- Не надо расстраиваться! - Ольга ласково обняла ее. - Будем тебя лечить, и все пройдет, главное, нельзя переутомляться. Давай поместим наших толстушек на один месяц в круглосуточные ясли. Ничего с ними не случится. У меня Володя тоже в ясельки ходил, а смотри, какой парень вымахал.
Наташа промолчала, как будто не слышала слов Ольги, только слезы все набегали на ее глаза, капая на скромную блузку.
- Ну перестань, не то и я заплачу! - взмолилась Ольга. - Начнем с тобой реветь, ребятишкам тогда что делать?
После войны все складывалось удачно.
Исполнились мечты Наташиного детства: стала она учительницей; руководила двумя музыкальными кружками - в школе и в приисковом клубе, гнездо свое свила, полное любви и тепла. Радостно становилось каждому, кто как гость переступал порог маленького дома, выстроенного недалеко от рудника горным техником, теперь инженером Коробовым. Шумели над тесовой крышей зимние метели проливались стремительные ливни, солнце палило в ослепительно яркие дни лета. Не было теперь для Наташи места милее енисейской тайги…
- А когда приехала, мне здесь тесно показалось после наших степей, - смеясь, говорила она. - Куда ни глянь, горы да лес, лес да горы. Только небо просторное, высокое-высокое. Если бы не Ваня, сбежала бы домой, на Волгу.
Но смех сменился печалью: ни дома, ни родных не осталось на Волге.
Позднее Наташа поняла, что не только ради Коробова полюбила она новый край, а потому, что невозможно, живя в тайге, не поддаться ее могучему очарованию. В доме, кроме баяна и скрипки, завелись лыжи, охотничьи ружья, удочки, сети, неводок, а под пристройкой-кладовкой поселилась Мушка - серенькая пушистая лайка. И, наконец, после нескольких лет семейной жизни появилось самое прекрасное - дети…
- Хотим на Новый год елку устроить. - Наташа вытерла слезы и взяла на руки вторую дочурку, прикрыв краем своего платка ее босые ножки. - Жалею, что не наказала вам привезти елочные игрушки. В Москве, наверное, выбор богатый.
- Их продают только зимой, когда мороз гуляет.
Окна, выходившие в крохотный палисадник, густо заросший зеленью, открыты настежь. Ветерок колышет белые занавески; он совсем теплый, но Наташе кажется, что ножки ребенка озябли, и она, кутая их, тревожно смотрит на мужа.
- Жарища ведь! - сказал Коробов.
"Ей нездоровится, она и зябнет. - Ольга вгляделась в лицо Наташи: под глазами появились темные впадины, нос заострился, одна щека точно припухла снизу. - Главное, самое страшное, - эта подавленность…"
Ольга вспомнила, как, бывало, хлопотала Наташа при появлении друзей. Раскрасневшаяся, бегала она то в погребок, то в кладовушку, весело колдовала на кухне, всех вовлекая в хозяйственные дела, играла на скрипке в тихом домашнем кругу и на клубных вечерах, а иногда выступала с баяном. Сколько в ней было воодушевления, когда после нескольких лет нетерпеливого ожидания она забеременела! Сама сшила детское приданое, выстегала одеяльце, даже смастерила крохотное пальто, и радовалась, что последние месяцы беременности совпали с летними каникулами и она смогла довести свой класс до конца учебного года!
Молоденькая приисковая акушерка не разгадала, что будет двойня, и Наташа после родов, немножко ошеломленная, гордая, говорила Ольге:
- Милочке все приготовила, а Любочке пришлось покупать.
Милочка была на два часа старше непредвиденной сестрички. Ольга с трудом различала двойняшек, а Володя и Тавров совсем их не различали, к немалому удивлению Наташи: сама она даже ночью, в темноте, угадывала, какая из девчонок попадала в ее руки.
- Почему у тети Наташи родились сразу две девочки? - приставал к Ольге Володя. - У всех родится по одному ребенку, а у них два, и зовут их одинаково.
- Вовсе не одинаково! Одна Людмила, другая Любовь…
- Нет, Милочка и Любушка. Тогда надо еще одну такую и назвать ее Голубушка.
