Рем вручил Гиммлеру военный флаг империи, на котором только что присягали бойцы РКФ, и дал приказ к выступлению. Дикая толпа быстро построилась в походную колонну и направилась в сторону "Бюргербройкеллер", где Гитлер и баварская политическая верхушка – государственный комиссар фон Кар и генерал рейхсвера фон Лоссов договаривались о "народной революции". Однако по пути колонну остановил гонец от Гитлера. Он передал Рему приказ захватить здание военного министерства, где располагался штаб VII (Баварского) военного округа. Капитан сделал, как велено. Через час военное министерство было в его руках.
Окна здания ощетинились стволами винтовок и пулеметов четырехсотенного ремовского войска. Однако капитан уже начал осознавать: что-то идет не так.
Все действительно пошло "не так": оправившись от изумления, политики и генералы решили нанести ответный удар. Ранним утром 9 ноября грохот танковых моторов известил об этом "защитников" здания военного министерства. Части рейхсвера и полиции выдвигались вперед, блокируя все дома вокруг; артиллерийские расчеты готовили к бою орудия и пулеметы.
Наступила убийственная тишина. На Людвигштрассе у заграждения из колючей проволоки, разделявшей противников, стоял Гиммлер, вцепившись в древко военного флага.
Гитлеровский порыв безумия причудливо перемешал в этой толпе будущих друзей и врагов; рядом стояли будущие убийцы и их жертвы. Рядом с Гиммлером – Рем, будущий вождь штурмовиков, через одиннадцать лет его убьют эсэсовцы, посланные его нынешним знаменосцем. Дальше – будущий начальник разведки СА граф Мулен-Экарт, он встретит свой конец в концлагере Гиммлера.
По ту сторону колючей проволоки лейтенант рейхсвера Герман Хефле, бывший адъютант Рема и тайный член "Рейхскригсфлагге". Летом 1934 года он предупредит своего бывшего шефа о смертельной опасности, а позднее, уже в ранге генерала войск СС, надоест Гиммлеру хуже занозы в мягком месте.
Вот уж точно: не знаешь, кто тебе завтра друг, кто враг. Фон Кар и Рем, враги в 1923 году, – оба приняли смерть от рук эсэсовских головорезов, и в один день – 30 июня 1934 года. Мало кто из действующих лиц 1923 года пережил историю черного ордена. Среди них – бывший командир Рема Франц фон Эпп, пытавшийся в тот день примирить Кара с путчистами. Но попытка посредничества не удалась. Рему пришлось капитулировать перед рейхсвером и полицией и сложить оружие. Только безоружных выпускали за оцепление. Итог: движение Гитлера и Рема было разгромлено, капитана посадили в тюрьму Штадельхайм.
Гиммлер остался один, без идола, без униформы, без веры. Он переживал кризис: прежнюю работу потерял, а новую, несмотря на многочисленные попытки, найти никак не удавалось, Майя Лориц решительно его отвергла, а политическая борьба принесла полное разочарование. Лишь благодаря моральной поддержке своих новоявленных почитательниц Гиммлеру удалось остаться на плаву. Они на самом деле верили, что 9 ноября 1923 года бравый знаменосец совершил подвиг исторического значения. Одна поклонница буквально упивалась воспоминаниями: "Перед военным министерством – колонны "Рейхскригсфлагге". Впереди – Гиммлер со знаменем. Видно, как надежно чувствует себя знамя в его руках и как он горд этим. Я подхожу к нему, не в состоянии произнести того, что звучит во мне:
Гордитесь – я знаменосец!
Не бойтесь – я знаменосец!
Любите меня – я знаменосец!"
Подружка Гиммлера Мария Р. (возможно, Мариэле Раушмайер), направляя "знаменосцу" письмо неизвестной поклонницы, сделала следующую приписку: "Это письмо – моему другу Генриху. Оно должно стать маленьким знаком горячей благодарности и дорогих воспоминаний о подвиге, который вновь научил нас надеяться".
