Прежде всего, Иоганн (Гайдебуров). "Одухотворенное лицо" – Иоганн по ремарке Гауптмана. "Одухотворенное лицо" в широком смысле, "одухотворенность" – весь его нравственный облик. Ну, а Иоганн – Гайдебуров? Вы видали это лицо? Брюзга и капризник. И когда Иоганн – Гайдебуров отвечает Кэте, что он не может говорить с ней о домашних счетах, так как его интересуют лишь общечеловеческие интересы, Иоганн кажется просто недалеким. Это не мешает ему быть симпатичным малым. Если бы Браум и Кэте слушали внимательно его писания, – он был бы вполне счастливым и, наверно, не чувствовал бы себя одиноким. Иоганну Гайдебурова не много надо, "чуточку внимания". Иоганну Гауптмана – неизмеримо много: не только союз телес, но союз душ, свободных, равных взаимно понимающих.
А Анна Мар? Право же, она очень, очень симпатичная барышня. Кажется, русская курсистка, а, может быть, сельская учительница. Такая милая, такая простая, чуть-чуть кокетливая. Да не Лилька ли это из Gaudeamus? Нет, не Лилька, все-таки, умней, и на философском факультете. И только, а в остальном, Лилька, как Лилька, но не Анна Мар, не эта "новая женщина", с широким размахом, свободным сердцем, равная подруга мужчины в умственной жизни, сохранившая и всю прелесть женственности.
Браум Авлов просто легкомысленный юноша, настроенный немного пессимистически. Право, Браум гораздо глубже и серьезнее и для него все эти проклятые вопросы о цели не только средство отлынивать от работы. Старики Фокераты не дурны, в особенности, – она.
Пастор великолепно загримирован, но не выдерживает тона, часто переходя с своих 72-х лет на ясный, твердый голос молодого человека. "Дрожи" побольше.
Ну, а Кэте не достает мягкости. Г-жа Скарская с той "искоркой" темперамента, в отсутствии которой упрекает Иоганн Кэте. А у Кэте – Скарской эта искорка так и прорывается.
Не лучше ли было бы поменяться ролями с г-жой Дымовой?
Публики было много, чему можно только порадоваться: и за публику, и за передвижников.
"Смоленский вестник". – Смоленск. – 1911. – № 7. – С. 3
А. Беляев (под псевдонимом В-la-f) "Распутица" Рышкова
"Распутица" – еще одно рахитичное детище горьковских "Мещан", послуживших прототипом для целого ряда однородных пьес. Несколько иные лица, иная среда и время, но по существу одно и тоже: старая тема "Отцов и детей", – разлад между ними, нечто новое замечается только в той эволюции, которая, если верить г. Рышкову, произошла в отношениях отцов к детям. Безсеменов – сила, деспот и полный антипод детей. Безсеменов умеет бороться, и борьба с ним не легка, "отцы" у Рышкова почти бессильны, только "вешают носы". К чести Рышковских "отцов" они больше понимают детей. Люба говорит, что ее мать умом еще не согласна с детьми, но чувством, сердцем уже понимает их. Полная непримиримость к "новшествам" детей отодвигается к дедам, в лице Федосовой. "Дед" Степурин и тот понимает детей. Таким образом, Рышков провозглашает, что давнишнему разладу между отцами и детьми приходит конец. И, может быть, в следующей пьесе г. Рышкова мы увидим гармонию единения отцов и детей…
Не очень ли опережает жизнь г. Рышков?
В сценическом отношении пьеса слаба.
