Артиллерия оставалась в большинстве случаев единственным средством поддержки нашей пехоты и тогда, когда нажимал враг, и тогда, когда мы сами его атаковали. На авиацию рассчитывать особенно не приходилось: ее в Одессе было слишком мало. Но, когда фашистские бомбардировщики не угрожали городу, наши "ястребки" использовались для штурмовки вражеских наземных войск с бреющего полета. И с некоторых пор я, как и другие командиры дивизий, получил прямую связь с командующим ВВС' оборонительного района. Это помогало, если самолеты вообще могли быть нам выделены, быстрее вызвать их на поле боя.
Первые сентябрьские бои так же упорны, как последние августовские. Полки 6–й румынской дивизии, только что прибывшей на фронт, наносят удар в стык наших поредевших 161–го и 90–го полков. Из обоих просят помощи, но резервов нет ни у меня, ни у командарма. Выручают артиллеристы. Три дивизиона флотской береговой артиллерии и три дивизиона армейской накрывают сосредоточенным огнем скопление вражеских войск вблизи хутора Важный. Там поднялся такой дым, что начинают жаловаться корректировщики: им ничего не видно. Помогла нам в этот раз и авиация.
После двух заходов истребителей на штурмовку противник окончательно прекращает атаки.
А перед тем кое–где приходилось отбиваться и штыком. И так уж повелось под Одессой, что на самых опасных участках вырываются вперед командиры, в том числе и старшие, которым, вообще‑то, положено находиться совсем в другом месте.
В разгар боя начальник штаба 241–го полка темпераментный майор Амбиос Кургинян вскочил в машину с зенитно–пулеметной установкой, вывел ее на выгодную позицию и шквальным огнем прижал к земле ринувшихся к нашим траншеям румын. Их атака захлебнулась. Но по тому месту, где появилась машина, ударила неприятельская батарея, и Кургиняна тяжело ранило. В те же часы выбыл из строя майор Опарин, принявший после ранения Соколова 90–й полк. Командовать им ему довелось лишь несколько дней.
Только 9 сентября на фронте наступает некоторое затишье. Мы используем его для укрепления своих рубежей, минируем подступы к нашему переднему краю. Вспоминаю траншейные мины, которые перед войной демонстрировал на полигоне энтузиаст полевой фортификации генерал–лейтенант Д. М. Карбышев. Вот бы их сюда! Пригодились бы и окопокопатели - их тогда тоже нам показывали. А тут говорим спасибо одесским рабочим за то, что в достатке снабжают лопатами. И приходится неустанно внушать красноармейцам, сколь важно для надежности нашей обороны поглубже зарыться в землю.
Передышка позволяет заняться и другими назревшими вопросами. Теперь все в дивизии увидели, что значит для отражения вражеских атак хорошая организация огня - артиллерийского, минометного, пулеметного. Однако если к артиллеристам существенных претензий нет, то о минометчиках и пулеметчиках этого пока не скажешь. Некоторые расчеты комплектовались поспешно, и в них порой оказывались люди, не только плохо обученные, но и недостаточно стойкие. Поэтому приказываю командирам полков лично проверить, насколько пригодны для своей роли прежде всего те, кто возглавляет расчеты.
Требую также положить конец бесполезной и разорительной для нас (в смысле расхода патронов) пулеметной стрельбе по отдельным солдатам противника. Ставлю задачу - подготовить в каждом взводе хотя бы одного–двух снайперов, с тем чтобы они и поражали одиночные цели.
Дивизия получает пополнение, прибывшее с Большой земли. Бойцы, что называется, отборные. Большинство присланных к нам - рабочие из Донбасса и со сталинградских заводов. Много коммунистов и комсомольцев. Знакомясь с новыми бойцами в батальонах, рассказываю, как мы тут воевали, как бьют фашистов наши товарищи под Ленинградом, под Ельней - там Красная Армия нанесла врагу мощный контрудар, ободривший весь фронт. Красноармейцам из Сталинграда напоминаю, что защитникам Одессы, в силу сложившейся обстановки, особенно близки славные традиции обороны красного Царицына в гражданскую войну.
