Первоначально Гейдрих и Канарис ладили и по служебной линии. 21 декабря 1936 года начальник полиции безопасности доктор Вернер Бест и Канарис подписали соглашение из десяти пунктов, известное, как "десять заповедей", закреплявшее сферы компетенции абвера и гестапо. Согласно договоренности за абвером оставалось ведение зарубежной разведки, а также выявление случаев иностранного шпионажа (контрразведка). Гестапо надлежало заниматься разработкой "преступных деяний, подпадающих под статью 163 уголовного кодекса (государственная измена)". Надо сказать, что Канарис признал при этом техническое превосходство гестапо, тем более что в мирное время абвер не обладал собственной военной полицией и при необходимости должен был привлекать гестапо в качестве исполнителей. С другой стороны, соглашение Канариса-Беста отдавало приоритет абверу. В одном из пунктов документа прямо говорилось:
"При разработке конкретного дела интересы службы секретных сообщений (разведки) и борьбы со шпионажем имеют первостепенное значение. Государственная тайная полиция не предпринимает собственных мер по данному делу, до тех пор пока штаб абвера не придет к заключению, что оно не входит в сферу интересов названных служб".
С ростом экспансии СД именно эта привилегия абвера оказалась под вопросом. Служба безопасности начала самостоятельно внедряться в международную разведывательную сеть, мешая, разумеется, работе абвера. Интересы СД и военной разведки постоянно пересекались даже в сфере изучения иностранного экономического потенциала и оборонной промышленности. Грядущий разрыв между Канарисом и Гейдрихом был уже очевиден; его ускорила авантюра, показавшая абверовскому адмиралу все безрассудство дилетантов из СД.
В конце 1936 года по своим каналам Гейдрих получил информацию, что в Советском Союзе формируется оппозиционная группа, ставящая целью свержение Сталина, и возглавляет заговор заместитель наркома обороны маршал Михаил Николаевич Тухачевский. Шефа СД осенила гениальная идея: если скормить Сталину эту информацию, подкрепив ее для пущей достоверности парой сфабрикованных документов, можно одним ударом уничтожить всю верхушку Красной армии. Причем сделать это руками Сталина и советских спецслужб.
У Гейдриха уже сложился детальный план. Со времен послевоенного сотрудничества между рейхсвером и Красной армией должна была сохраниться переписка и какие-то документы с подписями советских военачальников, ныне подозреваемых в заговоре против Сталина.
Если внести известные изменения в эти старые документы, да еще взглянуть на них в новом свете, то можно создать впечатление, что советские генералы состоят в заговоре с немцами против Кремля.
Гейдрих вызвал Науйокса, ответственного за фабрику фальшивых паспортов и других документов в Берлине на Дельбрукштрассе, и доверил ему этот секретный план. Посвящен в него был также штандартенфюрер Герман Берендс, начальник службы СД в Восточном регионе. Фальсификаторы взялись за работу.
Гауптштурмфюрер Эрих Янке, один из немногих профессионалов в СД, забеспокоился. Он не поверил в историю про Тухачевского, считая всю эту затею трюком советских спецслужб. У него были свои резоны: ведь эта басня исходила от некоего русского эмигранта в Париже, который работал одновременно и на СД, и на советскую разведку. Однако Гейдрих счел, что знает ситуацию лучше, и посадил назойливого офицера под домашний арест. Уже через четыре дня фальшивые документы были готовы, и Гейдрих заручился разрешением Гитлера послать их Советам.
Берендс привез эти бумаги в Прагу и через своих агентов добился того, чтобы президент Бенеш известил Сталина об их существовании. Советы немедленно прислали своего представителя в Берлин для переговоров с Гейдрихом. Если верить Шелленбергу, Москва заплатила за документы 3 миллиона рублей, но, к сожалению, банкноты оказались такой же хорошей подделкой, как и сами документы.
