- Город действительно уже был наш, но подоспевшие из Риги подкрепления внезапной контратакой потеснили наши части и теперь продолжают отчаянно контратаковать.
- Николай Михайлович, - повернулся я к Хлебникову, - мы когда-нибудь бежали из освобожденных нашими войсками городов? А ведь товарищ Крейзер именно это нам и предлагает.
- Нет, товарищ командующий, ни за что не опозорим своих седин! - поняв мою шутку, клятвенно заявил Хлебников и, увидев, что я при последних его словах снял фуражку и вытираю пот с гладко выбритой головы, вдруг весело захохотал.
Шутка наконец дошла до сознания Крейзера, и он, поняв, что я не сержусь на него за невольную дезинформацию, тоже с облегчением рассмеялся, а потом рассказал, что оборона города поддерживается за счет постоянного подхода подкреплений из Риги. В связи с этим командарм отдал приказ - силами стрелковой дивизии и мехбригады пробиться на северо-восточную окраину города и захватить вокзал и мост через Лиелупе, то есть отрезать путь, по которому прибывали подкрепления. Эту задачу войска сейчас и решали. Противник, видимо, осознал надвигавшуюся катастрофу. Канонада и несмолкаемый рокот всех видов стрелкового оружия нарастали со стороны вокзала с каждой минутой. Видно было, что именно там сейчас решается судьба города. Крейзер не отрывался от телефонной трубки, выслушивая доклады о ходе атаки. Каждую полученную весть он повторял вслух:
- Пехота ворвалась в здание вокзала. Бой продолжается внутри здания… На путях много эшелонов с военными грузами… Только что подошедший эшелон с фашистской пехотой расстрелян прямо на путях… Танки ворвались на мост и овладели им. Противник не успел взорвать его…
Крейзер доложил, что в решающий момент боя за вокзал туда подоспел с подкреплением заместитель командира 3-го гвардейского мехкорпуса по политической части полковник Артем Филиппович Андреев. Он помог отбить контратаку противника, пытавшегося вернуть вокзал, В ходе штурма, как потом стало известно при рассмотрении представлений к награждению, совершил также выдающийся подвиг заместитель командира 64-го отдельного тяжелого танкового полка по политической части подполковник Леонид Афанасьевич Бердичевский. Следуя в атаку на своем танке во главе подразделений полка, он уничтожил один вражеский танк и 15 зенитных орудий. Дважды танк загорался, и оба раза Бердичевский, рискуя жизнью, организовывал тушение пожара. Все члены экипажа получили сильные ожоги, однако продолжали бой. И в третий раз вспыхнула машина - броню пробило снарядом. Раненный осколками, подполковник приказал экипажу покинуть горящий танк, а сам, прикрывая отход танкистов, продолжал вести огонь до тех пор, пока машина не взорвалась. Так погиб этот бесстрашный человек. Звание Героя Советского Союза Л. А. Бердичевскому было присвоено посмертно.
Итак, пути отступления остаткам гитлеровского гарнизона на Ригу отрезаны: захват моста вскоре сказался на ходе боя и в других районах города. Сопротивление стало заметно ослабевать. Вскоре командир 1-го гвардейского стрелкового корпуса генерал И. М. Миссан доложил, что разрозненные группы вояк разгромленного гарнизона бежали на северо-запад. Важный форпост обороны противника на западных подступах к Риге был в наших руках. Мы с Н. М. Хлебниковым проехали по улицам города, на которых кое-где еще продолжалась перестрелка. Много развалин. Улицы загромождены завалами, подбитыми танками, орудиями, автомашинами и другой техникой. Об ожесточенности боев свидетельствовало множество трупов, большей частью в грязно-зеленых немецких мундирах.
Я приказал Крейзеру закрепить успех наступления, превратив город в крупный узел сопротивления на случай возможных попыток противника вновь овладеть им, а прощаясь с командармом, предложил ему подготовить список частей, отличившихся в боях за Елгаву, для доклада Верховному Главнокомандующему.
