В четвертый том собрания сочинений А. Коптяевой включены роман "Дерзание", заключающий трилогию о докторе Аржанове, и книга очерков "Чистые реки", которую составили путевые заметки писательницы разных лет, ее раздумья о писательском труде, о своей жизни, о современности.
Содержание:
Антонина Дмитриевна Коптяева - Собрание сочинений - Том 4 1
Дерзание - Роман 1
Чистые реки - Очерки 103
Примечания 161
Антонина Дмитриевна Коптяева
Собрание сочинений
Том 4
Дерзание
Роман
Часть первая
Раннее утро розовело над Москвой.
Лучи солнца, роняя длинные тени, ложились на молодую зелень деревьев, били в стекла новых громадных зданий, золотили крыши старинных домов, теснившихся по московским закоулкам.
Реактивные самолеты, похожие на отточенные до блеска наконечники стрел, с ревом пропороли голубизну утреннего неба, опережая звук своего полета. Вот еще один вынырнул навстречу солнцу, начал круто набирать высоту, оставляя за собой белый овальный росчерк.
И дворники, хлеставшие тротуары водой из шлангов, взглянув на него, стали весело перекликаться, словно приветствовали пилота, который делал свой непостижимый вираж в мирных воздушных просторах.
Солнце тоже стремительно поднималось, затопляя светом улицы, по которым уже прошли водоструйные машины, смывшие пыль и грязь. Началась кипучая жизнь метро. К щебетанию птиц в зелени скверов и бульваров уже примешалась звонкая болтовня детей: матери и отцы, спеша на работу, вели их в детские сады. Наступал будничный беспокойный день послевоенной Москвы.
Иван Иванович, проснувшись в одном из домов на Ленинградском проспекте, сразу подумал о предстоящей сегодня работе. Деловые мысли всегда спешили опередить его пробуждение. Может быть, это постоянное горение и мешало хирургу заплыть жирком, что свойственно людям его возраста. Ведь он уже не молод… Да-да-да! Не стар, но и не молод. Время летит. Прокатилось уже одиннадцать лет с тех пор, как фашистские самолеты сбросили на советскую землю первые фугасные бомбы.
Иван Иванович несколько раз сжал в кулаки большие руки и разжал их, с силой выбрасывая пальцы. Это была зарядка. Да, день предстоял нелегкий. Но Иван Аржанов не помнил, чтобы ему жилось когда-нибудь легко, и не представлял свою жизнь иною.
Он приподнялся в постели и осмотрелся. Жены нет. Спит в кроватке Мишутка… На письменном столе стопки книг, открытая папка с бумагами. Тихо. Значит, Варя занимается на кухне. Понятно: идут госэкзамены. Сидит, наверное, у стола, забравшись с ногами на широкий табурет, и читает, подперев руками черноволосую голову. Иван Иванович живо представил себе эту картину и тепло улыбнулся: он переживал вместе с Варей трудности ее роста. Не все гладко складывалось в их отношениях. Хороший она товарищ: прямая до резкости, смелая до безрассудства, требовательная до педантичности. Таких людей многие не любят, они вносят беспокойство в жизнь. Но на Варю с ее миловидностью и сердечной добротой сердиться трудно. Не сердится и Иван Иванович.
Вот она вошла в комнату, отдернула тяжелую оконную штору.
- Пора вставать, - громко обратилась она к своему маленькому семейству, но еще задержалась у окна, оглядывая широкий двор, окруженный стенами многоэтажного каменного дома, замечательный двор с проездом и дорожками, залитыми асфальтом, с "песочницей" в центре для игр самых юных жителей дома и бассейном фонтана, в котором блестела вода. Квартира Аржановых находилась во втором этаже, и горячее июньское солнце уже заглядывало искоса через крыши в их окно…
- Вставайте, граждане! Смотрите: солнышко смеется над сонями! - С этими словами Варя подошла к детской кроватке и нагнулась так, что ее косы, вновь отросшие после войны, свесились через сетку. - Михаил Иванович, вставать надо!
- Пусть поспит еще немножко, - вступился за сына Иван Иванович, одеваясь и тоже взглянув через окно на солнечную голубизну неба.
