Когда я шел с женой на работу, все время в уме искал вариант, что я буду делать с материалами, если окажется, что я попал в ловушку и меня будут задерживать контрразведчики? Решил, брошу сумку под колеса автомобилей, идущих сплошным потоком. На площади Колумбас-Серкл жена спустилась в метро. Я же, сохраняя спокойствие, хотя за прошедшие одиннадцать часов мои нервы были до предела напряжены, продолжил свой путь пешком на работу.
В офисе я сразу показал материал Яцкову, который несколько дней назад возвратился из Центра и был назначен временно исполняющим обязанности резидента. Он молча перелистал два тома материалов, выслушал мой рассказ о том, при каких обстоятельствах я взял их и что сегодня вечером их нужно возвратить источнику. Затем что-то произнес, сердитое и невнятное, и пошел принимать посетителей, а я направился в фотолабораторию.
Обычно я радовался, когда проверял качество отснятого материала, зная, что это принесет пользу моей стране, но сейчас был расстроен из-за возможной негативной реакции Центра на встречу с агентом без предварительного согласования. Когда я встретил Яцкова, он продолжал пребывать в мрачном настроении. В полдень, показывая пальцем в потолок, Яцков произнес:
– После обеда.
Это означало, что мы соберемся в резидентуре.
Я изложил план возврата материалов, по которому в мероприятии участвовал только я, ибо не хотел втягивать других в это опасное дело. Яцков опять долго молчал, по его лицу было видно, что он не совсем согласен с предложенным планом. Наконец сказал:
– Давай я тебя подброшу в город на своей машине за час-полтора до встречи. Если не будет "наружки", выйдешь из машины и далее будешь добираться сам.
Я согласился с его предложением.
Никогда не забуду тот день. После работы мы вместе с другими сотрудниками собирались выходить из генконсульства. Неожиданно погода резко изменилась: поднялся ураганный ветер, все небо заволокло черными тучами, в редких просветах проблескивали казавшиеся зловещими желтые солнечные лучи. Пройдя метров двадцать, мы сели в автомашину Анатолия. Едва тронулись, как начали падать редкие, крупные капли. Дождь быстро усиливался, и минут через пять в буквальном смысле полило с небес, словно из ведра. Сверкали молнии, грохотал гром. Ехать дальше было невозможно, и пришлось остановиться. Выждав, когда ливень немного утих и видимость улучшилась, мы снова тронулись. Яцков смотрел только вперед, а я старался через заднее стекло обнаружить наружное наблюдение. Никаких автомашин вообще не было видно. Недалеко от станции метро я вышел из автомобиля. Анатолий наблюдал, нет ли за мной слежки. Он должен был мигнуть фарами, если бы заметил "хвост". Но за мной все было чисто. Все же я провел дополнительную проверку, сделав две пересадки в метро.
Выйдя примерно через полчаса из подземки, я подошел к машине "Антилопы". Он сидел за рулем и сразу рванул с места, как только за мной захлопнулась дверца. Через пять минут я вышел из автомобиля источника и облегченно вздохнул. Затем медленно пошел пешком и вдруг почувствовал себя сильно уставшим. В голове была пустота, и меня немного покачивало. Рубашка прилипла к взмокшей от пота спине. Я зашел в закусочную, медленно выпил стакан молока и чашку кофе, почитал газету и, передохнув, отправился домой.
Конечно, формально мои действия можно рассматривать как нарушение указаний Центра. Но сложилась такая обстановка, когда разведчику не с кем посоветоваться и он должен принять решение самостоятельно, на свой страх и риск. Совесть мне подсказывала, что "Антилопа" предлагал мне помощь искренне. Опыт говорил, что в тот вечер обстановка была такой, что я мог спокойно принять важные материалы.
Что же касается секретного наставления, из-за которого мне пришлось много понервничать, то оно, как я узнал уже после приезда в Москву, оказалось очень ценным для наших специалистов.