11 июня 1937 года ТАСС сообщило, что маршал Тухачевский и еще семь военачальников Красной армии приговорены к смертной казни по обвинению в изменнических связях с военным руководством "иностранной державы, враждебной к Союзу ССР" и в шпионаже в пользу этой державы.
Казнь Тухачевского и его товарищей возвестила о начале одной из самых кровавых политических чисток в сталинской России. Всего за один год было устранено 25 тысяч человек – почти половина всего офицерского состава. 90 процентов генералов и 80 процентов полковников были ликвидированы или выгнаны со службы – 3 из 5 маршалов, 13 из 15 командующих армиями, 0 из 195 командиров дивизий, 220 из 406 командиров бригад. Несколько месяцев спустя иностранный отдел СД направил Гейдриху секретный доклад, озаглавленный "Политическая ситуация в Красной армии". В нем говорилось: "Новым лицам потребуется время, чтобы преодолеть последствия столь основательной чистки в высших рядах военного командования. Новые командиры недостаточно обучены и подготовлены, чтобы справиться со своей ролью". Гейдрих праздновал победу. Он пустил в ход этот сюжет, повторенный потом всеми эсэсовскими мемуаристами, от Шелленберга до Хёттля, в него поверили даже Черчилль и Никита Хрущев, о том, как СД изловчилась обезглавить грозную Красную армию.
Примерно в то же время в коридоре военного министерства некий офицер штаба столкнулся с подполковником Шпальке, который курировал русскую группу в Отделе иностранных армий, и спросил его: "Вы не слышали, как Гейдрих хвалился, что он свалил Тухачевского?" Шпальке в ответ только рассмеялся и сказал: "Это и есть чистое хвастовство, и больше ничего". В то время, наверное, только он один догадывался об истинном положении вещей: Тухачевского свалил не Гейдрих и не СД. У него не было тогда доказательств, но сегодня можно определенно утверждать: Гейдрих сам оказался не более чем пешкой в игре советской спецслужбы.
А дело было в том, что, по мнению Сталина, Тухачевский стал слишком могущественной фигурой и представлял тем самым угрозу для его личной диктатуры. Сталин решил покончить с маршалом задолго до того, как Гейдрих начал игру с подделкой документов. Свой удар по военным он готовил с 1936 года. В декабре Ежов, глава НКВД, создал Особое бюро, которое и начало расследование против Тухачевского. Вскоре после этого был арестован один из близких соратников маршала – генерал Путна. 27 января 1937 года во время процесса "правого уклониста" Карла Радека впервые было упомянуто имя Тухачевского как друга "изменника Путны". 3 марта Сталин говорит на пленуме ЦК компартии, какой огромный вред стране может нанести горстка шпионов, окажись они в рядах Красной армии. 11 мая Тухачевский был снят с поста заместителя наркома обороны и назначен командующим Приволжским военным округом. Через три недели его арестовали.
Сравнение хода событий с описанием мемуаристов показывает, как мал был вклад Гейдриха с его СД в дело Тухачевского. Хёттль пишет, что "систематическая работа по подделке документов" в соответствии с указанием Гейдриха началась в апреле 1937 года. К этому времени был уже осужден друг Тухачевского Путна, а Сталин уже упомянул о "горстке шпионов" в рядах Красной армии. Шелленберг утверждает, что поддельные бумаги были переданы советской стороне в середине мая, но Тухачевский был снят 11 мая.
Конечно, вполне резонно предположить, что Особое бюро Ежова специально искало компромат на Тухачевского в Германии, поскольку с этой страной его связывали дела службы. В послевоенный период маршал часто бывал в Германии, его приглашали в качестве гостя на маневры рейхсвера, Гинденбург подавал ему руку. А нацистское государство, клеймившее большевизм как врага рода человеческого было в данном случае для Советов самым подходящим источником компрометирующей информации. Однако им приходилось скрывать свой интерес, и в этом смысле двойной агент Скоблин, со своей репутацией белогвардейского генерала, был именно тем человеком, которого следовало использовать, чтобы вовлечь самоуверенного Гейдриха в игру, смысла которой он не разгадал.