- А потом будет хныкать всю дорогу. Нет, он должен явиться "на работу" в лучшем виде. - Варя потрепала розовую щеку малыша, потрогала оттопыренную во сне яркую его губку. - Михаил Иванович! - снова прозвенел в комнате ее смеющийся голос.
Не обращая больше внимания на своего первенца, она начала убирать постель, слетала в кухню, накрыла на стол, почти на ходу успела переодеться и завернуть узлом косы и только тогда вынула из кроватки рослого мальчугана лет трех с круглым смугло-румяным личиком и крупными, черными, чуть раскосыми глазенками. Волосы его, тоже черные до синевы, были коротко острижены и лишь над высоким лбом лежали крохотным чубчиком. Одна прядка отделилась в сторону, свернувшись в тонкое колечко. Перед сном Мишутка обычно накручивал ее на палец, что в семейном общежитии называлось "крутить мельницу" и являлось признаком сонливого настроения у ребенка.
- Дай мне его! - потребовал Иван Иванович и, забрав сына, стал шалить с ним, подбрасывая его к потолку.
- Давайте одеваться! - торопила мать, взяв со стула маленькие чулки, лифчик с резинками, штанишки и башмаки - все, что полагается для такого молодого человека.
Но "молодой человек" неплохо чувствовал себя и в коротенькой ночной рубашонке. Он уже разгулялся и теперь раскатисто хохотал, изо всех сил цепляясь за отца. Обоим было очень весело.
- Довольно вам дурачиться! - Варя начала не на шутку сердиться. - Я опоздаю, а у меня сегодня государственный экзамен.
- Слышишь, Мишутка, у мамы государственный экзамен. Понимаешь?
- У мамы тамин.
- Вот именно! Тамин… А ты знаешь, с чем его едят?
- А т тем? - И Мишутка широко открыл продолговатые глаза с такими же, как и у матери, прямыми ресницами.
- С чем едят-то? - Иван Иванович рассмеялся. - Со шлепками. Вот с чем. Если мама провалится, ей дадут шлепку.
Тут Варя уже не выдержала… Вся вспыхнув, она приподнялась на цыпочки, схватила сына в охапку и принялась ловко одевать его.
- Куда ты провалитя? - встревожился Мишутка, пытаясь повернуть к себе ее лицо.
- Не мешай мне. Папа пошутил, - говорила Варя, отводя широкие в ладонях руки сына.
- Нет, ты посмотри, какие у него здоровенные ручищи! - не отступал Иван Иванович, еще не остыв после возни и смеха. - Совсем как у меня.
- Ваня! Ты сам-то понимаешь или нет? Честное слово, ты не лучше маленького.
- Нет, лутте, - запротестовал мальчик, выглядывая из воротника рубашки. - А я лутте втех. - Он не выговаривал многие буквы, заменяя шипящие и свистящие энергичным "т", и постороннему человеку не так-то легко было понять его забавную речь.
- Каково? - Иван Иванович, снова расхохотался. - Неси чай, Варюша, а мы тут оденемся.
- Оденетесь из куля в рогожку! Ступай-ка сам на кухню.
- А знаешь, на кого он похож? - неожиданно спросил Аржанов, и не собираясь трогаться с места. - На Софью Вениаминовну, нашего фронтового врача. Ей-богу, похож!
- Ну уж выдумал! - Варя едва успела заслонить мальчишку плечом от нового покушения отца. - А что Софья Вениаминовна?
- Я получил от нее письмо. Ее, наверно, переведут к нам невропатологом.
- Да?..
- Я же говорил тебе: она запрашивала насчет вакансии. Как раз освободилось место, и вот - едет к нам.
- А Лариса? - вдруг спросила Варя, прижимая к груди сына, уже одетого и порывающегося бежать.
- Лариса? - Иван Иванович улыбчиво и недоуменно моргнул, но лицо его тут же стало серьезно. - При чем здесь Лариса?
