- Дважды Герой Советского Союза Борис Сафонов говорил, что победа истребителя лежит в 50-150 метрах от противника. Наши гвардейцы строго придерживаются этого совета и нередко сбивают немцев с трех-четырех очередей. Правильный расчет, меткость огня, наступательная тактика - все они вместе, как правило, и приносят победу.
Вопросов было много, и меня это радовало: значит, ребята рвутся в бой. А это уже хорошо. Но нужно предупредить их и о другом - легких побед не бывает. И я решился:
- А теперь я расскажу вам о подвиге Александра Котрова. Мы дрались вместе с ним в севастопольском небе.
* * *
Говорил я тогда довольно долго, но смысл и дух подвига Александра Котрова для вас, читатель, лучше всего передадут эти письма. Одно - самого Саши мужу сестры Андрею Леушкину, другое, через много-много лет - мой ответ сыну Андрея Леушкина.
Первое письмо Котрова с Кавказа датировано 27 апреля 1942 года:
"…Лежал в госпитале 4 месяца в г. Сочи, а сейчас снова воюю с немцами в Анапе, охраняю Новороссийск. Имеется много побед, за что представлен правительству к награждению. В боях от Очакова - Николаев, Херсон, Каховка, Скадовск, Перекоп, Евпатория, Симферополь, Севастополь - испытал многое. Сбил 4 самолета и пятый таранил, трижды горел в воздушных боях на "яке", спасался на парашюте, дважды ранен и в последний раз - тяжело. Первое ранение в ногу, пробило кость, лечился, не покидая фронта. Второй раз пострадал в ночном воздушном бою в Севастополе (октябрь 41 год). Перебило правую ногу, левую руку, левую ключицу, получил сотрясение мозга.
Сочинские профессора все восстановили. Теперь уже полтора месяца, как я принимаю участие в боевых действиях, снова летаю, дерусь. Боялся осложнений, но пока все в порядке.
В госпитале пришлось перенести ряд операций, было чертовски тяжело. Все перенес.
Над Новороссийском часто встречаемся с противником. Покуда буду в Анапе, дальше ничего неизвестно…"
Но с июня 1942 года письма от Александра перестали приходить. Родные долго не знали ничего о судьбе Саши, разыскивали его.
И вот не так давно я получаю письмо от сына Леушкина. Получаю после того, как рассказал о подвиге его дяди по телевидению. Письмо преисполнено благодарности и теплоты от всех родственников за память о Саше Котрове. Я немедленно откликнулся на него:
"…Получил Ваше письмо. Оно меня очень тронуло, так как я воевал вместе с Александром Котровым, которого знал как отличного воздушного бойца. Прочитав Ваше волнующее письмо, я многое узнал о нем, как о человеке - скромном, мужественном. Я вспомнил, как командующий авиацией морских сил маршал Жаворонков приказал ему продолжать лечение, а он прилетел в самое пекло обороны Севастополя и доложил мне о единственном невыполнении приказа Жаворонкова, сказав, что косметикой займется после войны.
Погиб он в неравном воздушном бою между Севастополем и Балаклавой. Мы с ним летали в паре, прикрывали свою штурмовую авиацию. Я видел, как Саша покинул подбитый самолет, но парашют оказался поврежденным: пулей был перебит вытяжной тросик, а открыть парашют руками не позволил малый запас высоты.
Мы похоронили Александра со всеми воинскими почестями в районе Херсонесского маяка, где мы хоронили всех погибших товарищей. Сейчас останки всех героев перенесены в братскую могилу и на ней установлен памятник…"
Когда я рассказывал обо всем этом молодым летчикам, видел, как горели их глаза. Равнодушных среди слушателей не было.
Шли дни. Мы жестко выполняли всю нашу программу - максимум внимания подготовке молодых к боям. Орлята учились летать.
И очень скоро все они ушли во фронтовое небо.
После войны я получил письмо от Алексея Горелова: "Не знаю, как других, а меня зел в бой пример и образ Александра Котрова. Ваш рассказ о нем запал тогда в наши души…"
Впереди - Севастополь!