Сейчас Наташа тоже перестала различать дочерей.
- Надень на Милочку фланелевую кофточку и не держи ее у окна, - попросила она мужа. - Сегодня она так кашляла. Ах, ты тоже простудилась? - Наташа склонилась над ребенком, которого держала на коленях, а Ольга, глянув на Коробова, увидела, как он помрачнел.
- Я все стала забывать, - пожаловалась Наташа. - Никак не могу вспомнить, кто из моих ребят перешел нынче с переэкзаменовкой. Надо позаниматься с ними во время каникул…
Ольга опять посмотрела на Коробова, он предостерегающе кашлянул: эту зиму Наташа не работала.
- Отчего вы молчите? - спросила она, обводя всех пытливым взглядом.
Румяное личико ребенка, беззаботно игравшего погремушкой, особенно резко подчеркивало бледность и настороженно-болезненное выражение матери. Коробов отвернулся, будто затем, чтобы показать другой дочурке собаку Мушку, которая, вспрыгнув на обшитую тесом завалину, заглядывала в окно.
- Знаешь, Наташенька, Иван Иванович сейчас живет в Москве… - осторожно заговорила Ольга.
Наташа сразу оживилась.
- Вы его видели?
- Да, - солгала Ольга. - Он очень встревожен твоим состоянием и хочет посмотреть тебя.
Наташа не ответила, только крепче прижала к себе ребенка. Глаза ее сделались пустыми, точно пылкая, деятельная и добрая душа выпорхнула в этот момент из окаменевшего тела.
- Наташенька! - Коробов подсел рядом, обнял жену свободной рукой. - Придется нам, голубушка, поехать в Москву.
- Я говорил, что вам надо еще Голубушку, - весело крикнул Володя, вошедший в комнату вместе с Логуновым. Голос мальчика прозвучал так звонко, что все вздрогнули.
- Ну-ка, сына, иди сюда! - И Тавров, притянув к себе мальчика, что-то зашептал ему на ухо, пока Логунов здоровался с Ольгой.
- Иван Иванович просил поторопиться с приездом. - Ольга тепло, но без улыбки взглянула на Логунова, нахмурившегося при упоминании об Аржанове. - А историю болезни надо послать немедля.
- Историю болезни! - Наташа горько усмехнулась бледным ртом. - Все у меня свелось теперь к этой истории! Неужели придется лечь в больницу?
- Вы хотите еще одну девочку из Москвы привезти? - снова вмешался Володя с выражением веселого любопытства на загорелом лице; голубые, как у отца, глаза так и заблестели. - А почему вы не хотите родить ее здесь? Чтобы опять не вышла одинаковая? Да? Но вы совсем не толстая… - Он оглядел Наташу, у которой опять покатились по щекам крупные словно горошины слезы, и сказал, недоумевая, краснея от неловкости - краснел он тоже, как отец, внезапно и сильно: - Разве я нехорошо сказал? Отчего вы заплакали, тетя Наташа?
- Оттого, что ты маленький дурачок, - печально и ласково ответила Ольга. - Не вмешивайся в разговор, когда не знаешь, о чем идет речь.
41
Милочка или Любочка беззаботно агукала на коленях матери, грызя игрушку молодыми зубками, белевшими, будто зернышки риса, в розовом ротике. Зубов у нее было еще мало, и она, предчувствуя пополнение, готовое вот-вот прорезаться, жевала набухшими деснами то игрушку, то беленький свой кулачок, пускала пузыри и моргала кукольными глазками.
"Как их оставить, таких крошечных?! Без того трудно с ними, а теперь еще я слягу. Вдруг умру во время операции? Останется тогда Ваня с малютками… - И еще Наташа подумала с больно сжавшимся сердцем: - Уж лучше бы убили меня в Сталинграде!"
Но, посмотрев на друзей, на своего курносого Ваню, милее которого не было для нее никого на белом свете, она устыдилась. В Сталинграде вместе были… И какие операции там, в подземном госпитале, делал Иван Иванович! Наташа вытерла глаза рукавом детской кофточки, заставила себя улыбнуться.
