31 мая 1918 года В. К. Блюхер известил по телеграфу из Оренбурга председателя Совета Народных Комиссаров о занятии белочешскими отрядами Челябинска и других станций в сторону Омска, о боях, развернувшихся на Троицком направлении, и запросил помощи районам, подвергшимся нападению мятежников. Ознакомившись с телеграммой, Владимир Ильич Ленин наложил на ней резолюцию: "Сообщить об этом тотчас в Наркомвоен". На Южный Урал выехал председатель Высшей военной инспекции РККА Н. И. Подвойский.
Падение Челябинска, неясность положения Уфы, Екатеринбурга, Троицка, Верхнеуральска вызвали серьезную обеспокоенность в советских отрядах, направленных под Оренбург из других мест Урала. Их бойцы требовали от своих командиров немедленного выступления для борьбы с чехословаками и их приспешниками близ родных городов и поселков. Следом за Блюхером телеграмму в Москву послал и профессиональный революционер, бывший политкаторжанин, а в то время комиссар уральских войск Соломон Яковлевич Елькин.
"Уральские войска, - депешировал он, - страшно волнуются в связи с событиями в Челябинске, Троицке и на Урале. Каждый день выносят постановления, чтобы их вели на помощь осажденным троичанам, верхнеуральцам и побежденным челябинцам… Здесь нас могут заменить без особых осложнений другими войсками. Мы надеемся перетянуть чашу весов на Советскую сторону оказанием помощи всем советским войскам. Я, товарищи, все время молчал. Это первая телеграмма, посылаемая мною за восемь месяцев беспрерывной борьбы с казачеством. Если немые заговорили, то глухие должны услышать".
Телеграмма была адресована председателю ВЦИК Я. М. Свердлову, но попала она почему-то в руки Троцкого, возглавлявшего тогда Высший военный совет Республики, который оказался именно глух и никакого ответа в Оренбург не дал. Но к тому времени В. К. Блюхер узнал уже о прибытии в Уфу Н. И. Подвойского и 18 июня 1918 года дозвонился до него. В телефонном разговоре он подтвердил доводы С. Я. Елькина и заявил, что также считает
"своим нравственным долгом перед родиной и революцией направить часть уральских войск на помощь Троицку и Челябинску, чем будет облегчено и положение самого Екатеринбурга".
Председатель Высшей военной инспекции РККА распорядился заменить части уральских отрядов красноармейскими подразделениями местного формирования. Но время было упущено. Белочехи вместе с дутовцами, захватив Самару, повели наступление и на юг, в сторону Оренбурга. Блюхер принял решение спешно организовать отпор врагам. Ударную группу уральцев возглавил комиссар С. Я. Елькин. Дружной атакой противник был выбит из Бузулука, но удержать его за собой удалось только сутки. На следующий день, обеспечив четырехкратный перевес в силах, белочехи и дутовцы вновь овладели городом.
За Бузулуком горстка красных бойцов вместе с С. Я. Елькиным была окружена. Погиб пулеметчик. Комиссар сам лег за "максим", крикнув товарищам:
- Пробивайтесь! Я не отступлю и надежно прикрою вас…
День 26 июня 1918 года был последним днем героической жизни тридцатилетнего челябинского большевика Соломона Яковлевича Елькина…
А натиск объединившихся контрреволюционных сил все нарастал. 28 июня состоялось совещание командующих советскими отрядами фронта. Все согласились, что Оренбург уже не удержать. Надо отходить. Но куда?.. Большинство высказалось за то, чтобы следовать но еще не занятой противником линии железной дороги, идущей на юг, к Ташкенту. Блюхер назвал это решение линией наименьшего сопротивления.
- Все сейчас решается в крупных рабочих городах, на железнодорожных узлах Республики. Кто владеет ими, тот и определяет быть или не быть в России власти Советов, власти рабочих и крестьян, - подчеркнул он и твердо заявил, что пойдет с вверенными ему областным военным комиссариатом силами по тылам врагов, пойдет в заводские районы Урала, чтобы именно там помогать Красной Армии в ее борьбе с белогвардейщиной.
