Институт княжеской десятины - особое явление в истории древней Руси. Подобного способа материального обеспечения церкви за счёт государства не знали ни Византия, откуда пришло к нам христианство, ни латинский Запад. Но десятина - и это особо отмечают исследователи - давалась лишь кафедральным, то есть епископским, или же приравненным к ним храмам (вроде вышгородской церкви Святых Бориса и Глеба - одного из главных духовных центров домонгольской Руси). "Устав, бывъший преже нас в Руси, от прадед и от дед наших: имети пискупом (епископам. - А. К.) десятину от Дании, и от вир, и от продаж (судебных штрафов. - А. К.), что входить в княжь двор всего" - так сформулировано это правило в Уставной грамоте князя Святослава Ольговича (на тот момент князя Новгородского), данной в 1136/37 году новгородской церкви Святой Софии. Тогда же, в 1136 году, то есть за двадцать с лишним лет до Андрея Боголюбского, смоленский князь Ростислав Мстиславич, исполняя давнее желание своего отца Мстислава Великого, добился выделения Смоленской епархии из состава Переяславской и учреждения в своём городе новой епископской кафедры. При этом он тоже дал кафедральной смоленской церкви Святой Богородицы и новопоставленному епископу "десятину от всех даней смоленских, что ся в них сходит…". В его Уставной и жалованной грамоте Смоленской кафедре эти дани - десятины с княжеских доходов с каждой из княжеских "волостей" - подробно расписаны, а кроме того "Святей Богородице" и епископу назначены сёла и отдельные земли, сеножати, озёра с рыбой и прочее. Подобной уставной грамоты князя Андрея Юрьевича не сохранилось (скорее всего, её никогда и не существовало). Но Андрей пока что и не создавал новой епархии, а лишь переносил её центр в свой город на Клязьме. Во всём подражая святому Владимиру, Андрей вручил основанной им церкви не только сёла и земли, как это сделал Ростислав, но и некоторые города своего княжества, вернее сказать, дани с них: эти "городы… и дани, что же бяшеть дал церкви той блаженный князь Андрей", упоминаются в последующем рассказе летописца, посвященном событиям, происходившим во Владимирском княжестве уже после смерти Боголюбского. Один из таких градов "Святыя Богородица" нам известен - это Гороховец на правом берегу реки Клязьмы, на востоке нынешней Владимирской области. Здесь владения владимиро-суздальских князей вплотную приближались к землям мещеры - одного из финно-угорских племён. Надо полагать, что успенские клирики, помимо прочего, получали возможность вести миссионерскую деятельность среди местного населения.
Как мы увидим, Андрею, несмотря на все его усилия, так и не удастся создать новую Владимирскую епархию; это будет сделано его преемниками лишь спустя полстолетия после его смерти. Но далекоидущие замыслы князя были очевидны и для его современников, и для потомков. Не случайно, рассказывая о его строительстве во Владимире и о совершении им грандиозного Успенского собора, позднейший московский книжник, автор Никоновской летописи, напишет, что Андрей Боголюбский "не точию град сей в великое княжение хотящу", то есть не только желал сделать Владимир стольным городом своего княжества, "но и митрополию в нём хотяще сотворити…", а чуть ниже так дополнит более ранний летописный текст: "…И даде Господу Богу и Пречистей Богородице и святей церкви Еа Успению соборней… много стяжаниа, и имениа, и власти (волости. - А. К.)… хотя бо зде не точию великого княжениа, но и священный и божественна митрополии…" Да, Андрей Боголюбский действительно задумал не просто перенести во Владимир центр новой епархии, но возвести её в степень митрополии - подобно тому как центром Русской митрополии был стольный Киев. Для этого требовалось разрешение константинопольского патриарха, с которым Андрей вступит в переписку. К чему это приведёт - мы поговорим позже.
Высокому предназначению храма должны были соответствовать и его внешний облик и внутреннее убранство - исключительные по меркам древней Руси.
Строили церковь, по всей вероятности, мастера, имевшие опыт возведения белокаменных храмов при отце Андрея Юрии Долгоруком. Но Успенский собор качественно отличался от прежних построек Северо-Восточной Руси. Историки архитектуры не сомневаются в том, что руководил артелью русских мастеров западноевропейский зодчий. Собственно, об этом писал ещё Татищев. Комментируя летописную запись о построении собора, он заметил: "Сие примечания достойно, что Андрей имел архитекта по дружбе от императора Фридерика Барбароссы (император Священной Римской империи Фридрих I (ок. 1125–1190, император с 1155-го). - А. К.)… и видимо, что архитект был искусной…" И хотя слова его прямых подтверждений в источниках не имеют, высокий уровень мастерства и приёмы, применённые при строительстве церкви, а также некоторые её архитектурные особенности свидетельствуют в пользу того, что работами действительно руководил "зодчий европейского опыта и кругозора" - возможно, из Северной Италии или Германии.