Гиммлер все же решил остаться в политике. Когда НСДАП была запрещена, движение раскололось на две "народных" группировки. Он сделал выбор в пользу национал-социалистического освободительного движения, возглавляемого генералом Людендорфом. К данному объединению также принадлежал случайный знакомый Генриха, ландсхутский аптекарь Грегор Штрассер, по-деревенски хитрый и напористый, считавшийся истинным главой "освободительного движения". Штрассер быстро распознал в Гиммлере организаторский талант и сразу привлек его к работе.
На май 1924 года были намечены выборы в рейхстаг. Враги республики решили, что это удобный случай – перехватить "оружие демократии" и уничтожить демократию. Штрассер хотел, использовав гитлеровский путч, ставший сенсацией для всей Германии, провести своих нацистов в рейхстаг. Первый спектакль предвыборной борьбы увлек Баварию. Привычной чертой предвыборной шумихи стал треск мотора шведского мотоцикла. На нем восседал затянутый в кожу пропагандист: он носился по деревням Нижней Баварии, распространяя послания Грегора Штрассера.
Мотоциклист Гиммлер побил все рекорды нацистской демагогии. Он разоблачал евреев и масонов, натравливал крестьян на финансовых магнатов, воспевал будущий мир, населенный исключительно благородным крестьянством, он метал гром и молнии в сторону большевизма, клеймил демократию и другие направления рациональной политики. Не зная ни отдыха, ни усталости, переезжал он из одной деревни в другую. Вот запись в его рабочем календаре:
"– 23.02.24: речи в Эггмюле, Ландвайде и Бирнбахе;
– 24.02.24: выступления в Кельхайме и Заале, затем индивидуальная работа;
– 25.02.24: полуторачасовая речь в Pope".
"У меня ужасно много дел, – писал Гиммлер своему другу Кистлеру. – Я должен создать организацию на территории всей Нижней Баварии и направлять ее работу". Его усилия не пропали даром: движение Штрассера получило почти 2 миллиона голосов и смогло провести в рейхстаг 32 депутата.
Однако успех на выборах не обрадовал Гиммлера. Он засомневался: а является ли движение, к которому он примкнул, по-настоящему перспективным? Другу Кистлеру он жаловался: "Никакие самоотверженные усилия, по-видимому, не принесут нам, народникам, быстрых и видимых результатов" – и добавлял, что по его ощущению он поддерживал "заведомо проигранное дело".
Разногласия между группировками, интриги противников и сторонников находящегося в заключении Гитлера смущали слабохарактерного Гиммлера. И вот он стоит в полной растерянности – член экстремистской крайне правой группировки, озираясь в поисках своего идола – вождя, под которого можно приспособиться. Он готов стать рабом, но не видит хозяина. Он готов верить во что угодно, но вот во что? Он страстно желает играть роль в истории и уже представляет себя мучеником. В дневнике Гиммлера есть и такие строки:
Даже если будешь ранен,
Встань, борись, держись!
Подними повыше знамя,
Пусть ценою – жизнь!
И далее – о том, что он приведет других к победе и славе, о которых мечтал и за что готов отдать свою жизнь. Проблема была в неизвестности, что это за знамя и в чем состоит то самое святое дело, за которое стоит отдать жизнь? Генрих Гиммлер прекрасно знал только то, что никакой он не спаситель, он не рожден для великих дел. Постоянно его точили сомнения, будущий всесильный рейхсфюрер так и не смог увериться, что создан быть лидером. В дневнике Гиммлер честно записывал, что думает о себе самом. Так, он считал, что ему не хватает внутренней опоры, что слишком много болтает лишнего, сыплет дурацкими шутками. Однажды написал: "Какое все-таки жалкое создание – человек!" В другой раз: "Я просто болтун и пустая погремушка. У меня не хватает энергии. Ничего не получается… меня считают парнем, которому все дается играючи, который всегда обо всем позаботится: "Хайни? Он справится!"" Это относится к началу 1922 года.