Василия Константиновича поддержали лишь двое его старых товарищей по мартовско-апрельским боям с дутовцами - командующие Верхнеуральским красноказачьим и Сводно-Уфимским отрядами Н. Д. Каширин и М. В. Калмыков. Приняв без каких-либо колебаний сторону Блюхера, Михаил Васильевич узнал и о том, что только-только каким-то чудом по аппарату Юза проскочила из Уфы на его имя телеграмма. Белочехи грозили уже башкирской столице и с востока, и с запада. Губревком приказывал Калмыкову немедля выступить с отрядом на защиту Уфы.
- А ведь мог и опростоволоситься, - напрямую сказал Михаил Васильевич, - если б против вас проголосовал…
- Такого и быть не могло, - успокоил его Блюхер, - кому ж, как не нам, Урал у врагов отвоевывать. Выступай уж первым…
На рассвете 29 июня Калмыков вытянул все силы отряда в походную колонну. На проводах Блюхер сказал:
- Не волнуйся, Михаил Васильевич, в одиночестве не оставим. Вот обеспечим эвакуацию, и тоже двинемся на север. До встречи, дружище!
4.
В Стерлитамак вступили 3 июля. Весь день Калмыков пытался связаться с Уфой. Закатилось уже позднее летнее солнце, а телеграф молчал. Застучал только глубокой ночью.
Михаил Васильевич попросил вызвать к аппарату Эразма Кадомцева или Петра Зудова. Ни того, ни другого на месте не оказалось, а в переговоры вступили неизвестные Харченко и Махин. Первый представился членом ревкома, второй - преемником заболевшего Эразма Кадомцева. Они категорически потребовали идти в Уфу, причем левым берегом Белой. Это насторожило Калмыкова: не ловушка ли? Он знал, что белочехи уже захватили Чишму, Алкино, Юматово. Выйдя к Уфе с западной стороны, отряд мог попасть под удары противника, который наверняка постарается разгромить до переправы через реку.
Михаил Васильевич вызвал Ковшова, Озимина, Опарина. Все они единодушно высказались за движение по правому берегу с заходом в Богоявленский завод и окрестные поселки, где имелась возможность пополнить свои отряды новыми боевиками, но командир Стерлитамакского отряда воспротивился.
- Погибнем при защите родного города, - заявил он, - но дальше не пойдем.
Убеждения, уговоры не подействовали, и Калмыков с горечью отметил:
- Будем считать, что мы понесли преждевременные потери, но не от белочехов, а от проявленного вами местничества.
Вечером 5 июля богоявленцы встречали бойцов Сводно-Уфимского отряда. Все население поселка высыпало на улицы. После митинга в заводском саду лихо отплясывали в кругу танцы, долго звенели песий.
Михаил Васильевич на торжествах пробыл лишь несколько минут и сразу направился в районный штаб боевых организаций народного вооружения. Теперь он размещался в доме бывшего управляющего заводом меньшевика Пунги.
На телеграфные запросы никакого ответа из Уфы не последовало. Калмыков решил выслать разведку. Той же ночью начальник штаба Венедикт Ковшов в сопровождении пулеметчика Шарова выехал в северном направлении.
Вернулись разведчики неожиданно скоро. Доехать смогли только до деревни Чесновка, где и узнали мрачную новость. Уфа пала в ночь с 4 на 5 июля. Части гарнизона и советские учреждения эвакуировались по Белой в район Камы. Эсер Харченко еще до сдачи города перебежал к белочехам. Следом за ним предложил свои услуги неприятелю и бывший полковник царской армии Махин.
- Правильно, что не послушались этих сволочей, - процедил Калмыков.
- Теперь ясно, почему они затягивали отправку к нам барж с боеприпасами и обмундированием, - проговорил районный военный комиссар Василий Зудов, брат Петра Ивановича Зудова.
