То, что она назвала ее, как в былые дни, и, надев передник Галины Остаповны, начала, точно своя, расхаживать по квартире, и тронуло и насторожило Варю: несмотря на самое искреннее желание, не могла она относиться просто к женщине, которой увлекался ее Иван Иванович.
- Хозяйничайте, а я посижу с нашей молодежью. - Галина Остаповна припудрила заплаканное лицо и пошла к мальчишкам: тянуло снова посмотреть на Алешу.
- Так и есть! Миша, осторожнее, - воскликнула Варя, заглянув чуть погодя в комнату. - Отпусти тетю Галю, пусть она спокойно посидит на диване. Дайте ей, ребята, подушку.
- Ничего, теперь все прошло. - Галина Остаповна погладила прильнувшего к ней Мишутку, взглянула на Алешу, усевшегося рядом в кресло. - Вот мы и познакомились!
- Вам надо на дачу, - серьезно посоветовал Алеша. - У кого больное сердце, тем плохо в городе летом: душно.
- У меня везде болит сердце, Лешечка. Не на дачу, а на мыло меня пора…
- Туда пите надо? - не понял Мишутка.
Алеша рассмеялся.
- Как ты путаешь звуки, Мишук! То у тебя "тулат" вместо кулак, то "пите"… Не пите, а тебе. Понял?
"И внучат у нас теперь не будет, - думала свое Галина Остаповна. - Только и осталось, что на чужих ребятишек любоваться".
Приход Раечки и Злобина отвлек ее от грустных мыслей.
- Фу-ты, ну-ты! - сказала она, взглянув на Раечку, как будто подросшую в ажурных туфлях на неимоверно высоких каблуках, одетую в черную юбку и прозрачную блузку с пышными рукавами и крохотными бантиками из черного бархата; на белокурых кудрях ее красовалась шляпка из лакированной соломки - "фик-фок на один бок".
- Нравится? - Раечка сдержанно улыбнулась и поправила рукава блузки. - Это из нейлона - ультрамодный материал.
- Так же модно, как сама госпожа атомная бомба, - непонятно пробурчал Злобин.
- Красиво, - одобрила Варя, и Раечка опять снисходительно улыбнулась, сознавая свое превосходство перед "якуточкой".
Появление Ларисы со стопкой чистых тарелок сразу приглушило ее самодовольство. Оглянув вошедшую с ног до головы, она насторожилась.
- Очень рад! - Злобин пожал руку Ларисе, обернулся к жене. - Знакомься, Рая: наша фронтовичка, хирург Фирсова Лариса Петровна.
- Ах, вы хиру-ург! - с неподдельным удивлением воскликнула Раечка. - Как же вы там на фронте? В сапогах?
- Да, в сапогах.
- И в брюках?
- Нет, мы юбки носили. - Теперь в улыбке Ларисы проскользнула еле приметная грустная снисходительность.
Раечка сразу это заметила.
"Они там с нашими мужьями финтили, а мы в тылу горе хлебали, детей воспитывали", - подумала она с мгновенно возникшей неприязнью.
- Алеша! Ох, братец, как ты вырос! Тебя узнать невозможно, - говорил тем временем Злобин, бережно сжимая могучими руками тонкие плечи подростка.
- А вы такой же. Я бы вас сразу узнал, - весело ответил Алеша. - Что ж так долго нет Ивана Ивановича? Я по нем очень соскучился, - добавил он наивно.
- По мне не скучал? Исчез - и шут с ним?
- Нет, но понимаете… он со мной часто играл и вообще… запомнился. Я даже помню, как он уезжал на совещание хирургов на левый берег. Я так ждал его тогда. Ужасно ждал: боялся, что его убьют на переправе! - Алеша покраснел, смущенно улыбнулся, всей пятерней отбросив назад волосы. Он только сейчас почувствовал, насколько стосковался об Аржанове и как это хорошо - поговорить о нем с человеком, который его знает. - Помните, как Иван Иванович вернулся из Заволжья? Он привез мне тогда заграничную трофейную игрушку. Тетушка Паручиха, мать Вовки, назвала эту игрушку живодерской. Такая, знаете, красивая коробочка с головой негра и сабелькой. Нажмешь сбоку пружинку - и сабелька раз негра по шее! Как будто насквозь прорубит, но все цело. Иван Иванович сам не разглядел, какой фокус был в той штучке. Ему один полковник подарил, а он - мне. Солдатам раненым понравилась: все нажимали и удивлялись, как ловко устроено. Конечно, это была фашистская пропаганда, но мы ее не поняли. Я эту игрушку долго берег, а потом потерял… Погоди, Мишук, видишь, мы разговариваем! - Алеша опять взял мальчика на руки и, держа под коленки, перегибаясь назад от его тяжести, спросил: - Ты любишь своего папу?