Собор был поставлен Андреем в южной части древней крепости Владимира Мономаха, на высоком берегу Клязьмы, - так, что он был виден за много вёрст от Владимира. Высота собора достигала 32,3 метра - огромная цифра по тем временам! Вероятно, Андрей сознательно добивался - и добился! - того, что его храм превзошёл самое высокое сооружение Киева - 29-метровую Святую Софию. Венчала храм мощная глава (диаметром 6,5 метра) со шлемовидным позолоченным куполом. Белый камень, из которого строили собор, был чрезвычайно высокого качества: как отмечают современные исследователи, он заметно превосходил тот, что использовали мастера Всеволода Большое Гнездо при перестройке собора в 80-е годы XII века.
Украшен собор был очень богато - и внутри, и снаружи. "…И украси ю дивно многоразличными иконами и драгим каменьем бещисла, и сосуды церковными, и верх ея позлати, - писал, напомню, летописец о храме Андрея Боголюбского, продолжая далее: - По вере же его и по тщанью его к Святей Богородице приведе ему Бог из всех земль все мастеры, и украси ю паче инех церквий" (в Радзивиловской летописи сказано: "из умных земль" - очень любопытное уточнение; в Московско-Академической: "изо многых земль"). Замечу, что здесь речь идёт не о строителях церкви, а о тех мастерах, которые украшали её, - иконописцах, ювелирах, резчиках по камню, золотых дел мастерах. Они действительно были приглашены князем из разных "умных" земель - не только русских, но и западноевропейских. Эти "делатели" князя Андрея Юрьевича, "иже бяху пришли к делу", упоминаются и в летописной повести о его убийстве. По всей вероятности, они проживали компактно в резиденции князя в Боголюбове, продолжая работать над многочисленными княжескими заказами. (Один из позднейших источников, происходящий из самого Владимирского собора, называет даже точное число мастеров, трудившихся над украшением храма: князь "изобра от многих иных стран великих храбрых 28 человек каменоделцев силных богатырей мудрых. И сими людми сия великая церковь соборная устройся к совершению".) Золото и драгоценные камни, жемчуга и "всякое узорочье", бесценные иконы, включая чудотворную икону Владимирской Божией Матери, "к ней же все хрестьяне с страхом пририщюще и с верою исцеленья приимають", и "ина всяка святыни" - всё это должно было не просто украсить храм, но сделать его поистине первым по святости и великолепию среди всех русских церквей, не исключая и киевских.
Древнерусский книжник восторженно описывал построенный Андреем собор, перечисляя хранившиеся в нём драгоценные богослужебные предметы и элементы внутреннего убранства, смысл и назначение которых не всегда нам понятны сегодня: "…двери же церковьныя трое золотом устрой, каменьемь дорогымь и жемьчюгом украси ю многоценьным, и всякыми узорочьи удиви ю, и многими поникаделы (светильниками. - А. К.) золотыми и серебряными просвети церковь, а онъбон (амвон. - А. К.) от злата и серебра устрой, а служебных суд (богослужебных сосудов. - А. К.) и рипидьи (рипид, опахал, используемых при совершении таинства евхаристии. - А. К.) и всего строенья церковнаго златом и каменьем драгим и жемчюгом великим велми много, а 3-е ерусалим (три "ерусалима", дарохранительницы. - А. К.) велми велиции, иже от злата чиста, от каменья многоценьна устрой… Верх бо златом устрой и комары (своды. - А. К.) позолоти и пояс (колончатый фриз. - А. К.) златом устрой, каменьем усвети, и столп (видимо, пристройку к собору, "терем", или лестничную башню. - А. К.) позлати, и изовну (снаружи. - А. К.) церкви и по комаром же поткы золоты (выкованные или вырезанные из золочёной меди фигурки птиц или, может быть, грифонов. - А. К.), и кубъкы (фиалы, декоративные навершия колонн. - А. К.), и ветрила (флюгеры или, может быть, так называемые "ветреницы" - открывающиеся части окончин. - А. К.) золотом устроена постави, и по всей церкви и по комаром около". Судя по всему, летописец несколько преувеличивал в своих восторженных отзывах об украшении храма. Так, далеко не всё в церкви было сделано из чистого золота и драгоценных камней. (Замечу в скобках, что словом "золотые" летописец чаще всего обозначал украшения, в действительности изготовленные из позолоченной красной, так называемой "аравийской", меди.) Но таковы уж были ощущения современников, с благоговением входивших под своды новопостроенного храма, где всё сверкало, сияло золотом и казалось поистине бесценным. В последующих рассказах летописца, помимо серебряных паникадил, золотых и серебряных церковных сосудов и "чюдных икон золотом кованых и каменьем драгим и женчюгом великим, им же несть числа", особо упомянуты "дно" церкви, то есть выложенный цветными майоликовыми плитками пол (несколько плиток были обнаружены при археологических исследованиях собора), "честные кресты", а также расшитые золотом и жемчугами драгоценные пелены и одеяния, в том числе "порты блаженных первых князей", которые "на память собе" развешивали "на праздник" "в две верви, от золотых ворот (главных врат храма. - А. К.) до Богородице (Владимирской иконы. - А. К.), [а от Богородице] до владыциих сений (скорее всего, резиденции епископа, пристроенной к зданию. - А. К.)". Обычай развешивать в храме в торжественные, праздничные дни драгоценные ткани, пелены и расшитые золотом царские одежды имел византийское происхождение. Считалось, что заповедь о том установил для церкви Святой Софии ещё первый император-христианин Константин Великий. От греков эту традицию восприняли и на Руси, в частности в Киевской Софии. Андрей же и его преемники на владимирском княжеском столе стремились сделать всё возможное, дабы их храм ничем не уступал киевскому и походил на константинопольский.