Работы у нас стало, действительно, "невпроворот".
Посадка - осмотр самолета - заправка горючим - и снова в воздух.
Стволы самолетных пушек и пулеметов не успевали остывать. Но люди не жаловались. Наоборот - они рвались в бой. Ведь впереди был Севастополь!..
18 апреля 1944 года. На всех зданиях служб - свежие, еще пахнущие типографской краской листовки:
"Товарищи гвардейцы! Мы 250 дней героически отстаивали наш родной Севастополь, мужественно отражали жестокие атаки врага. Так не пожалеем крови и жизни своей сейчас, когда настал час его освобождения от гитлеровских захватчиков.
Все свои силы, знания, отвагу - на разгром врага, на изгнание его с пределов нашей советской земли!"
Вечером у самолетов, у зданий служб собрались группы людей. Я обхожу аэродром, прислушиваюсь к знакомым, взволнованным голосам.
Вот из темноты доносится чей-то голос, резкий, с хрипотцой, вот-вот сорвется. Узнаю - Рекуха, техник.
- …Так все это и получилось, ребята. Взяли немцы Евпаторию. А у меня там - отец, мать, жена. Какой-то негодяй донес: сын - в советской авиации. Жену и мать расстреляли. Рядом с домом.
- А отец?
- Отца тоже прошила очередь из автомата, только умер он не сразу, долго мучился…
Вхожу в круг людей. В глазах у них ненависть. Нет, не позавидуешь гитлеровским летчикам, которые встанут на их пути.
В центре другой группы - капитан Степан Войтенко. Он только что сбил над морем, недалеко от Севастополя, "Гамбург-138" - морской самолет с двенадцатью гитлеровцами.
- Степан Ефимович, а как лучше "гамбурги" атаковать?
- Особых отличий от обычной атаки нет. Только "гамбурги" нам встретятся не часто. - Молодые летчики Бундуков, Воронов, Голиков не отрывают глаз от рассказчика. - Ориентируйтесь на "мессеры" и "фоккеры". А с ними… - и начинается специфически "авиационный" разговор, где столько же значат слова, сколько и "говорят" руки.
Степан не скупится на жесты. В руках у него пачка папирос и спичечный коробок. Папиросы - "мессер". Спички - атакующий "як".
Разбираются все вариации воздушных атак, У Степана новичкам есть чему поучиться: на его личном счету - одиннадцать сбитых фашистских самолетов.
Зажигаются в небе крупные, по-южному яркие звезды. Но никто не ложится спать.
Молодежь окружила Гриба, Тарасова, Кологривова, Москаленко, Маслова, Феоктистова, Акулова - наших "старичков". Атакует их бесконечными "как", "для чего", "почему".
У самолетов - Буштрук, Глушков, Осыка, Юдин, Южин, Гриль, Кокин, Волков, Григорьев - наши замечательные авиаспециалисты, золотые руки полка.
- Почему спать не идете, полуночники?..
- Разве сегодня уснешь, товарищ командир. Ведь для Севастополя машины готовим!..
* * *
С грозным ревом проносятся "ильюшины" над передним краем немецкой обороны.
И вдруг в эфире раздается знакомый властный голос:
- "Илы"! Западнее высоты 400 в лощине четыре танка, скопление пехоты противника. Бейте по ним!
Ведущий и остальные летчики группы штурмовиков немедленно разворачиваются и неожиданно для врага обрушивают на него бомбы и снаряды. Летчики знают, что команду передавала станция наведения, - верный помощник штурмовика.
…Где-то в непосредственной близости от переднего края обороны, у проходной рации сидит офицер, зорко и внимательно следящий за всем, что происходит в воздухе. В его руках разведывательные данные о противнике, - о скоплениях пехоты, танков, о перемещениях огневых вражеских точек. В процессе боя противник маневрирует, перебрасывает живую силу и технику, маскируется, создает ложные позиции. Все эти сведения немедленно поступают на станцию наведения. Руководствуясь ими, офицер, сидящий у рации, нацеливает штурмовиков на эти объекты, предупреждая о появлении самолетов противника, подсказывая нужный маневр.
