XXXI–XXXII: Две строфы, весьма интересные с точки зрения стилистической. Пушкин описывает смерть Ленского языком, намеренно совмещающим классицистические и романтические метафоры: снеговая глыба спадает по скату гор, дыхание бури, увядание цветка на утренней зape, потухший огонь на алтаре, опустелый дом.
XXXIII–XXXIV: Пушкин обращается к читателю в связи с дуэлью Эти две дидактические строфы продолжают тему XXVIII.
XXXV: Тело Ленского увозят с места поединка.
XXXVI–XXXVII, XXXIX: Риторический переход "Друзья мои, вам жаль поэта" ведет к следующим трем строфам (четырем в рукописи), где даются различные варианты того, как сложилось бы будущее Ленского, останься он в живых.
XL: Риторический переход "Но что бы ни было, читатель" ведет к описанию могилы Ленского - скорее в Аркадии, чем на северо-западе России.
XLI–XLII, 12: Пастух плетет свой лапоть рядом с могилой, молодая горожанка, проводя лето в деревне, останавливает у памятника своего коня В XLII, 5-12: Пушкин использует эту амазонку, чтобы озвучить риторический вопрос: что стало с Ольгой, Татьяной и Онегиным после гибели Ленского? И в конце XLII дается ответ: со временем обо всем будет рассказано подробно. Замечание-переход "Но не теперь" открывает последнюю вереницу строф.
XLIII–XLVI: В последних четырех строфах поднимаются некоторые "профессиональные" вопросы: Пушкин признается, что теперь он ленивее волочится за шалуньей рифмой и все больше склоняется к прозе (XLIII, 5-10) Элегические затеи прошлого теперь позади (обратим внимание на появление в XLIV, 5–6 отголоска темы "ожидаемой" рифмы, образовавшей небольшое отступление в гл. 4, XLII, 3–4). Автобиографический мотив, отсутствующий в главе в целом, звучит только здесь (хладные мечты, строгие заботы, увядшая младость, благодарность прошедшей юности, надежда на новое вдохновение) Поэт покидает тихую сень деревенской жизни и заканчивает главу дидактической критикой светского омута.
Глава седьмая
Глава седьмая состоит из пятидесяти двух строф: I–VII, X–XXXVIII, XL–LV. То есть она лишь на две строфы короче первой (самой длинной в романе). Пушкин считал главным ее предметом тему Москвы, которая впервые упоминается в конце XXVI Тема эта (если мы включим в нее прощание Татьяны с деревней и описание наступающей зимы) занимает почти всю вторую половину главы Первая ее половина состоит из описания весны (I–IV), приглашения в деревню, где когда-то жил Евгений (V), еще одного описания могилы Ленского (VI–VII), которая уже нам знакома по шестой главе, и сообщения о свадьбе Ольги и лихого улана (X–XII) - возможно, того самого ротного командира, с которым мы повстречались в гл. 5, XXVIII. Затем речь заходит об одиночестве Татьяны (XIII–XIV), и далее следуют десять строф (XV–XXIV), которые как раз и образуют - эстетически и психологически - истинный стержень главы: рассказ о посещении Татьяной онегинского опустелого "замка" летом 1821 г. В Москву Татьяна с матерью отправляются не раньше января 1822 г. Заканчивается песнь тем, что на московском балу весной 1822 г. на Татьяну обратил внимание ее будущий супруг. Временной элемент неотвязно присутствует в этой главе, а риторические переходы зависят от указания на определенное время года, час или продолжительность действия.
Развитие тем седьмой главы
I–III: Песнь открывается небольшой псевдоклассической зарисовкой весны (I), за которой следуют романтические раздумья, полулирические, полуфилософские, о весенней грусти. Раскрытие вешнего томления и уныния выражено в форме нескольких вопросов. Тема "прошедшей юности" четырех строф, завершающих шестую главу, теперь продолжена в гл. 7, III.
