на которое он сам себя позвал, не его личное дело.
Соловьев:
"Теперь между русскими было уже много людей, которые не хотели бежать в Польшу".
Эти люди и разрешили сомнения Дмитрия.
В лицо ему брошен сподвижниками жестокий упрек:
- Мы всем тебе жертвовали, а ты думаешь только о жизни постыдной и предаешь нас мести Годунова!
Горький укор справедлив. Ведь совсем недавно он убеждал их, что жизнь коротка и не стоит ею дорожить, выбирая между славой и "здешней краткой жизнью". И вот сам готов предпочесть бесславную здешнюю, даже постыдную!..
Помимо эмоций выдвинуты и аргументы. Несмотря на поражение, сторонники борьбы не верят в звезду Бориса, надеются на единомышленников в его войске. Но в первую очередь они предлагают вождю собственные жизни и достояние.
Дмитрий пристыжен и ободрен одновременно. В самом деле, что ждет его за кордоном? Позор, ничтожное прозябание. Между тем слова сподвижников не расходятся с делом. Приходит в Путивль четырехтысячный отряд донских казаков. Приходят клятвы до последнего вздоха оборонять взятые города. Вскоре атаман Карела в Кромах докажет, что слова эти не пустые.
Еще раньше показал Рыльск.
Сюда царские воеводы подошли, преследуя Дмитрия. Упоенные победой, они потребовали безоговорочной капитуляции, сдачи "без условий". Но в крепости засел народ твердый. С кличем "служим царю Димитрию!" "злые изменники" ответили на ультиматум орудийным залпом. Под командованием Григория Долгорукого-Рощи и Якова Змеева Рыльск достойно выдержал двухнедельную осаду, не польстившись и на запоздалые обещания милости.
В ярости воеводы свирепствуют в округе, расправляясь жесточайшим образом с населением, поддержавшим самозванца, - людей вешают, расстреливают, истязают. Вступает в силу логика гражданской войны - бояре уже понимают, что дело не в одном Лжедмитрии, "воров" много тысяч…
Главного они, однако, упустили.
И царь, понятно, недоволен. Он шлет послание нерасторопным военачальникам. Из московского дворца Борис пока видит не столько поднимающийся на него народ, сколько единственного врага, в личности которого в глазах Годунова сосредоточились начала всех обрушившихся на царство бедствий. Борис укоряет своих воевод в том, что они "упустили Гришку". Угроза немилости всполошила карателей, которые было собрались передохнуть в тепле до весны. Рати снова приходят в движение. Кажется, что они вот-вот предпримут решающий шаг.
Итак, на Путивль? Нет, в сторону противоположную, на север…
Войны смутного времени прославились осадами. Самыми различными. Тут и упомянутая уже оборона Новгорода-Северского Басмановым, и будущие битвы за Калугу и Тулу под руководством Болотникова, и постыдное сидение интервентов в Кремле, и славная защита Смоленска.
Разные города, разные противники, разные результаты…
Одна из знаменательных, сыгравших переломную, ключевую роль в первой гражданской войне - осада Кром.
Небольшой полувоенный городок, опорный пункт на возможном пути степняков, где-то в пятидесяти верстах к югу от Орла.
Вспомним, что первоначально царские войска, скрывая истинные намерения, собирались в Ливнах. Это к востоку от Кром верстах в ста пятидесяти. Тогда их маневры не смогли ни воспрепятствовать вторжению, ни уберечь юг от всеобщего восстания. Из главной силы рать превратилась в запасную. Постепенно она перемещается поближе к основному театру военных действий.
На этом театре образуются, как сказали бы мы современным языком, два направления: Брянское, решающее, и Орловское - вспомогательное. На первом действуют со стороны Годунова Мстиславский и Шуйский, на втором рать Шереметева, казалось бы, надежно прикрывает тыл главных сил.
И эти-то силы вместо того, чтобы, используя боевое преимущество, идти на Путивль и раз и навсегда покончить с недавно разбитым ими "вором", вдруг "вышли в поле", то есть выступили в поход, чтобы, по возмущенному замечанию Карамзина, "удивить Россию ничтожностью своих действий".
Потом об этих действиях будет сказано немало уничижительного и саркастического. Так, пресловутый Маржерет говорит о делах "достойных одного смеха". А Маржерет из тех, что принесли царю победу при Добрыничах. Как же не верить этому профессионалу воинского дела!
Так чем же удивили царские воеводы Россию и вызвали смех командира наемников? Они двинулись не на Путивль, а на Кромы. Тот самый городок, возле которого концентрировалась запасная рать. Возле, а не в нем.
Ибо в самих Кромах, окруженных лишь земляным валом и деревянной стеной, засело шестьсот донских казаков во главе с атаманом Карелой, одним из самых первых и верных соратников самозванца.
Шестьсот… Всего-то! Ну, и пусть сидят. Куда денутся, когда главарь падет? Вот кого брать нужно, никчемные воеводы!
