Свой досуг после мнимой работы я принялся проводить с пользой для реализации своей давнишней мечты. Разыскав в библиотеке сборник гитарной музыки, в котором были переложения русских народных песен в обработке Русанова, я, взяв в клубе гитару, часами просиживал, самостоятельно разбирая ноты. Валера мне в этом никакой помощи оказать не смог, так как с нотной грамотой совершенно не был знаком. На гитаре играл по слуху. Зато я, еще с детских занятий на скрипке, запомнил расположение нотных знаков и их названия. Теперь мне предстояло найти соответствующие звуки на грифе гитары. Перелистав весь сборник, я убедился, что самая низкая нота, попадающаяся на его страницах, - нота "ре". Путем логического мышления было вычислено, что на гитаре самому низкому звуку соответствует самая толстая, седьмая струна гитары. Значит, это и есть "ре". Дальнейший подсчет и расположение нот на грифе, с помощью слуха, было уже делом техники. Разучив очередную пьесу, я целыми вечерами ее отрабатывал.
Друзья подсмеивались над моим увлечением. В их головах не умещалось: как это вроде бы с виду нормальный человек, вместо того чтобы со смаком записать терца, может часами бесцельно барабанить по струнам одну и ту же мелодию, от которой окружающих уже давно тошнит. Но я ни на кого не обращал внимания. Замечая, как с каждым разом у меня получается все лучше и лучше, я с самозабвением уходил в мир музыки, забывая обо всем на свете. Чтобы не создавать нетерпимую обстановку для своих друзей, я вечерами стал уходить в клуб, где в одиночестве, да нет, вдвоем с гитарой, предавался сладостному ощущению познания неизведанного.
Не обращая внимания на то, что в результате настойчивых и чрезмерных занятий кончики моих пальцев на левой руке превратились в отвратительные, распухшие, кровоточащие ошметки, я помимо музыкальных пьес стал гонять на гитаре гаммы, арпеджио, аккорды, что за короткое время значительно подвинуло вперед технику игры. С течением времени пальцы обрели твердость и уверенность. На их кончиках образовались твердые мозоли, и я перестал страдать от боли во время занятий. Конечно, варясь в собственном соку, я был далек от серьезного овладения инструментом. Ни о правильной посадке и постановке рук, ни о грамотном извлечении звука, ни о культуре исполнения не было и речи. Но для окружающих меня людей через короткое время я стал непревзойденным виртуозом. И это чрезвычайно льстило моему самолюбию.
- Не пора ли тебе, Сека, в самодеятельность записываться? - с удовольствием балагурил Язва. - Глядишь, и лауреата присвоят!
Он не подозревал о том, как недалек был от истины. Мою заветную мечту - сыграть со сцены - сдерживал единственный фактор - запрет воровского закона. Не положено вору участвовать в мероприятиях, проводимых администрацией лагеря.
Наступила весна. Постепенно подтаивая, уплотнялся снег. Кое-где на горе уже появились темные проталины. Природа постепенно оживала, наполняя все вокруг свежими красками. Вагонеточный спорт мы теперь с успехом могли бы представлять на международных конкурсах цирковых артистов. Правда, обратный путь с работы приходилось осуществлять несколько оригинальным способом, в свое время подсказанным нам вездесущим Валерой. Появление проталин вынудило несколько разнообразить возвращение в родное логово.
Сначала мы стремительно мчались к подножию по накатанной нашими же задницами снеговой дорожке, предварительно защитив штаны от немедленного протирания до дыр своими ватными рукавицами. При появлении на пути следования оттаявших участков земли приходилось мгновенно вскакивать на ноги и преодолевать возникшую преграду с помощью гигантских прыжков. Миновав препятствие и снова приняв предыдущую позицию, можно было продолжать движение в прежнем положении.