Вымыслом является история о том, будто Гейдрих обращался к своему сопернику Канарису с просьбой выдать переписку с Красной армией, а когда тот отказал, получил бумаги путем взлома. Эксперт по России Шпальке подтверждает, что Канарис вообще ничего не знал о планах Гейдриха вплоть до казни Тухачевского. Когда же ему стало известно о гениальной затее СД, новость эта не могла не потрясти его, поскольку он понял, что существует сообщество мошенников, способных своими авантюрами разрушить рейх. Его биограф Абшаген пишет, что дело Тухачевского стало для адмирала поворотным пунктом в его взаимоотношениях с Гейдрихом. Довольно скоро Канарис пришел к твердому убеждению, что все руководство службы безопасности в целом должно быть сменено.
Так обозначился конфликт между вермахтом и СС/СД. Но игра на другом поле грозила СД гораздо более сильным противником, чем армия. Заграничная служба СД уже нарушила букву соглашения между Канарисом и Вестом, а внутренняя служба нарушала дух неписаного соглашения с партией. Когда СД была провозглашена единственной организацией разведки и контрразведки национал-социалистической партии, то имелось в виду, что эта структура не будет вмешиваться в дела НСДАП. Ее роль должна была состоять в том, чтобы выявлять скрытую оппозицию в рядах партии, но не заниматься внутрипартийными вопросами. Гиммлер и Гейдрих выпустили инструкцию со строгим запретом сотрудникам СД участвовать во внутрипартийных дискуссиях и писать рапорты на сугубо партийные темы. Любой такой рапорт подлежал немедленной и безо всякого разбирательства пересылке в главную партийную канцелярию. Со стороны НСДАП существовал бдительный надзор за тем, чтобы люди СД не превращались во внутрипартийных сыщиков.
Но после реконструкции этой организации в руководстве ее нашлись два человека, которые считали, что миссия СД как раз и состоит в том, чтобы следить за порядком в партии. Профессор Рейнхард Хён, глава центрального отдела П-2 в администрации СД, и его начальник штаба Отто Олендорф полагали, что аппарат СД должен быть средством самокоррекции для нацистской диктатуры, так сказать, голосом здоровой критики.
Еще при первой встрече в мае 1936 года Хён говорил Олендорфу, что, поскольку публичного критицизма больше не допускается, им самим следует информировать руководство партии об ошибочных и опасных тенденциях в развитии нацизма. Олендорф сам придерживался подобного мнения, поэтому стал благодарным учеником своего начальника. Олендорф, на которого многие смотрели как на причудливое невротическое создание, этакого типичного острослова-всезнайку, считал, что нацизму угрожают две внутренние опасности: коллективизм в экономике и социальной жизни и абсолютизм в жизни государственной. Первую тенденцию он весьма свободно назвал "большевизмом", считая главу Трудового фронта Роберта Лея и крестьянского идеолога обергруппенфюрера Дарре главными носителями этой идеи. Второй тенденции он наклеил ярлык "фашизм", объединяя этим термином всех тех, кто проповедовал ничем не сдерживаемый нацистский авторитаризм. Среди таких, например, он числил профессора права Карла Шмита.
Олендорф и Хён всерьез верили, что посредством СД можно повлиять на развитие нацизма. Хён даже предпринял некоторые организационные меры и объявил в своем отделе, что они переносят центр внимания с борьбы против оппозиции на совершенно новую концепцию – "изучение сферы жизни народа". Иными словами, он хотел изучать реакцию людей на действия государства и партийного руководства: только так вожди могли узнать, довольно ли население их политикой. Это было что-то вроде нацистского варианта "опросов Гэллапа".