Он до такой степени не понимал себя, что даже стал носиться с мыслью об эмиграции. Изучал русский язык, чтобы уехать куда-нибудь на Восток, осесть в деревне, заняться там крестьянским трудом. В другой раз он представлял свое будущее в Перу или в Турции. За период с 1919-го по 1924 год упоминания о планах эмиграции встречаются в дневнике Гиммлера раз пятнадцать.
В конце концов этот нерешительный суеверный человек пришел к убеждению, что его преследует злой рок. Позже, годы спустя, он писал жене: "Нам, ландскнехтам, на роду написано быть одиночками, изгоями", на что получил следующий ответ: "Довольно видеть все в черном цвете! Оставь будущее в покое – оно само распорядится". Через несколько дней фрау Гиммлер выразилась еще яснее: "Опять у тебя одно и то же: новый год будет неудачным! Ты что, стал астрологом и веришь, что над нами довлеет Марс и поэтому нас ждут сплошные несчастья? Прошу тебя, оставь это".
Справиться со своими мучительными сомнениями Гиммлер смог лишь тогда, когда на его горизонте появился человек, ставший для него полубогом, – Адольф Гитлер.
Из тюрьмы Ландсберг Гитлер был освобожден в декабре 1924 года. Он сразу приступил к восстановлению своей запрещенной и расколовшейся партии. То, что Гиммлера смущало в лагере народников, Гитлер смог устранить в течение года. 27 февраля 1925 года ему удалось объединить под своим руководством Национал-социалистическую и Народную партии Баварии, сформировав новую НСДАП. Еще через два месяца он образовал СС, потом разобрался с внутренней оппозицией в собственном лагере, а к концу 1926 года собрал собственную партийную армию – СА.
Гиммлер, подсознательно искавший, кому бы подчиниться, чутьем понял, что нашел своего идола. В августе 1925 года он получил членский билет обновленной НСДАП и вскоре после этого очутился в убого обставленном помещении рядом с церковью Святого Мартина в Ландсхуте в качестве секретаря Грегора Штрассера, с окладом 120 марок в месяц. Штрассер, руководивший тогда пропагандой в Нижней Баварии, был рад загрузить помощника. Гиммлеру поручено было поддерживать постоянную связь с самыми отдаленными нацистскими группами. В итоге для нацистов из баварской глубинки он и его мотоцикл стали олицетворением партийного руководства. Через некоторое время Гиммлера выдвинули на должность управляющего делами партийного округа (гау) Нижней Баварии.
Устоялось мнение, будто бы Гиммлер подобно рейнскому оратору Йозефу Геббельсу был искренним приверженцем идей Штрассера – будущего противника Гитлера. На самом деле Гиммлер считал себя скорее конторским служащим правления партии, чем соратником Штрассера. Когда тот перебрался в Берлин, став северогерманским противовесом фюрера, Гиммлер плотнее придвинулся к своему вождю. Никто не знает, когда впервые встретились эти двое. Известно, однако, что Гиммлер до конца своих дней так и не сумел преодолеть в себе робость, постоянно возникавшую при общении с "величайшим умом всех времен и народов", как он называл Гитлера.
Еще работая в Ландсхуте у Штрассера, Гиммлер по-детски преклонялся перед вождем. Один его приятель рассказал английскому писателю Вилли Фришауэру, что Гиммлер нередко вполголоса бормотал что-то, обращаясь к портрету Гитлера, висевшему у него в конторе. А при телефонных разговорах с фюрером Гиммлер вытягивался по стойке "смирно" и щелкал каблуками. Был случай во время войны, когда массажист рейхсфюрера Феликс Керстен ответил на телефонный звонок Гитлера. Так Гиммлера после этого просто распирало: "Господин Керстен, вам известно, с кем вы только что говорили? Вы слышали голос ФЮРЕРА! Вот удача! Напишите сейчас же об этом супруге! Представляю, как она будет счастлива что вам выпал такой исключительный случай…"
Дни борьбы, когда он находился рядом с Гитлером, были величайшим взлетом его карьеры. "Это было славное время, – взволнованно вспоминал он уже в 1945 году. – Мы, бойцы нашего движения, постоянно подвергались смертельной опасности. Но страха мы не испытывали. Адольф Гитлер сплотил нас и повел за собой. Эти годы – самые лучшие в моей жизни".