"Все еще ревнует Варенька! - подумал он. - Зря ведь! Что было, то прошло. Да и не было ничего". Но сразу ему представилась Лариса Фирсова, талантливый хирург и красивая женщина, которой он так горячо увлекся во время войны. Не сладилось, не сбылось. Зачем же вспоминать о ней?
- При том что они подруги и, наверно, захотят работать вместе! - пояснила Варя, отвечая на восклицание мужа. Голос ее вздрагивал, а руки машинально поправляли пристегнутые к резинкам детские чулки.
- Навряд ли! А насчет Софьи Вениаминовны я тебе говорил, и ты тогда ничего не возразила.
- Значит, не до того мне было. - Женщина задумалась, вспоминая весенние дни: учеба, практика в клинике, домашние дела…
- Это так понятно, что Софья Вениаминовна хочет перевестись сюда: приехали же Решетов и Злобин… Впрочем, Злобин и до войны жил в Москве… Фронтовые друзья, хочется работать вместе, и возможности для врача тут большие. Да, - спохватился доктор, вспомнив об очень важном для них обоих, - стрептомицин Елене Денисовне я сегодня достану, и надо будет срочно отправить авиапочтой. Плохо там дело, судя по выписке из истории болезни: недолго протянет Борис… Конечно, мать не теряет надежды, но вряд ли поможет ему стрептомицин!
- Поможет! - с горячей убежденностью сказала Варя. - Подбодрить, обнадежить больного и его родных уже помощь! Сдала моя мамочка после смерти Дениса Антоновича. На сердце жалуется. А ведь казалось, износу не будет.
- Еще бы! С тремя детьми осталась с первого дня войны и никогда не плакалась, а теперь все сказывается. - И Иван Иванович с душевной болью вспомнил мужа Елены Денисовны, убитого в Сталинграде. Верный был друг, замечательный фельдшер. Когда пришлось Хижняку стать солдатом, то и в строю он оказался не просто бойцом, а героем.
- Знаешь что, Ваня, давай напишем ей: пусть приезжает к нам в Москву. Мальчики уже выросли, работают совсем в других местах, семьями обзавелись… и жены их не хотят жить со свекровью. Да у нее еще дочка… А для нас Елена Денисовна и Наташка как родные… Надо их пригреть, приголубить.
- Хорошо, пусть перебираются к нам, - согласился после небольшого раздумья Иван Иванович, который всегда жалел Наташку - крошечную беловолосую девочку.
Варя просияла, хотя и не ожидала иного ответа. Внезапно возникшее решение было подсказано обоим и глубокой привязанностью к Северу, и верностью старым друзьям.
2
Варя отвела сына в детский сад и сразу заспешила на Калужскую. На Калужской в клинической больнице работал Аржанов, там же и в соседних клиниках была учебная база медицинского института, в котором училась Варя.
"Вот и закончила институт! Теперь сдать бы еще на "отлично" госэкзамены!" - думала молодая женщина, торопливо шагая по тротуару и быстрым взглядом окидывая зеленую свою улицу, Ленинградский проспект! В дождливый ли летний вечер, когда свет фонарей отражается в зеркале мокрого асфальта вдоль густых аллей, в морозный ли зимний день, с белокружевным убором бульваров - чудесно выглядит этот широкий проспект, убегающий в бесконечную даль. Сплошной поток машин шелестит шинами по асфальту за живыми изгородями и липовыми аллеями: к Белорусскому вокзалу, к центру Москвы, а по Вариной стороне - к стадиону "Динамо", новому району Песчаных улиц, к бывшему поселку Сокол, к Ленинграду… Июньский день голубеет над городом. Один из тех редкостных дней, когда воздух над Москвой прозрачно чист, точно промыт, неизвестно куда исчез туман, именуемый нежно "промышленной дымкой", и четко вырисовываются все очертания домов, кроны деревьев и даже паутина самых дальних электролиний. От прозрачной этой ясности еще прекраснее выглядит и Варина улица, радуя взор своей стройностью. Но сегодня Варе не до красот. Экзамены по терапии начались с девяти утра, и завтра и послезавтра они будут, пока весь курс не сдаст их. Кто-то уже сдал. Кто-то срезался. Холодок пробегает по ее плечам. Нет-нет! Хирургию она сдала на прошлой неделе на пять. Дней через восемь - акушерство и гинекология. То, что уже сдано, кажется легким, то, что впереди, представляется смутно: мысли сосредоточены на сегодняшнем испытании. Да, нелегкое дело медицина! Но ни разу за время учебы Варя не пожалела о своем выборе. Разве она почти с детства не мечтала стать врачом!
