Наши соображения я подробно доложил командующему фронтом, но они показались Василию Даниловичу Соколовскому недостаточно убедительными. Это меня очень расстроило.
В конце апреля в Москву вызвали В. Д. Соколовского и меня, а также командовавшего тогда Брянским фронтом генерала М. А. Рейтера и командарма 61-й генерала П. А. Белова.
Нас принял заместитель начальника Генерального штаба генерал А. И. Антонов. Он заслушал соображения командующих фронтами. Я снова попытался изложить свою точку зрения, подкрепив ее расчетами и ссылками на данные разведки.
Моим главным оппонентом на сей раз оказался Макс Андреевич Рейтер, который заявил, что я требую слишком многого и что во всякой наступательной операции есть доля риска.
Я ответил, что риск следует сочетать с точным расчетом, Однако мои доводы никого не убедили. У командующих Западным и Брянским фронтами уже сложилось согласованное мнение, и руководство Генерального штаба не сочло возможным изменить что-либо.
Все же я продолжал упорно отстаивать свою мысль, и генерал М. А. Рейтер, не скрывая досады, заметил:
- Ну что ты, Иван Христофорович, упорствуешь: все ведь уже согласовано, все ясно.
В этом споре я, как говорится, оказался побежденным, но не убежденным.
Вскоре нас вызвали в Ставку. Совещанием руководил И. В. Сталин. О замысле Орловской операции и предложениях командующих фронтами информировал генерал-полковник А. И. Антонов. Его обстоятельный доклад Сталин выслушал очень внимательно. Затем он задал несколько вопросов, уточняя детали взаимодействия фронтов.
Я сидел как на иголках. Сейчас Верховный одобрит план, и он обретет железную силу. Но как оспорить предложения, уже одобренные Генеральным штабом? Ведь могут превратно истолковать мою настойчивость. Командармом я был тогда довольно молодым.
Тем временем уже начали свертывать карты. Верховный спросил:
- Все согласны с данным решением? Возможно, у кого-нибудь есть иное мнение?
Это была для меня последняя возможность. Я попросил разрешения высказаться. Сталин не без удивления, но вместе с тем вполне доброжелательно посмотрел на меня:
- Прошу.
Снова были развернуты карты. Стараясь сдержать волнение, я изложил свою точку зрения. Закончив, оглядел всех, предчувствуя, что сейчас "большая тройка" - два командующих фронтами и заместитель начальника Генштаба обрушится на меня. Одну-две минуты царило молчание. Затем слово взял В. Д. Соколовский, потом М. А. Рейтер. Оба старались опровергнуть мои аргументы. Особенно жарко говорил Макс Андреевич. Свою отповедь он закончил словами:
- Товарищ Сталин, Баграмян упорно добивается, что бы ему создали условия, облегчающие решение задачи. Если его послушать, то получается, что нужно не только усилить боевой состав одиннадцатой гвардейской, но еще и поддержать действия этого соединения ударами соседей.
Сталин, до этого внимательно изучавший карту, поднял голову, вынул изо рта трубку, неторопливо разгладил усы. Все смолкли. Рейтер бросил на меня осуждающий взгляд, словно хотел сказать: "Предупреждали же тебя: помалкивай. Не послушался, теперь пеняй на себя".
И вдруг Верховный очень тихо и очень спокойно сказал:
- А ведь Баграмян дело говорит. И по-моему, с его предложением нужно согласиться. Что же касается заботы командарма о более благоприятных условиях для выполнения задачи, то это похвально. Ведь на него же ляжет вся ответственность в случае неудачи…
Охотников продолжать спор не нашлось. Наш вариант был принят, к моему большому удовлетворению, без существенных изменений.
Нам передавались все дивизии, которым предстояло прорывать вражескую оборону южнее Козельска. Задача 11-й теперь сводилась к тому, чтобы, преодолев оборону противника на участке Глинная, Жуково, повернуть главные силы на юго-восток и наступать на Болхов, куда навстречу нам с северо-востока будут идти войска 61-й армии Брянского фронта. И уже после разгрома болховской группировки противника наша армия двинется на Хотынец.
Из Москвы я вернулся в приподнятом настроении. Окрепла уверенность в успехе, хотя я и сознавал, какую огромную ответственность взвалил на себя. Сразу же поспешил к командарму 50-й генерал-лейтенанту И. В. Болдину. Предстояло передать ему старую нашу полосу обороны от Запрудья до Хомутово и часть соединений, которые входили в нашу армию во время Жиздринской операции.
