Стоит заметить, что в Галиции доминировали тогда поляки, и, следовательно, присоединенная территория попала бы под их полную власть. Кстати, Антонович много постарался для заключения союза между галицкими украинофилами и польскими партиями. Спустя годы, откликаясь на смерть Владимира Бонифатьевича, еще мало кому известный Симон Петлюра упрекнет покойного в том, что пролоббированный им союз принес выгоду полякам, а не украинцам. Дело, однако, в том, что Антонович и трудился на благо не украинцев, а поляков, с которыми в действительности никогда не порывал. Украинофильство интересовало Владимира Бонифатьевича не само по себе, а исключительно как русофобский проект.
С той же целью вел он работу в университете. И относился к учащейся молодежи в соответствии со своими политическими предпочтениями. Как-то один из его студентов (Дмитрий Багалей, впоследствии известный историк) попался на плагиате. Антонович не просто замял скандал – он стал мстить разоблачившему плагиатора молодому ученому Ивану Линниченко. В связи с этим можно упрекнуть Владимира Бонифатьевича в недобросовестности. Но опять же надо помнить, что готовил он прежде всего не историков, а пропагандистов самостийности. И воспитал целую плеяду учеников. Самый известный из них – Михаил Грушевский. Сочиненная последним "История Украины-Руси" являлась в своей основе перепевом подпольных лекций Антоновича. Об этом свидетельствовали люди, также посещавшие те лекции.
Как мог, приближал Владимир Бонифатьевич миг крушения Российской империи. До счастливого для себя момента он не дожил, скончался в 1908 году. Но усилия его не пропали даром. Между прочим, кое-что из идейного наследия Антоновича актуально и теперь. Он ратовал за переориентацию Малороссии на Европу (ныне это называется "евроинтеграцией"). Переориентацию не только в политическом, но и культурном отношении. Русскую литературу Владимир Бонифатьевич считал вредной для малорусов, призывал их читать произведения любых европейских писателей, только не русских.
Если вспомнить, что после 1991 года в Украине из школьной программы исключили русскую литературу (а во многих школах и русский язык), то следует констатировать: образовательная политика независимой страны пошла по пути, указанном Антоновичем. Как тут не вспомнить слова, сказанные по адресу другого Владимира – Ленина: "Он умер, а дело его живет". К Антоновичу эта фраза тоже подходит.
Закарпатский просветитель Иван Сильвай
И этого общественного деятеля, писателя, просветителя ныне в Украине основательно подзабыли. Позволю себе предположить, что и на малой родине – в Закарпатье – знают о нем немногие. Между тем когда-то он был широко известен за пределами родного края. В самой же Угорской Руси во второй половине ХIХ века являлся самым читаемым автором. Надо бы вспомнить его имя – Иван Антонович Сильвай.
Родился он в провинциальной глуши – небольшом горном селе Сускове, 15 марта 1838 года. Угорская Русь в то время входила в состав Австрийской империи, исторически же считалась землей Венгерского королевства. Отец будущего выдающегося деятеля служил сельским священником, но по происхождению принадлежал к дворянскому роду. Был он человеком образованным, увлекался античной литературой, в оригинале читал Цицерона, а произведения Вергилия и Овидия знал практически наизусть.
Иван оказался последним ребенком в семье. И единственным сыном (кроме него у священника росли две дочери). А потому – жизненная дорога его была предопределена изначально: следовать по отцовским стопам.
К духовной карьере мальчика готовили с юных лет. Отец занимался с ним языками – латинским (тогдашним официальным) и церковно-славянским (языком богослужения). Считая, что занятия музыкой облагораживают сердце (качество, немаловажное для священника), Антон Сильвай учил сына игре на скрипке и флейте.
Значительную роль в воспитании играла и мать ребенка. Она была превосходной рассказчицей, знала множество интересных историй. Наверное, именно ей Иван обязан первоначальным развитием творческих способностей, позволивших ему впоследствии стать известным писателем.
Детство Сильвая пришлось на бурные годы. В 1848 году в Венгрии вспыхнула революция. Через Закарпатье, преследуя друг друга, то и дело передвигались отряды повстанцев и правительственных войск. Огромное впечатление на мальчика произвел приход в край русской армии, направленной Николаем I по просьбе австрийского императора для подавления восстания.
"Москалей" в Закарпатье ждали со страхом. Венгерская пропаганда уверяла, что они беспощадны и кровожадны, обликом похожи на диких зверей, опустошают все вокруг, как саранча, и питаются живыми младенцами. Поэтому, когда в Сусково пришли первые вести о том, что пришедшие совсем не звери и даже разговаривают на понятном языке, таким известиям не поверили.