IV: С помощью риторического перехода "Вот время" Пушкин призывает самых разных людей (эпикурейцев-мудрецов, тех, кто изучает сельское хозяйство по сочинениям писателя Левшина, отцов больших семейств и чувствительных дам) использовать преимущества весенней поры и переехать в деревню.
V: Туда же автор приглашает и читателя, а деревня обретает конкретные очертания - то место, где недавно жил Онегин. Таким образом, означены два важных в структурном отношении момента: 1) Онегин здесь больше не живет; 2) в этих строфах описывается весна 1821 г., наступившая после дуэли. Мы также замечаем, что пушкинская Муза, вместе с которой читатель уже бывал в Красногорье, заменяет в каком-то смысле амазонку из гл. 6, XLI–XLII, чье любопытство на этот раз будет удовлетворено.
VI–VII: Могила Ленского описывается в том же аркадском духе, что и в гл. 6, XL–XLI. Однако весна, упомянутая в гл. 6, XLI, это еще не та конкретная весна гл. 7, VI, а обобщенный образ весны, повторяющейся из года в год. Другими словами, описание могилы Ленского выносится из шестой главы (через смены времен года и лет, когда поля уже не раз вспахали, а урожай убрали) за временные рамки конкретной весны 1821 г Пушкин хочет соединить две идеи идею долговечности (могила Ленского навсегда пребудет там, в бесконечной Аркадии) и идею быстротечного времени (Ольга забыла поэта, тропинка к его могиле заросла сорняками) Прошло всего несколько месяцев, и трава, выросшая в апреле, практически все та же, что скрыла тропинку после Ольгиной свадьбы и ее отъезда в Бог весть какой гарнизонный город месяцев пять спустя после кончины бедного Ленского. Чтобы подчеркнуть идею долговечности, Пушкин вспоминает пастуха (VII, 13–14), все еще сидящего у могилы Ленского. Он присел здесь по-настоящему только сейчас, в седьмой главе. Появление пастуха в шестой, на что указывает "по-прежнему", в действительности относится к целой серии таких приходов, покрывающих и приход в седьмой главе, и последующие, уже не относящиеся к конкретной весне 1821 г.
X–XI: Обе строфы начинаются с грустного восклицания: "Мой бедный Ленский!" Ольга вышла замуж за офицера кавалерии (X). Ведает ли об этом тень Ленского? (XI). Дидактический пассаж философских раздумий о забвении и смерти с ироническими намеками закрывает XI.
XII–XIV: Ольга уехала. Долго сквозь туман смотрит Татьяна на удаляющуюся карету. (Интонация в этом месте гл. 7, XIII, 1–2 перекликается с интонацией гл. 6, XLII, 1–2, в которой выступает таинственная амазонка.) Теперь Татьяна остается наедине со своими мыслями, которых, впрочем, она никогда с Ольгой не делила; но тут, ретроспективно, это подразумевается, дабы подчеркнуть одиночество героини, - не слишком честный прием со стороны Пушкина (обманщика, как и все художники), который в этой главе ни перед чем не останавливается, лишь бы тронуть далее свою историю - и одновременно тронуть читателя.
XV–XXV, 2: Временной переход "Был вечер" вводит тему посещения Татьяной онегинского опустелого "замка". Шесть строф (XV–XX) посвящены ее первому приходу в начале июня 1821 г. и четыре строфы - остальным. Строфа XXII содержит авторское описание библиотеки Евгения с перечнем его любимых книг - "Гяура" и "Дон-Жуана" и двух-трех романов, где изображен современный человек. (Пушкин легко отбрасывает свое предыдущее утверждение, будто Онегин разочаровался в книгах и их забросил.) Пометы на полях, оставленные героем, говорят о нем Татьяне больше, чем письмо Татьяны сказало о ней Онегину. Черты онегинского карандаша и отметки ногтей помогают ей понять, что он за человек, и когда через три года они вновь встретятся, Татьяна уже осознает, что это не обворожительный бес и не ангел, а подражание модным причудам - и все же ее единственная любовь.