- Варя тоже в Москве. Нынче мединститут закончила. - Ольга искоса взглянула на Логунова, смуглое лицо которого с крупными чертами и даже крепкая шея, гладко подбритая на затылке, сразу побагровели. - У них сын есть, Мишутка, - добавила Ольга словно для того, чтобы образумить Платона.
- Милая Варенька! - На глазах Наташи снова блеснули слезы. - Хотя бы у нее все шло по-хорошему. Ведь мы мечтали, что после войны встречаться будем…
- А хирурга Ларису Петровну Фирсову ты помнишь? Сын ее, Алеша, тогда был совсем маленький.
- Как же! - Напряженное выражение, с которым Наташа старалась вспомнить, кто такая Фирсова, сменилось радостной улыбкой. - Конечно, помню! Она вышла замуж за Ивана Ивановича.
- Что ты? Это Варя вышла замуж за Ивана Ивановича!
- Да, да… Правда! - Наташа испуганно и даже виновато посмотрела на мужа. Оживление ее сразу пропало, устало опустились углы губ. Теперь она как будто забыла даже о ребенке, которого машинально поддерживала под грудку.
- Ты устала. Ляг, отдохни, - ласково сказал Коробов, беря у нее младенца. - Помогите ей, Ольга Павловна! - И, держа обоих детей на руках, прошел за женщинами в спаленку.
- Надо же случиться такому несчастью! - сказал Логунов, опечаленный бедой милых друзей. - Ну, как теперь быть?
- Определим детей в круглосуточные ясли, а там видно будет, - сказал Тавров. - Женился бы ты, Платон, и взял бы пока детишек к себе!.. Мы с Ольгой с радостью бы их забрали, да она все время в разъездах. Присоветовал ей беспокойное дело на свою голову! - полушутя, но и с грустинкой добавил он.
- Почему ты думаешь, что я женюсь на домоседке? - спросил Логунов, сердито дрогнув бровями.
- Мы рады женить тебя на ком угодно: надоело любоваться на твое холостяцкое житье. По-моему, неженатый человек - это уродство, честное слово! Ну что ты, гоголевский Подколесин, мозолишь глаза невестам! Володька, иди играй, не слушай мужские разговоры! - И, глядя, как вскочил и побежал к дверям Володя, Тавров добавил: - Варенька твоя счастлива в замужестве! Чего ждешь?
- Что вы меня травите! Не могу я жениться на ком придется, - в сердцах ответил Логунов. - И не говори мне о Варе! Вообще бросьте эти разговорчики! У меня сейчас забот полон рот. Не ладится введение нового метода отработки на боковой залежи рудника. С оборудованием трудно. Все внимание главка на Балее сосредоточено. Там дарасунское золото, знаменитое Тасеевское месторождение гремит на всю страну: магазинные методы обработки, фабрики с законченным циклом на тысячу тонн руды в сутки. Техника передовая: все лучшее в золотой промышленности туда бросили. Там и многостаночное бурение, там и скреперы и электрооткатка… А нас за крохоборов считают!
- Какие же сложности с отработкой?
- Наши породы, содержащие руду, признают недостаточно прочными для нее. А кто признает? Маркшейдер, которому на печку пора, а не о новых методах думать.
- Поставьте вопрос в тресте. Пошли Коробова - он пробьет…
- Ивану сейчас не до того: в Москву его надо отпустить, с Наташей. Над детишками вам с Ольгой Павловной придется взять шефство. Мне тоже нужно ехать в Москву на совещание по цветным металлам. Вот тогда поговорю прямо в главке. Попрошу комиссию прислать. Мы ведь не безрассудно тут действуем!
- Тогда и Наташу отвез бы сам, а то уедете оба с Коробовым - захромает рудник. Мы на фабрике тоже скучать начнем.
- Тяжелое дело! Но я, понимаешь, к Аржанову не пойду. - Логунов насупился. - Я его уважаю очень. Однако из-за Вари не хотел бы встречаться.
- Пожалуй, верно. У меня по-другому сложилось, а встретиться тоже было бы неприятно.