В особой пристройке при храме - златоверхом "тереме", или лестничной башне, - хранились "куны", то есть денежная казна, а также книги в драгоценных окладах, "паволокы" (драгоценные ткани), "укси церковные" (вероятно, епископские облачения), которые также "вешаху" в церкви "на праздник".
Грустно сознавать, что всё это великолепие было разграблено или варварски уничтожено в феврале 1238 года, в страшные дни взятия Владимира монголами. И лишь очень немногое из украшений Владимирского собора дошло до нашего времени, да и то фрагментарно, в виде случайных обломков или деталей позднейших памятников.
Так, некоторое представление о внешнем декоре собора дают фрагменты резных рельефов, когда-то украшавших верхние ярусы фасадов (позднее они были использованы при украшении стен нового собора, перестроенного при Всеволоде Большое Гнездо). Всего уцелели (или могут быть отождествлены предположительно) три сюжетные композиции, определяемые как "Три отрока в пещи огненной", "Вознесение Александра Македонского" (сюжет, выражавший в христианском искусстве идею божественного покровительства светской власти) и "40 мучеников севастийских"; кроме того, сохранились несколько львиных и женских масок, также располагавшихся на стенах Андреева собора, и немногочисленные фрагменты внешних росписей стен. Из множества паникадил, освещавших собор, до нас дошёл лишь один бронзовый обломок, найденный при ремонтных работах в северной галерее храма; это обычный светильник из изогнутого круглого дрота (толстой бронзовой проволоки), заканчивающегося головой дракона и несущего на изгибе диск подсвечника с шипом для установки свечи. Там же были сделаны ещё две ценные находки. Первая - это пластина из красной меди с рисунком, нанесённым методом золотой наводки и изображающим "древо жизни", или виноградную лозу, с двумя птицами по сторонам; очевидно, эта позолоченная пластина ("цата") служила украшением одной из многочисленных икон храма. Техника здесь та же, что и на знаменитых "золотых" вратах суздальского Богородице-Рождественского собора XIII века - признанном шедевре древнерусского прикладного искусства, однако сам рисунок, по оценкам специалистов, сделан не слишком умелой рукой. Очевидно, мастер-ювелир лишь осваивал новую для Северо-Восточной Руси технологию, расцвет которой был ещё впереди. Вторая находка и вовсе драгоценна для нас. Это тоже пластина из красной меди с остатками тиснёной надписи в пять строк с молитвенным обращением. Текст молитвы, к сожалению, сохранился лишь частично, но зато в последних четырёх строках он содержит имя того, кто обращался за помощью к Пресвятой Богородице и просил Её даровать милость
…[греш]ному [раб]у Твоему Анъдре[ю].
Трудно сомневаться в том, что заказчиком надписи был сам князь Андрей Юрьевич, устроитель храма. Точно так же - "худым и грешьным рабом Божиим и Пречистыа Его Матере Богородица Андреем князем" или просто "грешным и недостойным рабом Твоим Андреем" - именовал он себя в написанном им несколькими годами позже Слове о милости Божией, посвященном установлению на Руси нового праздника 1 августа во славу Святого Спаса и Пречистой Его Матери.
Из утвари собора сохранился - и тоже не в первоначальном виде - лишь один предмет. Это так называемый Большой сион московского Успенского собора, выполненный из позолоченного серебра с чернью в виде круглой церкви - ротонды, а точнее, его нижняя часть с двенадцатью чеканными рельефными фигурами апостолов, заключёнными в арочные киоты. Большой сион в его нынешнем виде был изготовлен в 1486 году по повелению великого князя Московского Ивана III, однако для его изготовления использовали более ранний сион (реликварий, или дарохранительницу - сосуд для хранения Святых даров) Владимирского собора - вероятно, один из тех трёх "ерусалимов велми велицих, иже от злата чиста", о которых сообщал летописец в цитированном выше рассказе об убранстве храма. Как уже давно установили исследователи, устройство сиона характерно для реликвариев, произведённых во второй половине XII века в Кёльне в Германии. Предположительно называют имя мастера, соорудившего его, - это ювелир мастерской при церкви Святого Пантелеймона в Кёльне Фридерикус, работавший в 60-е годы XII века. Надо полагать, реликварий был доставлен во Владимир с берегов Рейна по заказу самого князя Андрея Юрьевича.