- Да, много. И тебя тоже! - Обхватив руками шею Алеши, Мишутка крепко прижал его голову к своей груди. - Так! - пояснил он, задохнувшись от нешуточного усилия.
- Ничего ты еще не понимаешь! - не то с сожалением, не то с завистью сказал Алеша и вздрогнул, услышав голос Аржанова в коридоре.
Узнал ли он его на самом деле, или это была лишь догадка, вызванная напряженным ожиданием, но говорил там действительно Иван Иванович.
49
Он вошел вместе с Решетовым. Оба раскраснелись, но не оттого, что было жарко, а от быстрой ходьбы и веселого оживления: они и не почувствовали уличной жары после духоты операционной, где приходилось действовать в халатах и масках.
- Очень интересно прошел сегодня опыт, очень показательно! - громко говорил Иван Иванович Варе, которая открыла им дверь. - Григорий Герасимович ассистировал мне на совесть. Он в ударе, можно сказать, после того, как блестяще склепал эту мегеру Тартаковскую. - Тут Иван Иванович прорвался бурным смехом. - Ты представить себе не можешь, что за прелестное видение явилось нам, дай ей господь здоровья. Да-да-да! Теперь ее здоровье - вопрос нашей чести!
Доктор снова рассмеялся, но сразу оборвал смех: в глубине коридора перед ним возникло новое видение, очень бледное, с прямо устремленным взглядом блестящих глаз.
"Лариса Петровна! Пригласила-таки!" - с обидой и досадой на жену подумал Иван Иванович.
- Здравствуйте! - отчужденно сказал он Ларисе, перенеся и на нее часть своей досады: - Вот видите: выходной день, жара, а одержимые хирурги торчат в операционной.
- Такова уж наша судьба: дело и время не терпят, - ответила Лариса, всем существом ощутив тепло сильной руки Аржанова и холод его слов.
- Да-да-да! Время и дело не терпят! - так же холодно повторил он, входя в столовую, и остановился на пороге, не обращая внимания на Мишутку, с разбегу повиснувшего на нем.
Посреди комнаты стоял худенький подросток, нервно сжимая поясной ремень, робко и радостно смотрел снизу вверх на высокого доктора. Иван Иванович сразу узнал его. Только нет прежней челочки, только выше стал ростом, а круглые черные глаза на детски округленном лице и словно навостренные уши те же.
"Мне можно тут помогать? Они сами даже напиться не могут", - так и зазвучали в ушах слова маленького мальчика, и снова точно распахнулась душа - ожило прошлое: военные госпитали, тяжесть отступления, встреча с Ларисой и ее сынишкой.
"Я хочу маршалом быть…" И незабываемое - преданная нежность к раненым и привязанность к нему - хирургу - ребенка, в свои пять лет увидевшего столько горя.
- Алеша! - Доктор порывисто протянул руки. - Здравствуй, дорогой маршал!
- Здравствуйте! - с трудом выговорил Алеша и чуть не заплакал, когда Аржанов по-отцовски обнял его и поцеловал.
- Ты вырос, мальчик! - взволнованно сказал Иван Иванович, чувствуя, как прошлое все сильнее охватывает его, и не пытаясь в этот миг противиться ему.
- А я? А меня? - требовательно пищал Мишутка, цепляясь за полы отцовского пиджака.
- Ты конечно! Тебя обязательно. - Иван Иванович, улыбаясь, наклонился к Мишутке, взял его на руки и тоже поцеловал.
Алеша смотрел на них, боясь, что о нем сейчас забудут. Тоска по отцовской ласке и боль ревности остро пронзили его.
- Я вас всегда помнил! - сказал он с упреком. - Я вас никогда не забывал! - И чтобы не расплакаться - этого еще недоставало! - опрометью выскочил из комнаты.