Все агенты, с которыми мне приходилось работать, были очень разные люди, ни один не походил на другого. Вот, например, "Девин". Его отец был выходцем с Украины, приехал в США в 1908 году и женился на американке. Агент родился в Нью-Йорке в 1913 году, владел только английским языком. Окончил среднюю школу. В армию его не призвали из-за плохого зрения. Как и его отец, был патриотом, просоветски настроенным человеком. Ни в компартии, ни в прогрессивных организациях никогда не состоял и никому своих истинных взглядов не высказывал. Жена "Девина" была католичкой, очень религиозной женщиной и придерживалась антисоветских взглядов. Не веря в Бога, "Девин" регулярно ходил с женой в церковь с единственной целью: в глазах своего окружения на работе и по месту жительства выглядеть благочестивым американцем. Обо всех политических событиях на людях отзывался с консервативных позиций.
Первичный контакт с "Девином" установил Яцков. В октябре 1942 года, когда ежедневно на прием в консульство являлось человек тридцать – сорок, будущий агент пришел к нам, чтобы выразить свое сочувствие в связи с тяжелым положением на советско-германском фронте. В дальнейшем Яцков наладил с "Девином" дружеские отношения, стал встречаться с ним в городе и получать от него радиолампы для радаров, которые источник передавал в знак уважения и преданности советскому народу. Поскольку я являлся специалистом в вопросах радиотехники и вел эту линию, по указанию Квасникова через год, в октябре сорок третьего, "Девин" был передан на связь мне.
Агент вначале работал помощником мастера цеха одного из заводов, выпускавших клистроны и магнитроны – радиолампы для генерирования и усиления сантиметровых радиоволн, которые использовались для новейших радаров. Производство этих ламп было засекречено. Он передавал нам также образцы уникальных миниатюрных сопротивлений, кристаллических выпрямителей и другие детали и приборы, необходимые для производства военной электронной техники.
Освоение производства клистронов и магнитронов у американцев протекало с большими трудностями. Было много брака. Вначале из пятидесяти радиоламп получалась только одна доброкачественная. По нашей просьбе источник подробно описывал все возникавшие трудности при их производстве и найденные способы устранения брака.
Я попросил "Девина" подготовить подробные материалы об организации конвейера по производству различных радиоламп, описание всех операций: штамповка деталей, оксидирование различных частей, параметры сварочных процессов для отдельных деталей, создание высокого вакуума и тому подобное. Как оказалось впоследствии, все эти данные были весьма нужны нашим специалистам.
Вначале "Девин" не получал от нас никакого материального вознаграждения. Он зарабатывал около пятидесяти долларов в неделю. В связи с рождением сына его финансовое положение стало затруднительным. Резидентура ходатайствовала о выдаче ему ежемесячного вознаграждения в размере полсотни долларов. Центр установил семьдесят пять, чему источник был очень рад. Помимо этого ежегодно в качестве премии за хорошую работу ему единовременно выдавали пятьсот – шестьсот долларов. На полученные деньги "Девин" купил подержанную автомашину, которой умело пользовался для выявления наружного наблюдения.
Мне нравилось работать с "Девином". Это был прирожденный разведчик: дисциплинированный, соблюдавший конспирацию, умевший хорошо скрывать свою связь с нами.
К сотрудничеству с нами относился ответственно и все поручаемые задания выполнял наилучшим образом. В результате правильного поведения на работе и по месту жительства он оставался вне всякого подозрения. Тем не менее я время от времени обращал его внимание на необходимость постоянного совершенствования конспирации в работе, особенно методов выявления наружного наблюдения, так как ФБР с каждым днем усиливало работу против советской разведки и прокоммунистических организаций.
В 1945 году из-за предательства одного нашего источника, который использовался по политической линии, агентурная обстановка в стране обострилась до крайности. Усилилась деятельность службы контршпионажа, в прессе и по радио развернулась шумная антисоветская кампания. Это заставило меня провести с "Девином" основательную беседу о дальнейшем совершенствовании методов разведывательной работы. Я подчеркнул, что мы оба должны очень тщательно проверяться и при малейшем подозрении на явку не выходить.
