Он был в поношенных брюках и полуботинках, в тенниске с короткими рукавами. Тронутые проседью темные волосы забавно топорщились. Раскрасневшийся, выпачканный в земле, молодо блестя карими глазами, - видно, с удовольствием поработал, - он подошел и без всяких церемоний обнял и расцеловал просиявшую Елену Денисовну. И слезы навернулись у нее на глазах. Сразу вспомнилось довоенное время и то, что Аржанов был с ее дорогим Денисом в последние дни его жизни. Однако Елена Денисовна сморгнула слезы, обернулась к дочери.
- Это ведь Наташка!
На лице доктора изобразилось удивление, затем он весело рассмеялся:
- Вот так да! Ну, здравствуй, таежница! - И, расцеловав Наташку, шутя взлохматил ее и без того растрепанные кудри.
- Смотрите, какой у нас сынище! Мишутка, здоровайся! - запыхавшись, говорила Варя, неся полусонного мальчика, который зевал у нее на руках и протирал глазенки кулаками.
- Что же мы стоим на улице? Пошли! - спохватился Иван Иванович и взял деревянный сундучок и рыжий чемодан из фанеры, вызвав краску смущения у Елены Денисовны.
"Сколько хлопот доставили своим приездом", - подумала она, уступая вещи потяжелее подоспевшему на помощь Решетову.
В квартире Аржановых сразу стало тесно.
- Господи! Вам и самим-то негде жить, а вы еще нас к себе выписали! - сказала Елена Денисовна, осмотревшись. - Стесним мы вас совсем!
- Ничего, в тесноте, да не в обиде, - возразил Иван Иванович, вместе с Варей прикидывая, как рассовать вещи Хижняков. - Мы скоро новую квартиру получим, а пока проживем как-нибудь. Вам ведь не привыкать к трудностям!
- Да нам-то что!..
- Ну, и нам ничего. Я только не сообразил, что Наташка уже такая большая. На одну раскладушку вас с нею не уложишь…
- А я на кухне, - вызвалась Наташка, которая от души развлекалась суматохой при водворении на московское жительство. - Мама в коридорчике, а я в кухне.
- В кухне нельзя: там газ.
У Наташки глаза округлились от удивления.
- Почему газ?
- Который горит… на котором мы готовим, - сбивчиво от спешки пояснила Варя.
- Ах, керогаз! Мы с собой тоже привезли. В него керосин наливается.
- Уже одной вещью будет меньше, - смеясь, сказал Решетов.
И все двинулись на кухню показывать, как в Москве горит газ.
- Наташу мы возьмем к себе, - предложила Галина Остаповна. Она была освобождена от хлопот по озеленению, но зато успела с помощью приходящей домработницы приготовить обед на всю ораву. - Ты не пугайся, девочка. Это тут же, в подъезде.
- Я не пугаюсь. - Наташка взглянула на мать, вспыхнула и торопливо добавила: - Большое вам спасибо!
- Видите, как хорошо получается, - сказала Варя.
2
Едва они сели обедать, как раздался звонок и послышался громкий возглас Вареньки в коридоре:
- Еще нашего полку прибыло!
- Кто там? - Иван Иванович, выглянув из дверей, сказал радостно: - Да это Коробов! Здравствуй, товарищ дорогой! - И крепко ударил ладонью по протянутой ладони Коробова. - Где ваша Наташа?
- Наша Наташа, - поправила Варя.
- Но ведь теперь у нас еще одна есть.
- Иван Иванович, - растерянно заговорил Коробов. - Моя Наташа там, во дворе… Вы понимаете?.. Нам некуда. Я хотел у фронтового товарища, у Володи Яблочкина… А они, оказывается, всей семьей перебрались в Ташкент. Ну, и вот…
Варя горячо, просительно посмотрела на Ивана Ивановича.
- Да, конечно! - сказал он без размышлений. - Как же иначе-то? Ведите ее сюда!
У Коробова жалко дрогнули губы.
- Она совсем больная после дороги…
- Тем более. У нас, правда, тесновато, но пока обойдемся, а там положим ее в клинику.