О благополучном прибытии барж в Табынское Михаилу Васильевичу уже сообщили. Успешно прошла и перевалка столь ценного груза на гужевой транспорт. Поселковый арсенал получил два горных орудия с 96 снарядами, 43 пулемета системы "люис", 850 снарядов для трехдюймовых полевых пушек и 200 тысяч патронов, а на складские полки легло три тысячи комплектов обмундирования.
Весть о падении Уфы тяжело переживали боевики и жители поселка. По-своему восприняли ее командиры Симского и Аша-Балашовского отряда Фролов и Борщев. Они стали настаивать на немедленном уходе.
- Поймите, товарищи, нельзя нам в эти дни распылять силы. Они, как никогда, должны быть сжаты в крепкий кулак, - убеждал Калмыков. - Действуя сообща, мы будем сильнее в обороне, а понадобится - и на прорыв пойдем гораздо уверенней.
Фролов и Борщев упрямились, вели шумные споры.
- Идите, - согласился в конце концов Калмыков, - но попомните мое слово: не удастся вам пройти через чешские кордоны, а тем более в одиночку отстоять свои заводы.
Симцы и ашинцы ушли из Богоявленска. Оба отряда, наткнувшись на крупные группы противника, не выдержали боя - все бойцы были пленены и обезоружены, а командиры расстреляны.
Узнав об этом, Калмыков собрал всех боевиков и объявил, что надо объединяться с рабочими и крестьянско-бедняцкими отрядами, которые действуют вблизи Богоявленска, и бороться на месте. Михаил Васильевич глубоко вздохнул и медленно продолжил:
- А теперь вот какое дело, товарищи. Платить вам за службу в отряде больше нечем. Деньги кончились. Где и когда достанем их, неизвестно. Все вы добровольцы и по доброй своей воле решайте, готовы ли защищать свою рабоче-крестьянскую власть бесплатно. Запись в отряд начинаю заново.
Лишь двенадцать фамилий внес в свою тетрадь начальник штаба Ковшов.
- Что ж, - подытожил Калмыков, - силком тянуть не будем. Записавшихся прошу остаться, а остальные идите по домам. Только, если начистоту, не верю я, что боитесь без денег остаться. К чему бороться, все проиграно. Так считаете? Помозгуйте над этим. Помозгуйте, к лицу ли красным боевикам после такой славной борьбы сдаваться в лапы буржуйским наемникам. Все. Свободны.
В ту ночь едва-едва удалось обеспечить надежность охраны отрядных припасов и имущества. До утра простоял часовым у орудий и сам Михаил Васильевич.
А как рассвело, потянулись к штабу добровольцы. После десяти часов в помещении стало уже тесно, запись продолжалась под открытым небом сразу в нескольких местах. К исходу дня в отряде, созданном на новых началах, насчитывалось уже 300 человек. Коммунисты и командиры на этом не успокоились, не прекращали агитационную работу и в последующие дни. Наиболее активными агитаторами показали себя петроградские товарищи Дуня Шойхет и Леонид Вейншток.
Авторитет последнего был особенно высок. Вейншток с честью выполнил недавний наказ посельчан побывать у Ленина. Рассказ о московской поездке ему приходилось повторять чуть ли не в каждом доме. И хотя рабочий день Владимира Ильича был уплотнен до предела, все же он нашел время поговорить с ходоками завода из далекой Башкирии. Ленин остался доволен сообщениями о положении дел у стеклодувов, их решимостью всеми силами защищать молодую Советскую республику и передал в дар заводскому клубу небольшую библиотеку.
Рассказывая о беседе с Лениным, Вейншток вселял веру в упавших было духом людей, побуждал их оставаться в строю борцов за идеалы пролетарской революции.
В скором времени число вставших под ружье достигло тысячи. В Богоявленский боевой отряд влились все златоустовцы, а также находившиеся на заводе бывшие военнопленные мадьяры и поляки. Они составили отдельную полуроту.