- Стоп, стоп! - вдруг обрадованно сказал Логунов. - Нашел выход для нас всех. У Наташи из золотого семейного фонда никого не осталось: мать убили в Сталинграде, отец на мине подорвался, а бабка после войны умерла в Заволжье. Но у меня есть там одна знакомка семидесяти лет… Я ее вызову.
- Помилуй, как такая древняя старушка тронется с места?
- Тронется! Это не древняя, а просто удалая старушка. Она давно мечтает Сибирь посмотреть. Я ей наговорил с три короба про тайгу, про здешние грибы, ягоды. У нее двое сыновей на фронте погибли. Была своя изба в степном поселке под Сталинградом, да сгорела. Мы в этой избе жили с Аржановым, когда в госпитале работали. Теперь старуха у невестки перебивается, которая рада будет избавиться от свекровушки. А нам она придется ко двору.
- Чудишь, Платон! Ты жизни совсем не знаешь. Семейной жизни, я хочу сказать. Семьдесят лет!.. Повозись-ка с ребенком хоть с часик. Спина заболит с непривычки. А тут двое…
- Моя старушка выдюжит! - с горячностью возразил Логунов. - Во-первых, у нее привычка к детям есть, а во-вторых, нам главнокомандующий в доме нужен, подручного она себе всегда найдет. - Подумаешь - семьдесят лет. Это для невесты много, а для бабушки самый расцвет!
Тавров от души рассмеялся:
- Ты становишься легкомысленным, Платон!
Логунов, не обратив внимания на его слова, сказал вошедшему в комнату Коробову:
- Слушай, Ваня! Я тебе бабушку нашел! Выпишу сюда одну старушку с Поволжья. Егоровной ее зовут. Пока у тебя поживет, потом я ее к себе заберу, а то у меня в квартире жилым не пахнет. Обожаю таких старух, как Егоровна. Когда ездил на открытие Волго-Донского канала, то заглядывал к ней. Она сказку расскажет, пироги печь мастерица, поднеси сто грамм - так и споет, даже спляшет. Это характер! Ведь столько горя видел человек! Берем?
- Берем, - без раздумья согласился Коробов. - Только нам сейчас не до плясок.
- Она подождет, покуда Наташа выздоровеет.
42
- Может быть, мне правда самому отвезти Наташу в Москву? - спросил Логунов, выходя навстречу Таврову из воды и выбирая свой край неводка.
Володя, тоже в одних трусишках, стоял на берегу озера, осаждаемый комарами, и с нетерпением ждал приближения мотни; на этот раз рыба там, наверно, кишмя кишит. Забыв запрет матери, он поспешил вниз, увязая босыми ногами в песке, обеими руками таща ведро, в котором трепыхалось с десяток золотых карасей и, свернувшись в полукольцо, оскалив белые шилья зубов, лежала щука. Выпуклый, неподвижный глаз светился, будто фонарик. Щука была мертвая: ей сразу надломили хребет, - но морда ее по-прежнему выражала хищную злобу.
Поставив ведро, мальчик забрел в воду по колено, а потом и по пояс, с азартом ухватясь за край невода, тоже потянул его.
- Тяжело-о-о! - торжествующе кричал он, совсем по-мужски напрягая мускулы рук.
Отчего мама не понимает, что он уже большой! Ну да, вот уже слышится ее милый, но докучливый голос:
- Володя, иди сюда. Боря, скажи ему, чтобы он вышел на берег. Попадет в яму и утонет!
Мальчик снисходительно усмехается, но на отца поглядывает просительно. Тот делает вид, что ничего не слышит, а лицо его так и говорит: привыкай к воде, мальчишка, тяни хорошенько, не жалей силенок.
- Не утону! - запыхавшись от усердия, кричит Володя. - Я уж знаешь как плаваю! Даже нырять умею!
Он правда уже может плавать и "на бочку", и "по-собачьи", и саженками чуть-чуть. Даже переплыл нынче с мальчишками на другой берег речонки Сулейки, что протекает по долине мимо рудника, почему это все матери такие пугливые?
Неводок приблизился к берегу. В мотне мелькают, блестят рыбы… Волнуется не только шестилетний Володя, но и взрослые. Дядя Платон, согнув смуглую мокрую спину, плавно заводит свой край, вытаскивая улов на песок.