Молодая женщина еще раз окинула взглядом улицу: дома как горы, и все новые растут на площадках, освобожденных от старых деревянных построек. Огромный город Москва! Варя и не грезила о таком на снежном Севере. Но снегу и здесь бывает много. В солнечные весенние дни после снегопада сугробы в скверах кажутся теплыми. И когда однажды Мишутка, сбросив варежку, сгреб на ходу с деревянной решетки комок молодого снега и поспешно сунул его в яркий зубастый ротик, Варя сказала совсем не строго, - ей самой хотелось отведать этого теплого снежку:
- Нельзя есть снег: он грязный.
- Нет, не грязный. Он белый, - возразил Мишутка, и Варя, завтрашний врач, ничего не ответила. Не объяснять же такому карапузу, что такое микробы!.. По собственному опыту она знала: чем меньше бережешься, тем крепче себя чувствуешь. Возможно, у каждого человека должны быть свои "прирученные" микробы, помогающие бороться с настоящей инфекцией. Нечего и Мишутку стерилизовать! Иначе любая хворь будет сбивать его, изнеженного, с ног, не встречая никакого сопротивления.
Конечно, на госэкзамене по терапии Варя и словом не обмолвится о "приручении" микробов: жизнь жизнью, наука наукой. Бактерия - враг человека, значит, надо ее Уничтожать. Ничего не упущено из учебной программы, многое освоено сверх того, что полагалось, и совершенно необходимо сдать экзамен на пятерку.
"А с чем его едят?" - вспомнился вопрос Мишутки, и женщина усмехнулась, матерински гордясь сынишкой…
Не было случая за пять лет в институте, чтобы она сорвалась на экзамене. Но волновалась всегда. Волнуется и сейчас. Ведь нужно не просто ответить по билету на вопросы, а самой в присутствии экзаменаторов осмотреть больного и составить историю его болезни. Хорошо, что была практика во время летних каникул и на последнем, шестом курсе. Но во время экзамена могут быть заданы различные дополнительные вопросы, на которых легко срезаться. Ох, попался хотя бы обыкновенный больной! Не подвернулся бы коварный случай, на котором может осрамиться и опытный врач…
- Тогда и правда провалится твоя мама! - сказала Варя вслух, мысленно обращаясь к Мишутке.
Летят, покачиваясь, сверкающие вагоны метрополитена… Мягкие, обтянутые кожей диваны, сверкающие никелем поручни, на станциях разноцветные мраморы и бронза люстр, движущиеся лестницы-эскалаторы. В первые дни своего житья в Москве Варя не могла войти в метро без улыбки. А сейчас лицо ее озабочено, в уме так и роятся названия всевозможных болезней: язвы желудка, бронхиты, плевриты, воспаления легких, пороки сердца… Тут мысли Вари перешли к работе Ивана Ивановича, и она нахмурилась. "Не надо об этом сейчас!" - приказала она себе.
Ее смущало новое увлечение мужа хирургией сердца, заставившее его сойти с того пьедестала, на котором он стоял в представлении многих на Севере. Там он был всемогущим, здесь же, в Москве, начал все заново, и хотя получил уже звание доктора медицинских наук и стал профессором, но столько нападок со стороны крупных врачей, столько трудностей приходится ему преодолевать, что Варя, жалея и сочувствуя, невольно настраивалась против таких поисков в работе. Однако переубедить Ивана Ивановича было невозможно… Значит, и расстраиваться сейчас зря незачем.