Интриги, в сущности, нет. Ряд сцен, наскоро склеенных автор свой рукой. Чтобы сделать драму "покрепче", понадобилось обречь на смерть двух неповинных людей: Толю и Рокотову. С первого действия чувствуется, что "Толя" обреченный. Для этого оказалось нужным вызвать чуть не с того света исчезнувшего 15 лет тому назад отца Толи и уж совсем как deus еx mасhinа, подвести Толю под арест. И, несмотря на все шишки, обрушившиеся из щедрой руки г. Рышкова на бедного Макара Толю, смерть его, все-таки, психологически не обоснована. А Рокотова? Та умирает совсем уж "за компанию". Или, может быть автор, сделал это не для "эффекта под занавес'', а хотел отметить в литературе печальное явление нашего времени, участившиеся самоубийства? Но если самоубийство вообще не – обычное явление общественной жизни, а эксцесс, то в драме Рышкова это эксцесс сугубый и никаких общих, социальных причин автор не выдвигает. Сотни людей, хотя бы тот же Брянский, не кончили бы с собой в положении Толи. Тогда не стоило автору и сыр-бор городить со всеми вызовами с того света. Просто выпустил бы какого-нибудь безответного Тихона Мироновича, вложил в его устa коротенькую фразу: "Нынче многие кончают жизнь самоубийством, – вот и я тоже", да и прикончил его без дальних слов. А с Толей вышел только эксцесс и мелодрама. И автор, чувствуя, что "переборщил", оправдывается словами "Неизвестного": "Сама жизнь мелодрама". Это поклеп на жизнь, или слишком широкое пессимистическое обобщение, которое не по плечу г. Рышкову. Если же обобщать в литературе отдельные эксцессы и газетные происшествия из рубрики "Самоубийств", то можно оправдать и всю "Пинкертоновщину". Ведь, в отдельных эпизодах, все кровавые происшествия "Пинкертоновщины" также имеют место в жизни. И автор должен оправдать "Пинкертоновщину", если хочет быть логичным и если разделяет с "неизвестным" взгляд на жизнь, как на сплошную мелодраму. Но, тогда, сама "Распутица" – не "Пинкертоновщина" ли, просочившаяся в литературу в безвременье литературной распутицы?
Исполнение пьесы, в целом, ровное. В частностях есть дефекты.
Рокотова – Огинская не заражает зрителя своими переживаниями – сильная драма не по ней. Во всей ее игре чувствуется медлительность, вплоть до ее слишком четкой размеренной, декламационной дикции. Все это мешало проявить достаточно выпукло яркие переживания, неудержимый порыв последнего "хватанья за жизнь" стареющей женщины. Клавдия, (г-жа Биази), бесцветна. Из этой роли можно было сделать 6олее яркий образ матери старого закала. Недурна бабушка (Матрозова), хотя несколько стереотипна. Г-жа Шаланина не драматическая артистка. Это чувствовалось, особенно в ее последнем явлении. Настроение матери, подавленной горем не удалось. Получилось впечатление скорее какой-то апатии сомнамбулизма; точно Пифия, бесстрастно вещающая о судьбах Толи. Не удовлетворил нас и сам Толя. Г-н Харламов прекрасный артист и играл в сценическом отношении безупречно, но эта роль дисгармонировала с его индивидуальными данными. В голосе артиста, в его быстрых, подчас резких движениях, во всем его облике есть какая-то жестокость и ему удаются сильные характеры. А Толя? В исполнении Харламова едва можно было угадать черты этого юнца. Посмотрите, как Толя – Харламов обращается с Буторовым. Силища! И тем неожиданнее, противоречивее проявление неврастенического нутра "подлинного" Толи. Эта дисгармоничность в особенности бросается в глаза по сравнении Толи с Брянским. Последний, по пьесе представитель "сильных" людей. "Какая смелость, какая уверенность в себе", говорит про Брянского Степурин. А на сцене мы видим, что этот "сильный" по сравнению с Толей, всего только общипанный петушок. Оно конечно, г. Харламов опытнее г. Артакова, а роль Толи много ответственнее роли Брянского, но, право, не рискнуть ли им поменяться ролями? Думается, что тогда выиграют все четверо: и 2 артиста, и 2 роли. Г. Борин создал до чрезвычайности симпатичный тип. Казалось, переполняющая его "симпатичность" капает с него, как патока. Но от буффонадства" артист на этот раз удержался. Переигрывает "наивность и детскость" г-жа Гнездилова. Хорош г-н Аркадьев, хотя кого-то очень напоминает… Какого-то старичка в "Казенной квартире", и еще какого-то старичка… Тот же короткий смешок, отрывистый, неразборчивый говорок, тупо уставившийся взгляд… И потом, его Буторов если и подлец, то так сказать, "в запальчивости и раздражении", а Рышковский Буторов – подлец "с обдуманным заранее намерением". "Неизвестный". – Рюмин мелодраматичен, но так было угодно автору. Приятно, когда обращают внимание и на роли в два слова (Тихон Мироныч).