XXV–XXVII: Временной переход "Часы бегут" (XXV, 3) ведет к новой теме. Мать Татьяны надеется найти для дочери мужа и по совету знакомых везет ее "в Москву, на ярманку невест". Татьяна в ужасе - ее реакция описывается в XXVII. Смиренное подчинение материнской воле, несмотря на весь ужас, противоречит своенравию, которым Пушкин открыто Татьяну наделил (см., например, гл. 3, XXIV), но, с другой стороны, оно готовит нас к тому, что Татьяна согласится и с предложенным матерью выбором мужа, как ретроспективно будет объяснено в ее отповеди Онегину в главе восьмой.
XXVIII–XXIX, 7: Она прощается с любимыми деревенскими местами.
XXIX, 8-XXX: Временной переход "Но лето быстрое летит" ведет к стилизованной картине осени, а потом и зимы, ну а уж "зимняя дорога" приведет нас в Москву.
XXXI–XXXV: Пять строф рассказывают об отъезде в Москву и недельном путешествии в возке на собственных лошадях, покрывающем около двухсот миль. Прощание Татьяны со своими полями в конце XXXII, когда она покидает сельский приют ради городской суеты, не только завершает элегическую тему строф XXVIII и XXIX, но также образует перекличку со стилизованным автобиографическим прощанием, которое звучит от имени Пушкина в гл. 6, XLVI. Отступление о дорогах занимает строфы XXXIII–XXXV.
XXXVI–XXXVIII, XL: Переход "Но вот уж близко" подводит нас к въезду в Москву через западную заставу. Автобиографический мотив проникает и сюда, в XXXVI, 5-14, когда Пушкин вспоминает собственный приезд в Москву из Михайловского 8 сентября 1826 г. Двухчасовой переезд от западной заставы до восточной части города заканчивается в доме княжны Алины, фамилия которой не названа, кузины госпожи Лариной.
XLI–XLII: Эти две строфы содержат диалог кузин, не видевшихся, по крайней мере, лет восемнадцать.
XLIII: Татьяна и в незнакомой обстановке занимает свое обычное место у окна.
XLIV–LV, 2: Одиннадцать строф посвящены грустному и рассеянному дебюту Татьяны в московском свете. "Профессиональный" мотив прелестно звучит в строфе XLIX, когда на прием к одной из многочисленных московских тетушек Татьяны Пушкин отправляет своего друга князя Вяземского, поэта, из чьих стихов первой главе предпослан эпиграф и кто уже встречался нам в романе (см. ссылку на изображение зимних картин в гл. 5, III, 6-12 и пушкинское замечание по поводу дорог в гл. 7, XXXIV), чтобы тот занял Татьяну. В XLIX упоминаются светские юноши, беззаботно, но выгодно служившие в Московском архиве, и один сочинитель дешевых элегий. Далее следует описание театра (L) и Дворянского собрания (LI–LIV). Слышны переклички автобиографических тем: в L возникает тема первой главы (вставное воспоминание о Терпсихоре; см. гл. 1, XIX), а в LII обращение к одной из многочисленных возлюбленных нашего поэта. В LIII Татьяна уносится мыслями назад (сидя у мраморной колонны в бальной зале), в липовые аллеи, где она предавалась мечтам об Онегине, - и тут-то две тетки подталкивают ее локтем с обеих сторон. Будущий супруг, толстый генерал, глядит на Татьяну.
LV: Будто бы неожиданно осознав, что он до сих пор не написал формального вступления к своему сочинению, Пушкин оставляет Татьяну с ее невольной победой и завершает главу забавной пародией на классическое вступление, возвращающей нас к Онегину, который явится в следующей главе после трехлетнего путешествия.
