Маша намечала маршрут. Я, как школьница, шевеля губами, повторяла про себя ориентиры и дистанции [116] (за время "слепых" месяцев в госпитале память моя необычайно обострилась). Хотя у нас были и карандаш и пачка папиросной бумаги, мы решили не делать никаких заметок: ведь в случае обыска они выдали бы нас с головой.
Ближе к лесополосе стали попадаться следы недавнего боя - черные проплешины минных разрывов, наспех отрытые окопчики, россыпи стреляных гильз.
К полосе подошли взявшись за руки, с трудом сдерживая волнение. Вдоль самой опушки увидели: чернозем недавно взрыт танковыми гусеницами, на деревьях, иссеченных пулеметными струями, как слезы поблескивают капли сока. Откуда-то доносится едкий запах гари. Бой шел совсем недавно - день, может быть, два назад. Поколебавшись, мы вошли в зеленые заросли, раздвигая руками влажную листву, стали продираться вперед.
В косых лучах солнца, пробившегося сквозь густые кроны, плыли зыбкие волны испарений. Толстый ковер опавшей листвы, мягко пружиня, гасил звуки шагов. По-рассветному дружно, вперебой заливались птахи. Я прислушалась - в птичьем хоре не слышно тревожного сорочьего стрекота, значит, рядом нет людей.
Шагов через тридцать за густым и низким, словно приплюснутым, бордюром опушки перед нами опять открылась степь. Вернее, поля. Стерня до самого горизонта бугрилась неубранными копешками. Не выходя из кустарника, мы огляделись.
Слева, километрах в трех, полоса круто, почти под прямым углом, уходила к северу. В этой стороне все было пустынно. Справа, тоже не близко, наверное, около шоссе, у самой кромки леса, что-то темнело. Впереди, прямо по нашему маршруту, примерно на такой же дистанции, круглилась небольшая рощица.
Посовещавшись, решили дойти до рощицы и тут же возвращаться. Но когда прошли с полдороги, стало ясно, что мы ошиблись. Не рощица, всего одно-единственное дерево - высоченная кряжистая верба-великанша - раскинуло над полем могучие ветви, раскинуло так широко, что издали казалось группой деревьев. Не воспользоваться такой идеальной наблюдательной вышкой было попросту глупо. [117]
Однако задача оказалась не из легких. Раз за разом с разбегу пыталась Маша допрыгнуть хотя бы до первого нижнего сука - ничего не получалось. Собрали и подтащили все каменюки, которые только можно было отыскать по соседству. И этого трамплина не хватило. Тогда я взобралась на шаткую пирамиду, опустилась на колени лицом к бурой щелястой коре:
- Лезь! Лезь, становись на плечи.
Маша повиновалась. Цепляясь пальцами за ствол вербы, я выпрямилась. Сразу резко застучало в висках, глаз застлали скачущие радужные кольца.
- Достаешь?
- Нет, Зоя, чуточку не хватает... - виновато отозвалась Маша.
- Становись на голову.
- Ой, что ты? Ведь рана...
- Да быстрее, черт!.. Упаду ведь... Ну!
Резко оттолкнувшись от живой опоры, Маша закинула наконец руки на толстенную бугристую ветвь, зацарапала, заскребла босыми ногами по стволу, подтянулась и сразу исчезла среди листвы.
Я отошла от вербы шатаясь, легла ничком, спрятав лицо в ладони, стараясь дышать ровнее и глубже.
Медленно уплывала боль, обручем стиснувшая голову. Серая пелена перед глазами светлела, начала таять.
Прошло, наверное, с полчаса, но Маша все еще не спускалась. Присев, я внимательно просмотрела крону, но нигде не было видно серого лоскута Машиной юбки.
- Маша, ты что там? Заблудилась?
- Им бы заблудиться, фашистам поганым... Прут и прут по дороге машины, восемьдесят семь штук насчитала. И все на юг. А вон... - Она запнулась. В воздухе родилось и поплыло еле слышное басовитое гудение. - А вон и танки... Десяток... Еще десяток... Еще... Смотри, смотри! Слушай, Зоя. Там у полосы тоже ведь танк стоит. И дымок, вроде от костра, поднимается. Нет, здесь напрямую идти не стоит. Правей надо держать, на угол полосы. Ну, я спускаюсь, насмотрелась.