Однажды утром после плотного завтрака наша бригада построилась перед проходной будкой, соединяющей жилую зону с производственной. Проходя по одному мимо пожилого надзирателя, который нехотя, лениво и чисто формально ощупывал каждого от шеи до щиколоток, мы балагурили по поводу его некачественного, с нашей точки зрения, обыска. Надзиратель незлобиво огрызался, полагая, что его деятельность вполне достаточна для обнаружения спрятанного вертолета, проносимого через вахту с целью совершения экскурсии на материк. Годами проводимая дважды в день процедура обыска (в промзону и обратно), не дававшая никаких результатов, делала работу флегматичного надзирателя совершенно бессмысленной. Пройдя насквозь через обогатительную фабрику, мужики начали взбираться в гору, а мы впятером принялись ожидать их благополучного прибытия на вершину и последующего отправления нас привычным транспортом.
- Смотри, братва, весна наступает! - мечтательно произнес Алкан.
- А ты только что заметил? - отозвался Язва.
- В Ленинграде уже давно ручьи текут! - подал голос Витя. - По Невскому народ толпами прет.
- Прет и радуется, что тебя там нет. Кошельки у всех целы, - констатировал Язва.
- А у меня в Смоленске одна шмара была… - начал было Акула проявлять весеннее настроение.
- Шат ап! (англ. - заткнись.) У всех шмары были! - сегодня Язва был явно не в духе. - Лучше сит даун (англ. - садись.) в кар (англ. - автомобиль.). Вон наш фраер уже маяк подает!
Язва с недавних пор принялся изучать английский язык и не упускал возможности блеснуть перед слушателями своими знаниями. Очень забавно
было слушать его корявый английский вперемежку с блатным жаргоном.
Довольно часто воры в законе то ли от скуки, то ли от любознательности увлекались совершенно неожиданными вещами. В Таганской тюрьме я встречал вора по кличке Сова, который целыми днями просиживал над трудами известных философов, используя возможность получать книги из замечательной тюремной библиотеки, знаменитой своими уникальными конфискованными изданиями.
А в "Матросской тишине" отличавшийся своей утонченной интеллигентностью Леха Нос под веселое ржание всей камеры усердно изучал труды Маркса.
С вершины горы нам действительно маячил Валера. После завершения посадки вагонетка дернулась и пошла с мгновенно нарастающей скоростью вверх. Весь подъем в поднебесье обычно продолжается около десяти секунд. Привычно засвистел ветер. Мы, судорожно вцепившись в борта, начали глотать слюну, дабы не закладывало уши. Вагонетка неслась с такой скоростью, какую нам никогда не приходилось испытывать на свободе. Пучки искр летели из-под колес. Грохот стоял такой, что казалось, земной шар разламывается на части.
Внезапно раздался непривычный треск. Я увидел, как у поравнявшейся с нами встречной груженой вагонетки лопнул удерживающий ее стальной трос и извивающейся змеей взмыл в небо. На мгновение став на дыбы, железный монстр весом в три тонны закувыркался вниз, рассыпая по дороге вываливавшуюся во все стороны руду, и, проломив насквозь кирпичную стену фабрики, влетел внутрь. В то же мгновение наша вагонетка остановилась и через долю секунды полетела по рельсам вниз, увлекая за собой освободившийся трос.
- Прыгай! - изо всех сил заорал Язва.
Но было уже поздно. Страшный удар поверг все окружающее в темноту…
Я оказался в другом измерении. Земли нет. Вселенной тоже. Всюду какая-то вязкая масса. В этой массе - я. Но не тело. Тела нет вообще, как и нет никаких предметов. В матовой, полупрозрачной массе мое растворенное в ней сознание. Или мозг. Или душа. Ощущение передать невозможно. Ничего сравнительно похожего на Земле нет. Но я попробую.