Однако очевидцев, непосредственно общавшихся с русскими солдатами, становилось все больше. "Все они твердили одно, что они свободно разговаривают с москалями и без затруднения понимают их язык", – вспоминал позднее Сильвай.
Наконец и сам он увидел издали русскую воинскую часть, расположившуюся на привал. А после того, как выяснилось, что царская армия местных жителей не грабит, не обижает (в отличие, между прочим, от австрийских правительственных и венгерских революционных войск), Иван вместе с отцом решился сходить в русский лагерь.
"Мы в самом деле убедились, что за исключением очень немногих слов понимаем речь московскую, – напишет он потом в мемуарах. – Воины охотно пускались в разговор с моим отцом и, как узнали, что он священник, относились к нему с почтением и называли батюшкою".
Собственно, с тех пор и стало пробуждаться в юном сердце чувство принадлежности к великой русской нации. Тем более что обстоятельства этому благоприятствовали. В Ужгородской гимназии, где учился Иван, по инициативе крупного угрорусского общественного деятеля Адольфа Добрянского особый упор делался на изучение русского языка как общего культурного языка для всей Руси (Угорской в том числе).
И в дальнейшем, продолжая обучение в чужих краях – румынском Сатмаре, венгерском Пеште, – Сильвай ощущал себя русским, углублял познания в русском литературном языке и отмечал, что для угрорусов-интеллигентов "за малыми изъятиями это совершенно родной язык". Окончательно он убедился в том после знакомства с произведениями Николая Гоголя, когда удостоверился, что языком гоголевских повестей можно рассказывать и о жизни угрорусов. Вместе с тем хорошо владел Сильвай многими другими разговорными языками – немецким, словацким, венгерским (на последнем он даже пробовал писать стихи).
По окончании Центральной духовной семинарии при университете в Пеште Иван Антонович женился, принял священнический сан. Его ожидала в общем-то заурядная духовная карьера – с переходом (если повезет) из менее богатого прихода в более богатый. Однако сам Сильвай являлся незаурядным пастырем. Он не замыкался в стенах храма – изучал историю родного края, писал краеведческие работы, собирал фольклор.
Большую известность принесла священнику литературная деятельность. Иван Антонович обрел славу крупнейшего поэта Угорской Руси, являлся автором множества повестей и рассказов. В центре его произведений – народный быт Закарпатья, радости и печали обитателей края, людские достоинства и грехи. Даже в тех случаях, когда действие переносилось в какую-нибудь вымышленную страну или за тридевять земель, было очевидно: он пишет о русинах и для русинов.
Ну а писал Сильвай, разумеется, на русском литературном языке. Укреплению позиций этого языка в Закарпатье он придавал большое значение. Русский литературный язык, по мнению Ивана Антоновича, способен был спасти томящихся под многовековым иноземным игом угрорусов от окончательной денационализации.
"При всем истощении сил угрорусского народа, – замечал он, – есть одно обстоятельство, которое его предохраняет от конечного исчезновения. Именно: его язык есть язык исполинского народа, литература которого стоит на уровне прочих культурных народов Европы и обладает силою по мере своего величия в культурном успеянии идти вперед громадными шагами… В отношении культуры, если великий народ можно сравнить с корнями и со стволом великого дерева, одноплеменные отрасли его, на основании единства языка, можно сравнить с его ветвями. Пока ветвь не отсекается от ствола, дотоль не только живет жизнью дерева, но, как составная часть целого, не перестает соблюдать присущие свойства целого".
Не желая угрорусам (и всем малорусам) судьбы отсеченной ветви, Сильвай решительно выступал против украинского движения, стремившегося разделить малорусскую и великорусскую части русского народа, натравить их друг на друга. Такое движение при поддержке австрийских властей набирало силу в соседней Галиции. Категорически возражал Иван Антонович против разработки в противовес русскому самостоятельного украинского языка. Сильвай констатировал, что украиноязычную газету, которую власти пытались издавать в Закарпатье, "никто не читает, кроме наборщика".
"По эту сторону Карпат, – сообщал писатель видному деятелю украинского движения в Галиции Владимиру Гнатюку, – нет ни одного образованного русского человека, который увлекался бы Вашею самостийною правописью и самородными мечтами. Понапрасну станете Вы утверждать, уж хоть с клятвою, что Вы русин. Вас все будут считать поляком, портителем прекрасного русского языка. Издаваемой Вами книги Вы мне не посылайте. Мне довольно муки причинило одно прочтение Вашего самостийного письма, а не то еще целой самостийной книги".