Пополнение разошлось по полкам, и резерва опять не остается. Между тем враг, перегруппировав свои силы, возобновляет атаки.
13 сентября фашистская пехота еще раз вклинивается между 90–м и 161–м полками. Новый начальник штаба дивизии подполковник Р. Т. Прасолов (он был раньше начальником штаба Тираспольского укрепрайона) наскреб по разным подразделениям сводную роту, придал ей зенитные пулеметы на машинах, присоединил сюда же небольшое пополнение, спешно присланное штабом армии. Лично возглавив этот отряд, Прасолов ударил во фланг, а затем и в тыл румынскому полку, вклинившемуся в нашу оборону.
Удар был не столь силен, сколь смел, и результаты его превзошли все наши ожидания: до батальона румын окружено и уничтожено, два батальона рассеяны по балкам. На поле боя собрано много трофейного оружия, положение на стыке двух наших полков полностью восстановлено. Во всем этом большая заслуга также и 57–го артполка - он хорошо поддержал контратаку.
Вскоре после боя к нам приехали командующий Одесским оборонительным районом контр–адмирал Г. В. Жуков и член Военного совета дивизионный комиссар Ф. Н. Воронин. Командный пункт дивизии уже около двадцати дней помещался вблизи селения Холодная Балка на берегу Хаджибейского лимана, у одного из входов в знаменитые одесские катакомбы. Выемки камня образовали просторный - метров сто в длину и в ширину - "двор" с высокими стенами, прорезанными подземными коридорами. С внешним миром "двор" соединяется щелью–туннелем. Когда пришлось отходить из Выгоды, мы решили, что лучшего места для КП, чем это, на новом рубеже не найти.
Командующему и члену Военного совета тоже понравилось. как мы тут устроились. Выслушав мой доклад об обстановке, они обещали в ближайшее время пополнить дивизию людьми, помочь боеприпасами.
Я спросил контр–адмирала Жукова, какие будут указания по дивизии. Он усмехнулся вдруг и сказал:
- Эх, Василий Фролович! Мне ли, моряку, давать вам, генералу, указания, какой полк куда поставить! Вот, если б дело было на море…
Надо сказать, что, кроме единственного случая в день вступления Жукова в командование оборонительным районом (об этом я упоминал выше), он действительно никогда не ставил сухопутным частям какие‑либо задачи, минуя командующего армией.
Командованию OOP представились вызванные мною на КП командиры двух ближайших полков. 90–м стрелковым командовал теперь майор Тимофей Денисович Ьелюга. Он появился весь в бинтах, с рукой в гипсе. Но когда старшие начальники предложили ему отправиться в госпиталь, отказался наотрез. В тот день Белюга, уже будучи ранен, попал при объезде участка полка под сильный минометный обстрел. Адъютант и врач, находившиеся с ним в машине, были убиты. Самому Тимофею Денисовичу на этот раз повезло.
Глядя на широкое, грубоватое лицо Белюги, на крепкую и ладную его фигуру, не утратившую даже под бинтами некоторой щеголеватости, я вспомнил, как нашли мы этого отличного боевого командира у себя же в дивизии. Когда увезли в госпиталь Опарина, а из штаба армии дали понять, что нового командира в 90–й полк немедленно прислать не могут, кто‑то из наших дивизионных штабистов не очень уверенно предложил:
- А что, если выдвинуть Белюгу - заместителя командира сто шестьдесят первого полка по материально–техническому обеспечению? Он человек неустрашимый. решительный…
Я знал Белюгу лишь отдаленно, но за эту характеристику ухватился: названы были качества, имевшие в той обстановке первостепенное значение. Тут же мне вкратце рассказали несколько историй про Белюгу, относившихся к тому времени, когда меня еще не было в дивизии. Раз он где‑то у Днестра разгромил силами комендантского взвода внезапно ворвавшийся в село отряд вражеских мотоциклистов. В другой раз сумел организовать отпор фашистским танкам. Случаи были в общем обыденные, однако из них явствовало, что полковой хозяйственник, если он оказывался где‑то старшим, смело брал на себя командование, действовал решительно и врагу спуску не давал.