Представьте, что на вас наехал громадный асфальтовый каток и превратил ваше тело в размазанный сгусток слизи. И если взять тот пиковый момент боли, после которого сразу наступает смерть и который человек может выдержать только доли секунды, этот момент остался навечно. Но это не все. Представьте, что вас скрутили в три погибели, затолкали в крохотный ящик и зарыли в землю навсегда. Живого!!! То невыносимое ощущение дискомфорта, которое вы стали бы испытывать через некоторое время, приплюсуйте к нечеловеческой боли. И все равно это не то… Ведь лежа под катком и находясь в ящике, вы ожидаете спасительный выход - смерть. Здесь выхода не было. И самым ужасным были не боль и дискомфорт, а осознание того, что это будет продолжаться ВЕЧНО. Все самое страшное, то, что я пережил в своей жизни до этого момента: и полусмерть в замурованном в бревне, и угроза медленной голодной смерти в тайге, и поедание Юркиных останков, и расстрел по приговору суда, и бугановская "дача", - показалось мне счастливой детской сказкой в сравнении с тем ужасом, который я испытал, совершенно отчетливо осознав, что СМЕРТИ НЕ БУДЕТ!!! И этот ужас тоже остался во мне навечно. Плюс ко всему стоял невыносимый зудящий стон, который я слышал неизвестно чем. Я ощущал свой мозг в каком-то растворенном состоянии. Я был на грани помешательства. Я даже пытался каким-то образом, каким-то усилием воли перейти эту грань, чтобы сойти с ума совсем, но все мои попытки ни к чему не приводили. И не было ни темноты, ни света. Все вокруг было серое. И это тоже было невыносимо. И еще десятки других ощущений, которые описать невозможно, потому что подобных просто нет на Земле. От меня, казалось, осталось одно раздавленное сознание, которое ощущало весь ужас вечности в таком положении. Я ясно и отчетливо понимал, что конца не будет. Я не видел, но чувствовал, что плазма, в которой растворен мой мозг, занимает весь осознаваемый мной мир и что в этой плазме я один. Без тела. Больше ничего нет. Полувялые, ускользающие из сознания мысли, дикая боль, беспомощность, неподвижность, обреченность, вечность. Я никогда не мог представить себе Вечность при Жизни. Здесь я ее осязал всем своим несуществующим естеством. Внезапно меня пронзила одна единственная яркая, как вспышка молнии, мысль. Я вдруг понял, что это расплата за все то, что я натворил за свою предыдущую жизнь на Земле. И эта мысль тоже осталась навечно. Прошло много тысяч лет…
- Не разговаривай, дружок, тебе нельзя! - услышал я человеческий голос. Дикая радость хлынула мне в сердце. Неужели вечности пришел конец? Такого ведь не может быть! Открыв глаза, я увидел бороду и добрые глаза. И только через некоторое время разглядел склонившуюся надо мной голову в белом колпаке.
- Ну, как на том свете, понравилось? Только не отвечай, не отвечай! Да! Повозились мы с тобой. Редкий случай! Зато жить теперь будешь долго.
Ну почему все врачи говорят одно и то же, подумал я, вспомнив Филатовскую больницу. И почему я обязательно должен долго жить. А мне не хочется дряхлым стариком, впавшим в детство, валяться в параличе на постели, справляя под себя свою нужду. С другой стороны, теперь, когда я самолично узнал, что может быть со мной после смерти, мне безумно захотелось, как можно дальше отложить этот жуткий момент. Да, я понял, что был в Аду. Правда, он абсолютно не похож на Ад, описанный в литературе. Но нисколько не лучше. Непонятно, почему моя душа улетела туда сразу? Почему не на сороковой день? И как удалось врачам, вопреки воле Божьей, возвратить меня обратно? Или Бог только попугал меня?
С раннего детства я был воспитан атеистом. Увлекаясь аномальными явлениями, я не упускал ни одного сеанса знаменитого в то время гипнотизера Вольфа Мессинга, таща отца за руку в театр. Когда на моих глазах после фразы "У вас на правом предплечье под кожу положен раскаленный пятачок" у вызванного из зала любителя острых ощущений на указанном месте вспухало красное пятно, я в изумлении от увиденного чуда долгое время не мог прийти в себя от восторга.