Иван Антонович сотрудничал с издававшейся в Закарпатье русскоязычной газетой "Свет" (пока ее не запретили власти). Энергично участвовал в работе литературного Общества святого Василия Великого, также ведшего свою деятельность на русском литературном языке, что специально было оговорено в уставе (позднее власти закрыли и это общество).
Помимо прочего, с помощью литературы Сильвай боролся со страшным народным недугом – пьянством. Проблема усугублялась тем, что в свободное от работы время закарпатским крестьянам нечем было занять себя. Единственным местом досуга в селе оставалась корчма, где и пропивались кровно заработанные гроши, иногда – все до последнего.
Открывать в селе библиотеку являлось бессмысленным – почти все сельские жители были неграмотны. Но священник нашел выход. Он собирал крестьян у себя и вслух читал книги и газеты. Таким способом люди отвлекались от корчмы.
Терпящие из-за этого убытки корчмари строчили на священника доносы, жаловались в различные инстанции (как светским, так и духовным властям). Оттуда подкупленные чиновники слали Ивану Антоновичу распоряжения – прекратить публичные чтения. Но он не сдавался.
А еще Сильвай был замечательным проповедником. Послушать его приходили люди не только из соседних приходов, но и из дальних сел. Сборник поучительных слов священника был издан впоследствии в двух томах и стал хорошим подспорьем для сельских батюшек.
До самой смерти отстаивал Иван Антонович интересы своего народа, включая сюда и право населения на пользование русским языком. Умер Сильвай в 1904 году.
В 1938 году в Закарпатье (входившем тогда в состав Чехословакии) отметили столетие со дня его рождения…
Забывать его стали уже в советское время. Безусловно, это несправедливо. Как общественный деятель Иван Антонович сделал для своего края немало. Что же касается его литературного творчества, то могу утверждать: лучшие произведения писателя ничем не уступают, например, повестям Ивана Нечуя-Левицкого, рассказам Ивана Франко, Архипа Тесленко, других литераторов, официально признаваемых украинскими классиками.
Вот только писал Сильвай по-русски. А это никак не вписывалось в навязываемое коммунистами представление о том, что родной язык здесь украинский, а не русский. Потому и замалчивается личность и творчество Ивана Сильвая. Давным-давно, в 1957 году, в Чехословакии (в Братиславе) вышла на русском языке книга "Избранных произведений" писателя. А в СССР – нет. В независимой Украине конечно же тоже. А жаль.
"Недоробленый". Жизнь и смерть украинского Хлестакова – Андрея Потебни
Андрей Потебня относится к тем кумирам современного украинства, которые сохранились еще с советских времен. И тогда, и сейчас его прославляли и прославляют как борца за свободу. Только раньше отмечалось, что боролся он против царского режима. Ныне же подчеркивается, что тот режим был русским. Соответственно, светлый образ "выдающегося революционера-демократа", каковым сего деятеля изображали советские авторы, уступил место не менее светлому лику "славного украинца", "героя борьбы за независимость", даже "национального героя".
Недавно в Украине последовал очередной всплеск интереса к Потебне. Это неудивительно. Отмечалась 150-я годовщина польского мятежа, в котором он принял участие, оказавшись, между прочим, самым известным мятежником из малорусов. Правда, таким вот "самым-самым" он стал не из-за каких-то своих достоинств. Причина в другом: малорусы, участвовавшие в тех событиях (офицеры, солдаты, крестьяне), в подавляющем большинстве своем сражались с мятежниками, а не за них. Таким образом, "национальный герой" выступал против собственного народа. Но об этой подробности его биографы, как правило, умалчивают. Как, впрочем, умалчивают они и о многом другом, о чем следует рассказать.
Андрей Потебня родился 19 августа 1838 года в небольшом хуторе близ села Перекоповцы Роменского уезда Полтавской губернии, в семье мелкого помещика (владельца пяти крепостных душ), отставного штабс-капитана Афанасия Потебни. Андрей был младшим сыном у родителей. Кроме него подрастал старший на три года сын Александр, впоследствии известный филолог.
Научную славу брата составители панегириков Потебне-младшему иногда распространяют на него самого. Об их семье рассуждают как о такой, где "господствовало глубокое уважение к образованию и науке", "заботливо сохранялись благородные, прогрессивные традиции освободительной борьбы украинского народа", "были достаточно ярко выражены украинские симпатии" и т. п. При этом не учитывается, что родительский дом оба брата оставили рано. Да и друг с другом они практически не общались.
