В книгу известного литературного критика Аллы Латыниной вошли статьи, регулярно публиковавшиеся, начиная с 2004 года, под рубрикой "Комментарии" в журнале "Новый мир". В них автор высказывает свою точку зрения на актуальные литературные события, вторгается в споры вокруг книг таких авторов, как Виктор Пелевин, Владимир Сорокин, Борис Акунин, Людмила Петрушевская, Дмитрий Быков, Эдуард Лимонов, Владимир Маканин, Захар Прилепин и др. Второй раздел книги – своеобразное "Избранное". Здесь представлены статьи 80-90-х годов. Многие из них (например, "Колокольный звон – не молитва", "Когда поднялся железный занавес", "Сумерки литературы – закат или рассвет") вызвали в свое время широкий общественный резонанс, длительную полемику и стали заметным явлением литературной жизни.
Содержание:
ОТ АВТОРА 1
Часть I - КОММЕНТАРИИ 1
Часть II - КОГДА ПОДНЯЛСЯ ЖЕЛЕЗНЫЙ ЗАНАВЕС 103
ПРИЛОЖЕНИЕ 140
Примечания 144
Алла Латынина
Комментарии
Заметки о современной литературе
ОТ АВТОРА
Место критики – в журнале и газете. Тем не менее редкий критик не пытается собрать написанное им воедино. Есть два пути превращения разбросанных по газетам и журналам статей в книгу. Можно просто отобрать наиболее значительное из написанного, распределив в хронологическом или ином порядке. А можно попытаться выделить несколько смысловых и сюжетных стержней, назвав их главами, и нанизать на них, как на шампур, статьи разных лет. Я не люблю такие сборники, замаскированные под монографию. Если статья чего-то стоит, она взаимодействует с другими литературными текстами того же периода – с ней спорят, с ней соглашаются, ее цитируют, размещают на разных сайтах. Она становится документом своего времени. А есть ли смысл подчищать документ?
Статьи, включенные в эту книгу, не подвергались авторской правке даже в тех случаях, когда время или новые обстоятельства меняли взгляды автора. Например, трагическая гибель Анны Политковской бросает обратный отсвет на всю ее деятельность, и пиши я статью о ее книге сейчас, в ней не нашлось бы места иронии. Но статья опубликована, прочитана, одобрена одними, оспорена другими – и куда честнее оставить ее в первоначальном виде.
Основу книги составили статьи, публиковавшиеся в журнале "Новый мир", где я, начиная с 2003 года, веду постоянную рубрику под нейтральным и всеобъемлющим названием "Комментарии".
Второй раздел – своего рода "Избранное". Я включила в него небольшое количество статей разных лет, начиная с 1988 года, имевших для меня особое значение. Одна из них ("Время разбирать баррикады") написана в соавторстве с дочерью Юлией Латыниной.
Часть I
КОММЕНТАРИИ
"ЭТНИЧЕСКАЯ ДАННОСТЬ, ИМЕНОВАВШАЯСЯ РОССИЕЙ", ИЛИ ЧЕТВЕРТАЯ МИРОВАЯ
Книга Анны Политковской "Вторая Чеченская" (М.: Захаров, 2002) вышла незадолго до того дня, когда группа мужчин в масках и женщин в маскарадных чадрах попыталась внести режиссерские изменения в мюзикл "Норд-Ост".
Я всегда уважала мужество Политковской, но частенько пропускала очередной ее репортаж в "Новой газете" – слишком предсказуемым казалось то, что она напишет. Но мне понравилось, как она вела себя в дни захвата заложников, как таскала соки и воды несчастным людям, понравилась статья, в которой она без обычного пафоса рассказывала, как вместе с доктором Рошалем входила в пустующий вестибюль захваченного здания, не зная, чего ждать, и не особенно полагаясь на гостеприимство террористов: "Протопали до дверей не помню как. Страшно. Очень". И я устыдилась того, что часто откладывала в сторону ее статьи – результат трудных поездок, тяжелых расспросов, опасных встреч. И купила книгу, положив прочесть ее от корки до корки.