Варя первая сбежала вниз и, взбудораженная, осмотрелась по сторонам. Но во дворе не было ни одной девушки, похожей на Наташу Чистякову. На скамье, где Варя любила читать, выходя с Мишуткой на прогулку, понуро сидела укутанная, несмотря на жару, пуховым платком бледная женщина и тупо смотрела перед собой безжизненным взглядом. Варе в голову не пришло, что это и есть Наташа, тем более что никаких вещей около скамьи не было.
- Я все сдал в камеру хранения, - сказал Ваня Коробов, подойдя к женщине и помогая ей встать. - У нас не много багажа, но куда же с ним?
Варя молчала, совершенно подавленная.
- До чего непрактичные люди! - говорила своему мужу соседка Аржановых, счетовод Дуся. - Живут в одной комнате, а наприглашали столько народу! Еще больную к ним привезли, а где ее поместить - неизвестно. И о чем только думают. А еще научные работники!
- Эту Наташу мы можем у себя поместить, - заявила Дуся, заглянув через минуту в комнату Аржановых. - И товарища, конечно, тоже, - добавила она, кивнув на Коробова остреньким носиком. - Можете располагаться у нас на диване, как у себя дома. - И почти испуганно обернулась на звонок у входной двери: - Еще кто-то приехал!
Но явился Злобин, очень расстроенный.
- Как у вас весело! - сказал он с завистью. - А почему все рассмеялись, когда я вошел?
3
- Милиция отказалась прописать Елену Денисовну, - огорченно сообщила мужу Варя, расстроенная и озабоченная. - Говорят, надо справку с места работы.
- Но ведь на работу не берут без прописки.
- Не берут. Получается круг - не разорвешь.
- Ничего, устроим, - самонадеянно сказал Иван Иванович. - Я схожу к начальнику паспортного стола. Как можно: приехали люди из такой дали!
И он пошел в районную милицию. Ему не приходилось заниматься подобными делами, но он считал, что серьезные люди всегда могут договориться. Ведь речь шла не о его собственном устройстве: там, где вопрос касался лично его, он не проявлял напористости.
Однако оказалось, что напористости и умения убеждать совсем недостаточно для получения московской прописки. Начальник паспортного стола наотрез отказал Ивану Ивановичу в его просьбе.
- Вы рассудите по-человечески, товарищ начальник! - говорил страшно огорченный и раздосадованный доктор, в упор разглядывая удивительно спокойное лицо работника милиции и нашивки на его форменной одежде. - Речь идет о вдове погибшего фронтовика, которая почти пятнадцать лет проработала на Крайнем Севере…
- Нельзя, потому что Москва перенаселена до невозможности, - невозмутимо возражал товарищ начальник. - Все едут в Москву, а война съела миллионы квадратных метров жилплощади: строительства-то не было. Как всех прописывать? Куда? Я не имею права прописать вашу гражданку и потому, что у вас нет излишков жилой площади. Двадцать метров с половиной, а семья три человека. Зачем же вселять еще двоих?
- Да вам-то что, если мы согласны потесниться!
- Нет, не могу. Категорически не могу.
- А я не могу вытолкнуть этих людей на улицу! - упрямо стоял на своем Иван Иванович. - Я пойду к начальнику районной милиции.
- Пожалуйста, он вам то же самое скажет.
- На месяц пропишем, - решил начальник районной милиции. - А на постоянное жительство ни в коем случае. К тому же у вас, товарищ профессор, нет излишней площади. Ведь вы научный работник… Вам необходимы приличные условия.
- Мне обещали квартиру в другом доме, - отчаявшись, раскрыл карты Иван Иванович.
Начальник милиции развел руками.
- Видите, как нехорошо получается. Вы переедете на новую площадь, а свою передадите по знакомству приезжему человеку. У нас коренные москвичи годами на очереди стоят. Поставят гражданина на учет, он и ходит, обивает пороги. А тут сразу - нате вам! Категорически возражаю!
Аржанова даже пот прошиб: "Заладили одно и то же - категорически!" Он вынул платок, не собираясь отступать, - крепко вытер широкий лоб и шею.