Однако первые попытки дали весьма посредственные результаты. Только с приходом Олендорфа внутри этой службы, состоявшей, по его словам, из 20 абсолютно беспомощных юнцов, была создана первая команда настоящих экспертов, которая стала заниматься системным сбором экономической информации в разных регионах страны и подвергать ее критическому анализу. Цель этой работы была обобщена в меморандуме Олендорфа "Экономика нацистского государства".
Признавая, что перевооружение рейха связано с огромным напряжением для экономики, ростом крупных предприятий и разорением мелких, взлетом цен и прочими неприятными последствиями, автор меморандума отмечал, что при данных обстоятельствах "задача лидеров государства – следить за тем, чтобы это перенапряжение никогда не переходило определенных границ". СД, по мысли автора, должна была оказать существенную помощь в этом процессе. На Хёна доклады и аналитические записки, подготовленные в секторе "Экономика", произвели столь благоприятное впечатление, что весной 1937 года он назначил Олендорфа директором по кадрам центрального отдела П-2. Воодушевленный успехом, Олендорф решил не ограничиваться только экономикой и включил в программу исследований и другие сферы жизни страны, создав внутри своей службы ряд подотделов: культуры, науки и общественной жизни; права, администрации, партийной жизни и высшего образования; экономической жизни.
Однако за год до того Хён сделал неверный шаг, которым воспользовались его противники. Он начал интриговать против профессора Франка, ведущего нацистского историка, пытаясь внедрить своих агентов в эту область. С помощью Юлиуса Штрайхера, на дух не переносившего СД, Франк нанес ответный удар. Он раскопал некоторые ранние высказывания Хёна, вроде следующего: "Именно Гитлер со своим нацистским движением в основном и настраивал общество против мыслящих людей". Гиммлер с Гейдрихом были вынуждены освободить Хёна от должности и исключить из СД; ему пришлось на время скрыться в Швеции, чтобы избежать также исключения из партии.
Вскоре под огонь попал и Олендорф. Вначале Гиммлеру даже нравились его подробные доклады. Но с переменой позиции руководства партии изменил ее и всегда чуткий к конъюнктуре и осторожный рейхсфюрер. Гиммлер начал выказывать недовольство по поводу манер этого "нацистского рыцаря святого Грааля", как он именовал Олендорфа.
Секретарь Гиммлера сетовал, что Олендорфу никак не удавалось наладить отношения с шефом СС: "Ему бы прийти, принести какой-нибудь рунический камень и завести долгий разговор о дорогих сердцу рейхсфюрера германских идеалах. А он? Со своей всегдашней миной холодного превосходства углубляется в материи, о которых рейхсфюрер имеет очень слабое представление. Да еще и пророчит самые страшные вещи с серьезным видом".
В конце концов Гиммлер лично вызвал Олендорфа (через голову Гейдриха, хотя обычно этого избегал) и сделал ему выговор, дав понять, что "изучение сфер жизни", проводимое СД незаконно и вовсе не одобряется партией: "СД уполномочена иметь дело только с вражескими происками, остальное противоречит интересам СС". В результате Гейдрих освободил Олендорфа от новой должности и вернул исключительно к экономике.
4 сентября 1937 года Гейдрих издал приказ: "Исследования сфер жизни могут иметь лишь одну цель – докладывать о прогрессе идей национал-социализма и о случаях сопротивления этому прогрессу. Культура и прочие аспекты жизни общества должны освещаться только с этой точки зрения". После этого Олендорф не желал больше оставаться в СД и подал Гейдриху прошение об отставке.
Гейдрих отказал: и ему самому и Гиммлеру в то время был необходим профессиональный опыт Олендорфа. Так и тянулось до весны 1938 года. С этого времени Олендорф уже не числился в штате управления СД на Вильгельм-штрассе и работал там на условиях совместительства (примерно два часа в день). Главным же его занятием стала служба в Совете по коммерции – одной из административных нацистских организаций по давлению на экономику, где он получил место исполнительного директора.