Через несколько минут мы, забирая круто на север, снова шагали по полю. Из-за высокой прошлогодней скирды навстречу нам шагнул рослый человек в лягушачьей с разводами немецкой плащ-палатке. Он [118] откинул полу плаща. Из кармана грязных синих бриджей выглядывала рубчатая рукоять пистолета.
- Ну! Ходите сюда, будем знакомиться!
О том, чтобы бежать, нечего было и думать. На таком расстоянии и пацаненок не промахнулся бы из рогатки. Медленно ступая, со стыдом и злостью ощущая, как вдруг неуклюжим, громоздким, слишком заметным становится тело, мы подошли к незнакомцу. Белобрысый парень, обросший щетиной, держался спокойно и уверенно.
- В вороньих гнездах яйца искали? Так осень, пустых скорлупок и тех не найдешь.
- Ни, дяденька, - мгновенно перейдя на местный русско-украинский диалект, ответила я. - Телка мы шукаем, рыжий и такась во лбу беленька ласочка. Третий день не ворочается, проклятущий, боюсь, не солдатики ль его в котел...
- Постой, постой, - перебил белобрысый и весь подался вперед, пристально всматриваясь в мое лицо. - Вот оно что... Быстро ты приспособилась... Где твои петлицы, сержант?
- Якись петлицы? - Я, похолодев, пыталась все же не сбиться с взятого тона.
- Ну, хватит дурочку валять! При каком хуторке пригрелись, защитники?
- Та не с хутора мы, со станицы Верховской. Телок вот...
- Из госпитальной команды вы. Сочинской. Обе. Тебя не помню, - ткнул он грязным пальцем в сторону Ивановой, - а эту в "Воронежздраве" видал. Два дня назад вас под Ейском десант разогнал пулеметами. А теперь вы вон где. Может, с частью? Тогда ведите к своим. Я ведь с вами шел. Или под чьим подолом спрятались?
В голове лихорадочно заметались мысли. Парень тоже из команды? Вроде не было такого. А может, сослепу не разглядела? Как же он не приметил Машу? Нас знает, значит, сам был в Сочи. А откуда немецкая форма? Перекинулся, пошел в полицаи? Тогда должен сразу погнать нас на пост. Хочет проследить, добраться до наших? Что делать? Что теперь делать?..
Белобрысому, видно, надоело затянувшееся молчание. [119]
- Не хотите отвечать? И не надо. - Он вынул из-под плаща левую руку с зажатой в пальцах толстой самокруткой, щелкнул зажигалкой, выпустил изо рта облачко едкого дыма. - Гуляйте себе. Ходите за телком. А я отдохну. - Не оглядываясь, он опустился на землю, прислонил к скирде коренастое широкое тело, раскинул короткие, в порыжелых сапогах ноги. - Ну ходите, чего стали! Телок-то и вправду в котел попасть может. - И, демонстративно отвернувшись, засвистел "На закате ходит парень".
Медленно, словно обреченные, поминутно оглядываясь, мы тронулись с места. Куда теперь держать путь, ни я ни Маша не знали. Идти к месту дневки - значит выдать своих. Вернуться на хуторок, который остался по ту сторону полосы? Там могут быть немцы, да и этот белобрысый не оттуда ли появился? Стоять пережидая? Тоже бессмысленно.
Единственное, что подсказывал инстинкт, - продолжать двигаться в прежнем направлении, не показывать, что неожиданная встреча нарушила наши планы. Кстати, приближаясь к стыку двух лесополос, мы вроде бы держали курс на хутор.
- Ты хоть следи за ним, Машенька, не упускай, - попросила я, когда мы прошли шагов пятьдесят.
- Сидит покуривает, вроде бы и дела ему нет до нас. Вот скотина!
- Ну пошли, пошли. Что-нибудь да придумаем.
Трудно, ох как трудно идти под палящим солнцем, по жесткой колючей стерне, понимая, что любой твой шаг в любую сторону может оказаться непоправимой ошибкой. Шагнешь - и вдруг щелкнет за спиной пистолетный выстрел. Шагнешь - и в этот самый миг решит белобрысый, что не след ему далеко отпускать добычу, свистнет своих, схватят, поволокут на пытки, на надругательство. Шагнешь - и, быть может, именно этот, в сторону от сарая, шаг окажется тем, которого не успеешь сделать, чтобы сообщить своим о маршруте.