Служа фюреру, он без устали носился на мотоцикле по сельским дорогам, сжигаемый честолюбием и болями в желудке, доводившими его порой до обморока. "Это колоссально – то, что вы делаете, – восхищалась осенью 1927 года одна из его берлинских поклонниц. – Но вы слишком много требуете от себя, и вот ваш организм мстит вам. Справедливо: организм прав". "Ты опять в дороге, и мне приходится думать, что вся твоя жизнь – одна сплошная гонка!" – отчаивалась будущая жена.
Гитлер воздавал ему по заслугам, и Гиммлер поднимался по лестнице партийной иерархии: в 1925 году он стал заместителем гауляйтера Верхней Баварии – Швабии, в том же году – заместителем главного пропагандиста партии, а в 1927-м – заместителем рейхсфюрера СС. За несколько лет нерешительный, не имеющий цели в жизни студент превратился в фанатичного приверженца Гитлера, поражавшего фюрера выдающимися организаторскими способностями. Но одна только оргработа Гиммлера не удовлетворяла. Он желал быть наставником и воспитателем, мечтал вывести партию и нацию к "истинным источникам жизни".
Долговременное пребывание в сельских краях Нижней Баварии сделало для него неодолимо притягательной философию "крови и почвы". С самого нежного возраста благодаря своему романтическому восприятию истории Гиммлер привык видеть в крестьянстве первоисточник народной силы. Позже он заявлял: "Человек на своем собственном участке земли – вот источник мощи и становой хребет национального характера германской нации". Он говорил, что "по происхождению, крови и характеру я и сам тоже крестьянин". Гиммлер не мог себе представить великих людей истории иначе, как выходцами из крестьянства. Своего любимого героя, саксонского короля и покорителя славян Генриха I Птицелова (876–936) он тоже причислял к "крестьянской знати народа".
После университета, околдованный народнической пропагандой, он рисовал себе общество будущего, построенное на простых, крестьянских ценностях. Сохранилась недатированная записка: сельскую школу он считал ячейкой государства типа "назад – к земле!"; взаимоотношения учителей и учеников там являют "картину истинной немецкой государственности" и потому должны стать предвестниками нового общества.
Учителями в этой школе, равно как и среди всего воображаемого "народа", должны быть "мастера" и их помощники обоего пола. Мужчины должны обладать "качествами вождя", они обязаны уметь распознавать "ложь и обман этого мира". А учительницам надлежит быть милыми, жизнерадостными, высоконравственными; они обладают настоящим материнским чувством и не знают недугов, свойственных современным городским женщинам. Они сильны и грациозны и с удовольствием оставляют за мужчинами право последнего слова. Домашнее тепло будет способствовать тому, чтобы эта "школа" стала духовным центром притяжения и для горожан, для поэтов и художников; домом, всегда открытым для соотечественников. Рабочие городов тоже должны иметь возможность черпать силы в этом источнике, чтобы пройти через предрассудки современности. Вот они – начала нацистской и эсэсовской общественной утопии! "Никакие ценности, даже знания, не могут стоять выше характера и убеждений", – утверждал геополитик Гиммлер, представляя воображаемый продукт своей лаборатории – людей "со стопроцентным здоровьем, крепкой нервной системой и сильной волей, которым постоянная тесная связь со школой помогает вырасти и стать вождями своего народа".
