Однако союз Изяслава с племянниками сохранился. Зимой 1160/61 года, вновь собрав вокруг себя половцев, Изяслав Давыдович опять двинулся к Киеву. На этот раз он действовал более успешно: его войска переправились через Днепр и достигли окраин Киева. 8 февраля 1161 года у самых стен Киевской крепости разыгралось жестокое сражение. "И бысть брань крепка велми зело… и летяху мнози убиваеми от обоих, и тако страшно бе зрети, яко второму пришествию быти", - не жалеет красок, описывая битву, летописец. Ростислав устоять не сумел. По совету своих бояр он укрылся в Белгороде, где рассчитывал дождаться помощи от союзных ему князей. В тот же день к Белгороду подошли его племянники Ярослав и Ярополк Изяславичи; другой его союзник, Владимир Андреевич, отправился за помощью к торкам и берендеям. 12 февраля, в воскресенье, Изяслав Давыдович вступил в Киев и, не задерживаясь в городе, двинулся к Белгороду. Святослав Ольгович из Чернигова вновь пытался остановить его, "веля ему мир взяти" или же отступить за Днепр: "Аже будешь за Днепром, то вся твоя правда будет". Но Изяслав отговаривался тем, что отступать ему, по существу, некуда: союзные ему князья, его племянники, могут уйти каждый в свою волость, "а мне куда воротиться? В Половци не могу ити, а у Выри не могу голодом мерети, а лепле (лучше. - А. К.) хочю еде умерети". Слова его, к несчастью, оказались пророческими.
В тот самый день 12 февраля, когда Изяслав вступал в Киев, рано утром на небе было видно страшное и грозное знамение - полное лунное затмение. Луна двигалась через всё небо, с востока на запад, меняя свой облик, и наконец полностью исчезла, пока не появилась вновь: "и пакы бысть яко кровава, и потом бысть яко две лици (два лика. - А. К.) имущи: одино зелено, а другое желто, и посреди ея яко два ратьника секущеся мечема, и одиному ею яко кровь идяше из главы, а другому бело, акы млеко течаше". Знающие люди тут же объяснили, что знамение это не к добру и "прообразует" оно княжью смерть. Впрочем, не исключено, что их неясные пророчества были истолкованы позднее, когда случилось непоправимое и княжеская кровь действительно пролилась…
Осада Белгорода продолжалась около четырёх недель. Ростислав заранее сжёг "острог" - внешнюю крепость; Изяслав с половцами осаждал детинец и разорял окрестности города. В самом начале марта на помощь Ростиславу подтянулись союзные князья: Мстислав Изяславич из Владимира-Волынского со своим полком и галицкой помощью, Рюрик Ростиславич с "чёрными клобуками". Примечательно, что вместе с Рюриком из Торческа выступил князь Василько Юрьевич, брат Андрея, - это единственное его упоминание в качестве южнорусского князя за время, прошедшее со смерти отца. По всей вероятности, Василько признавал власть Волынского князя Мстислава и действовал заодно со своим двоюродным братом Владимиром Андреевичем. Однако сам факт его участия в войне на стороне союзников Ростислава Мстиславича оказался даже выгоден Андрею Боголюбскому, поскольку давал возможность в случае успеха Ростислава заключить с ним мир на более или менее приемлемых условиях. Соединившись у Котельниц, князья двинулись к Белгороду. Берендеи выпросились у Мстислава "на перед": разведать, велика ли вражеская рать. Рейд их неожиданно обернулся победой над основными силами противника. По пути берендеи повстречались с половцами Изяслава Давыдовича и обратили их в бегство. Прибежав к Изяславу, половцы поведали о каких-то несметных силах - "рати великой", наступающей на Белгород.
Переполошившись и даже не проверив их сведения ("ни полков видив"), Изяслав начал отступление. Союзники вместе с вышедшими из Белгорода силами Ростислава начали преследовать его и 6 марта настигли у речки Желяни, недалеко от Киева. Речка эта не в первый раз становилась местом ожесточённого побоища. "И ту начаша сечи я (их. - А. К.), - повествует летописец, - а инех руками имати". Изяслав отступал к озёрам и уже въезжал в какой-то лесок ("борок"), когда его нагнали враги. Роковой удар нанёс князю некий Воибор Негечевич (в другом варианте: Генечевич), поразивший его саблею по голове; другой воин ударил Изяслава в "стегно", то есть бедро, так что тот рухнул с коня наземь. Когда князья подъехали к нему, Изяслав был ещё жив. И начал над ним плакать и сокрушаться князь Ростислав Мстиславич, рассказывает летописец; Изяслав же в ответ лишь просил испить водицы. Ему протянули мех с вином, князь отпил из него и тут же испустил дух. Тело его отвезли в монастырь Святого Симеона в Киеве, а оттуда переправили в родной Чернигов, где и похоронили в церкви Святых Бориса и Глеба. Так сбылось небесное пророчество, и так закончилась жизнь одного из самых беспокойных и неудачливых русских князей XII века.