С И. В. Болдиным, умным и обаятельным человеком, мы были знакомы давно. Я знал, что солдатскую службу он начал еще в царской армии. Великая Отечественная война застала его в должности заместителя командующего Белорусским Особым военным округом. В первых же боях он проявил себя военачальником, умеющим ориентироваться и правильно действовать в самой острой и неблагоприятной обстановке. Оказавшись в окружении, Болдин вывел с боями к новой линии фронта большую, хорошо сколоченную группу бойцов и командиров. В Московской битве 50-я армия под его командованием прославилась при обороне Тулы. Войска у меня он принимал придирчиво, но без волокиты, и 29 апреля мы с ним подписали соответствующий акт.
Для нашей армии, в которую теперь входили 8, 16 и вновь формируемый 36-й гвардейские стрелковые корпуса, а также 1-й и 5-й танковые корпуса, были определены новые границы: справа - Колесово, Поляково, Шубник, слева - Клюксы, Белокамень, Жуково, Дурнево. Передний край проходил по Жиздре с тем же плацдармом на ее южном берегу. На рубеже обороны армии располагались всего две дивизии - 217-я и 108-я, позже в первую линию вывели еще и 16-ю гвардейскую стрелковую. Остальные силы армии сосредоточивались в тылу, в 40–90 километрах от линии фронта. Здесь же формировались артиллерийский корпус прорыва, главным образом из отдельных артиллерийских бригад и полков РГК, приданных армии в период Жиздринской операции, а также управление 36-го гвардейского стрелкового корпуса. В армию беспрерывно прибывали войска. К моменту перехода в наступление у нас было двенадцать стрелковых дивизий, среди них девять гвардейских, два танковых корпуса, четыре танковые бригады, два танковых полка, артиллерийский корпус в составе трех артиллерийских дивизий РГК, две зенитно-артиллерийские дивизии, семь инженерных батальонов.
Таким образом, состав 11-й гвардейской не только пополнился, но и в значительной мере обновился.
В канун Первомая в село Матчино, куда перебрался штаб армии, приехали шефы - трудящиеся Москвы. С москвичами у нас были давние и прочные связи. Над штабом армии шефствовал Свердловский район столицы, над дивизиями - остальные районы Москвы. У дружбы нашей были прочные корни. Постоянное внимание шефов объяснялось просто: многие наши ныне именитые гвардейские дивизии начинали свой боевой путь как соединения народного ополчения Москвы. В свое время они сражались у стен столицы, и именно там зародилась их слава.
Тут, пожалуй, к месту будет рассказать хотя бы о трех наших дивизиях.
1-я Московская Пролетарская мотострелковая дивизия много лет дислоцировалась в Москве и стала одной из лучших в Красной Армии. В начале войны ею командовал полковник Яков Григорьевич Крейзер. 3 июля 1941 года дивизия вступила во встречный бой с танками Гудериана, остановила и отбросила врага. За доблесть, проявленную в Смоленском сражении, многие пролетарцы были награждены, а Я. Г. Крейзер удостоен звания Героя Советского Союза. Потом в это соединение Москва тысячами посылала бойцов народного ополчения. В ее полки вливались металлурги "Серпа и молота", рабочие, инженеры и техники Московского автозавода, Мытищинского паровозоремонтного завода и других столичных предприятий, железнодорожники. Здесь прославили себя героизмом Павел Бирюков, Николай Минаев, Лена Ковальчук и многие другие. Одной из первых дивизия заслужила звание гвардейской.
В 1943 году соединением командовал генерал-майор Николай Алексеевич Кропотин.
11-я гвардейская дивизия, которую возглавлял генерал-майор Иван Федорович Федюнькин, вступила в свой первый бой как 18-я Московская дивизия народного ополчения. Создали ее трудящиеся Ленинградского района столицы; влились в нее также рабочие Орехово-Зуева, колхозники и рабочие Коммунистического, Куровского и Красногорского районов Московской области. Боевое крещение они получили в районе Вязьмы.
Трое суток враг атаковал ополченцев, но так и не смог пройти на их участке. Затем 18-я в составе 16-й армии обороняла Москву, участвовала в контрнаступлении. За отвагу и мужество воинов при защите столицы дивизия была удостоена звания гвардейской и награждена орденом Красного Знамени.
84-я гвардейская дивизия (командир генерал-майор Георгий Борисович Петерс) формировалась в Куйбышевском районе Москвы как 4-я Московская дивизия народного ополчения. Она вступила в бой в июле 1941 года и на фронте получила общевойсковую нумерацию, стала 110-й. Бойцы этого соединения сражались южнее Нарофоминска - на Киевском шоссе, и в том, что гитлеровцы не прошли здесь, большая их заслуга. Потом дивизия освобождала Нарофоминск, Боровск, Верею и была преобразована в гвардейскую 10 апреля 1943 года…
Итак, праздник Первомая мы отмечали вместе с шефами. На торжественном собрании они зачитали письмо гвардейцам от трудящихся Свердловского района Москвы. Я вручил ордена и медали бойцам и командирам, отличившимся в Жиздринской операции. Приехавшие с делегацией московские артисты дали большой интересный концерт.