"Девин" заверил меня, что теперь будет действовать еще более продуманно и осмотрительно, тщательно проверяться на автомашине и на городском транспорте. Затем он, слегка улыбнувшись, заметил:
– Александр, ведь фэбээровцы прежде всего усиленно следят за вами и другими советскими людьми. Поэтому если контрразведка зафиксирует нашу связь, то, вероятнее всего, потому, что промах допустили вы.
Я ответил, что конспирация у меня в крови. Я профессиональный разведчик и знаю, как надо проверяться и выявлять наружное наблюдение. Видя некоторое беспокойство "Девина", вызванное ухудшением оперативной обстановки, я предложил, чтобы перед установлением контакта на встрече мы устраивали друг другу взаимную проверку, и рассказал ему, как нужно это делать. Вначале я наблюдаю за "Девином" во время прохождения его по определенному маршруту, а затем агент проверяет, нет ли слежки за мной. Через две-три встречи мы уже вовсю пользовались этим приемом.
В июне сорок шестого я провел с "Девином" последнюю встречу. Временно законсервировал его, обусловив с ним явку через шесть месяцев с другим сотрудником. Расстались мы с ним трогательно, как хорошие друзья, в течение более трех лет бесперебойно и успешно выполнявшие важную и опасную работу ради блага нашей Родины. Он мечтал побывать в Советском Союзе и встретиться там со мной и Яцковым. К сожалению, ему этого сделать не удалось. Он обзавелся большой семьей. Успешно сотрудничал с нами пятнадцать лет, затем тяжело заболел и скончался, едва ему исполнилось 50 лет. Перед смертью просил, если потребуется, оказать помощь его детям. Это было ему обещано и выполнено.
Поразительно, как война сплотила советских людей! Они не только стремились как можно лучше выполнить свою работу, но и помогали друг другу, поддерживали слабых, больных, отстающих.
Такая атмосфера царила и в колонии командированных советских граждан в США. К некоторым из них разведка обращалась за помощью, и они охотно шли навстречу. Приведу лишь один пример, когда командированный помог резидентуре получить важные американские секреты.
Летом 1942 года ко мне на прием в генконсульство пришел инженер-химик из закупочной комиссии Петр Николаевич Ласточкин. За беседой выяснилось, что в институте я учился вместе с его братом, который сейчас был на фронте. Оказалось, что Петр до войны десять месяцев работал в Амторге, но в ноябре 1940 года уехал домой в связи со свертыванием советско-американских торговых отношений.
У меня завязались добрые отношения с Ласточкиным. Иногда по воскресеньям мы вместе проводили время, обсуждали положение на фронтах, критиковали политику западных союзников и, конечно, вспоминали о довоенной жизни в Москве. По роду своей работы он встречался с представителями американских химических и строительных корпораций, выезжал на заводы для размещения наших заказов и приемки готовой продукции.
Из бесед с Петром у меня сложилось положительное мнение о нем как о человеке и специалисте. Хорошо владея английским языком, он много времени уделял повышению своей квалификации: читал специальную литературу, посещал публичные лекции в институтах и научных обществах, где знакомился с американскими коллегами. В частности, он поддерживал хорошие отношения с – назовем его "Монти" – руководителем инженерной группы, строившей химические предприятия в США и за их пределами. Петр познакомился с ним еще в первый свой приезд. "Монти" был состоятельным человеком. Жил он в прекрасной вилле в окрестностях Нью-Йорка.
В беседах с Ласточкиным "Монти" с симпатией отзывался о Советском Союзе, переживал неудачи Красной Армии в начале войны, искренне сожалел о тех колоссальных людских и материальных потерях, которые понес СССР. Вместе с тем он негодовал по поводу двойственной политики США и Англии и откровенно рассказывал о секретных работах компании "Кэллекс" по строительству в США опытного завода, на котором практически была отработана технология получения урана-235 для атомных зарядов. В тот момент компания участвовала в возведении большого промышленного объекта в Окридже, штат Теннесси, на котором получали уран-235 методом газовой диффузии.