Мы возвращались из Елгавы. Хлебников беспрерывно шутил, громко декламировал стихи, словно стараясь подавить душевную тревогу, навеянную встречей со смертью и видом разрушенного города. На окраине путь нам преградил опущенный шлагбаум, установленный для предотвращения самовольных поездок в город, где шли бои. У шлагбаума стоял боец с забинтованной головой. Левая рука его покоилась на перевязи. Увидев двух генералов, он правой рукой стал торопливо подымать толстый ствол березы, служивший шлагбаумом, и одновременно поддерживал автомат. Бревно со скрипом пошло вверх. Шофер включил скорость и плавно двинул наш открытый вездеходик вперед. И вдруг что-то заскрежетало за моей спиной, и тут же раздались стон и звук сильного удара. Я удивленно оглянулся. Между мной и сидевшим сзади Хлебниковым лежало бревно. Взглянув на смертельно бледного и морщившегося от боли красноармейца, я все понял: он не удержал тяжелое бревно и, стараясь предотвратить его падение, ухватился за веревку раненой рукой, что причинило ему невыносимую боль. Словом, бревно рухнуло вниз со всей силой и только чудо спасло нас от нелепой смерти. Я медленно вылез из машины и подошел к замершему бойцу. В его глазах стояли слезы. Стараясь улыбнуться, положил руку на его плечо.
- Ничего, ничего, товарищ, все в порядке, - успокоил я солдата и, повернувшись к подбежавшему адъютанту, готовому, кажется, наброситься на виновника происшествия, строго добавил: - Раненый не мог удержать шлагбаум. Его вины здесь нет…
Больше я не мог ничего сказать и, молча сев в машину, махнул рукой: "Вперед!"
Некоторое время ехали молча. Вдруг за спиной под мягкий рокот мотора зазвучал по-прежнему бодрый голос генерала Хлебникова:
- Иль чума меня подцепит, иль мороз окостенит, иль мне в лоб шлагбаум влепит непроворный инвалид…
Пушкинские строки настолько соответствовали случившемуся с нами нелепому происшествию, что это развеселило меня. Я расхохотался, и досаду как рукой сняло: чего не бывает на фронте?
Я рассказал подробно о таком, в сущности, незначительном эпизоде из наших фронтовых будней только затем, чтобы показать читателю, какое удивительное самообладание, неистребимый оптимизм и чувство юмора были присущи славному соратнику Чапаева и моему замечательному боевому другу Николаю Михайловичу Хлебникову. Он до конца войны был самым желанным моим спутником в скитаниях по фронтовым дорогам.
На командный пункт фронта мы возвратились в конце ночи, но ни Леонов, ни Курасов, ни другие находившиеся на месте генералы почему-то не ложились отдыхать. Обычно они имели такую возможность именно в это время. "Что-то, видимо, произошло необычное", - подумал я и, поздоровавшись, попросил Курасова доложить общую обстановку на фронте.
Но Владимир Васильевич вдруг вытянулся передо мной во весь свой богатырский рост и торжественным тоном произнес:
- Товарищ командующий фронтом! Разрешите горячо поздравить вас с присвоением вам звания Героя Советского Союза! - И он протянул мне телеграмму, в которой сообщалось об Указе Президиума Верховного Совета СССР.
Я был настолько взволнован, что, не находя подходящих слов, молча пожимал руки поздравлявших меня товарищей. Кому не приятно сознавать, что ты честно выполняешь свой долг перед Родиной!
Потом выяснилось, что "именинник" не я один. Леонов и Курасов удостоились полководческих орденов: первый - ордена Кутузова I степени, а второй - ордена Суворова I степени. Я горячо поздравил их. Орденом Суворова I степени был награжден и Н. М. Хлебников.