Когда я предложил майору Белюге вступить в командование 90–м полком, он согласился без особых колебаний: раз, мол, надо, я готов. Выдвижение оказалось удачным. Тимофей Денисович командовал полком до конца обороны Одессы, а потом и под Севастополем, где он, уже зимой, выбыл из строя после тяжелого ранения.
Новым командиром 161–го полка (четвертым с начала войны), которого я также представил командованию района, был Александр Григорьевич Капитохин, призванный из запаса. Он -участник гражданской войны, орденоносец, но за долгую работу в Главсевморпути отвык от армии, кое в чем отстал. Я понимал, как трудно ему командовать полком после огромного перерыва, однако на то, что пришлют кадрового полковника, в Одессе рассчитывать не приходилось.
Полевая почта порадовала письмом от Сереброва, Соколова, Бойко и других наших раненых товарищей. Они уже в тыловом госпитале, в Сталинграде, который из осажденной Одессы казался невероятно далеким. Но наши друзья и там жили делами дивизии - желая нам боевого успеха и передавая множество приветов, они писали, что с нетерпением ждут возвращения в строй. Недолго мы провоевали вместе, но тех, кто пережил августовские бои, память о них связала накрепко. И я вновь и вновь говорил себе: наверное, потому и удалось тогда выстоять, что полками командовали такие люди, как Серебров и Соколов, что бойцов воодушевляли такие герои–политработники, как Бойко…
Не успел порадоваться за выздоравливающих соратников - пришла печальная новость. Начсандив до–дожил, что в Одессе скончался раненный в конце августа старший лейтенант Долгий, бесстрашный командир тринадцатого разведбатальона.
Когда я принял дивизию, было в этом батальоне человек полтораста, потом стало гораздо меньше. Всем приходилось тяжело, но им - часто тяжелее других. А Долгого я, кажется, никогда не видел не раненным - то хромает, то на перевязи рука… И вот окончил свой путь этот героический труженик войны.
Приказываю начальнику штаба ночью снять разведбатальон с передовой и отправить на машинах в город. Пусть бойцы отдадут последний долг своему командиру.
Вскоре едем в Одессу и мы с комиссаром - вызвали на заседание Военного совета армии. От Холодной Балки до города всего километров пятнадцать, но я еще не был в Одессе с тех пор, как принял дивизию. Едва выехав, попадаем под артиллерийский налет. Дорога изрыта воронками, которые очень трудно объезжать в кромешной тьме. В городе повсюду следы варварских бомбежек, мрачные развалины. На темных улицах - ни души.
Штаб армии помещался в подвалах бывшего шустовского коньячного завода. Здесь и заседал в ту ночь Военный совет, подводя итоги боев последних недель. Командарм Г. П. Софронов откровенно говорил о трудном положении с боеприпасами, с резервами для пополнения частей. Но упор делал на недостатки, устранение которых зависит от нас самих: плохо ведется разведка, не все возможное сделано для укрепления оборонительных рубежей, не всегда прикрываются стыки, чем и пользуется противник…
Общий тон заседания - строгий, суровый, как сурова окружающая нас обстановка. Но сквозь все это проступает неуловимо передающееся от одного к другому ожидание событий, которые - всем хочется в это верить - должны изменить положение под Одессой к лучшему. Недаром сюда переброшено морем целое соединение- 157–я стрелковая дивизия. Как и где использует ее командование района? Хорошо, если бы усилили наш Западный сектор. Тогда можно было бы не только увереннее удерживать свои позиции, но и оттеснить врага подальше от города.