Особенно интересовали меня необъяснимые явления природы, проблемы передачи мыслей на расстояние, внушение, самовнушение, сны и сновидения. Ребенком перечитав чуть ли не всю научно-популярную литературу по этим темам, я до хрипоты спорил с бабушкой, утверждавшей, что гром и молния происходят оттого, что Илья-пророк едет на своей колеснице. В доказательство своей правоты я предлагал ей прийти в мою школу, где я лично в физическом кабинете сотворю ей ту же молнию с помощью нехитрого электрического приспособления, собственноручно.
Однажды в брошюре под названием "Сны и сновидения" я прочитал о необычном случае, происшедшим с одним нашим ученым. Он приехал в Париж на научную конференцию по проблемам сна и поселился в гостинице. Вечером, после ужина в ресторане, ученый пришел в свой номер, поудобнее устроился в постели, уснул и увидел сон, который запомнил на всю свою жизнь. Снилось ему, как будто он находится в Париже во времена французской революции. Подполье, участником которого он являлся, широко развернуло свою деятельность. Подпольная типография печатала листовки, целая группа расклеивала и разбрасывала их по Парижу. Бесконечный агитационный процесс, различные способы приобретения оружия, собрания и многое, многое другое, в чем он принимает конкретное участие. Далее по доносу провокатора его с группой товарищей арестовывают и сажают в тюрьму. Он описывает каждый день пребывания в камере. Кормежка, прогулки, допросы - все в деталях, вплоть до меню. Потом суд. Приговор - смертная казнь. На площади гильотина. Толпы волнующихся людей. Встав на колени и вставив голову в прорезь, он ощутил удар ножа гильотины по шее. И проснулся…
Каково же было его удивление, когда он убедился, что забыл закрыть окно на ночь. В результате сильным порывом ветра сорвало гардину, которая и ударила его по шее. Оказалось, что в тот миг, пока нервы передавали сигнал в мозг об ударе, и приснился ему такой сложный сон.
Я частенько и сам замечал, что, забывшись на мгновение, можно увидеть довольно длинный сон. А сновидение, как утверждали ученые, ни что иное, как бесконтрольная работа мозга. Но ведь это и есть другое измерение времени. И если это возможно во сне, то почему такое же явление не может произойти во время остановки сердца, когда мозг еще несколько минут продолжает работать? Видение может продолжаться несколько минут. Но это для тех, кто стоит над трупом. Для самого умершего эти несколько минут могут длиться вечно. Может быть, это и есть загробное существование (загробной жизнью это назвать нельзя). Может быть, это и есть Ад, который в отличие от традиционно проповедуемого в действительности оказывается в миллионы раз хуже?
Мне кажется, что существуют силы, о которых человек не имеет ни малейшего понятия, которые способны различать добро и зло при жизни и соответственно этому регулировать ощущение не умирающего сознания после смерти человека. Мне думается, не случайно в момент моей клинической смерти в детстве, когда я был безгрешным ребенком, потусторонняя дорога привела мое сознание в Рай. А сейчас, после того что я натворил в своей жизни, посещение столь неуютной обители, которую с большой натяжкой можно назвать Адом, было закономерным. Теперь я абсолютно твердо уверен, что провидение предоставило мне редкую возможность побывать и в Раю, и в Аду, поставив передо мной задачу жизненного выбора. Реальность происшедшего со мной не оставляла никаких сомнений. Но если бы я услышал об этом со стороны, то никогда бы в жизни не поверил.
Так думал я, лежа на больничной койке, весь в бинтах и гипсе, с привязанными к потолочным роликам руками и ногами. Через несколько дней мне было разрешено разговаривать.
- Где мои товарищи? - задал я свой первый вопрос проводившему утренний обход врачу.
- Понимаешь, парень, ты остался один. Да и то еле вытащили тебя с того света. Была остановка сердца. Но теперь уже все в порядке. Подлатаем тебя немножко, и живи. А твоих друзей уже похоронили. Все четверо - насмерть.
Трудно терять друзей. Еще труднее - единственных. Но к великому своему стыду, я перенес это сообщение относительно спокойно. То ли уже привык к частым посещениям костлявой, то ли характер такой.