Но, может быть, не стоит так возмущаться ничтожностью действий воевод или поднимать их на смех? Кажется, они уже убедились, что, помимо главаря, в события включились силы, готовые стоять насмерть не только и не столько за царевича Дмитрия, сколько за собственные кровные интересы. И потому могут быть опаснее, чем побитый "вор". Пройдет совсем немного времени, "вор" будет не разбит, но убит на престоле, а под самой Москвой именем несуществующего царя засядет Иван Болотников.
Можно полагать и другое - воеводы не очень-то надеются на свое воинство, в сердцах которого зреет нетерпение "избыть Бориса", о чем говорится почти открыто. Конечно, в такой обстановке лучше держаться поближе к Москве, чем искушать судьбу на польской границе. И в этом они оказались в общем-то правы. Наконец, и сам Борис начинает понимать, что враг в Кромах не менее опасен, чем враг в Путивле. И, кроме того, он просто ближе.
Поэтому не станем смеяться над неумелыми и трусливыми воеводами, в их "удивительном" поведении есть внутренняя логика. Они идут под Кромы, на выручку неудачливому Шереметеву, будто чувствуя, что именно там и в отсутствие самозванца весной решится судьба войны.
Да, в крепости засело всего шестьсот вояк. Но каких! А сколько за ними? Сколько с ними в собственных царских рядах?
Вот в чем вопрос.
А Карамзин продолжает удивляться:
"Дело невероятное, тысяч восемьдесят или более ратников, имея множество стенобитных орудий, без успеха приступало к деревянному городу".
Еще как приступало! Почему же без успеха?
Была минута, когда судьба крепости висела буквально на волоске.
Штурм готовили по всем правилам. Ночью подожгли пригороды, чтобы расчистить место для атакующей многочисленной армии. Тяжелые орудия разровняли пепелище, снеся остатки строений, и обрушились на острог. Следом двинулись рати штурмующих. Жестокий бой разгорелся на валу. Здесь казаки били в упор огнем, насмерть рубились. Но вот запылала и деревянная стена, последняя преграда на пути царских ратников.
Казалось, пришел смертный час храбрецов, сражавшихся не щадя живота.
И вдруг…
Сигнал атакующим - отступить!
Как это понять? Ведь до победы рукой подать, ведь они сейчас ворвутся в крепость!
Нет, велики потери. Остановить кровопролитие - приказ.
Кто же этот столь чувствительный военачальник?
Михайло Салтыков.
Да, тот самый, что делился сомнениями с Хрущовым:
"…Нас ожидает совсем иная война, трудно поднять руку на государя природного".
Однако Дмитрия нет ни в Кромах, ни поблизости. В крепости донская вольница, вроде бы по самому духу своему враждебная боярину Салтыкову.
Кто же этот боярин, остановивший убийство казаков, беглых, непокорных боярской власти вчерашних крестьян?
"Малодушный или уже предатель?" - размышляет Карамзин о мотивах поступка Салтыкова, зная, как поведет себя тот в дальнейшем, и все дальнейшее однозначно осуждая.
И вроде бы есть за что.
В истории Смуты личность Салтыкова почти одиозная. Он видится постоянным изменником государственному началу - примкнет вскоре к Дмитрию, будет в Тушине, будет даже предпочитать Сигизмунда Владиславу, когда встанет вопрос о провозглашении Владислава русским царем. Немало гневных слов сказано об этом человеке.
Что ж… Пожалуй, в отношении Бориса Салтыков повел себя и в самом деле изменнически. Сравнительно недавно он пользовался высоким доверием царя, был дипломатом, послом к Сигизмунду, после неудачных переговоров с Сапегой. Ему было поручено сопровождать в Москву жениха Ксении, датского принца Иоанна, и он с большим усердием выполнял поручение, подробно информируя царя о будущем зяте.
Вплоть до такого рода доверительных сообщений:
"Платьице на нем было атлас ал, делано с канителью по-немецки, шляпка пуховая, на ней кружевца, делано золото да серебро с канителью, чулочки шелк ал, башмачки сафьян синь".
Так и видишь перед собой этого, почти из сказок Андерсена, датского принца в алом и голубом, в золоте и серебре… Только судьба у него не сказочная - смерть в Москве, на двадцатом году жизни, к отчаянию несчастной Ксении, от которой недавно отказался другой жених - принц шведский…
Не раз Салтыков проявляет подлинно государственный характер.
В Иван-городе он жестко обрушивается на погрязших в местничестве воевод, которые из-за распрей между собой задерживают "милых царскому сердцу" немцев, ливонских перебежчиков, стремящихся на русскую службу.
Немцы нужны государству, и Салтыков выговаривает:
"Вы делаете не гораздо, что такие великие многие дела за вашею рознею теперь стали!"
Таков этот противоречивый, незаурядный человек.