Глава восьмая
Глава восьмая состоит из пятидесяти одной строфы, из которых II (1–4) и XXV (1–8) не закончены, и послания, писанного со свободной схемой рифмовки и содержащего шестьдесят стихов - "Письма Онегина к Татьяне" (между XXXII и XXXIII). Структурным центром песни большинство читателей считают приход Онегина к Татьяне весной 1825 г. - десять строф, занимающих весь конец главы, за вычетом трех строф, которые формально завершают роман с прощальными словами автора к своим героям и читателям Сам же Пушкин, однако, рассматривал в качестве основной части главы последовательность из двадцати семи строф (VI–XXXII), рисующих великосветское петербургское общество (осенью 1824 г. по календарю романа), прерываемых размышлениями по поводу онегинского приезда в Петербург после трехлетнего путешествия и преображения Татьяны из провинциальной барышни в светскую даму: с 1822 г. она замужем за князем N (мы вспоминаем, что они познакомились в Москве в конце седьмой главы) Этот ряд "великосветских" строф достигает кульминации в письме Онегина, за которым следует описание одинокого зимнего прозябания Онегина с начала ноября 1824 г. до апрельских дней 1825 г., когда он мчится увидеть свою Татьяну. Всему этому замысловатому узору ситуаций и событий предпосланы шесть строф (I–VI), в которых главной героиней выступает пушкинская Муза.
Развитие тем восьмой главы
I–V: Тема этих первых строф не столь биографическая, сколь библиографическая. Пушкин вводит новую героиню, свою Музу, и повествует об отношениях с ней - о юношеском лицейском вдохновении, "благословении" Державина (в 1817 г.), буйных песнях на пирах своей молодости (1817–1820). В 1820 г. она следует за Пушкиным на Кавказ и в Крым (литературные ссылки в гл. 8, IV относятся к пушкинским романтическим поэмам "Кавказский пленник" и "Бахчисарайский фонтан", о которых ранее говорилось в гл. 1, LVII). В гл. 8, V она сопровождает поэта в Молдавию, где речь заходит (1–9) о третьей поэме Пушкина, "Цыганы", а в конце строфы Муза становится метафизической кузиной Татьяны, душой романа, задумчивой уездной барышней в саду у Пушкина в Псковской губернии. Мы вспоминаем, что совсем недолго она сопровождала нас в онегинский сад и "замок" в гл. 7, XV.
VI–VII: Наконец, Пушкин приводит свою Музу на светский раут в Петербург и таким образом делает переход к продолжению романа. Риторический вопрос: "Но это кто в толпе избранной / Стоит..?" (VII, 5) - приводит нас к Онегину, вновь появившемуся в романе.
VIII–XI: Вот ряд дидактических строф, из которых VIII и IX продолжают риторико-вопросительные интонации VII, 5-14 и воплощают прием двухголосья: смутные и неясные намеки на онегинские причуды, возможно притворные. Технически необходимо вызвать у читателя сочувствие к Онегину (утраченное после дуэли) и пробудить дополнительный интерес к драме, которая вот-вот развернется в этой главе. Строфы X и XI сбиваются на рассуждения об обыденном счастье среднего человека (X) и о страданиях разочарованных и бунтарских умов (XI).
XII–XIII: Переход к Онегину завершен. Здесь использован риторический оборот "вновь займуся им" (XII, 8), следующий за "профессиональным" замечанием о "Демоне", стихотворении Пушкина, в котором изображается дух скептицизма и отрицания. Эти две строфы рассказывают нам о жизни Онегина после поединка 14 января 1821 г. и до настоящего времени - осени 1824 г. Мы узнаем, что в 1821 г. ему было двадцать шесть лет и что вскоре после дуэли он отправился в длительное путешествие. (Это путешествие должно было образовать отдельную главу, но Пушкин напечатал лишь несколько отрывков в приложении к роману. Из этих отрывков мы узнаем, что Онегин между 1821 и 1824 гг. посетил Москву, Новгород, Поволжье, Кавказ, Крым и, судя по дополнительным рукописным строфам, Одессу, где в 1823–1824 гг. встретился со своим старым приятелем Пушкиным.) Нынче, в гл. 8, XIII, Онегин неожиданно оказывается на петербургском балу.