Сентябрь 1999. Начало второй Чеченской войны. Бомбежки сел и городов. Поток беженцев. Военные вертолеты кружат над колонной несчастных людей, обстреливая их. Чеченское село Дуба-Юрт, сначала полностью разбомбленное, потом разграбленное и сожженное русскими войсками.
Концлагерь в селе Махкеты Веденского района. "Фээсбэшники" пытают чеченцев – избивают, издеваются, рвут ногти, бьют по почкам бутылками из-под пепси. Сажают зимой в ямы, наполненные водой, куда сбрасывают дымовые шашки. Пропускают ток через тело. Отдельная картинка – офицеры насилуют пленников-мужчин. Иногда отпускают – за выкуп.
Веденский район, все жители которого стали заложниками военных в масках, "голодных, злых и жестоких". Они разрушают снарядами дома, они обстреливают сельские школы. Они стреляют во все, что движется в лесу, – и потому заготовка дров для обогрева дома превращается в смертельный трюк. Жители Ведено хотели бы уехать куда угодно – но им не выдают документов, удостоверяющих личность.
Грозный в очередной блокаде, "причиной и поводом" к которой стал подбитый вертолет. Медсестра в белом халате идет в больницу. Ее провожает автоматная очередь. Ночные зачистки, кончающиеся тем, что женщины сходятся к комендатуре узнать, какой выкуп назначен за их мужчин. Офицеры торгуют заложниками. Детская больница. Операционное оборудование, спрятанное врачами от бомбежек в подвалы, уничтожено "федералами", отрапортовавшими, что нашли "тайную операционную, где возвращали в строй чеченских боевиков". Другая больница, где врач оперирует чеченку, прошитую автоматной очередью, – так развлекаются русские солдаты на зачистках. Зачистки – это вообще повод "федералам" заняться грабежом и насилием, похищением людей с последующим выкупом – торгуют если не живыми, так трупами…
Я не буду пересказывать всю книгу, хотя честно дочитала ее до конца. Это тот случай, когда осколок полностью сохраняет свойства целого. В отличие от многих, я готова доверять книге Политковской. Кроме, разумеется, исторической справки, где автор предполагает, будто Шамиль и Хаджи-Мурат – одно и то же лицо ("в 1834 г. наиб Шамиль (Хаджи-Мурат) был провозглашен имамом"), и где утверждается, что в 1840 году чеченцы создали свое государство – имамат Шамиля. Шамиль, как известно, был аварцем, а целью его имамата (созданного, кстати, в 1848 году) было объединение всех народов Кавказа под знаменем ислама, а вовсе не под главенством Чечни. Впрочем, возможно, автор черпал сведения с одного из сайтов Мовлади Удугова – там много интересного о превосходстве чеченского этноса можно узнать, даже то, что колесо изобрели чеченцы.
Повторю: я верю в то, что все, что Политковская рассказывает, она не придумала, а слышала собственными ушами, запомнила, записала. Но в голове начинают вертеться всякие вопросы. Ну вот, например, трагическая судьба селения Дуба-Юрт, подвергнутого "бессмысленной" бомбежке, артиллерийской обработке и почти полностью уничтоженного. Виноваты, конечно, федеральные войска. Но, может, боевики, которые, как вскользь упомянуто, заняли позиции на окраине села и окопались, разделят часть вины? Может, "бойцам сопротивления" следовало бы подумать о соотечественниках и не прятаться в домах мирных жителей, чтобы не навлекать на них беду?
Зачистки, конечно, вещь жестокая и, по убеждению рассказчиков, совершенно бессмысленная. Можно понять жителей сел. Но если чуть-чуть вникнуть в их рассказы, получается, что никто никогда в "федералов" не стрелял, их не убивал, не подрывал. То, что в среде мирных жителей рождается миф, будто "федералы" специально прекращают обстрелы, когда боевики входят в села, а потом под предлогом борьбы с ними начинают облавы, чтобы пограбить, – это естественно. Но мне нужны все-таки более веские доказательства сговора "федералов" с боевиками, чем эмоциональные рассказы горцев из разных сел.