Пересев в троллейбус, идущий на Калужскую с площади Свердлова, окруженной лучшими театрами страны, Варя подумала:
"Приедет Софья Вениаминовна! Она, наверное, первым долгом побежит на оперу в Большой или на концерт в консерваторию". В сталинградском госпитале все знали Софьино пристрастие к музыке… Не раз за эти годы Варя, смеясь, напоминала Ивану Ивановичу мечты о театре возле фронтовой печурки: сколько в Москве театров, но ходить в них удается редко. Иногда пугало то, что он разлюбит ее из-за постоянной занятости: так мало бывают вместе, разлучаемые повседневной трудовой горячкой. Она боялась, что из-за этого и Мишутка не будет по-настоящему привязан к ним. Иногда Варю смущало и чересчур спокойное отношение к ней Ивана Ивановича: ни разу не приревновал! Его не волновали длительные отлучки молодой жены. Единственная забота - не попала бы под машину…
3
- Шутя ему живется за широкой спиной Гриднева! - сказал один из профессоров, проходивших мимо Вари, которая пристроилась у окна в коридоре, чтобы еще раз заглянуть в свои конспекты.
- Ему уже два раза угрожало расследование, запрос был из прокуратуры.
- Да, рискует, рискует многоуважаемый коллега! Но эта смелость - типичное не то. За счет чего, спрашивается? Опять у него нынче два случая со смертельным исходом, - громко сказал знаменитый уролог Ланской, обдав Варю ветерком от развевающихся пол своего просторного халата. - Говорят, что детишки уже прятаться от него начинают. Как обход - так все врассыпную. На операцию из-под койки вытаскивают.
Холодок прокатился иголочками по спине Вари, когда "божество" студентов профессор Медведев сказал предостерегающе:
- Тсс! Не всякому слуху можно верить!
Варя хмуро взглянула исподлобья, встретилась со светло-стальными глазами Медведева и, вспыхнув, снова уткнулась в тетрадь.
- Жена! - донесся до нее уже приглушенный расстоянием голос Ланского. - Профессор не так уж молод!..
"Как ему не стыдно: треплется, точно старая баба! - подумала Варя, ненавидя в эту минуту седовласого, но румяного Ланского, с его привычкой поглаживать свой утиный нос. - Конечно, у Ивана Ивановича бывают смертельные случаи, но ведь он и оперирует на сердце больше всех! "Детишки под койку прячутся!" - И так больно и обидно стало Варе, что у нее круги перед глазами заходили. - Надо же нарваться на такой разговор перед сдачей экзамена! И не стесняются перед студентами! Ох, дорогой мой Иван Иванович, когда вот так говорят о тебе, все во мне возмущается! Но когда раздумаюсь одна, мне самой страшно становится!"
В аудитории, где проходили экзамены, празднично, несмотря на общее напряжение. Скамьи вынесены. Белизна стен при ярком солнечном свете, так и льющемся в большие окна, слепит глаза. И масса цветов: люпинусы, сирень, кавказские оранжевые маки пестреют в вазах на длинном столе комиссии, на маленьких, отдельно поставленных столиках, за которыми студенты готовятся к ответам.
Налево шесть коек с больными. Проходя мимо, Варя покосилась на них - который же достанется ей?! Экзаменующиеся студенты прослушивают, выстукивают, прощупывают своих "пациентов", просматривают температурные листы, рентгеновские снимки… Волнуются все, но одни внешне спокойны, у других мраморные пятна румянца на щеках, на шее, глаза лихорадочно блестят, даже уши красные. Больные терпеливо отвечают будущим врачам: они сочувствуют молодежи. Но попадаются и скептики, и нервозные люди…
Варя подошла к столу комиссии, взяла билет, чувствуя сильное сердцебиение, назвала свою фамилию:
- Громова.
Да, фамилию она из неясных ей самой побуждений оставила в браке девичью. Может быть, из гордости, из желания подчеркнуть свою самостоятельность. А Мишутка носит фамилию отца: тут Иван Иванович не уступил жене.
Председатель комиссии профессор Медведев отлично знает Громову, но для формы спрашивает:
- Какая группа?
Варя называет студенческую группу. Она все еще под впечатлением нечаянно подслушанного разговора, и ей неловко смотреть в лицо Медведева.
- Куда вы получили назначение?