- Я, товарищ начальник, хочу передать свою площадь не родственничкам, а вдове фронтовика, который посмертно удостоен звания Героя Советского Союза. Женщина мужа потеряла и старшего сына из-за ранений на фронте схоронила. Она сама дорого стоит: у нее около тридцати лет рабочего стажа и в Москве еще поработает на общую пользу.
- Какая у нее профессия? - поинтересовался начальник милиции, рисуя что-то вроде порхающих птичек на испорченном бланке.
- Акушерка. - И Иван Иванович с надеждой взглянул на вечное перо в руках начальника.
"Ну что стоит человеку? - подумал он. - Вместо того чтобы чертить разную ерунду, взял бы да и написал резолюцию на заявлении".
- Вы полагаете, что в Москве акушерок не хватает? - усталым голосом спросил начальник милиции. - Вы зря ставите меня в неловкое положение, честное слово: ведь совестно вам отказывать. В печати ваше имя встречал, по телевизору недавно операцию на сердце смотрел… Как вы у стола стояли в маске… И приходится не уважить вашу просьбу! А ведь с хирургами ссориться невыгодно: вдруг случится у вас оперироваться, вы и вырежете мне не то, что нужно, - натянуто пошутил начальник. - Очень, очень сожалею, но, невзирая на личность просителя, в просьбе вынужден отказать.
- Ведь женщина приехала издалека и с ребенком, - сердито напомнил Иван Иванович, не смягченный лестной осведомленностью начальника милиции.
- Ребенок уже не маленький, положим. Прежде чем ехать, надо было оформить перевод на работу.
С этими словами начальник милиции поднялся, поправил ремень, давая понять, что дольше разговаривать с посетителем не имеет времени. Шум и движение за дверью красноречиво подтверждали, что все сроки приема уже исчерпаны. Иван Иванович тоже поднялся, нервно взвинченный, готовый вспылить.
"Сидят такие тупые бюрократы! Ничего не понимают!" - с ожесточением подумал он, а вслух спросил:
- Куда я могу пожаловаться на вас?
- Жаловаться? Ах, вы хотите обратиться в высшую инстанцию? Пожалуйста! - И начальник милиции назвал адрес своего управления на Петровке.
4
Прежде чем отправиться на Петровку, Иван Иванович около часа кружил по улицам, чтобы собраться с мыслями и успокоиться.
На улицах было шумно: окончился рабочий день во многих учреждениях, вышла смена с заводов и фабрик. Валом валил трудовой народ: канцеляристы, машиностроители, ткачихи… Автобусы и троллейбусы не успевали поглощать на остановках в широкие свои чрева густые вереницы людей. Кто посильнее, пробился плечом, повис на подножке, не давая запахнуться дверям; удалые ребята, явно станочники, с поцарапанными стружкой, промасленными руками, прицепились над задним буфером троллейбуса, не обращая внимания на свистки постового. Шагает группа девчат в штанах, заляпанных краской, - маляры или штукатуры. А вон матерые строители, похоже, каменщики или, может быть, сварщики-верхолазы. Повсюду заработали краны. Кончилась война, и люди нуждаются в жилье…
"Стройте больше и скорее, друзья, - тепло подумал хирург. - До каких пор жить москвичам в тесноте?.. Согнал-таки постовой ребят, остановил троллейбус. Куда спешат? Кто на танцульки, кто в школу для взрослых, в техникум вечерний, а то и в институт. Хотя сейчас еще каникулы… Просто торопится народ отдохнуть. Другие, как и я, побегут в домоуправление, в милицию. Там сейчас самые боевые часы".
Недавно прошел дождь, и мокрый асфальт блестел, полируемый тысячами ног и упругими шинами автомобилей, кативших сплошняком по улице Горького. Похоже, сегодня футбольная встреча на стадионе "Динамо". Но если поднять голову, то можно видеть и другую картину: масса окон, за стеклами которых белеют занавески. За каждым окном живут люди, имеющие московскую прописку…
Черт возьми! Миновал час "пик", а по тротуарам народ продолжает валить толпами, в магазинах толчея. Неужели все эти люди прописанные? Да нет, много приезжих. Не все ведь приехали сюда на постоянное жительство! И не всем тут надо жить. Вот эта, с саквояжем, определенно спекулянтка. Так и шныряет глазами. Москва обойдется без нее, а Елену Денисовну надо прописать. Она еще пригодится московским роженицам!