По такому случаю наши штабные хозяйственники подготовили скромный ужин с несколькими бутылками трофейного вина. А я ради такого выдающегося в моей жизни события приказал адъютанту вынуть две бутылки армянского коньяку, присланные мне земляками. Однако, прежде чем сесть за стол, я попросил Курасова сообщить мне обо всем происшедшем на фронте за мое отсутствие. О положении в 51-й армии было уже известно. События во 2-й гвардейской армии тоже развивались в нашу пользу. Контрудар танковой группировки противника ослабел. Выход нашего 1-го танкового корпуса к району контрудара окончательно снял угрозу, нависшую над левым флангом армии Чанчибадзе. 43-я армия в ожидании контрудара стремилась во всей своей полосе поскорее пробиться к реке Мемеле и закрепиться на ней. По сообщению штаба латышской партизанской бригады Отомара Ошкална, к юго-востоку от Риги наблюдалось интенсивное движение пехоты, артиллерии и танков. Генерал Н. Ф. Папивин, внимательно слушавший начальника штаба, добавил:
- Летчики тоже докладывают об этом.
Это сообщение окончательно убедило нас в том, что со дня на день южнее Риги противник нанесет контрудар. 6-я гвардейская медленно продвигалась к Риге вдоль левого берега Даугавы.
Увлекшись анализом обстановки, мы забыли и об ужине. Курасов, перелистывая свои записи, подвел краткий итог июльскому наступлению войск нашего фронта: за 25 дней пройдено с боями от 100 до 300 километров на флангах и около 400 километров в центре; группа армий "Север" лишилась непосредственной связи с группой армий "Центр"; войска нашего фронта вышли на дальние подступы к военно-морским базам Лиепая и Клайпеда; в ходе наступления войска фронта оттянули на себя значительные силы врага от 2-го и 3-го Прибалтийских фронтов и тем содействовали их успехам.
Не удержавшись, полковник А. А. Хлебов уточнил:
- Только против правого крыла нашего фронта противник перебросил около одиннадцати дивизий.
- Однако, - продолжал В. В. Курасов, - в ходе июльских боев полоса наступления наших войск расширилась почти до пятисот километров. Причем в начале Шяуляйской операции на фронте в двести километров мы имели три армии, а теперь - четыре. Так что полоса наступления увеличилась в два с половиной раза, а количество войск - лишь на одну армию. В то же время силы врага перед нашим фронтом выросли в несколько раз. Легко видеть, что у него появились широкие возможности находить у нас уязвимые места и бить по ним. - Начальник штаба задумался, словно вспоминая, обо всем ли он сказал, а затем заключил: Следовательно, продолжать наступление на всем фронте в данной обстановке значит идти на неоправданный риск. Необходимо закрепиться на достигнутых рубежах, просить об усилении и только после этого возобновлять удары.
- Думаю, - сказал генерал Д. С. Леонов своим глуховатым ровным голосом, Владимир Васильевич во всем прав, кроме одного. Прекратить наступление без разрешения Ставки мы не можем. Следовательно, надо думать о том, что, продолжая наступление, необходимо быть в готовности отразить любую вылазку врага. В достижении этой цели огромная ответственность лежит на нашей разведке. Имейте это в виду, товарищ Хлебов!
Заслушав мнения В. В. Курасова и Д. С. Леонова, я сказал, что в нынешней ситуации нам нельзя упускать из виду, что в результате успеха 51-й и 2-й гвардейской армий и овладения районами Елгавы и Шяуляя группа армий "Север" лишилась своих основных коммуникаций - автомобильной и железной дорог Рига Елгава - Шяуляй - Тильзит, которые связывали ее с Восточной Пруссией. Это ставит войска противника, находящиеся в Эстонии и Латвии, в очень тяжелое положение. Значит, гитлеровское командование в ближайшее время предпримет, конечно, самые решительные меры для восстановления потерянных коммуникаций. Отсюда наша главная задача - возможно быстрее создать необходимые оперативные условия для прочного удержания районов Елгавы и Шяуляя. Вот почему нам необходимо продолжать наступление армий Крейзера и Чанчибадзе на запад с целью их выхода на линию Ауце, Куршенай, где надлежит перейти к жесткой обороне. Одновременно следует усилить прикрытие внешних флангов этих армий: на севере в районе Тукумса и на юге в районе Кельме. Чтобы иметь возможность отразить удар, который противник может нанести нашим войскам, нам нужно изыскивать резервы внутри фронта за счет перегруппировок и вывода из боя ряда соединений.