__________
Поставленная в воскресенье труппой Д.И. Басманова пьеса по повести Л. Н. Толстого "Катюша Маслова", прошла при полном сборе. Во время спектакля с г-жой Огинской произошло несчастье: она вывихнула ногу. Поэтому назначенная вчера пьеса Свен Ланге "Самсон и Далила" по болезни г-жи Огинской была заменена пьесой "Темное пятно" Кадельбурга. Сегодня идет в 3-й раз идущая с большим успехом новая комедия "Жулик" соч. И. Н. Потапенко.
" Смоленский вестник". – Смоленск. – 1911. – № 152. – С. 3
А. Беляев (под псевдонимом В-la-f)
[20 июля в театре Лопатинского сада…]
Вчера в театре Лопатинского сада состоялся первый спектакль с участием г-жи Мунт. Поставлена была пьеса Островского и Соловьева "Дикарка".
Г-жа Мунт уже в прошлом сезоне завоевала симпатии публики. Свежесть переживаний, искренность и непосредственность игры, благодарный, богатый интонациями голос, хорошая мимика, – все это выгодно выделяет г-жу Мунт.
Хороша она была и вчера в "Дикарке", в некоторых местах положительно захватывает своей игрой. Ея "вы грубый матерьялист" и конец 3-го акта прелестны. Но в целом образ "Дикарки" получился несколько своеобразный и едва ли совпадающие с замыслом авторов. Уж слишком нежными, акварельными штрихами зарисовывает "Дикарку" г-жа Мунт. Ее "Дикарка" – дитя 20-го века. И, почему-то, кажется, что воспитывалась не "в лесу среди пней", как говорит про нее отец, а в институте… И в порывах ее подчас чувствуется не непосредственность цельного, первобытного чувства, а нервозность. Она скорее эксцентрична, чем "дика".
И, несмотря на эту неточность образа в целом, невольно, восхищаешься деталями игры…
_________
Сегодня в театре Лопатинского сада идет пьеса Бенарье "Богом избранные" пьеса в 4-х д. из современной жизни.
Труппа Д.И. Басманова усиленно репетирует и готовит в декоративном отношении одну из боевых пьес этого сезона "Лесные тайны" соч. Е.Н. Чирикова. Постановка ее предположена в ближайшем будущем.
"Смоленский вестник". – 1911. – № 155 (15.07). – С. 2.
А. Беляев (под псевдонимом В-la-f)
20 июля в театре Лопатинского сада была поставлена новая пьеса Г. Запольской "Панна Малишевская" и "Красный цветок" Щеглова.
"Красный цветок" потерял от времени весь свой аромат, и надо было крупное дарование г-на Харламова, чтобы хоть затасканный драматический ход смотрелся с интересом. Незнакомец г-на Харламова не банальный неврастеник. Сильными, уверенными штрихами рисует артист могучую надломленную, больную душу. Только один маленький недостаток иногда проскальзывает в игре артиста: в сильных, патетических местах дикция артиста приобретает несколько расплывчатый характер, неблагозвучный своими "обертонами" (напр. "бедный человек" слышатся как "бе-а-дный челове-а-к"). Но это, разумеется, мелочь, о которой говоришь лишь потому, что хочется видеть совершенство.
Тепло провела роль Надежды Модестовны г-жа Струйская.
Панна Малишевская Г. Запольской написана с обычными для автора чертами. Легкая сатира нравов современного буржуазного общества. Лживая мораль "отцов семейств", несостоятельность великосветской благотворительности, порожденной на свет не столько искренней любовью к "падшим и угнетенным", сколько желанием разнообразить новыми впечатлениями жизнь, пресыщенную обычными удовольствиями… Все это в легкой комедийной форме. Пьеса смотрится с интересом. Интересный тип скупого, надутого, развратного и внешне – благопристойного старика "отца семейства" дал г-н Борин. Типичен г-н Аркадьев, Богуцкий, крупный коммерсант и жуир. Реальный, законченный образ Анны Железной создан г-жей Матрозовой. Г-жа Кошева в маленькой роли Михелины показала себя большой артисткой. Но кто, в особенности, должен быть отмечен, так это г-н Нешоевский. Его Эдек Куложа положительно хорош и дает право молодому артисту рассчитывать на широкую будущность.