Гиммлеру даже удалось найти единомышленников, готовых воплотить его фантазии. Они приобрели ферму в Нижней Баварии и предоставили ее в распоряжение Гиммлера. Однако надежды на то, что "найдется еще немало благородных людей, способных в зависимости от их состояния и сил материально поддержать" его начинание, оказались тщетными. "Деревенская школа будущего" оставалась игрой воображения. Тем не менее Гиммлер не отступился от идеи своей сельской утопии. В конце концов, его отец был учителем, а значит, педагогический дар должен быть и у сына. И он решил, что рожден для великой просветительской миссии, даже готов был извлечь урок из случившегося.
Поучая окружающих, Гиммлер вечно донимал их рассказами, как бы поступили предки в том или ином случае. У него всегда был наготове подходящий пример из истории, чтобы проиллюстрировать настоящее и прикинуть, чего ждать от будущего. В годы войны, по словам его массажиста и самого близкого друга Керстена, Гиммлер мечтал о мирном времени, когда снова можно будет заниматься образованием. Керстен вполне серьезно считал, что в глубине души Гиммлер предпочел бы перевоспитывать восточные народы, а не истреблять их.
Из неудавшейся затеи с "деревенской школой" Гиммлер все же извлек пользу: впервые непосредственно столкнулся с трудностями, в которых билось немецкое крестьянство. Однако сделал из увиденного весьма своеобразные выводы, очень далекие от реальности.
Крестьянский мистик Гиммлер не разглядел тяжелейший системный кризис, настигший германское сельское хозяйство после прекращения бисмарковской политики протекционизма, а может быть, и раньше. Не осознал он и настоятельной необходимости рационализации, отказа от непродуктивных мелких хозяйств. Гиммлер все воспринял совершенно иначе. Он увидел многоцветную, дьявольскую паутину с ярлыком: "Мировое еврейство". "Главным врагом крестьянства, – писал он в 1924 году, – является международный еврейский капитал, натравляющий горожан на сельское население". А происходит все это следующим образом: "С помощью спекуляций и рыночных афер еврейский капитал добивается низких цен от производителя и высоких цен при продаже. Сельский производитель, таким образом, меньше зарабатывает, а горожанин больше платит. Полученную прибыль заглатывает еврейство и его приспешники".
До "пивного путча" 1923 года евреи попадали в дневниковые записи Гиммлера как отдельные личности. Теперь они были объединены в некий общий страшный стереотип, и в каждом неарийце можно было подозревать диверсанта всемирного еврейского заговора. С этого момента евреи в сознании будущего рейхсфюрера превратились в предмет коллективного поношения. Гиммлер нашел своего врага.
В том же самом меморандуме он ссылается и на другого смертельного врага, без которого рейхсфюрер больше не сможет обойтись, – славян. "Только в борьбе со славянством, – доказывал Гиммлер, – немецкое крестьянство проявит себя и окрепнет, так как будущее лежит на Востоке… На Востоке имеются громадные территории, пригодные для обработки. Сейчас их держат крупные хозяйства. Сыновья фермеров и сельские рабочие должны переселиться туда, чтобы прекратилась практика, при которой второй и третий сыновья немецкого крестьянина вынуждены ехать в города. Расширение немецкого влияния будет способствовать тому, чтобы крестьянское население вернуло себе ведущую роль в Германии". Переселение, согласно Гиммлеру, – это также проявление немецкого национального духа: "Увеличение численности сельского населения будет также препятствовать нашествию рабочих масс с Востока. Как и шестьсот лет назад, немецкий крестьянин должен чувствовать себя призванным перед немецкой нацией бороться против славянской расы за обладание и увеличение территории святой матери-земли".
Не осознавая того, уже в 1924 году Генрих Гиммлер сформулировал два ключевых пункта программы будущих СС, дал обоснование антисемитской и антиславянской политики Третьего рейха.