С моими предложениями Д. С. Леонов и В. В. Курасов согласились, и мы приступили к их осуществлению на следующий же день. Начальнику штаба было поручено подготовить соответствующие указания войскам.
Необходимость иметь и этой обстановке подвижные резервы подсказывала решение: вывести 3-й гвардейский мехкорпус из рижского коридора и сосредоточить его к югу от Елгавы, а 1-й танковый корпус - в район восточ-нее Шяуляя для восполнения потерь в танках и вооружении.
Армиям правого крыла фронта были поставлены такие задачи: 6-й гвардейской - развивать наступление вдоль левого берега Западной Двияы в общем направлении на Ригу; 43-й - как можно быстрее выдвинуться на рубеж реки Мемеле и подготовиться здесь к отражению возможного контрудара крупных сил противника с севера в общем направлении на Биржай.
Тревожная обстановка на фронте не позволяла нам спокойно посидеть за накрытым столом. Наспех перекусив, мы все заторопились по неотложным делам.
Вскоре я доложил наши выводы и предложения А. М. Василевскому, на которого к тому времени Ставка возложила не только координацию действий 3-го Белорусского, 1-го в 2-го Прибалтийских фронтов, но и общее руководство их действиями. Маршал в целом согласился с нами, обещал добиться от Ставки выделения нам новых сил. Он снова вернулся к вопросу о передаче нам 5-й гвардейской танковой армии от генерала Н, Д. Черняховского, поскольку его войска к тому времени освободили Каунас и положение в полосе 3-го Белорусского еще больше стабилизировалось. Ему уже не угрожали никакие неожиданности. Кроме того, А. В. Василевский настаивал на передаче в мой резерв одного стрелкового корпуса из 4-й ударной армии 2-го Прибалтийского фронта. Словом, мы были очень рады, что рядом есть человек, облеченный большими полномочиями и в то же время вместе с нами непосредственно ощущающий биение фронтового пульса. Я, откровенно признаюсь, не любил, чтобы меня, как говорится, вели по полю сражения за руку. И надо сказать, Александр Михайлович Василевский с большим тактом руководил действиями командующих фронтами. Свои замыслы и решения Ставки он претворял в жизнь твердо, но без излишней опеки. Постоянная связь с представителем Ставки (нередко он в течение многих дней находился при штабе фронта, особенно в решающие моменты боевых действий) облегчала командующему принятие важных решений в обстановке, когда для получения одобрения Верховного уже не было времени. Наиболее ощутимую помощь получал я от А. М. Василевского в тех случаях когда, надо было добиться согласованных действий с соседями при решеиии общей задачи на стыке фронтов, как это было, например, в период разгрома даугавпилсской группировки врага. Кроме того, постоянный контроль со стороны представителя Ставки имел и еще одну важную особенность: меньше было возможностей для принятия поспешных, необдуманных решений.
…В начале августа на КП фронта явился хорошо знакомый мне генерал-майор В. А. Карвялис.
- Товарищ командующий фронтом! Шестнадцатая Литовская стрелковая дивизия завершает сосредоточение в районе Паневежиса, - доложил он с едва заметным акцентом. - Прибыл за получением конкретной боевой задачи.
Должен сказать, что дивизия еще задолго до моего вступления в командование фронтом входила в его состав. Я неплохо знал ее кадры и ценил это соединение за высокую боеспособность. В период подготовки Белорусской операции Верховный Главнокомандующий приказал мне ввести литовцев в сражение только с вступлением войск фронта на территорию Литвы. Мы передали 16-ю в оперативное подчинение командующего 4-й ударной армией без права ввода ее в сражение. После освобождения Полоцка 4-я ударная армия, а вместе с ней 16-я Литовская дивизия были переданы в состав 2-го Прибалтийского фронта.