- Куда ты, Алеша? - спросила в коридоре Лариса, видевшая его встречу с Аржановым, но отчего-то не решившаяся войти в комнату.
- Погуляю… Голова у меня… - уже с лестницы крикнул Алеша.
Иван Иванович стоял, прижимая к груди младшего сына (он именно так и чувствовал сейчас, что сбежал его старший, любимый сын), стоял, словно пришибленный, и думал:
"Алешка! Алешка! Как это я оставил тебя?!"
Когда сели за стол, доктор все еще не мог отделаться от чувства вины и избегал смотреть на Ларису.
- Помните, мы праздновали в Сталинграде, когда Григорий Герасимович получил звание заслуженного врача? - обратился к нему Злобин. - Было по стакану горячего чая да по бублику довоенного производства, но зато, дорогая Галина Остаповна, ваш благоверный с такой любовью вспоминал о вас! Умела, мол, она накрывать стол по случаю разных торжеств…
- Только потому и вспоминал! - шутливо упрекнула мужа Галина Остаповна.
- Нет, еще рассказывал, как вы ездили с ним на охоту и на комаров сердились.
Решетов слушал, мирно улыбаясь, довольный успешным днем.
- Алеша-то какой большой стал! - сказал он, но посмотрел на жену и умолк.
- Скоро женить будем парня! - Злобин всем плотным корпусом повернулся к Ларисе и - как будто кто его дернул за язык - с неожиданным озорством поддразнил: - Красивая свекровушка из вас получится: вы за это время совсем не изменились.
- Очень хорошо, - рассеянно отозвалась Лариса, с беспокойством взглянув на дверь.
Иван Иванович заметил ее взгляд, и его тоже охватило беспокойство: куда же сбежал Алеша?
"Видно, очень нервный мальчик. Сколько ему? Пятнадцать лет? Самый трудный возраст! Еще и пятнадцати-то нет. Да-да, после той сталинградской бомбежки ему пять лет исполнилось…"
Иван Иванович уже не раз ловил пытливый взгляд Вари, и это вызывало в нем досаду на нее. Разве можно шутить с чувствами? Все равно что с огнем играть!
В коридоре раздался телефонный звонок.
- Алеша звонил, - сообщил Решетов Ларисе. - Он домой поехал, просил передать, чтобы вы не тревожились.
- Почему он убежал от нас? Видно, скучно показалось! - сказала огорченная Галина Остаповна.
- За девчатами еще не ухаживает? - спросил Злобин.
- Пока не заметно, хотя знакомых девочек у него много. Он конькобежец хороший, в волейбол играет, да и в музыкальной школе есть друзья. Но говорит, что еще ни разу в жизни не влюблялся.
Все засмеялись, а Иван Иванович мягко сказал, не глядя на Ларису:
- Алеша обиделся бы на вас. Он ведь с вами, наверное, по душам говорил.
Лариса смутилась:
- Да, обиделся бы. Он очень серьезный мальчик.
- Отразилась на нем военная обстановка? - спросила Варя.
- Еще бы! Столько пришлось пережить!
В голосе женщины прозвучала такая боль, что Иван Иванович невольно поднял глаза. Внешне Лариса действительно мало изменилась за прошедшие десять лет. Но тогда, в Сталинграде, несмотря на невыносимую тяжесть обстановки, она в полной мере обладала обаянием молодости, даже горе придавало ей трогательную прелесть. Сейчас все в ней выражало силу и ум, но она уже перешагнула пору расцвета, и прежнее женственное очарование как бы потускнело со временем. Еще горел румянец, ярко блестели серые глаза и золотистые искры по-прежнему светились в пышных, просто причесанных волосах, но той прежней, нежной и огневой Ларисы, какой она осталась в памяти Аржанова, уже не было. Суровым казалось лицо, спокойно лежали на краю стола ее руки хирурга с чуть сморщенной, суховатой от постоянного мытья кожей. Все было знакомым и в то же время иным. Едва успев осознать это, Иван Иванович понял, что такая Лариса для него еще ближе и дороже.
"И лучше бы не видеть ее совсем!" - прозвучало в его душе. Он отвернулся и снова встретился с взглядом Вари, которая сидела с Мишуткой возле Галины Остаповны.