Но для контрудара был избран Восточный сектор. Кроме 157–й, в нем приняла участие 421–я дивизия, сформированная в Одессе.
Мы в Западном секторе официально ничего не знали о готовящейся операции. Но кое–какие признаки этой подготовки поддерживали в нас предчувствие приближающихся значительных событий. И я не удивился, а только очень обрадовался, когда утром 22 сентября полковник Николай Иванович Крылов позвонил из штаба армии:
- Началось! Наши пошли в атаку!
Тщательно подготовленный контрудар оправдал возлагавшиеся на него надежды. Враг, захваченный врасплох, понес очень большие потери и был отброшен на несколько километров, утратив важные позиции на подступах к Одессе. Огромное значение имело уже то, что фашисты лишались возможности держать порт и жилые кварталы под артиллерийским обстрелом.
Мне не пришлось в ближайшие после этого дни побывать в городе. Но о том, как воодушевило одесситов успешное контрнаступление, можно было судить и по приподнятому, прямо‑таки ликующему настроению рабочей делегации, которая вечером 25 сентября прибыла к нам в дивизию с подарками для бойцов.
Ночь выдалась не из спокойных, на передовой шла интенсивная перестрелка. Однако делегаты хотели обязательно сами вручить красноармейцам подарки на переднем крае. Распределившись по полкам и батальонам, они провели ночь в окопах с бойцами, рассказывали им, как живет и трудится, как помогает фронту героическая Одесса.
В составе делегации была пожилая работница трамвайного парка, и я записал, как ее зовут: Акулина Ивановна Кравченко. В траншее она по–матерински расцеловала встретившегося красноармейца. Оказалось, что это ее недавний товарищ по работе, тоже одесский трамвайщик.
К утру делегаты вернулись на КП дивизии. Когда мы фотографировались на память, у всех на глазах был сбит фашистский самолет–разведчик, рискнувший спуститься довольно низко. Через несколько минут мне доложили: самолет сбил пулеметчик 241–го полка красноармеец Кузменко. Назвав эту фамилию посланцам одесских рабочих, я подчеркнул, что пулемет, который сейчас так хорошо сработал, изготовлен в Одессе уже в дни вражеской осады.
Прощаясь с гостями, мы просили их приезжать еще. Секретарь горкома партии Василий Федорович Гунчук, возглавлявший делегацию, обещал в начале октября привезти в дивизию теплое белье. Он не сомневался, что оно нам тут понадобится. Да и сами мы были уверены, что зимовать предстоит на одесских рубежах. 95–я дивизия первой в Приморской армии начала хозяйственную подготовку к зиме. Когда на фронте становилось потише, бойцы копали на заброшенных полях картошку, солили капусту, запасались соломой для утепления землянок.
После контрудара в Восточном секторе, показавшее го, что защитники Одессы способны не только сдерживать врага, но и отбрасывать его назад, все почувствовали себя как‑то спокойнее, еще более окрепли духом.
157–я дивизия, как я и надеялся, предназначалась в дальнейшем для усиления Западного сектора. В ночь на 27 сентября один ее полк занял оборону между нашей дивизией и 25–й Чапаевской.
При передаче новому соседу участка 90–го полка я познакомился с комдивом 157–й полковником Д. И. Томиловым, человеком моего поколения, тоже участником гражданской войны. Народ в его дивизии был настроен по–боевому. Все гордились, что уже приняли участие в контрударе в Восточном секторе, и надеялись не засидеться в обороне и тут. Для таких надежд были основания - в нашем и Южном секторах началась подготовка к контрудару, в котором должны были участвовать части трех дивизий.
90–й полк, выведенный пока в тыловой район, получил время для приведения себя в порядок, в чем он весьма нуждался. В ночь на 30 сентября вывели во второй эшелон и 161–й полк. Однако отдыхать ему не пришлось - на следующий же вечер полк вернулся на передний край. Противник сосредоточивал к юго–западу от Одессы крупные силы, и наше командование принимало меры для отражения возможной попытки прорыва к городу с этого направления.