XIV–XVI, 5: Риторическое "Но вот" ведет нас к следующей сцене. Пушкин вместе со своей Музой видит княгиню N, которая входит в залу в сопровождении генерала, ее мужа (XIV, 1–4). Онегин, погруженный в горестные раздумья, не замечает ее прихода. Описывается сдержанное изящество ее манер, и следуют две "профессиональные" реплики "в сторону": в первой (XIV, 13–14) Пушкин просит прощения у Шишкова, блюстителя чистоты русского языка, за французское выражение comme il faut; а во второй (XV, 14 - XVI, 5) он с юмором признается в своей неспособности перевести английское прилагательное "vulgar" (и намекает на возможность игры слов, связанной с именем презираемого им критика Булгарина-Вульгарина).
XVI: Риторический переход "Но обращаюсь к нашей даме" приводит к следующей сцене: Татьяна села рядом с блестящей светской красавицей, которая, впрочем, не может ее затмить. Татьянин муж перешел к группе, где стоит Онегин И только теперь Онегин издалека видит эту даму и замечает ее поразительное сходство с Татьяной.
XVII–XVIII: Тогда, обращаясь к своему старому другу и родственнику, которого не видел с 1820 г., Онегин спрашивает о даме в малиновом берете, беседующей с испанским послом. Друг этот не кто иной, как сам важный генерал князь N, который вошел в залу вместе с Татьяной. В ходе разговора (XVII, 8 - XVIII, 5) выясняется, кто такая эта дама, ныне княгиня N; так Онегин встречает Татьяну вновь.
XIX–XX: Описываются ее холодный тон и чувства.
XXI: На следующее утро Онегин получает приглашение от князя N, которое приводит его в волнение.
XXII: Онегин с трудом дождался десяти часов вечера. Продолжается тема ее холодности и его волнения.
XXIII–XXVI: Далее следуют четыре строфы, посвященные великосветскому салону княгини N. Это самая слабая часть главы.
XXVII–XXXII: "Но мой Онегин" - риторический оборот ведет к ряду размышлений и поступков, которые находят свое наивысшее выражение в любовном письме, написанном Онегиным Татьяне. Строфы XXVII–XXIX относятся к дидактико-философскому стилю, а природные метафоры, которыми насыщена XXIX, не новы и традиционны. В строфах XXX–XXXI изображается, сколь упрямо, но безрезультатно Онегин преследует Татьяну, а XXXII вводит его послание к ней словами: "Вот вам письмо его точь-в-точь", напоминающими нам авторские вступления перед письмом Татьяны и последней элегией Ленского. "Письмо Онегина к Татьяне" построено по французским литературным образцам. Кроме того, оно является своего рода зеркальным отражением письма Татьяны, написанного четыре года назад. Герои поменялись ролями. Письмо Онегина заканчивается словами, похожими на те, с которых начала свое письмо Татьяна. Теперь уж он должен подчиниться ее воле.
XXXIII, 1–4: "Ответа нет". Вот мстительный отголосок прошлых мучений Татьяны (гл. 3, XXXVI, 1–4).
XXXIII, 5 - XXXIV, 4: Еще один мимолетный взгляд на Татьяну - светскую даму сопровождается со стороны Онегина надеждой (выражение которой включает межстрофический перенос), что за внешней суровостью, возможно, скрывается боязнь разоблачения ее прошлой слабости.
XXXIV, 5 - XXXVIII: Великолепное описание отшельнической жизни Онегина зимой 1824 г. Теме хандры, о которой мы помним со времен гл. 1, XXXVIII и LIV; теме "запереться и читать", о которой шла речь в гл. 1, XLIV; и теме сочинительства, которая рассматривалась в связи с поэзией в гл. 1, VII, 1–4 и прозой в гл. 1, XLIII, 7-14, - всем этим темам первой главы сейчас придается новая жизнь, они модулируются в новой тональности. За списком авторов в строфе XXXV следует замечательная автобиографическая и "профессиональная" реплика "в сторону", - Пушкин вспоминает похвалы критиков 1824–1825 гг. и сравнивает их "мадригалы" с тем, как "нынче" (в 1830 г.) бранят его сочинения. Строфы XXXVI–XXXVII, рисующие видения Онегина, - гениальнейшие в романе.