- А руки у меня целы? - поинтересовался я, вспомнив про оставшегося в живых единственного деревянного друга, - На гитаре играть смогу?
- Да есть несколько переломов, но это мы подлечим. И играть будешь, и плясать будешь! Самое главное, теперь не шевелись, потерпи пока. Ну давай выздоравливай! - неуверенно произнес доктор и, посмотрев на меня с сожалением, повернулся к двери. Скосив глаза, я увидел, как доктор и две медсестры в белых халатах, с опаской оглядываясь на меня, выходят из палаты.
Этот взгляд доктора я расшифровал только через сорок пять лет, когда случайно увидел по магаданскому телевидению передачу, где диктор рассказывал, что в сталинские времена на руднике Будугучак заключенные добывали урановую руду, ничего не подозревая об этом. Им говорили, что добывают они касситерит. Хоронили их в громадных братских могилах.
Рудник Будугучак, расположенный в живописной долине между гор, рядом с поселком под игривым названием Вакханка, и был тем самым рудником, где несколько дней тому назад я совершил попытку снести своим телом обогатительную фабрику.
Ты посылал на меня многие и
лютые беды, но и опять оживлял меня,
и из бездн земли опять выводил меня.
Библия, Псалтырь, пс. 70, 20
ИЗ ПРОПАСТИ
Удивительно, как быстро на мне заживают все болячки! И костыли уже не нужны, и руки работают нормально. Теперь бы поскорее на зону. Так надоело здесь валяться. Да еще в одиночестве. Интересно, почему меня держат отдельно от остальных? В больнице мест не хватает, а со мной так цацкаются. Персональная палата! Жратва, как на свободе! Пять раз в день врачи навещают! Если бы не замок на двери, подумал бы, что с того света вернулся секретарем горкома. Да и больница какая-то навороченная. Может, я на материке? Нет, вряд ли. За окном колымский пейзаж. Ба! Да на окнах решеток нет! Правда, пятый этаж. Но это не поселок. Это город какой-то. В поселках таких больниц не бывает. Все почему-то молчат. От вопросов уворачиваются. Но ничего, поживем - увидим!
Ко мне часто стал заходить больничный сторож Костя. Придет, положит на тумбочку яблоко, сядет на табуретку и долго молча смотрит на меня печальными глазами. Потом также молча встанет и уйдет. На вид Косте было лет сорок. У него по самое плечо отсутствовала левая рука, а на правой не хватало трех пальцев. Хромая на обе ноги, он ходил, переваливаясь, как утка. Лицо тоже было изуродовано. Несколько раз я пробовал деликатно с ним заговорить, но все мои попытки ни к чему не приводили. Костя молчал. Я был уверен, что он бывший фронтовик, а его изъяны - это гримасы войны. И только однажды ночью пожилая дежурная сестра, которая отчаянно скучала за своим столом, по моей просьбе рассказала мне Костину историю.
Оказывается, ни на каком фронте Костя не воевал. Не сгодился по здоровью. Но водителем-дальнобойщиком работать мог. Несколько лет тому назад в самый разгар суровой северной зимы по Колымской трассе из Магадана в Сусуман двигалась колонна грузовиков. Путь неблизкий, и поэтому в кабине каждого грузовика сидели по два водителя. Когда один уставал, за руль садился другой. Только в единственной машине находился один водитель. Костин напарник заболел, и он решил отправиться в дальний путь в одиночку. Стаж у него был солидный, Колымская трасса - как дом родной. Да и не один едет. Колонной.
Двенадцать грузовиков везли в колымскую глубинку продукты. Это был последний сезонный завоз. Машины не спеша ползли, преодолевая снежные перевалы, узкие, скользкие прижимы и всякие другие сложности, которых на пути дальнобойщиков попадалось немало. В наиболее сложных местах колонна останавливалась, водители всех машин собирались вместе и, упираясь в борта, либо толкали каждый грузовик, либо подстраховывали, чтобы он не свалился в пропасть. Последним в колонне трясся за баранкой Костя.