…Работники штаба забыли об отдыхе. Казалось бы, что двадцать дней не так уж мало. Доводилось готовить операции и в более сжатые сроки. Но мы должны были прорвать мощную оборону, созданную за длительное время. Да и противник перед нами был сильный. По имевшимся у нас сведениям, только в первом эшелоне враг имел более двух дивизий, в ближайших тылах еще пять, в том числе одну танковую. Должны мы быть готовы и к тому, что гитлеровцы бросят против нас крупные резервы, они у них ость, тем более что противник сам собирался наступать.
Хочу заранее пояснить некоторые вопросы, касающиеся количественного состава войск. Наши дивизии в годы войны насчитывали 8–9 тысяч человек, немецкие - 14–16 тысяч. А если учесть, что оборона всегда требует меньше усилий, чем наступление, то перевес у нас был не столь уж велик.
Ко всему прочему местность перед нами была не совсем подходящей для наступления - лесистая, сильно пересеченная оврагами и реками, которые противник постарается использовать как оборонительные рубежи. Мы уже знаем, как дорого обходится каждый шаг вперед по такой местности. Главное - она исключает массированное применение танков, а без них на оперативный простор не вырваться. Смотрели мы на карту, испещренную зубчатыми линиями и кружками, обозначающими вражескую оборону, и с не меньшей тревогой, чем в эти кружки, вглядывались в топографические знаки. За рекой Жиздра - всхолмленная, вся в лощинах, пологая возвышенность. Лучше не найти места для оборудования позиций и наблюдательных пунктов. А дальше - леса и местами болота. Справа и слева избранную нами полосу наступления окаймляют реки Рессета и Вытебеть. Они могут помешать нам при расширении прорыва, а противник из-за этих рубежей будет иметь возможность наносить неожиданные удары нам во фланг.
Местность мы изучали не только по картам. Разведчики не раз прошли по дорогам и тропам в районе будущего наступления. Многое дали аэрофотосъемка и информация, полученная от партизан в местных жителей.
Вместе со штабными офицерами я с разных наблюдательных пунктов, хорошо оборудованных саперами на высотах (а один был искусно сделан на вековой раскидистой сосне), изучал вражескую систему обороны и все больше убеждался, что фашисты очень умело использовали особенности местности и времени зря не теряли. Весь открытый для нашего наблюдения участок - а он простирается километров на восемнадцать - вдоль и поперек изрыт окопами и траншеями. Можно различить главную и вторую оборонительные полосы и ряд отсечных позиций.
Главная полоса обороны врага состояла из основной позиции, позиций полковых и дивизионных резервов. Глубина ее-5-7 километров, передний край проходил по линии Глинная, Дудино, Серая, Жуково. Вторая полоса тянулась в 8–9 километрах от переднего края по рубежу Холмище, Медынцево, Ульяново и далее по южному берегу реки Вытебеть до Дурново.
Противник создал отсечные позиции по рекам Рессета и Вытебеть, чтобы не дать нам после прорыва главной полосы обороны расширить фронт наступления в сторону флангов.
На всех позициях главной полосы обороны подготовлена система опорных пунктов. Если внимательно вглядеться, можно было различить бронеколпаки, связанные один с другим траншеями и ходами сообщения. Гитлеровцы считали, что они выгоднее дзотов: не так заметны на местности и менее уязвимы. Передний край, а также важные позиции в глубине были прикрыты минными полями и проволочными заграждениями. Наиболее мощный узел обороны просматривался у села Дудино на плато, возвышающемся над долиной Жиздры. Это ключевая позиция, преграждавшая нам путь.
Большое внимание гитлеровцы уделили противотанковой обороне. Наши разведчики обнаружили множество замаскированных противотанковых и штурмовых орудий. У фашистов были подготовлены специально обученные команды истребителей танков, танкоопасные направления прикрыты минными полями и разнообразными инженерными заграждениями, а весь южный, болотистый берег реки Фомина эскарпирован.
Да, трудности нас ожидали немалые. Наша армия должна была не только самостоятельно взломать оборону противника, но и развивать успех вплоть до достижения целей операции в полном объеме.
Все это мы учитывали при подготовке операции и решили на участке протяжением 16 километров сосредоточить максимум сил, фактически, все войска с их огневыми и техническими средствами, а на остальном двадцатидвухкилометровом фронте растянуть одну 217-ю стрелковую.
Главный удар предполагалось нанести силами 8-го и 36-го гвардейского стрелковых корпусов на участке всего в 7 километров между селами Белый Верх и Ожигово, а вспомогательный удар мощью 16-го гвардейского стрелкового корпуса на участке Глинная, Серая протяжением 9 километров. В подвижной группе были 5-й и 1-й танковые корпуса.
В резерве я оставил всего одну дивизию - 108-ю стрелковую. Получили задачи артиллеристы, авиаторы.