И все-таки мы шли. Молча, прямо, ощущая одеревенелыми спинами черный зрачок прицела.
Как во сне, приблизились к лесополосе, притаились в кустах. Иванова осторожно выглянула из-за ветвей. [120]
- Вон он идет. Видишь - вон он! - Маша крепко стиснула мою руку. Но я не могла разглядеть фигуру в камуфляжной плащ-палатке.
- Куда идет?
- Назад. К вербе.
Действительно, незнакомец не спеша удалялся в противоположном направлении. Маша сказала, что он разбежался, прыгнул, - видно, перескочил канаву, через которую перебирались и мы. Нам обеим стало ясно: белобрысый не собирался нас преследовать. Он даже не оборачивался. И от этого наши сомнения усилились. Может, и вправду наш? Из госпитальной команды. Ведь за те несколько часов, что мы находились в команде, собранной из разных госпиталей, Маша могла и не запомнить каждого. Если это враг, то почему он нас все-таки не преследует? Если свой - как он может спокойно, почти равнодушно, примириться с тем, что мы отказались его признать? Почему не требовал, не настаивал, не кричал?
Из осторожности мы еще некоторое время выжидали, наблюдая за одиноким путником, пока тот не скрылся из глаз. А потом, продравшись сквозь кустарник, выбрались в степь и что есть духу кинулись к своим.
Ни я, ни Маша не подозревали, что в накинутой камуфляжной палатке к старой вербе уходил не белобрысый незнакомец, а совсем другой человек. Мы не видели, что, отпустив нас на достаточное расстояние, белобрысый, зайдя за копну, раздвинул снопы, произнес несколько слов. Тяжело ворочаясь, из копны вылез человек, такой же заросший, грязный, вооруженный куцым немецким карабином. Коротко посовещались. Второй, накинув лягушачью плащ-палатку, вышел на открытое место, направился к вербе. Белобрысый же, прячась за копной, дополз до канавы, ужом юркнул вниз и двинулся к дороге.
Когда мы, удостоверившись, что тот, в палатке, не думает следить за нами, перебегали полосу, на опушке нас уже поджидал отлично замаскировавшийся наблюдатель. Цепкие глаза белобрысого мгновенно схватили две светлые фигурки. Схватили и повели.
Солнце уже катилось к закату, когда, запыхавшиеся, измученные мы добрались наконец до сарая. По [121] нашему взволнованному, встревоженному виду Самусев понял, что произошло что-то неожиданное.
- Подъем! В ружье! Пять минут на сборы! - скомандовал он.
Потом, отведя нас в сторону, спросил:
- В чем дело? Быстро!
Однако докладывать не пришлось. В распахнутые ворота сарая донеслись громкие голоса, а две-три минуты спустя показался дозорный, без деликатности подгонявший дулом автомата давешнего белобрысого незнакомца. Его втолкнули в сарай. И мгновенно наступившую тишину нарушил радостный крик Самусева:
- Нечипур! Чертушка аэродромный!..
В следующий миг, по-медвежьи стиснув друг друга, они затоптались на месте, разбрасывая сапогами тряпье, устилавшее земляной пол. Бойцы, окружившие их тесным кольцом, радостными возгласами выражали свое удивление. И только мы с Машей, сгорая от стыда за двойной провал - не опознали своего, проморгали "хвост", - забились в угол. Смотреть в глаза друг другу не хотелось.
Обросший белобрысый парень, как нам теперь стало известно, оказался знакомым Самусева - Георгием Нечипуренко. И хотя бывший летчик-истребитель, после ранения списанный в пехоту, не имел опыта "наземной" войны, он неплохо проявил себя.
Выполняя приказ Самусева, Нечипуренко сориентировался по сохранившейся у него летной десятикилометровке Северного Кавказа, повел своих людей напрямки и к утру сумел километров на двадцать пять опередить "севастопольский батальон" Самусева.