Главные силы нашего фронта так далеко вырвались вперед, что между ними и 4-й ударной теперь пролегло огромное расстояние, которое и пришлось преодолевать дивизии, когда Ставка снова передала ее нам.
- А мы заждались вас, - сказал я командиру дивизии, вспомнив, что о передаче соединения нам сообщили еще в середине июля.
- Полтысячи километров тащились своим ходом по забитым войсками дорогам, виновато развел руками Карвялис. - Дни промелькнули как мгновения. Мы не имели передышки.
- Сколько дней вам нужно, чтобы отдохнуть и привести части в порядок?
- Нет-нет! - запротестовал комдив. - Дивизия готова сейчас же идти в бой.
Ознакомившись с боевым составом 16-й и ее состоянием после совершения длительного марша, я распрощался с генералом. Так Литовская дивизия вновь оказалась в составе нашего фронта. И, как оказалось впоследствии, весьма кстати.
Спустя несколько дней после этого из армии А. П. Белобородова стали поступать донесения - одно тревожнее другого. До шести пехотных дивизий, поддержанных сотней танков, ударили с севера на Биржай. На острие удара оказалась вырвавшаяся вперед 357-я стрелковая генерала А. Г. Кудрявцева, которая выдержала натиск превосходящих сил, поэтому противник стал обтекать ее с флангов. Связь с дивизией на время прервалась. Бои уже шли на северной окраине Биржая.
Замысел гитлеровского командования было нетрудно разгадать. Глубоким ударом на Биржай и далее на Паневежис противник стремился выйти на тыловые коммуникации 51-й и 2-й гвардейской армий, овладевших к этому времени районами Шяуляя и Елгавы и узким клином врезавшихся через Тукумс в Рижский залив. К нашему счастью, этот удар по времени не совпал с другим ударом противника по левому флангу 2-й гвардейской армии, который несколько дней тому назад мы успели отразить с крупными потерями для противника.
Немецко-фашистское командование явно нервничало, нанося несогласованные удары по уязвимым местам наших войск.
Учитывая, однако, какую опасность для нас мог представлять мощный удар противника по армии Белобородова, я решил усилить ее 22-м гвардейским стрелковым корпусом генерала А. И. Ручкина, находившимся в резерве фронта, и 19-м танковым корпусом генерала И. Д. Васильева, который поступил в мое распоряжение из резерва Ставки.
Доложив о случившемся А. М. Василевскому и поручив В. В. Курасову ускорить выдвижение корпусов Ручкина и Васильева в район Биржая, я направился к машине, чтобы выехать к ожидавшему меня самолету: мы с Хлебниковым вылетали к генералу Белобородову, На крыльце лицом к лицу столкнулся с худощавым стройным полковником с интендантскими погонами. Вытянувшись, он стоял передо мной, загораживая выход.
- Ну что, товарищ Саушин, что случилось? - нетерпеливо спросил я полковника, запыхавшегося от быстрой ходьбы.
- Вот… приказ вам на подпись… - отдышавшись, вымолвил он наконец.
- Какой еще приказ? - удивился я.
- О заготовке сена, товарищ командующий фронтом…
- Ну, нашли время для решения таких проблем, полковник! - сердито заметил провожавший меня начальник оперативного управления. - Не до того сейчас. Белобородов в тяжелое положение попал… Командующий спешит…
Федор Семенович Саушин виновато молчал, но дорогу не освободил, настойчиво держа перед собой проект приказа:
- Ведь без сена останемся, чем тогда будем кормить лошадей?..
Я вспомнил, как мы прошлой зимой вынуждены были кормить коней соломой, и заставил себя возвратиться в дом, где и подписал приказ, внеся в него необходимые поправки. Спустя три часа мы с Н. М. Хлебниковым были уже у генерала А. П. Белобородова.