В памяти еще свежи были наши промахи перед Жиздринской операцией. Тогда штаб фронта посылал нам один за другим артиллерийские полки, те спешили быстрее выйти в указанные районы сосредоточения, мало заботясь о маскировке. Это движение засек противник. Heтрудно понять, что я пережил в те минуты, когда увидел в стереотрубу, как черными тучами на тот участок, где нам через день предстоит наступать, движутся немецкие танки, тягачи с пушками, грузовики с пехотой. Нельзя допустить, чтобы такое повторилось!
На совещании, которое проводилось в штабе фронта 8 мая, выступили командующий и член Военного совета фронта. Они подчеркнули важность операции, сказали, что не случайно она возложена на гвардейскую армию. Партия, правительство, народ верят: гвардейцы не подведут!
На следующий день мы вместе с командирами корпусов, командующими родами войск и начальниками служб провели рекогносцировку, чтобы непосредственно на местности уточнить детали предстоящих действий.
Было получено значительное пополнение, численность каждой дивизии доведена до 7–7,5 тысячи человек. Всюду проводились учения, причем на местности, похожей на ту, где предстояло наступать. Саперы сооружали укрепления, подобные тем, что мы видели у противника. Разгорались учебные бои с участием артиллерии и танков. Напряженно занимались все - красноармейцы, командиры, штабы всех степеней.
Мы уложились в срок и ждали только сигнала. Но из штаба фронта передали: наступление откладывается. Позже стало известно, в чем дело. Советское командование создало значительный перевес сил над врагом и все необходимое, чтобы нанести ему сокрушительный удар. Однако было решено первыми не наступать. Пусть враг разобьет лоб, поломает зубы о нашу оборону, а тогда уж ударим мы. Это было мудрое решение. Если раньше мы вынужденно прибегали к обороне, стояли насмерть, выигрывая время, чтобы подтянуть резервы, собрать силы, то теперь оборона была запланирована заранее. Мы были сильнее противника, но оборонялись, чтобы ослабить гитлеровские войска и тем усугубить их поражение.
В конце июня у нас побывал заместитель Верховного Главнокомандующего маршал Г. К. Жуков. В это время в штабе армии уже находились командующий артиллерией Красной Армии генерал Н. Н. Воронов, командующий авиацией дальнего действия генерал А. Е. Голованов, командующий фронтом генерал В. Д. Соколовский.
Георгий Константинович ознакомился с планом операции. Особенно подробно расспрашивал он, как мы собираемся взламывать оборону противника и вводить в прорыв танковые корпуса. Внимательно выслушал маршал доклад командующего артиллерией армии генерал-лейтенанта Петра Сергеевича Семенова.
Я знал Георгия Константиновича давно. Человеком он был вдумчивым, решительным и властным. В годы войны Г. К. Жуков прославился своим умением организовывать операции крупного масштаба. Нам сейчас очень нужны были ого советы. И мы их получили. Самый главный: атаку пехоты и танков начинать не после артиллерийской подготовки, как обычно, а в ходе ее - это помешает противнику подготовиться к отражению удара.
Мысль эта всем поправилась. Артиллеристы во главе с Н. П. Вороновым тотчас же внесли поправки в план артиллерийского наступления и согласовали их с пехотными командирами.
Прощаясь, Г. К. Жуков предупредил: наступление гитлеровцев ожидается в ближайшие дни, их удары нацелены на участки Центрального и Воронежского фронтов, но мы должны быть готовы к любым неожиданностям.
Мы не знали, что делать с огромным количеством боеприпасов, завезенных на плацдарм. Наступление наше откладывается, а враг намерен нанести удар. Что, если он прорвется на плацдарм? Долго мы не перевозили боеприпасы обратно на северный берег реки, в конце концов занялись было этим, но тут пришло распоряжение усилить готовность войск к наступлению.
Днем 2 июля мне позвонил начальник штаба фронта генерал-лейтенант А. П. Покровский.
- Имеются данные, что немцы начнут не раньше третьего и не позже шестого июля, - сказал он. - Генеральный штаб требует усилить разведку и наблюдение за противником.
Все начало июля на соседних участках фронта было крайне тревожным. От перебежчиков стало известно, что наступление немецких войск назначено на утро 5 июля. На изготовившихся к атаке гитлеровцев были обрушены мощные артиллерийские удары. Значительные потери снизили наступательный порыв вражеских войск.
Начались ожесточенные бои. Случалось, что в них участвовало одновременно до полутора тысяч танков с каждой стороны. Не считаясь с потерями, противник бросал в атаки все новые и новые силы. Ему удалось углубиться в боевые порядки советских войск на северном фасе Курской дуги, под Понырями и Ольховаткой, на 10–12 километров, а на юге, в районе Кочетовки и Прохоровки, - на 30–35 километров.