"Работать? Работать можно где угодно, - продолжал свой спор с начальником милиции Иван Иванович. - Но ведь для Елены Денисовны смерти подобно жить сейчас одной: Варя ей словно дочка родная. Как же я не сказал, что речь идет не о жилплощади, а о жизни человека!.. Хорошеет Москва. Растет и строится. Гигантские дома поднялись после войны. Уже очень много домов построили, товарищ начальник милиции!"
Хирург Аржанов идет по улице к центру города, к управлению городской милиции на Петровке. Ему позарез нужны два слова: "Прописать постоянно", - начертанные рукой начальника на его заявлении. Это только сказать легко: "Категорически нельзя".
За площадью Пушкина тоже новые прекрасные дома. Но стоят они, сомкнувшись, будто величавые утесы над блистающей улицей-рекой, и нет туда доступа вдове погибшего героя фельдшера Хижняка.
Мимоходом Иван Иванович увидел длинную вереницу людей, продвигавшихся медленным шагом к книжному киоску, сообразил, что это очередь за "Вечеркой", и, вместо того чтобы свернуть налево, к Петровке, тоже решил постоять за газетой.
"Пока буду дожидаться приема у начальника городской милиции, почитаю…"
Получив газету, Иван Иванович отошел в сторону и вдруг увидел Алешу Фирсова… Подросток был в такой же рубашке, в какой приходил на квартиру Решетовых, но на плечи накинут макинтош, а на ногах добротные полуботинки. Чуть приподняв брови, что придавало его полудетскому лицу выражение удивленной задумчивости, мальчик шел с очередью к киоску, но видно было, что он в эту минуту забылся совершенно. И точно: приняв машинально газету из рук продавщицы, Алеша замешкался, и только ропот соседей заставил его встряхнуться.
Конечно, спешить ему сейчас некуда: школьные каникулы, мальчишка гуляет по улицам и мечтает.
"Ни разу в жизни еще не влюблялся", - вспомнил Иван Иванович слова Ларисы о сыне.
А сейчас похож на влюбленного. Вот и от киоска отходит, словно лунатик, никого не замечая. Доктор шагнул к нему, взял его за рукав:
- Алеша!
Тот вздрогнул, густой румянец залил лицо, глаза заблестели ярко, но невесело.
- Вы? Как это вы… - Алеша хотел спросить: "гуляете?" Но застеснялся и умолк.
Теперь он знал, где живет и работает Иван Иванович, в каких лабораториях занимается, где читает лекции, - словом, представлял себе все его маршруты.
Во дворе дома на Ленинградском проспекте Алеша чаще видел издали Варю и маленького Мишутку. Подкараулив Аржанова, он следил за ним, но при первой возможности встретиться стремительно уходил. Если бы Иван Иванович был меньше занят и не так рассеян на улице, то давно заметил бы мальчика. Но он не замечал, а Алеша не смел подойти.
Впервые дни школьных каникул показались подростку такими пустыми и длинными.
- Где ты пропадаешь? - строго спрашивала Лариса.
- Гуляю.
Она с трудом выпроводила его в летний лагерь, но вскоре он вернулся, загорелый, похудевший, с беспокойным взглядом.
- Ты мне не нравишься нынче! - заявила Лариса. - Что с тобой творится?
Даже покупка замечательного пианино не привязала его к дому.
"Влюбился", - решила Лариса, продолжая наблюдать странное поведение сына.
Алеша и впрямь влюбился, если можно так назвать снова вспыхнувшую горячую привязанность подростка к взрослому мужчине - другу детства в незабываемо тяжелый период. Все мысли и чувства мальчика, обожавшего свою мать и уже не раз сближавшего в воображении судьбу Аржанова с ее судьбой, а значит, и с собственной жизнью, устремились опять к этому человеку.