В "Коммерсанте" от 16 ноября я увидела фотографию агентства Reuter. Участники очередной антивоенной демонстрации держат плакат: "Putin is gas killer". О теракте уже забыли. Просто кровожадный Путин отдал приказ отравить зрителей "Норд-Оста" газом.
Примерно такое же понимание причин и следствий у информаторов Политковской (если только они не играют на доверчивости журналистки). Ужасно жаль жителей чеченских сел, униженных жестокими зачистками. Но вот я вспоминаю сюжет, прошедший по ОРТ: трое освобожденных при зачистке русских рабов. Один из них, Виктор Зимин, рассказывает: "Хотели в Урус-Мартан отвезти, продать. Хабас говорит: "Здесь сейчас продадим". Подъехал чеченец с автоматом: "Возьмешь работника себе?" Он: "У меня уже трое есть". – "Еще возьми". Ну вот взял. Его Асхан звали. Ну и начали там земляные работы делать, огород вот убирать. Потом кончились огороды, начали сажать на зиму чеснок, лук". Рабов держали в яме. "Картошку уже прямо сырую бросали. Четыре листа капусты бросят – и ешь. Называют нас "свиньи русские, вот, ешьте вам". Били за все. Я вот рукой не могу уха достать, потому что избитый сильно".
Униженный зачисткой житель села вполне может держать в своем подвале такого раба и даже не понимать, почему его отнимают. Он же его честно купил, а рабство – это такой древний институт.
То, что жители чеченских сел забыли про триста тысяч русских, армян, евреев, изгнанных из Чечни во время дудаевского, а потом масхадовского правления, про грабежи, резню, угрозы, шантаж (особенно часты были требования – переписать дом, квартиру или машину на чье-то имя), про похищения людей, обращение их в рабов, убийства, насилия, комедию шариатского суда – все это понятно. То, что об этом не помнит Политковская, – все же странно. (Тысячи таких свидетельств разбросаны по разным сайтам в Интернете.)
Книге предшествует эпиграф из "Набега" Толстого. Надеюсь, что, в отличие от "Хаджи-Мурата", этот рассказ автор прочел. Но, видно, не слишком внимательно. Иначе Политковская не предлагала бы отнестись к войне по-толстовски, хотя бы потому, что писатель, сочувствуя горцам, еще больше сочувствует капитану, возглавившему набег, хорошенькому прапорщику, подстреленному горцами, и много рассуждает о русской храбрости: "В фигуре капитана было очень мало воинственного; но зато в ней было столько истины и простоты, что она необыкновенно поразила меня. "Вот кто истинно храбр", – сказалось мне невольно".
И горцы для Толстого – это "неприятель" (слово повторено десяток раз), а русские войска – "наши" ("Наши частые выстрелы заглушают неприятельские"; "Аул уже был занят нашими войсками, и ни одной неприятельской души не оставалось в нем").
У Политковской, конечно, нет "наших" – есть отстраненное: "федералы". Слово "солдатик" может быть употреблено, только если солдатик мертв – да еще от пули своих. Зато есть "фээсбэшное офицерье". Оно препятствует работе журналистки, арестовывает, допрашивает, угрожает расстрелом. И вдруг то тут, то там мелькает фраза, что журналистка куда-то летит на военном самолете, на военном вертолете. Значит, "офицерье" все-таки еще возит и сопровождает?
Однако все эти возникающие по ходу текста вопросы вовсе не отменяют того факта, что Политковская объездила Чечню, опросила сотни свидетелей и собрала гигантский обвинительный материал против действий русских войск в Чечне.