Случай с Олендорфом не был единичным. В рапортах из всех частей страны чувствовалась тревога за будущее. Шелленберг отмечал: "Все больше донесений с фронта (так в СД именовали низовой уровень организации, предполагающий прямой контакт с врагом), свидетельствовало о шаткости позиций самой СД, и психологически это давило очень сильно. Параллельно росла и волна отставок".
Гиммлер и Гейдрих столкнулись с необходимостью основательно заняться статусом СД. Еще до дела Олендорфа произошел грандиозный скандал, показавший, насколько ненадежной является их машина подавления в целом.
Это было в мае 1936 года. В суде берлинского магистрата помощник судьи Эрнст рассматривал дело завсегдатая берлинских тюрем Отто Шмидта, который к 29 годам ухитрился восемь раз попадаться на мелких кражах, мошенничестве и шантаже. Теперь Шмидт снова был арестован за шантаж, но поначалу он признал лишь два мелких случая, все остальное отрицал. Но Эрнст развязал ему язык; Шмидт вдруг стал говорливым и без умолку болтал, как ему удавалось вымогать деньги у множества людей, – он сказал "у сотен", причем по большей части это были гомосексуалисты, которых он "застал на месте преступления".
Шмидт называл имена. Среди них были люди известные: граф фон дер Гольц – сын командующего Балтийским добровольческим корпусом, граф фон Ведель – штандартенфюрер СС, полицей-президент Потсдама Функ – министр экономики и некий "генерал Фрич". Эрнст навострил уши: какой такой Фрич? Но больше ничего задержанный сообщить не мог.
Обычное дело о шантаже переросло в дело о гомосексуализме и приобрело политическую окраску. Такими делами занималось гестапо, "отдел борьбы с гомосексуализмом", которым руководил Йозеф Майзингер. Туда и передали дело Шмидта. Майзингер все прочел, и у него тоже перехватило дыхание при имени Фрич. Уж не тот ли это Фрич – барон и командующий силами вермахта? Генерал-полковник, тайная надежда немецкой консервативной оппозиции и открытый противник создания СС собственных вооруженных формирований… Майзингер вызвал Шмидта из тюрьмы и приказал капитану Хауссеру допросить его.
И вот в начале июля 1936 года Хауссер предъявил арестованному ряд фотографий, отобранных Майзингером, который толковал по-своему тонкости полицейского дознания и потому на каждой фотографии написал имя и полный титул изображенного. А Шмидт, на все готовый, лишь бы выслужиться, выискивал самый высокий титул. И, прочтя надпись "генерал-полковник барон фон Фрич, главнокомандующий", указал на снимок: "Да, это он". В своих показаниях он утверждал, что в ноябре 1933 года в позднее время случайно стал свидетелем гомосексуального акта между этим лицом и неким юношей в укромном месте в районе станции Ванзее в Берлине. После этого Шмидт, по его словам, проследовал за этим человеком до площади Потсдам и, представившись комиссаром полиции Крегером, остановил его. Тот назвался Фричем, предъявил ему удостоверение на это имя, сказал, что готов заплатить, что пара тысяч для него пустяк, но сейчас у него только 100 марок. Вместе они дошли до дома номер 21 по Фердинандштрассе, мужчина зашел в дом, а Шмидт дожидался на улице. Через десять минут тот вынес ему 500 марок, пообещав еще тысячу на следующий день. Шмидт все получил и заручился обещанием еще тысячи. В последний раз при передаче денег (это было в январе, 24-го) присутствовал приятель Шмидта, некий Хайтер.
Майзингер торжествовал: он получил убийственное оружие против генерала фон Фрича и мог теперь избавить СС от одного из самых опасных противников. В августе 1936 года Шмидт был допрошен еще раз уже другим офицером, а 20 августа его сообщник Хайтер подтвердил его показания. Все ясно: фон Фрич и есть этот мерзейший генерал-полковник.
Майзингер сообщил о своем открытии Гейдриху и Гиммлеру, и Гиммлер тут же помчался докладывать фюреру.
Однако в рейхсканцелярии Гиммлера ждало разочарование.