Гибель союзника и свата стала серьёзной потерей для князя Андрея Юрьевича. Очень скоро это отразилось и на его новгородских делах. Весной того же года он заключил с Ростиславом Мстиславичем мирный договор, один из пунктов которого касался княжения в Новгороде. По договорённости с великим князем Киевским Андрей вывел племянника из Новгорода, где тот просидел "год без недели" (следовательно, до середины июня 1161 года?). Именно так - о добровольном выводе Андреем своего племянника - сообщается в Новгородской Первой летописи; в Ипатьевской же сказано более определённо: "Гюргевича внука" новгородцы "выгнаша от себе". (Суздальская летопись об этом событии умалчивает.) А ещё спустя три месяца, 28 сентября, сын Ростислава Святослав вновь вступил в Новгород. Новгородцы посадили его на стол "на всей воле его" - очевидно, признав свою неправоту и покаявшись за злодеяния, совершённые годом ранее. Тогда же было отнято посадничество у Нежаты Твердятича. Новым новгородским посадником стал Захария - сторонник Ростиславичей. Забегая вперёд скажу, что верность Ростиславичу в конце концов будет стоить Захарии жизни.
Год 1161-й оказался исключительно тяжёлым и в истории Новгорода, и в истории Суздальской Руси. "…Том же лете стоя всё лето вёдром, и пригоре всё жито, а на осень уби всю ярь мороз, - с горечью писал новгородский летописец. - Ещё же за грехы наша не то зло оставися, нъ пакы на зиму ста вся зима теплом и дъжгем (дождём. - А. К.), и гром бысть". Следствием этих природных катаклизмов стали голод и чудовищная дороговизна: "…купляхом кадку малую (ржи? - А. К.) по 7 кун. О велика скърбь бяше в людьх и нужа!"
Завершая рассказ о бурных событиях этих лет, скажем ещё, что в том же 1161 году один за другим ушли из жизни сначала муромский князь Владимир Святославич, верный союзник, или, точнее, "подручный", Андрея Боголюбского, а затем Иван Ростиславич Берладник, принесший столько бед и несчастий как себе самому, так и всей Русской земле. Свой путь он закончил в Греческой земле, в Солуни (Фессалониках); "и ини тако молвяхуть, яко с отравы бе ему смерть", - передавал ходившие тогда слухи летописец. Святослав Ольгович и его племянники Всеволодовичи целовали крест Ростиславу Мстиславичу. А вот племянник Ростислава воинственный Мстислав Изяславич в очередной раз рассорился с дядей: "розъгневавъся на стрыя своего… и много речи въста межи ими". Ростислав отобрал у племянника ряд городов, и в их числе Торческ, в котором ранее сидел на княжении Василько Юрьевич, брат Андрея Боголюбского. По всей вероятности, тогда-то Васильку и пришлось вернуться в Суздаль - как мы увидим, очень ненадолго. Мстислав же попытался выгнать из Пересопницы князя Владимира Андреевича и потребовал от него "отступити от Ростислава", но пересопницкий князь остался верен своему слову. А спустя несколько месяцев и сам Мстислав помирился с дядей, и тот вернул ему обратно все его города. Половцы в очередной раз подвергли нашествию южные рубежи Русской земли; в одной из схваток с ними погиб тот самый Воибор, от руки которого пал князь Изяслав Давыдович. Но и на сей раз половцы были разбиты "чёрными клобуками", а на другой год Ростислав заключил с ними мир, который скрепил браком своего сына Рюрика с половецкой княжной, дочерью хана Беглюка (Белука)… Словом, всё продолжалось, как всегда, и конца этому, казалось, нет и не будет.
"Дом Пречистой"
Устранившись от борьбы за Киев и южнорусские города, князь Андрей Юрьевич сосредоточил свои усилия на обустройстве родной земли. Он продолжил широкую строительную программу, начатую его отцом Юрием Долгоруким, но придал ей невиданный прежде размах.
Статья, следующая в Лаврентьевской летописи за той, в которой говорилось о вокняжении Андрея, помечена 6666 годом от Сотворения мира (март 1158-го - февраль 1159-го по привычной нам эре от Рождества Христова). Само начертание цифр - или, точнее, кириллических букв, обозначающих цифры, - выглядело зловеще и заставляло вспомнить ужасы Апокалипсиса и "усугублённое" "число зверя", названное в "Откровении" евангелиста и апостола, Иоанна Богослова (Откр. 13:18). Но ведь и этот, 6666-й год, как и все прочие, был предназначен прежде всего для жизни людей (ибо "о дне же том и часе никто не знает, ни Ангелы небесные, а только Отец Мой" (Мф. 24:36) - так словами Христа сказано в Евангелии о принципиальной непостижимости точного расчёта времени конца света). Быть может, князь Андрей Юрьевич тоже задумывался об этом, принимаясь в самом начале зловещего 6666 года за возведение грандиозного каменного храма во имя Успения Пресвятой Богородицы в городе Владимире? Ибо храм сей - "Дом Пречистой", как называли Богородичные церкви в древней Руси, - да и сам град Владимир, заново отстроенный князем и поставленный им под защиту Божией Матери - а значит, тоже ставший "Домом Пречистой", - должны были уберечь и его самого, и его людей в равной степени и от земных, и от небесных, потусторонних напастей и бед.