Она тепло улыбнулась мужу, а он не улыбнулся в ответ: не смог. В этот момент Решетов поднял рюмку и сказал серьезно:
- Давайте выпьем за здоровье Тартаковской.
- С великим удовольствием! - отозвался Злобин.
- И за здоровье нашего Про Фро, - добавил Иван Иванович, - без него мы сели бы на мель.
Фирсова тоже оживилась и так похорошела сразу, что Мишутка неожиданно спросил:
- Эта тетя красивая, да? - и показал на нее пальчиком.
Выбравшись из рук матери, он бочком пролез к стулу Ларисы.
- Ты мне что-то сказать хочешь? - спросила она с улыбкой.
- У тебя ямочки на лице… Кто их сделал?
- Вот так вопрос! - воскликнул Злобин со смехом.
- Леонид, это пошлость! - сразу взорвалась Раечка. - Нельзя так извращать наивный вопрос ребенка!
- Помилуй, почему пошлость?
- А ты даже не замечаешь?! Понятно: вы на фронте привыкли вести себя как жеребчики!
Злобин покраснел до корней светлых волос.
- Ну, знаешь!.. Если ты привыкла не стесняться при собственных детях, то хоть бы при чужих постыдилась!
- При чужом ребенке, ты хочешь сказать? Ну конечно, не женщину же ты имеешь в виду!.. Фронтовая подруга! Мы в тылу лишения терпели, а вы…
- А мы там веселились! - перебил Злобин, и нехорошо, неловко стало людям, помнившим его хладнокровие и невозмутимость в военной обстановке, - так нервно исказились черты его лица, с такой ненавистью посмотрел он на свою малютку жену, на ее искусные локоны и бантики ее прозрачной блузки. - Ты сама опошляешь все: и верность, и дружбу, и даже любовь к родине.
- Я?! - Раечка разразилась истерикой, но никто не тронулся с места, чтобы помочь ей.
- Ни стыда, ни совести! - пробурчал Злобин, сумрачно глядя, как изгибалась она на стуле, то хохоча, то рыдая.
Только Галина Остаповна подошла к ней со стаканом воды и, взяв за руку, сказала:
- Пойдемте в спальню, там посидите, успокойтесь, перестаньте, а то ребенка напугаете.
Раечка нехотя повиновалась: чувствуя, что снова хватила через край.
Что касается ребенка, то Мишутка совсем не испугался. Наоборот, он с живейшим любопытством наблюдал дикую сцену этого "куража", уверенный, что дядя Леонид сейчас отшлепает свою капризную Раечку.
- Вы уж простите! - сказал Злобин, с горькой, виноватой усмешкой посматривая то на Ларису, то на друзей.
- Полно, Леонид Алексеевич! - сердито ответил за всех Решетов. - Разве мы не знаем твою взбалмошную супругу! Не в ней дело. За тебя больно, дорогой!
"Как это возмутительно!" - думала Варя, глядя на Ларису, которая сидела, опустив голову, точно стыдясь смотреть на окружавших ее людей.
Ларисе было очень тяжело. Ведь такое нередко встречалось в ее жизни. Пусть в иной форме, но ее уже не раз оскорбляли. За что же? За то, что она красива и одинока? Но разве она виновата в своем одиночестве? Разве она сама разрушила свою семью?
Она выпрямилась и встретилась со взглядом Аржанова. Он смотрел на нее явно расстроенный, но что-то большее, чем жалость, чем простое человеческое сочувствие, светилось в его глазах. Если бы он посмотрел на нее так до выходки жены Злобина!.. Если бы Лариса ощутила эту теплоту при первой встрече, или когда приходила к нему по поводу Наташи, или сегодня, когда он здоровался с нею! А сейчас… Можно ли так смотреть на нее после нанесенного ей оскорбления?!
Брови Ларисы нахмурились, и взгляд ее стал задумчиво далеким.
- Я часто думаю о судьбе миллионов женщин, так же как я, лишенных семейного счастья. Кто мы? Матери и кормилицы своих детей, труженицы, отдающие силы общему делу, а в личной жизни мы однокрылые птицы. Война обломала нам крылья, и, конечно, мы не можем летать вместе со стаей. - И еще у нее вырвалось с глубокой грустью: - Как хорошо, что здесь не было Алеши!