Теперь можно было заняться и главным - сплочением всех революционных сил района, оставшегося непокоренным советским островом в бушующем море кровавого разгула белогвардейщины.
Окружном собрал в Богоявленске совещание партийного актива и командиров крупных отрядов. На нем Калмыков установил тесные контакты с Владимиром Данбергом, Лаврентием Барышевым, Матвеем Лантухом и Григорием Слободиным - представителями боевых дружин Архангельского завода, Зилима, Ахметкино и Красного Яра.
Бойцы этих дружин были людьми обстрелянными. Боевое крещение они получили в борьбе с кулацкими повстанцами, поднявшими в июне, когда главные силы защитников Советов были под Оренбургом, мятежи чуть ли не во всех окрестных поселках и деревнях.
Бои были тяжелыми, численный перевес почти всюду имели мятежники, но советские активисты дрались отважно, проявляли настоящую воинскую находчивость, дерзость и значительно меньшими силами одерживали победу.
После подавления выступления повстанцев рабочие и крестьяне острее почувствовали опасность утраты Советской власти и сами потянулись в ряды ее защитников. Особенно радовала своей крепостью, внушительностью боевая рабочая дружина Архангельского завода во главе с Владимиром Данбергом.
Командир красных зилимцев Лаврентий Барышев доложил:
- В отряде 650 человек. Состав интернациональный: пятьдесят пять процентов составляют русские и латыши, сорок пять - башкиры и татары. Вместе с красноярцами Григория Слободина держим под контролем все переправы через Белую в районе наших сел.
Пружинисто поднявшись из-за стола, Калмыков направился к стене, где висела карта. Постоял возле нее, всматриваясь в верхний левый угол. Первые фразы произнес тихо, не спеша.
- Д-да. Многое, конечно, не ясно. Линии фронта советских войск не знаем. Центр молчит. Не дает знать о себе и наш Уфимский ревком.
Но вот Михаил Васильевич опустил взор ниже, даже чуть пригнулся и заговорил, все более оживляясь:
- А теперь глянем сюда, товарищи, на свои родные места. Картина-то в общем вырисовывается неплохая. Берег вниз по Белой контролируют богоявленцы. Выше - зилимцы, ахметкинцы, красноярцы. На Симе архангельцы поставили заслон. Переправы у Инзелги, Табынска, Ахметкина и Михайловки в наших руках. Это настоящий фронт! Верст сто, не меньше. Удержать его в силах?
- Пока держим, - пробасил Матвей Лантух.
- И будем держать, - рубанул рукой Калмыков. - А территория в наших руках какая?
- Республика целая, - бросил кто-то новую реплику.
- А что? Верно! - поддержал Калмыков. - Пусть малая, но наша, с нашей Советской властью. Наш Усольск давно красным называют, вот и пусть будет Красноусольская республика.
Совещание проходило активно. Все согласились, что до полного выяснения обстановки и установления связи с Уфимским руководством, отступившим на север, необходимо оставаться на местах, ведя решительную борьбу с белогвардейцами партизанскими методами.
Для вовлечения в отряды новых групп добровольцев сочли нужным направить в села и деревни наиболее опытных коммунистов-агитаторов.
Исключительно важным было решение о создании кроме Богоявленского двух других крупных штабов боевых дружин - Архангельского и Ахметкинского. Архангельский, Березовский, Зилимский, Ирныкшинский и Красноярский отряды вошли в состав первого штаба, начальником которого был назначен В. Г. Данберг, а его заместителем - Л. В. Барышев. Ахметкинский штаб возглавил М. Е. Лантух.
Районным комиссаром и командующим всеми силами по реке Белой совещание единодушно утвердило М. В. Калмыкова, возложив на него и на членов Богоявленского штаба ответственность за координацию действий всех объединившихся отрядов.
Рождение Красноусольской республики и ее вооруженных сил стало свершившимся фактом.