Двигаясь несколько под углом к нашему маршруту, бойцы Нечипуренко вышли к участку лесополосы, где несколько дней назад какая-то головная часть немецкого десанта столкнулась с шедшей навстречу нашей маршевой ротой. Бой был, по-видимому, и долгим и жестоким. Маршевики, занявшие оборону на опушке лесополосы, имели при себе несколько пулеметов, ПТР и отбивались отчаянно.
Они сумели сжечь один броневик, подбили танк, прорывавшийся к ним с тыла, положили немало десантников, но и сами были почти все перебиты. Прочесав [122] потом полосу, бойцы Нечипуренко подобрали кое-какое оружие, не замеченное трофейной командой, - пяток трехлинеек, один симоновский полуавтомат с плоским кинжальным штыком, немецкий карабин.
Впрочем, реальной огневой силы это оружие не представляло. Магазин оказался полным только в карабине, владельцы же русских винтовок успели полностью израсходовать весь боезапас.
Обнаружили и пулеметное гнездо, развороченное прямым попаданием снаряда. В коробе искалеченного "максима" застрял обрывок ленты, двенадцать патронов - по два на ствол. Но и это было кое-что.
Немецкие трофейщики, а особенно солдаты похоронной команды, побаивались, видно, удаляться от дороги. Уже в километре от нее остались неубранными трупы гитлеровцев. Хотел Нечипуренко подобраться к танку - там-то наверняка можно было добыть оружие, - не вышло. В подбитой машине остался экипаж и несколько пехотинцев. Очевидно, повреждения были невелики и танкисты ожидали помощи.
Еще до встречи с нами Нечипуренко, замаскировавший своих бойцов в копенках по ту сторону лесополосы, обдумывал возможность нападения на одиночный танк. Теперь же, соединившись с "севастопольским батальоном", он предложил старшему лейтенанту смелый и остроумный план.
* * *
Сколько времени нужно, чтобы устранить незначительное повреждение в моторе или ходовой части танка, машины, мотоцикла? День. Не больше. Немцы не могли тронуться с места уже третьи сутки, жгли костер, что-то готовили. Значит, они ожидали помощи. Какой? Если машину должны зацепить тягачом и тащить на рембазу - незачем оставаться здесь всему экипажу.
Видимо, гитлеровцам должны были доставить какую-то важную деталь, установив которую, можно сразу оживить подбитую машину. А коли так, то не сегодня-завтра к полосе подойдет летучка. Крытый грузовик. Это сулило нам очень многое.
Группы Нечипуренко и Самусева двигались разными [123] маршрутами. Но ни мы, ни они не видели на дорогах ни регулировщиков, ни КПП. В такой обстановке прилично вооруженный отряд мог рискнуть на отчаянную вылазку. Захватив крытую машину, мы бы в несколько часов покрыли расстояние, на которое понадобились бы дни пеших переходов. Самусев до войны занимался в осоавиахимовском автокружке. Нечипуренко - летчик. Оба могли сесть за руль. Правда, за один рейс нельзя перебросить команду почти в шестьдесят человек даже в самом вместительном автофургоне. Но за два? Чем дольше Самусев и Нечипуренко множили километры на часы, а часы снова на километры, тем заманчивее становилось осуществление плана. Один из бойцов, выучивший с моих слов на зубок ориентиры маршрута, был отправлен к группе Нечипуренко. А сам лейтенант, набросив пряжку ремня на торчавший в стене ржавый гвоздь, стал тщательно править бритву.
- Ты что это, Жора? Другого времени не нашел? - недоумевающе протянул Самусев.
- Дело не в этом... Был у нас в эскадрилье летчик один. Пожилой уж, в Испании воевал, на Халхин-Голе. Так вот он, чем труднее день ожидался, тем старательней красоту наводил. Говорил, помогает с мыслями собраться. Вот и мы тоже...
Бывший летчик брился долго и тщательно. Когда он затем, умывшись ледяной родниковой водой, предстал перед нами, мы с Машей не узнали своего белобрысого "полицая". Крепко сбитый, с лоснящимися крутыми скулами и вольным разлетом темных бровей, он стоял посреди сарая, медленно закатывая рукава гимнастерки.
Бережно обтерев протянутый Самусевым автомат, Нечипуренко повесил его на грудь, сунул за голенища по паре запасных обойм, разгладив ладонями, натянул пилотку. Вытянулся перед Самусевым:
- Товарищ старший лейтенант, разрешите выполнять?