Часть вторая
1
Ошеломленная многолюдством и суетней, Елена Денисовна поглядела вслед такси, снова покатившему по московской улице, просторно огороженной каменными громадами домов. По горячему асфальту тротуара сплошным потоком текла толпа людей, а между тротуаром и точно под гребенку подстриженной живой изгородью, за которой зеленели липы бульвара, бежали автомобили. И в центре широченного проспекта среди бульваров, протянувшихся вдаль своими аллеями, тоже катились машины. Как перебраться на ту сторону через этот поток, если понадобится? Как тут не растеряться?
Варенька почему-то не встретила на вокзале: то ли телеграмму не получила, то ли заболела. Ивану Ивановичу, конечно, некогда. Но и Варя теперь уже не прежняя простенькая, милая девочка, может быть, заважничала, став врачом и женой профессора? Шутка сказать! Елене Денисовне ни разу не приходилось видеть живого профессора. Не зря ли приехали-то?! Да еще с узлами, с чемоданами… Ничего доброго, но барахла накопилось порядочно за долгую жизнь на одном месте. И то не бросишь, и это жаль. А в дороге с вещами трудно. И Наташка… Девочке четырнадцать лет, впервые отправилась в такой далекий путь и, вместо того, чтобы помочь матери, глазеет по сторонам, всем интересуется, с посторонними в разговоры вступает. Каждому забавно поболтать с хорошенькой девочкой. Елена Денисовна не обманывалась: кудрявая, будто баранчик, голубоглазая Наташка привлекала общее внимание. До сих пор сдержанная, даже степенная, она сейчас на себя не похожа: развязался-таки язычок. Да как не вовремя развязался!
Стоит Елена Денисовна, раскрасневшись от жары, возле груды вещей под каменной аркой ворот и волнуется: тот ли двор, тот ли дом? Во дворе народу полно: роют ямы для посадки деревьев, землю на салазках тащат, кругом бегают ребятишки, машины фырчат, осторожно пятясь нагруженными кузовами.
- Наташа! Поди узнай, где эта квартира! Дворника спроси. Вон в фартуке… дворник, наверно. Да нет, стой, не ходи! Я сама пойду.
Елена Денисовна поспешила к дворнику, но в группе людей с лопатами вдруг столкнулась с Варей.
Словно и не пролетали над ними одиннадцать лет. Да каких лет! Ну точь-в-точь как на Каменушке: стоит Варенька с лопатой в руках, в серой кофточке и черной юбчонке, в тапочках на босу ногу. Только косы не разметаны по плечам, только округлились плечи и стан. Вот она - теперь жена доктора Аржанова!
Варя взглянула, ахнула, выронила лопату, обхватила сильными руками в грязных нитяных перчатках шею своей приемной матери, прижалась, расцеловала и тихо-тихо всплакнула на ее широкой груди.
- О чем ты, Варюша? - тревожно спросила Елена Денисовна. - Или неладно что?
- Нет, все хорошо. - Варя быстро сдернула одну перчатку, вытерла лицо концом Хижнячихиной косынки. - Где же Наташка? Показывайте скорее! Ой, какая! Иди, я тебя расцелую. Сейчас Мишутку приведу, он у тети Гали… у Галины Остаповны, а Ваня и Решетов - это муж Галины Остаповны - вот в том углу тоже ямы роют. У нас воскресник! Двор хотим озеленить. - И Варя снова, точно девочка, повисла на крепкой шее Елены Денисовны. - Ох, как хорошо, что вы приехали! Я вас так ждала! Сейчас только отпрошусь у своего бригадира. - И побежала, оборачиваясь и махая рукой.
У Елены Денисовны сразу отлегло на сердце.
"Двор озеленяют. Это и мы потрудиться тут можем. А то сплошной камень, оттого жарища и духота. Вот Деничка-то мой охотник был сады разводить!" - вспомнила она, поискав взглядом Наташку, на этот раз смирно восседавшую на большом рыжем фанерном чемодане.
- Здравствуйте, дорогая Елена Денисовна! - приветствовал издали Иван Иванович, подходя широким шагом. - Как доехали? Устали, наверно!