Вот обнаружено, что вражеские зенитки открыли огонь по нашим самолетам. И в эфире вновь раздается голос!
- Маневрируйте, маневрируйте! Куда отвалили? Ближе к своим, выходите на нашу территорию!..
Если зенитный огонь ослабевает и истребителей противника в воздухе нет, раздается команда:
- Заходите на второй круг с набором высоты. Дайте "эрликоны"!..
Группа "ильюшиных" направилась штурмовать вражеские позиции. Когда наши самолеты легли на боевой курс, с запада появилась большая группа немецких бомбардировщиков "Юнкерс-87". "Лапти", как называют их летчики за неубирающиеся в полете шасси, направились бомбить правый фланг наших войск. Штурмовики открыли пушечно-пулеметный огонь по немецким самолетам. Беспорядочно сбросив бомбы, "лапти" бреющим полетом с разворотом на 180 градусов ушли на запад.
Немецкие истребители Ме-109 находились в это время выше "юнкерсов". Пара "мессершмиттов" шла на одной высоте с нашей группой истребителей, прикрывавшей штурмовиков.
Неожиданно один ястребок с изображением орла на фюзеляже стремительно атаковал немца, приблизился к нему и дал три короткие очереди. С высоты 1500 метров "сто девятый" вертикально пошел вниз и врезался в воду.
Наблюдавшие за этим скоротечным боем пехотинцы-гвардейцы Героя Советского Союза гвардии подполковника Главацкого дружно аплодировали летчику.
Не скрою: мне приятно вспомнить этот эпизод. Тем более, что этим летчиком был я.
* * *
В эти горячие дни перед штурмом Севастополя бок о бок с нами дрались гвардейцы Ивана Степановича Любимова. Он стал уже командиром дивизии, в воздушном бою под Перекопом в 1941 году лишился ноги, но по-прежнему не раз сам водил в атаку свои Краснознаменные полки истребителей и лично сбивал фашистские самолеты. Ему было присвоено звание Героя Советского Союза. Для одного из них - 11-го Гвардейского, 11 мая стало днем воистину знаменательным: летчики полка сбили трехсотый гитлеровский самолет и, как они говорили сами, "распечатали" четвертую сотню. И не мудрено: летчики-истребители сражались с фашистами отчаянно храбро. Нередко у них были и личные счеты с гитлеровцами. Однажды летчик этого полка Сергей Ульченко вышел из землянки мрачный, словно почерневший от горя. Повстречался с другом Татарским.
- Что с тобой? - озабоченно спросил его Борис.
- На - читай! - Сергей протянул ему письмо.
"Дорогой мой сыночек! - писала Ульченко мать из Днепропетровска. - Не знаю, как теперь мне и жить. Горе у нас огромное. Плакать уже не могу - все слезы выплакала. Ты знаешь, отец наш был в партизанах. На днях и получила письмо от его командира. Нет уже в живых нашего бати, сыночек. Погиб в бою. Отомсти, если можешь, этим бешеным собакам, залившим кровью нашу землю…"
Борис молча обнял Сергея, увел в блиндаж.
- В таких случаях не утешишь, - прорвалось вдруг зло у Татарского. - А сейчас попробуй, возьми себя в руки, Серега. Через час мы идем на Севастополь. Там кое с кем счеты сведем…
* * *
Они пошли на разведку. Ведущий - Борис Татарский, ведомый - Сергей Ульченко.
И вот внизу ослепительной синевой сверкнула Северная бухта Севастополя.
- Сергей, засекай зенитные батареи, - передал по радио Борис. - Попробуем немного снизиться.
Вот уже ясно различимы корабли на воде, сожженный остов Владимирского собора, Малахов курган. И вдруг по рации раздался тревожный голос Сергея:
- Борис! Сверху атакуют два "мессера"!
- Прикрывай! Примем бой!..