Образ отца, которого Алеша очень любил, окружен романтикой геройства. Мальчику было всего шесть лет, когда он впервые услышал разговор взрослых о гибели Алексея Фирсова, но понадобились годы, чтобы утихла острота недетского горя. И тогда-то пришла мысль об Аржанове как о новом отце. Алеша знал, что Иван Иванович женился на Варе Громовой, но это почти не дошло до его сознания. И чем дальше отходили воспоминания о погибшем отце, окутываясь дымкой привычной тихой печали, тем ярче представлялся мальчику Аржанов, добрый, могучий богатырь, властный над смертью, с которым можно и поиграть, и посоветоваться, и запросто поговорить. Он понял бы все, что волновало Алешу.
Встреча наконец состоялась. Но, увидев Аржанова с маленьким сыном на руках, подросток почувствовал, что этот человек потерян для него безвозвратно. У него есть не только жена, но и собственный сын, и что мог значить сейчас для него Алеша Фирсов? Впервые мальчишеское сердце ощутило ожоги ревности, и он сбежал, а потом страдал и от сознания утраты, и оттого, что оскорбил Аржанова, ответив на его дружескую отцовскую ласку взбалмошной выходкой. Привязанность тянула к Ивану Ивановичу, и он стал его подкарауливать, но стеснительность мешала подойти и заговорить. И что бы он мог сказать Аржанову? Так оно и оказалось теперь, когда Алеша уже решил вычеркнуть его из памяти.
- Ты хотел спросить, что я тут делаю? - Иван Иванович ласково поглядел на умолкнувшего Алешу. - Гуляю, как и ты. У тебя каникулы, а у меня сейчас затишье перед боем. Меня дважды разнесли сегодня, и вот я хожу и собираю силы для новой атаки.
- На кого? - все еще дичась, спросил Алеша.
- На начальника городской милиции.
- Милиции? - В глазах Алеши вспыхнула тревога. - У вас что-нибудь случилось?
- Нет, я в самом деле веду бой за территорию, жизненно необходимую моему союзнику.
- Кто же этот… союзник? - догадываясь, что речь идет о жилплощади, спросил Алеша не без зависти к тому, за кого так горячо хлопотал Аржанов. - Наверное, фронтовой товарищ?
- Ты почти угадал. - Иван Иванович взял подростка, точно маленького, за руку (они давно уже отошли от киоска и теперь медленно, не выбирая направления, шагали по тротуару). - Это вдова фронтового товарища. Ты его знал… Помнишь Дениса Антоновича Хижняка? Фельдшером работал в Сталинграде, а погиб он как командир штурмовой группы. Такой был рыжий, синеглазый.
- Я помню. - Алеша сразу представил веселого на вид, рыжего человека с крупным вздернутым носом. - Он заходил в нашу палату проведать своих раненых и расспрашивал о них санитара Леню Мотина. Вот кого я хотел бы еще встретить: Леню и Вовку. Паручина! Какая странная жизнь была тогда!
- Да, страшная, - согласился хирург.
- Нет, странная, - поправил мальчик. - Ведь все происходило, как в тяжелом сне. И, конечно, страшно было. Я так и не привык до конца войны… Всегда вздрагивал, когда рядом падал убитый или близко разрывалась бомба. А ведь мы до Берлина дошли с мамой… со своим госпиталем.
- Мы тоже, только с другого направления.
- Вы… с Варей Громовой?
- Да, со своей женой Варей, - подтвердил Иван Иванович с грустной улыбкой, пробежавшей, точно луч света, по его пасмурному лицу. Улыбка относилась не к Варе, а к ребяческому выражению "мы с мамой дошли до Берлина".
Однако Алеша понял по-своему: доктору Аржанову очень нравится его молодая жена. Но ведь он и сам не старый.
- Мой папа погиб, - как будто без всякой связи сказал подросток. - Я не сразу узнал о его смерти. Мама скрыла это от меня и долго, долго не говорила. Я узнал случайно. Он погиб в танковой атаке осенью сорок второго года, когда мы были в Сталинграде.
- В сорок втором? Когда мы были на берегу Волги? - Голос Аржанова прозвучал глухо и отрывисто.