В роли "Панны Малишевской" игра г-жи Мунт произвела еще более двойственное впечатление, чем в "Дикарке".
Все у г-жи Мунт выходит мило: и задорный смех, и легкие изящные движения, и смена интонации, и мимика… Но когда из этих деталей, из этих мелочей начинаешь создавать цельный образ, останавливаешься в недоумении, – точно пред разрозненными детскими кубиками с картинками: в отдельности и тот хорош и этот красив, а в целом картинка не получается. Вот – кубик-"смешок" из "Дикарки", вот кубик с ножками танцовщицы, наверно, из "Малишевской", а этот с капризной головкой, не от самой ли "Клеопатры?" Где целостность? Где кончается "Дикарка" и начинается "Пани Малишевская"?
Нельзя успокаиваться на удачно найденных приемах, вроде красивого, переливчатого, но мертвого в своей застывшей однообразности смеха. Надо для каждой новой роли пересоздавать себя, упорно отыскивать новые и новые технические приемы, новые возможности для передачи внутреннего мира изображаемого лица, глубоко и серьезно вникать в индивидуальность создаваемого типа, не подгоняя его под готовый, хотя бы и удобный и красивый шаблон. Только через эти – "узкие врата" работы над собой, открывается широкий простор истинного творчества.
_________
Сегодня 2-й общедоступный спектакль по уменьшенным ценам – идет новая пьеса Д. Бенарье "Богом избранные", прошедшая в первый раз с успехом. Репетиции новой пьесы, "Наполеон и пани Валевская" закончены, также готовы специально для этой пьесы костюмы и обстановка.
Завтра идет новая пьеса соч. Оленина "Душа, тело и платье" (История изящной женщины).
" Смоленский вестник". – Смоленск, 1911. – № 161. – С.3
А. Беляев (под псевдонимом В-la-f.) "Душа, тело и платье"
На одном волжском пассажирском пароходе был капитаном не лишенный наблюдательности человек, г. Оленин. Пассажирский пароход – удобное поле для наблюдений. Перед капитаном длинной вереницей прошли типы современных женщин, и один из этих типов запечатлелся г-ну Оленину особенно ярко и вылился в законченном образе Лили, в его пьесе: "Душа, тело и платье".
Субъективная психология доброго Старого времени учила, что человек состоит из трех, составных частей; тела, души и духа. Дух – величина самодовлеющая и от тела совершенно независящая.
Экспериментальная психология отвергла эту идею, поставив все душевные переживания в связь с биологическими процессами в человеческом организме.
Оленин-Волгарь идет еще дальше. Зачем останавливаться только на теле? А платье? Разве это не такая же как и тело, необходимая неотъемлемая часть, влияющая на весь строй душевной жизни, определяющая все поведение человека? Правда, не всех людей, и только женщин и не всех женщин, а лишь определенного типа: "Лили". Но разве мало этих "Лили" в современном обществе?
Разве мало этих нарядных куколок, для которых платье, обстановка, красивая рама, – также необходимость, как для души тело? Ради платья, она сделает подлость, ради красивой рамки она перейдет через труп любящего ее человека, ради внешнего блеска она отдается не любя… "И разве можно винить ее?" – спрашивает Чайский? Ведь она – куколка, она особое существо: она состоит из души, тела и… платья. И если мы прощаем, или не караем строго преступлений, которые совершены человеком в защиту своего тела, если никто дешево не расстанется с своей рукой, то как же Лили может расстаться с роскошным платьем? Ведь платье – такая же часть ее существа, как и тело. И горе тому слепцу, который захочет видеть в Лили только человека и просмотрит, что она, пожалуй, больше платье, чем человек…
Г-жа Мунт играла Лили, и прекрасно играла. Про нее (Мунт – Лили) говорит Чайский (не режиссеру ли?):
"Твоя ошибка в том, что ты навязываешь ей роль героини, когда она создана для легкой комедии и эти роли играет прекрасно, восхитительно".