Если европейские левые устроят что-то вроде показательного суда над "российской военщиной", как в 1968 году был устроен расселовский трибунал для суда над "американскими военными преступлениями во Вьетнаме", то Анна Политковская будет приглашена свидетелем обвинения и вполне может выступить в духе Жан-Поль Сартра. Тогда в своей речи "Огеноциде" знаменитый писатель и кумир левых утверждал, что в войне, "развязанной американским правительством против Вьетнама", "геноцид вьетнамцев стал окончательной целью Америки". "По мере того, как вооруженные силы США продвигаются в глубь Вьетнама, все чаще прибегая к массовым убийствам и бомбардировкам в намерении подчинить Лаос и вторгнуться в Камбоджу, уже не остается сомнений в том, что правительство Соединенных Штатов, несмотря на все его лицемерные заявления, приняло решение в пользу геноцида".
Досталось и американским солдатам, неискоренимым расистам, с "роботоподобными душами", которые "пытают и убивают во Вьетнаме мужчин, женщин и детей, потому что они вьетнамцы".
Фактов в выступлении Сартра приводилось немало. Протесты против "грязной войны во Вьетнаме" бушевали по Европе и Америке. Что ж – США ушли из Вьетнама. Вслед американцам почему-то ринулась целая флотилия кораблей и лодок. Сотни тысяч вьетнамцев готовы были погибнуть и быть съеденными акулами, только чтоб сбежать от вьетконга. Волна беженцев захлестнула Азию, Америку, Европу. Зато "люди доброй воли" праздновали победу: Вьетнам свободен, коварная попытка вторжения американских империалистов в Камбоджу также была предотвращена. Добро пожаловать, товарищ Пол Пот. Против геноцида в Кампучии Сартр не возражал, и левые никаких демонстраций не устраивали.
Теперь вот принято считать, что Америка не напала на Вьетнам, а защищала своих союзников от нападения. Многие даже сообразили, что вьетконговцы были не такие уж ангелы, какими казались Сартру, особенно когда просочились слухи о концлагерях, возведенных вьетконгом до начала "американской агрессии". А некоторые потом даже упрекали Америку, что у нее не хватило мужества выполнить свою миссию во Вьетнаме и в результате она укрепила агрессивный коммунизм во всем мире. Тогда, в шестидесятых, показательный суд слышал только свидетелей обвинения. Позже стали слышны голоса свидетелей защиты.
Всякие аналогии спорны, но, вспоминая эту не такую уж далекую войну, гневные против нее протесты и последующую стыдливую переоценку их самими "протестантами", я думаю: не пришлось бы нынешним противникам войны в Чечне переоценивать действия русской армии, если последствия ее отступления окажутся еще страшнее "военных преступлений".
Самый пессимистический из известных мне прогнозов на этот счет высказан Василием Аксеновым в романе "Кесарево свечение", опубликованном в 2001 году. Напомню, что в одной из частей этого романа – "Кукушкины острова" – рассказывается о результатах восстания племен Очарчирии Хуразу, поставивших себе целью "разрушить Российскую Федерацию". Что ж – цель была достигнута.
"Через десять тысяч лет… почти полностью забылась некая этническая данность, именовавшаяся Россией… То же самое, по сути дела, произошло и с другими большими этносами… Господствующей расой Земли с незапамятных времен стали хуразиты". При этом человечество страшно деградировало, "неслыханные технологические достижения конца второго тысячелетия давно уже стали предметом археологии" (впрочем, и археологии не существовало), и лишь в страшных замках, "за стенами которых жила очарчирская иерархия" с Верховным Колдуном во главе (и откуда иногда они спускались в долину в поисках добровольцев для человеческих жертвоприношений), сохранился какой-то "пыхтутель", с помощью которого Верховный Колдун смотрел "древние чудеса-видухи". В частности, подвиги бессмертных. Бессмертными же были полководцы древней Очарчирии, сумевшие освободить племена хуразитов из-под власти Кремля.