Андрею было всего четыре года, когда Александра отдали на воспитание в семью дяди. А спустя несколько лет отец снарядил в дальнюю дорогу и младшего сына.
Сначала его определили в Орловский кадетский корпус. Но вскоре перевели в аналогичное заведение в Полоцк. Этот перевод сыграл в судьбе Потебни фатальную роль. В Полоцкий корпус кадетов из Центральной России направляли по приказу Николая I. Таким способом царь хотел разбавить почти сплошь польскую по национальному составу военную школу русским элементом. В то время (в отличие от нынешнего) никто не сомневался, что малорусы, как и великорусы, являются русскими. И малорус Андрей Потебня вместе с другими русскими юношами уже одним фактом пребывания в кадетском корпусе Полоцка был призван противодействовать польскому влиянию там.
Увы, получилось наоборот. Мальчик сам попал под влияние поляков.
Это влияние усилилось во время завершения учебы. Поскольку в Полоцком корпусе не было тогда офицерских классов, его выпускников отправляли доучиваться в Петербург – в Дворянский полк, переименованный затем в Константиновский кадетский корпус. А в полку том находилось не только много кадетов-поляков, но и преподавателей польского происхождения было более четверти от общего числа.
Уже тогда, в середине 1850-х годов, польские деятели старались занимать места в военно-учебных заведениях. Присматривались к будущим офицерам из русских. Подыскивали среди них тех, кто мог бы пригодиться для реализации заветной польской мечты – восстановления независимости (на тот момент территория Польши была разделена между Россией, Австрией и Пруссией, причем большая часть входила в состав Российской империи).
С намеченными кандидатами поляки сближались, завязывали дружеское общение, входили в доверие и постепенно прививали им взгляды на Россию как на тюрьму народов (русского – в том числе), которую необходимо разрушить.
Привлечь на свою сторону удавалось далеко не всех. Но с Потебней это произошло.
По окончании учебы в 1856 году он был выпущен прапорщиком в полк, расквартированный в Польше. Можно предположить, что таковому распределению посодействовали польские друзья юного офицера.
Какой-то особой подпольной работы Потебня не вел. Периодически, вместе с несколькими другими офицерами-"вольнодумцами" (поляками и русскими), почитывал тайно присылаемую из Лондона газету Александра Герцена "Колокол" – печатный орган российской революционной эмиграции. Обсуждал прочитанное. Вел разговоры на политические темы. Вот, собственно, и все.
Своим ходом шла служба. В 1858 году Потебня получил направление в Царскосельскую стрелковую школу. Прошел там годовые курсы. Часто наезжал в Петербург, где, помимо прочего, познакомился с Николаем Чернышевским и другими революционерами-демократами. Вернулся в свой полк. В 1861 году ему присвоили очередное звание – подпоручик.
Но медленное продвижение вверх по служебной лестнице его не устраивало. Мечталось о большем. Хотелось быть кем-то важным. Между тем выдающихся качеств, с помощью которых можно было бы достичь значительного положения, у Потебни не имелось.
Замечательный русский писатель Всеволод Крестовский, кстати, тоже малорус по происхождению, имевший возможность лично наблюдать за Потебней (в конце 1850-х они вращались в одних кругах столичной "прогрессивной" молодежи) вывел его затем в своем романе "Две силы" под именем поручика Паляницы. "Длинного роста и жидкой комплекции, к которому как нельзя более подходило прозвище "дылды", – описывал Крестовский своего "героя". – С коротко остриженными волосами, которые торчали на голове его как жесткая щетка; в круто сведенных густых бровях его присутствовало характерное выражение неуклонности и упорства, но серые глаза уставлялись из-под этих бровей как-то тупо и неподвижно, напоминая своим выражением взгляд сонного окуня".
Характеризуя Потебню (Паляницу), Крестовский употребил малорусское слово "недоробленый" (недоделанный – в переводе на русский литературный язык). Надо признать: характеристика точная. Таким недоделанным Потебня в общем-то и являлся. Но он так грезил о собственном величии. Верил, что мечта сбудется. Терпеливо ждал. И как ему показалось, дождался.
В 1862 году лидеры польского движения сочли, что пришло время для открытого восстания против России. План вооруженного выступления поручили разработать Ярославу Домбровскому, приятелю Потебни еще с кадетской поры.
Легко увлекающийся, Домбровский был уверен, что под влиянием революционной пропаганды русские войска в Польше присоединятся к восставшим и уж в любом случае не окажут им сопротивления. Исходя из этого он и ставил задачи перед отрядами будущих повстанцев.