Г-жа Мунт великолепная Лили, Вся изменчивая, неуловимая в своих движениях, в своих поступках, с быстро сменяющимися, как в калейдоскопе игра цветов, настроениями, цельная в своей неопределенности, симпатичная и отталкивающая, преступница и ребенок, – словом, такая, какая бывает Лили.
И Харламов – Червонцев. Этот страстотерпец, идеалист и добряк, который имел несчастье навязать Лили серьезную роль жены. Доброта Червонцева, его любовь к Лили, его податливость на самые нелепые компромиссы "во имя ее" так чрезмерны, что одним неверным штрихом в исполнении, можно вызвать антипатию зрителя к Червонцеву.
Г-н Харламов с честью вышел из затруднения. Его Червонцев так благороден в своей "слепоте", что возбуждает, если не симпатию, то жалость, и, увы, ни как не антипатию.
Остальные характеры действующих лиц обрисованы автором несколько схематично и, видимо, спешно. В изображении их актеры дали, что можно было дать.
________
Сегодня труппа Басманова ставит в 1-раз новую пьесу "Смешная история". Пьеса принадлежит пору довольно популярного драматурга Трахшенберга (автора пьесы "Ведьма" в др.) Из новинок в ближайшем будущем к постановке готовятся пьесы "Morituri" – Оленина и возобновляется "Казенная квартира" Рышкова.
"Смоленский вестник". – Смоленск. – 1911. – № 164. – С.3
А. Беляев (под псевдонимом В-la-f) "Распродажа жизни"
Рышковская "Распутица" – шедевр, в сравнении с пьесой г. Смурского "Распродажа жизни".
"Распродажа жизни" даже не пьеса, а просто мелочная лавочка залежалых идей, но лавочка с широкой вывеской. Вывеска – важная вещь в наш рекламный век и у г. Смурского хорошая вывеска: публика падка, до всяких распродаж, а уж на "Распродажу жизни", – как не пойти.
Но вся беда в том, что на вывеску современные коммерсанты от литературы тратят все свои скромные сбережения и уж на самый "товар" не хватает… Приходится распродавать кое-какое старье, надушив, – чтоб не очень отдавало нафталином, – модным одеколоном "Шантеклеръ".
Зазывают в лавочку бойко:
– "Распад семьи" не желаете ли?
Интересная игрушка, вроде "Ваньки-Встаньки". Товар не новый, но еще прочный; на несколько лет хватит, при бережном, обращении, развратные папаши есть, заново отремонтированные, с моноклем. А вот заводная мамаша, умеет вертеться перед зеркалом. "Молодое поколение. Но этот товар не рекомендую, – неудачная вышла партия, непрочная: легкобьющаяся. Социальных идей маловато. Не ходкий нынче товар. Но для вас готовы на дно озера спуститься и "Потонувший колокол" извлечь. Имеется также, на всякий случай, / 4 фунта Ибсена, – прошу обратить внимание: настоящий только с этикеткой: "Истинно велик лишь тот, кто стоит одиноко". Не желаете? Тогда, может быть, заводные игрушки посмотрите?
Большой выбор. Вот "Комические старички", в особенности рекомендую Красовского": кричит попугаем, машет руками и ногами даже без подергивания за ниточку. "Ой-ра" танцевал, да ножка испортилась. Может увеселять целый вечер семью в восемь персон. Отдам с уступочкой. А вот…"
Но, довольно, В глазах рябит от этой мелочной распродажи подержанных идей.
И эта пьеса претендует на идейность: автор имел похвальное, намерение сказать слово против самоубийств, но достиг обратных результатов.
Все патетические фразы против самоубийств автор вкладывает в уста Петра Григорьевича, честного и прямого, но близорукого и нечуткого человека, который сам невольно толкает любящую его девушку на самоубийство.