А наш контрудар, не раз откладывавшийся из‑за недостатка боеприпасов, начался только 2 октября. И наносился он теперь с ограниченными целями. Участвовали в нем лишь 25–я Чапаевская и 2–я кавдивизня. Мы поддерживали их со своего левого фланга двумя дивизионами артиллерии.
Атаке предшествовали залпы гвардейского дивизиона "катюш". Они только недавно появились под Одессой. Как действует это новое оружие, на что оно способно, мы знали тогда лишь понаслышке.
Помню, как командир 57–го артполка старый артиллерист А. В. Филиппович, радостно возбужденный, кричал в телефонную трубку на своем НП:
- На позициях противника ничего не видно от дыма!.. Наша пехота поднялась, пошла!..
Огонь "катюш" ошеломил фашистов, заставил еще до подхода нашей пехоты оставить первую траншею. На участке контрудара враг понес большие потери, и наши части продвинулись на километр–полтора.
Среди захваченных трофеев было 44 орудия. Цифра эта покажется особенно значительной, если вспомнить, как небогаты артиллерией были мы сами. Большую часть этих пушек привели на буксире наши танкисты, прорвавшиеся в расположение противника дальше пехоты. Кстати, надо оговориться, что боевые машины, которые мы называли танками, были в основном просто гусеничными тракторами "ЧТЗ", которые одесские рабочие обшили броней.
Наши части врубились в позиции противника клиньями, которые он тщетно пытался срезать. Контрудар в целом был успешным. Но, как я уже сказал, в нем участвовало гораздо меньше сил, чем предполагалось. И цель его заключалась теперь главным образом в том, чтобы ввести противника в заблуждение относительно наших дальнейших намерений. Впрочем, об этом даже мы, командиры соединений, узнали лишь несколько позже.
Утром 5 октября раздался телефонный звонок из штаба армии. Полковник Н. И. Крылов просил меня немедленно приехать. Я сразу понял, что на это есть какая‑то совершенно особая причина: в дневное время командиров дивизий никогда не отрывали от командных пунктов.
При въезде в город бросились в глаза баррикады, перегородившие улицы. Во многих местах мостовые засыпаны битым камнем от разрушенных зданий - людям, видно, уже не до того, чтобы наводить чистоту. Но трамвай ходит, открыты магазины, школьники спешат на занятия, свеженькие афиши рекламируют новые кинофильмы… Все эти признаки продолжающейся обычной городской жизни, на которые раньше можно было не обратить внимания, сейчас кажутся очень важными.
В штабе армии встречаюсь с командирами других соединений и частей. Полковник Крылов объявляет, что ему поручено информировать нас об обстановке, сложившейся на Южном фронте. Бои идут в районе крымских перешейков. Враг пытается ворваться в Крым, и сил 51–й армии, которая там находится, недостаточно для обороны полуострова. В этих условиях становится невозможным дальнейшее обеспечение боевых действий нашей армии на одесском плацдарме. Поэтому Ставка приняла решение оставить Одессу, а Приморскую армию использовать для обороны Крыма…
Когда мы услышали это, в первые минуты никто не мог от волнения вымолвить слова.
Два месяца мы обороняли Одессу, все крепче веря, что сумеем ее отстоять. Под стенами города уже были разгромлены несколько фашистских дивизий. Последние наши контрудары убедительно показали, что, несмотря на неравенство сил, мы способны теснить врага, отбрасывать его назад. В самые тяжелые дни обороны мы твердо знали, что будем стоять насмерть, драться до последнего. О том, чтобы уйти отсюда, эвакуироваться, не было и мысли. И трудно было смириться с тем, что теперь это необходимо, неизбежно.
Информация, которую сделал полковник Крылов, была предварительной, и мы не имели права с кем‑либо ею делиться. И хорошо, что так: требовалось какое-то время, чтобы самим осмыслить неожиданную новость.