Все произошло мгновенно: атака, молнии очередей, вспышка на одном из "мессеров", крутой вираж расхождения.
Подбитый самолет сорвался в штопор, но на высоте около 1500 метров гитлеровцу удалось выровнять машину.
- Сергей! Он не добит! Прикрывай! - Татарский камнем рухнул с высоты на выходящего из боя фашиста.
Очередь, вторая, третья… "Мессер" круто вильнул вправо. Борис ударил из пушки - и кстати. Через секунду над гладью воды в районе Южной бухты взметнулся столб пены, смешанный с гарью и пламенем: Ме-109 пошел ко дну.
Татарский огляделся. Ведомого нигде не было видно. Борис резко бросил свой самолет в набор. И здесь увидел второго фашиста: "мессер" спасался бегством. Но где же Сергей?
Татарский в крутом вираже обошел Северную и Южную бухты.
По сердцу словно ножом полоснули: в балке за Южной догорал "як"…
Татарский не видел, что, когда он повторил атаку, второй Ме-109 бросился спасать своего ведущего, ловя в прицел "як" Бориса. На пути фашиста встал Сергей… Ведомый своей жизнью обеспечил победу.
"Какой это был летчик, какой друг! - горестно думал Борис, возвращаясь на аэродром. - И еще это письмо… Что будет с матерью Сергея, когда она узнает, что потеряла не только мужа, но и сына…"
Ни с кем не разговаривая, стиснув зубы, около часа лежал Борис на летном поле около своего самолета. Механик топтался около, не решаясь подойти к летчику. Сердцем чуял: произошло что-то непоправимое…
- Ну, погодите, гады! - сорвалось вдруг с побелевших губ Татарского.
Он поднялся с земли и решительно зашагал к КП.
* * *
А в это время далеко в море эскадрилья капитана Бориса Абарина участвовала в атаке каравана судов. "Яки" сопровождали бомбардировщиков, но пробиться к кораблям тем было почти невозможно: "мессеры" наседали со всех сторон, караван огрызался бешеным зенитным огнем.
Абарин видел, как Ме-109, внезапно вынырнув из облаков, ринулся к машине младшего лейтенанта Гейченко. Ведомый Гейченко Драпатый бросился на выручку. Кто выстрелил первым - Абарин не понял. Все сплелось в огненный клубок, в вихрь крутящихся самолетов. И вот Ме-109 с ревом идет уже к воде. Всплеск - и все кончено.
Но почему отваливает в сторону Гейченко?
- Ранен в правую руку, - услышал Борис по радио голос друга. - Иду на аэродром. "Мессера" сбил Драпатый… Молодец, выручил!
- Тяжело ранен? Дотянешь? - тревожно спросил Абарин.
- Дотяну, а ты смотри, смотри - слева к тебе два фашиста заходят.
Абарин и его ведомый Фефилов бросили машины в крутой вираж и вошли в атаку.
"Мессеры" не приняли боя, разошлись в стороны. Словно для того, чтобы пропустить Абарина к другой паре Ме-110, ожидавшей их чуть дальше. А здесь, чуть ниже их, из-за облаков вынырнул "Фокке-Вульф-190".
- Атакуй "мессера", - крикнул в микрофон Абарин Фефилову. - Я беру на себя "фоккера".
Их пушки ударили почти одновременно.
Горящий "фоккер" и Ме-110, сраженные нашими летчиками, рухнули в воду метрах в ста друг от друга.
В это время бомбардировщики прорвались наконец к кораблям. Взрыв - и огромный транспорт раскалывается пополам. Еще удар - тонет второй корабль…
"Красиво работают, черти!" - с удовольствием подумал Абарин, наблюдая за слаженными действиями бомбардировщиков. И вдруг две огненные трассы прошли рядом с мотором его "яка".
"Шляпа! - обругал себя Борис. - Зазевался". Разворот влево, резкий набор высоты, и летчик уже отлично видит своего врага.
"Идет в атаку! Лобовую, - определил Абарин. - Ну, что ж, давай, Ганс!"