Щука и караси подпрыгивают, изгибаясь трепещутся в толстой сетке невода. Володя и тут готов помогать, но отец отстраняет его: щуку надо брать умеючи.
- Вот окунька хватай. Линя бери… Красавец какой попался!
В суматохе опрокинули ведро. Хорошо, что подоспела мама, не дала карасям уйти обратно в озеро. Но один успел допрыгать и поплыл, и Володя, застыв с маленькой щучкой в руках - взял-таки, хоть маленькую, но сам вынул из невода, - проследил, как обрадованный карась вилял куцым хвостиком, пока не исчез в прозрачной глубине.
- На тебе зато щуку! - торжественно сказал Володя матери.
Она стояла, словно большая девочка, в легоньком сарафане, босиком, с растрепанными на ветру светлыми волосами и, не обращая внимания на укусы комаров, внимательно смотрела вслед карасю. Ей тоже понравилось, как он удирал. Почувствовав это, Володя размахнулся и бросил свою хорошенькую щучку в озеро. Конечно, жаль было выпустить ее из рук, но хребет-то он не сумел ей переломить, а стоило ли показывать, что у него не вышло по-рыбацки?
- Пусть плывет! Вырастет и тогда поймает нашего карася.
Хитрющий рыбак и его уже не молоденькая мама с одинаковым интересом проследили, как, ошалев после всех приключений, метнулась щучка в воде направо, налево, а потом стремительно, точно серебряная игла, вкололась в черную водную глубь.
- Теперь на всех хватит, - сказал Тавров, опуская в воду садок-сетку, натянутую на проволочные круглые распорки, доверху набитую рыбой.
Логунов, уже в рубашке и брюках, но босиком, с подсученными до колен штанинами, сидел на корточках и с завидной ловкостью потрошил рыбу для ухи. Ольга чистила лук и прошлогоднюю картошку с подвялой, сморщенной кожицей, а Володя подтаскивал к костру хворост. Всем было весело, пока не заговорили о Коробовых.
- Отвези Наташу сам, дружище, - снова, настаивая на своем, сказал Платону Тавров. - Если ее положат в больницу, Ваня приедет попозже. Тяжело ему оставлять детей одних, да и Наташа из-за этого волнуется.
И каждому, даже Володе, примерещился расстроенный Ваня Коробов с двумя младенцами на руках.
- Нет, пусть Ваня проводит ее! - сказала Ольга решительно. - Девочек до приезда Платоновой бабушки мы возьмем к себе. С редакцией о работе договорюсь. Положить Наташу в больницу должен Коробов, ей тогда не страшно будет.
- Правильно, умница. - Тавров обнял сынишку и любовно посмотрел на жену.
- Почему ты так рассматриваешь меня? - не без лукавства спросила Ольга. - Некрасивая я стала, да?
Она чувствовала, как отяжелела теперь ее походка, как раздалась в толщину недавно стройная фигура. На смуглой, еще гладкой коже проступили темные пятна, особенно заметные на лбу и вокруг припухшего рта. Но все это не огорчало ее, а, наоборот, заставляло относиться к себе с горделивой бережностью.
- Подурнела, да? - весело переспросила Ольга, отводя с лица тыльной стороной грязной ладони пряди волос, которыми играл ветерок.
Тавров смотрел, улыбался и молчал.
- Что? - спросила она, неожиданно встревоженная, и выпрямилась, держа в руках нож и полуочищенную картофелину.
- Разве ты можешь подурнеть? Я только посмотрю на тебя, и мне уже весело. Даже, если ты сердишься и ругаешь нас, все равно радостно.
- Ах вот как! Тогда я буду почаще ругать тебя и… Володю тоже.
- А мне не весело, когда ты бранишься, - сказал мальчик. - Мне это вовсе не нравится.
- Надо слушаться…
- Не могу я всегда слушаться!
- Разве? - Ольга вспомнила, как отсаживала его от окна в машине, и снова почувствовала себя неправой в своем стремлении на каждом шагу одергивать и укрощать сына, но признаться в этом, конечно, не смогла и оттого сказала внушительно и даже надменно: - Взрослые лучше знают, как детям вести себя.