5.
Вскоре в Богоявленск проникли сведения о том, что и в рабочем Белорецке устояла Советская власть, что туда из Верхнеуральска и Троицка уже пробились красноказачьи отряды Ивана Каширина и Николая Томина. Следом докатилась молва и о движении к Белорецку из-под Оренбурга отрядов Блюхера и Николая Каширина.
Калмыков воспрянул духом.
- Держит Василий Константинович свое слово. Не покинул Урал, идет по нему. Надо срочно налаживать связь.
Провести эту нелегкую разведку было поручено пятнадцати боевикам. Старшим был назначен Федор Калмыков. Особое задание имел и Василий Зудов. Под подкладкой его пиджака было зашито написанное на холсте письмо с просьбой о выдаче для боевых нужд отрядов 250 тысяч рублей.
Только проводили связных к Блюхеру, как дали знать о себе и члены Уфимского губревкома.
- Вот уж не ждали! Мечтать даже боялись, - признался Калмыков при виде посланцев.
Пробились оттуда трое - Федор Ландграф, Иван Кременчук и Константин Жеребов, не побоялись дважды пересечь линию фронта. Они пришли сказать товарищам по борьбе, что по берегам Камы и Волги держится красный фронт, а главное - живы Советы в Москве и Питере, жива и наращивает день ото дня силы для отпора врагам Рабоче-Крестьянская Армия. Передали они и указание губкома партии и губревкома пробиваться на соединение с армией в районе Сарапула.
Добрые вести привезли Федор Калмыков с Василием Зудовым. Дополняя рассказ друг друга, они поведали о партизанской столице - Белорецке, о слиянии всех собравшихся там советских отрядов и полков в единую армию.
- А кто командует ею? - нетерпеливо перебил Михаил Васильевич.
- Главкомом избран Николай Каширин, его заместителями - Василий Блюхер и Иван Каширин, - ответил Федор. - Наступление уже повели, к Екатеринбургу через Верхнеуральск - Миасс. В случае удачи и нам дадут сигнал двигаться следом.
- А как узнаем об этом?
- Телеграф выручить должен, - загадочно улыбнулся Зудов.
- С божьей помощью, что ли?
- Нет, с нашей, - уточнил Федор и протянул руки. На них мозоль на мозоли. - Всю линию подняли, от самого Белорецка.
- Ну?! Молодцы! А деньгами разжились?
- Без казначея тут не обойтись, - ответил Зудов, кладя на стол тугую кожаную суму.
В тот же вечер Калмыков связался с Белорецком, но ни Блюхера, ни Кашириных на месте не оказалось. "Под Извозом за Верхнеуральск бьются, - пояснил дежурный по связи. - Как вырвут победу, позовут за собой, не сомневайтесь".
Прождали день, другой, слетели с календаря и последние июльские листки, а партизанская столица молчала. "Забыть не могли, - успокаивал Калмыков и себя, и помощников. - Видать, что-то застопорилось на Извозе. И нам нужно ухо востро держать".
Причин для опасений было немало. Противник уже принялся прощупывать крепость фронта Красноусольской республики на всем протяжении от Зигана до Сима. На юге неожиданным ударом выбил богоявленцев из Петровского, на севере нацелился на Охлебинино, а в центре белогвардейцы подняли подозрительную возню в районе Русского Саскуля.
"Заманчиво им здесь скакнуть за Белую. Если закрепятся, - рассуждал Михаил Васильевич, оценивая по карте возможные изменения обстановки, - то путь до Богоявленска станет коротким, затрещит фронт и - пиши пропало. Нет, такое позволить нельзя. Но выход? А что если упредить, да так, чтобы и духа их в Саскуле не стало. Когда и как это лучше сделать?"
Окончательное решение созрело тут же. Первым по вызову явился в штаб Николай Беляков. В оренбургском походе он не участвовал, но твердую волю и командирский талант показать успел.