Едва не потерпевшие поражение в схватке с российскими войсками, они все же нашли остроумный выход. Очарчирий (Вакапутов) захватил родильный дом и предъявил ультиматум Кремлю: каждой женщине сделают кесарево сечение, если немедленно не будут прекращены боевые действия против свободолюбивого народа Хуразу. Кремль, которому предстояли очередные выборы, немедленно капитулировал. "Мастера военных предательств во главе с генералом Гусем" вылетели для переговоров с хуразитами и подписали соглашение "о разделе сфер влияния и о направлении финансовых потоков". Десанту, который к этому времени уже занял первый этаж роддома и готовился повязать всю банду, оставалось только смотреть на "ухмыляющихся зверей", каждый из которых "гнал перед собой излюбленный "щит" в виде готовой разродиться русской бабы".
Возможности романиста позволяют Стасу Ваксино, рассказчику и персонажу аксеновского романа, увидеть и другой вариант завершения похода Хуразитской освободительной армии. Несмотря на апатию и слабость Кремля, на плохое вооружение "разложившихся под влиянием рыночных отношений гарнизонов регулярной армии", несмотря на движение "в защиту свободолюбивого народа Хуразу", набирающее силы во всем мире, несмотря на бурную деятельность хуразитского агитпропа, расплодившего в Интернете множество повстанческих сайтов, содержащих "гладко написанные в стиле марксо-ленинского философского фака МГУ восьмидесятых годов тексты о сионизме, об ублюдочности русского этноса, о поедании печени врага как проявлении возвышающего культурного мифа" (сочиненные кандидатом диамата Овло Опоем по прозвищу "Анчачский Геббельс"), несмотря на гуманистические предрассудки, не позволяющие противникам дикарей стрелять в женщин, несмотря на массированное наступление повстанцев, уже торжествующих победу, – несмотря на все это "история разворачивается на 180 градусов" и гонит "шелуху погрома в обратную сторону".
Осажденные герои романа испытывают прилив мужества "сродни тому, что испытывали защитники Шевардинского редута" (вот и здесь Толстой пригодился), неизвестно откуда появившийся десант отбивает город, вертолеты очнувшейся эскадры прочесывают холмы, а Очарчирия "спешно объявляет себя автономной областью многоуважаемой Российской Федерации".
Какой вариант "завершения кровавой драмы" выберет история – неизвестно. Василий Аксенов оставляет выбор и за читателем… Пока же мы выбираем между двумя противоположными взглядами на чеченскую проблему, на полюсах которой располагаются книга Политковской и роман Аксенова.
Сатирическая фантасмагория Аксенова – это, конечно, не документальное повествование Политковской. К тому же, назови писатель Очарчирию Ичкерией, а хуразитов чеченцами, – не миновать внелитературного скандала. Ух как это неполиткорректно! Однако сатира Аксенова именно на то и рассчитана, чтобы читатель сопоставлял ее с реальностью. В узнаваемости персонажей – весь "прикол". А уж будет читатель одобрительно усмехаться или возмущенно негодоват – дело другое. Впрочем, Аксенов свою точку зрения на Чеченскую войну отнюдь не скрывает. Когда три года назад на московском конгрессе международного ПЕН-центра нобелевский лауреат Гюнтер Грасс потребовал от писателей солидарной резолюции, осуждающей войну в Чечне, Аксенов не только подписать ее отказался, но еще и назвал Грасса "прусским фельдфебелем", знающим только команду "налево", и пояснил свое отношение к западным левакам в многочисленных статьях и интервью. После же захвата "Норд-Оста" Аксенов написал, что требование "прекращения войны в Чечне" – это весьма косвенная причина злодеяний террористов. Прямая же – "взбесившийся по всему миру Ислам, комплекс скорпиона и садомазохистская страсть".
Тоже неполиткорректно. Во всем мире предпочитают эвфемизм "международный терроризм", произнося как заклинание: у террористов нет ни нации, ни религии. И прекрасно понимают: все-то у них есть.