"Заложи Андрей князь в Володимери церковь камену Святую Богородицю…" - этими словами открывается статья 1158 года в Лаврентьевской летописи. Летописец указал и точную дату закладки храма: "месяца апреля в 8, в день святаго апостола Родиона, во вторник". Шла седьмая неделя Великого поста (седмица Ваий - предшествующая Вербному воскресенью), и эти дни как нельзя лучше подходили для трудов по разметке будущего храма и закладке рвов для его фундаментов - трудов отнюдь не праздничных, но предвещающих будущий праздник.
В той же статье, чуть ниже, летописец пишет и о другом грандиозном начинании князя: в том же году Андрей "…город заложи болий" - то есть заложил новые крепостные сооружения Владимира, значительно превосходящие своими размерами и мощью прежние, поставленные полвека назад его дедом Владимиром Мономахом.
Об этом строительстве - и города, и храма - и о значении, которое придавал князь тому и другому, мы поговорим более подробно. Сначала - о храме, которому суждено было на несколько веков - до возведения, "в подобие ему", Успенского собора в Москве - стать главным храмом всего Русского государства.
* * *
В соответствии с преданием, сохранившимся в поздних летописях, первый деревянный Успенский собор был сооружён во Владимире на Клязьме ещё князем Владимиром Святославичем, Крестителем Руси. Скорее всего, это легенда, едва ли имеющая отношение к действительности: как считает большинство исследователей, Владимир на Клязьме был основан не Владимиром Святым в конце X века, а его правнуком Владимиром Мономахом в начале XII века.
Но строя свой храм, Андрей действительно следовал образцу, заданному Владимиром Святым - правда, заданному не в Залесской земле, а в самом Киеве. Образцом этим стала для него знаменитая Десятинная церковь - главный храм Владимировой поры, поставленный в память о совершившемся Крещении Руси. Примечательно, что Десятинная церковь именуется в источниках просто "Святой Богородицей", или церковью Богородицы, - без указания на её посвящение, хотя из более поздних источников известно, что храм был посвящен именно Успению. Точно так же и построенный Андреем собор летописцы его времени, и даже гораздо более позднего, именовали церковью Святой Богородицы, или же "Златоверхой", не уточняя, какому празднику был посвящен храм: название Успение Пресвятой Богородицы применительно к Владимирскому собору появляется в летописях не ранее второй половины - конца XV века. И это отнюдь не случайность или какая-то забывчивость авторов летописи. Храм предназначался князем в первую очередь для принесённой им из Вышгорода иконы, был её "Домом" - а значит, в представлении людей того времени, и "Домом" для самой Божией Матери, столь зримо явившей себя во Владимире на Клязьме. В каком-то особом уточнении для обозначения храма надобности попросту не было.
В какой-то степени образцом для Владимирского собора можно считать и главный храм Киевского Печерского монастыря, также посвященный Успению Пресвятой Богородицы. С этой обителью, как уже говорилось, был тесно связан отец Андрея Юрий Долгорукий. Имелось, пожалуй, ещё одно обстоятельство, которое надо принять в расчёт при объяснении причин посвящения Андреева храма. Именно Успению был посвящен главный кафедральный собор в Ростове - а ведь Андрей с самого начала своего княжения во Владимире вынашивал мысль о перенесении сюда центра новой епархии.
Строительство Успенского собора продолжалось более двух лет. Под 1160 годом суздальский летописец сообщает: "Того же лета создана бысть церковь Святая Богородица в Володимери благоверным и боголюбивым князем Андреем, и украси ю дивно многоразличными иконами и драгим каменьем бещисла, и сосуды церковными, и верх ея позлати". Торжество освящения церкви, очевидно, было приурочено к празднику Успения - 15 августа. А уже на следующий год церковь бьша расписана, причём всего за один сезон - весну и лето. "Почата бысть писати церкы в Володимери Золотоверхая, - сообщает летописец под 1161 годом, - а кончана августа в 30".
Ещё при основании храма князь Андрей Юрьевич обеспечил материальную сторону его существования, передав ему значительную часть собственного имущества, в том числе земли и дани с тех, кто жил на них, княжеские сёла с жившими в них людьми, десятую часть от княжеских стад, а также от торговых сборов, составлявших важную статью доходов княжества. При этом Андрей опять же брал за образец своего пращура Владимира Святого, Крестителя Руси, некогда наделившего "десятиной" от всего своего "именья" и "от град" своих созданную им киевскую церковь (по этой причине и именовавшуюся Десятинной). Подобно ему, и Андрей, заложив церковь, "…да ей много именья, и свободы (слободы. - А. К.) купленыя и з даньми, и села лепшая, и десятины (в Радзивиловской: десятину. - А. К.) в стадех своих, и торг десятый (то есть сборы от каждой десятой торговой недели. - А. К.)". Это пожалование сразу же ставило новую церковь в особое, привилегированное положение. Не только потому, что она становилась богатейшей церковью Северо-Восточной Руси. Наделение десятиной превращало её в главный, кафедральный храм Владимиро-Суздальского княжества, каким прежде считался Успенский собор в Ростове.