Две машины стремительно сходились в смертельном поединке. Борис, поймав врага в прицел, первым ударил из всех огневых точек. "Мессер", завалившись набок, клюнул носом и вертикально пошел вниз.
Рядом со "своим" Борис увидел второй падающий в море Ме-110.
- А этот откуда?
- Товарищ командир, - в шлемофоне послышался голос лейтенанта Буцкого. - Докладываю. Сбил один "мессер". Протасов и Жуков уничтожили два Ме-110…
- Молодцы! Так держать!
- Есть, так держать!..
Бой уже кончался, и нужно было возвращаться домой. Но в тот день Абарину, видимо, действительно везло: на обратном пути он "носом к носу" встретился с Ю-52, идущим из Севастополя, и, не раздумывая, атаковал его.
С горящим левым мотором и пылающей плоскостью "юнкерс" пошел на снижение и вскоре врезался в воду.
* * *
С воздуха мы видели многое. События развертывались воистину грандиозные.
Развивая наступление, войска 4-го Украинского фронта при поддержке авиации 8-й воздушной армии 15 апреля вышли к Севастополю, где встретили упорное сопротивление противника. А 17 апреля Отдельная Приморская армия вырвалась непосредственно к Севастопольскому укрепленному району.
Потерпев поражение в северной и восточной частях Крыма, гитлеровское командование стремилось любой ценой удержать район Севастополя, куда оно отвело остатки своих войск. Для их усиления по воздуху и морем было переброшено около шести тысяч солдат и офицеров. Подступы к городу превратились в мощные узлы обороны. Особенно выделялась в этом отношении Сапун-гора. Ее опоясывали шесть ярусов сплошных траншей, прикрытых противотанковыми и противопехотными минными полями, а со стороны моря - и противолодочными заграждениями. Очень сильно были укреплены Макензиевы горы, Сахарная головка, Инкерман. Севастопольский плацдарм имел протяжение по фронту 29 километров, а в глубину - до семи.
Вражеские войска прикрывались мощной зенитной артиллерией. В воздушном пространстве над этой территорией противник мог создать трех-четырехслойный огонь.
5 мая войска 4-го Украинского фронта начали наступление на Севастопольский укрепленный район.
В этот день после артиллерийской и авиационной подготовки перешли в наступление войска 2-й Гвардейской армии с целью отвлечения внимания и резервов противника от направления главного удара.
Бои с самого начала приняли ожесточенный характер.
В ночь на 5 мая, несмотря на сложные метеоусловия, части 8-й воздушной армии наносили удары по вражеским аэродромам, по судам в бухтах Севастопольского плацдарма и по войскам на поле боя в районе Мекензиевых гор, совершив 399 самолето-вылетов.
В эту же ночь в полосе наступления 2-й Гвардейской армии нанесли мощные удары 277 самолетов авиации дальнего действия. Они разрушали доты и дзоты, уничтожали артиллерию и живую силу противника в районе станции Макензиевы горы, в лесах юго-восточнее Любимовки. С воздуха дальние бомбардировщики прикрывали летчики нашего полка.
Здесь тоже приходилось работать со "связанными руками": главным было не допустить "мессеров" до атакующих армад наших тяжелых машин.
5 мая авиация начала боевые действия в 8 часов 30 минут. Группы штурмовиков и бомбардировщиков наносили удары по артиллерии, минометам и живой силе противника. Причем за 10 минут до начала атаки 2 группы штурмовиков под прикрытием наших истребителей в составе 65 самолетов произвели налет на аэродром противника. Во второй половине дня штурмовики повторили удар по вражеским аэродромам.
Вот пошла в атаку пехота - и вновь по переднему краю оборонительной системы противника нанесли удар 72 штурмовика, прикрытые нашими "яками".
В течение всего дня штурмовики непрерывно находились над полем боя, подавляя огневые средства и живую силу противника.
Хватало работы и нам: наши "яки" непрерывно прикрывали сухопутные войска, штурмовую и бомбардировочную авиацию от атак противника, вели разведку.