- Разрешаю. - Самусев приложил руку к козырьку своей смятой фуражки. - Счастливого пути.
Нечипуренко, Заря, Вася-беспризорник и жилистый, тощий Сережа Иванов молча вышли из сарая. Им предстояло почти вплотную подобраться к вражеским [124] танкистам, разведать подступы, установить наблюдение. Брать машину решили под утро - раньше мы не успели бы объединиться с группой Нечипуренко.
Остаток дня прошел в неторопливых сборах, мирных, совсем по-домашнему, хлопотах. По возможности приводили в порядок одежду, изрядно пострадавшую во время проходов через лесополосы. На куске ноздреватого песчаника точили ножи, брились, перестирывали в ручье портянки. Я и Маша, накрывшись шинелями, тихонько посапывали в углу. И если бы только не сменялись каждый час дозорные, выдвинутые метров за сто от привала, можно было подумать, что не окруженцы собрались в этом ветхом сарае, а трактористы из МТС поджидают здесь подгулявшего ездового, который должен доставить бригаде горючее.
Чем ниже катилось багрово-красное солнце, тем чаще поглядывал на часы Самусев. В записке, переданной со связным бойцам Нечипуренко, встреча была назначена в лесополосе на двадцать три тридцать. Выходить из сарая решено было с темнотой. Туда же, к углу, образованному двумя лесополосами, должен был подойти и связной разведчиков. От этого угла до танка оставалось километра четыре. Расстояние достаточное, чтобы уйти от прицельного огня, и в то же время позволяющее довольно быстро добраться до исходных рубежей или скрыться от врага.
К этому времени Самусев уже знал, что одна из его разведчиц видит днем немногим лучше летучей мыши.
Сарай покинули в двадцать один тридцать, с первыми, высыпавшими на еще синеющем небе, звездами. Когда прошли примерно половину пути, у дороги вспыхнула стрельба. Взлетели осветительные ракеты. Группа залегла, выдвинула охранение. Автоматы вперехлест с пулеметом трещали, наверное, минут десять, ракеты взлетали одна за другой. Потом так же неожиданно стрельба стихла, хотя ракеты с нерегулярными интервалами продолжали чертить ночное небо.
Осторожно, по одному, вышли в предварительно проверенную дозорным полосу. Поджидавший нас Володя Заря доложил обстановку. Подбитый танк охраняли действительно пять человек. Чувствуют они себя, видно, неважно. Танкисты машину покидают по очереди, выходят оправиться - и сразу назад. Башня развернута [125] в сторону леса. Часовой ходит по кругу, не удаляясь от машины, сменяется каждые два часа. Один из танкистов, видно командир, с автоматом и при парабеллуме, несколько раз ходил к дороге, подолгу стоял там, что-то высматривая. От танка до дороги метров сто двадцать - сто пятьдесят.
- А что была за стрельба? - с тревогой спросил Самусев.
- Началось по-глупому, а кончилось скверно, - со вздохом отвечал Заря. - До темноты все было спокойно. Мы уж уходить собрались - Серега и встань во весь рост. Тут ракета. Они их, видать, со страху не жалеют. Ему бы стоять, дурному, в кустах, не заметили бы. А он, видать, оробел, плюх наземь. Треск пошел, они и всполошились. Хорошо, часовой ошибся, трассой указал направление, да не точно. Из танка - пулемет. И так с перерывами, вроде прислушиваются. Сначала правее нас бил, потом стали башню разворачивать все ближе, ближе. Наше счастье - лейтенант не растерялся, а то бы всем конец, ведь над самой землей стриг кусты, гад.
- Ну и как же вы? - не выдержал Самусев.
- Когда уж совсем рядом пошли очереди, Нечипуренко сук здоровенный схватил и в сторону - швырк. Туда, к дороге. И как же подгадал - перед концом очереди. Те смолкли, а сук вот он, по кустам. Часовой услышал, туда трассой полил, мы и уползли.
- Трое?
- До Иванова очередь из пулемета дошла. Он поодаль был. Две пули в голову, наповал...
- А где сейчас лейтенант?
- Метров за триста от танка они расположились. Записку он вам прислал.