Центр проявил большой интерес к "Монти" и дал указание попытаться с помощью Ласточкина получать информацию о строительстве урановых предприятий, соблюдая, само собой разумеется, крайнюю осторожность. Я провел с Петром соответствующий разговор. Правда, пришлось раскрыть свою принадлежность к разведке. Но делать было нечего. Просьбу получить от "Монти" сведения о создании американцами нового мощного оружия Ласточкин принял без колебаний, сказав при этом:
– Саша, я выполню, что ты просишь. Понимаю, это не твоя инициатива, а задание Родины. И постараюсь все выполнить самым лучшим образом. Это – мой долг.
Я горячо поблагодарил Ласточкина. Затем мы подробно обсудили, как приступить к выполнению ответственного задания. Договорились, что Петр проведет с "Монти" одну-две доверительные беседы, в ходе которых в ненавязчивой форме проявит интерес к заводу в Окридже, выяснит срок ввода его в эксплуатацию, принципиальную схему действия и некоторые другие детали.
Ласточкину удалось поговорить с "Монти" недели через две. Американский друг охотно и обстоятельно ответил на все вопросы и подчеркнул, что правительство США придает стройке первостепенное значение и немедленно выделяет запрашиваемые средства. Кроме того, "Монти" высказал мысль, что советские ученые уже сейчас должны заняться перспективной проблемой выделения чистого урана-235 и использованием его в военных и промышленных целях. Ласточкин согласился с этим и спросил, мог бы его друг подготовить записку, в которой была бы изложена суть работ по строительству урановых заводов. Этот документ он пошлет, мол, сугубо конфиденциально в Академию наук СССР. "Монти" обещал написать и скоро сдержал свое слово. Точно в назначенный срок он вручил Ласточкину подробную записку, к которой был приложен рабочий чертеж технологической линии завода по получению урана-235.
Материал получил высокую оценку Центра. На очередной встрече Ласточкин передал "Монти" благодарность от Академии наук в Москве и сказал, что советские ученые нашли его записку весьма важной и что информация будет использована коллегами, разрабатывающими проблему урана-235.
Вскоре "Монти" получил новое задание. Встречи с источником происходили нерегулярно, так как он часто выезжал в командировки – в Бразилию, Мексику, Канаду и другие страны. Но каждое свидание было весьма продуктивным. Ласточкин получил от него много секретной информации. Но из-за отъезда Петра в середине сорок пятого на Родину связь с "Монти" прервалась. Его не смогли передать никому из сотрудников резидентуры – он как раз находился в очередной заграничной командировке.
Перед отъездом Ласточкин оставил письмо для "Монти", в котором выразил сожаление, что не смог лично попрощаться с ним, что человек, который передаст ему это послание, его, Ласточкина, добрый друг и что он надеется: "Монти" найдет с этим другом общий язык и будет поддерживать доверительные отношения.
Через пять месяцев сотрудник резидентуры, использовав рекомендательное письмо, установил контакт с "Монти" и продолжил с ним работу.
В июле 1944 года резидент поручил мне установить связь с агентом "Рупертом". В коротком письме Центра, присланном с диппочтой, кроме условий явки были старенькая фотография агента, его словесный портрет. Упоминалось, что он может прийти в военной форме. Встреча назначалась вечером, в двадцать сорок пять, у одного известного кинотеатра на Бродвее.
В течение семи месяцев я выходил на явку, но агент не приходил. Об этом мы регулярно сообщали Центру и в ответ получали указания продолжать выходить на встречу.
В феврале 1945 года, уже теряя надежду установить контакт с "Рупертом", я отправился с женой в другой кинотеатр. За сорок минут до встречи вышел из кинозала. За мной никто не последовал. Дополнительно проверился на маршруте к месту встречи, полагая, что все мои усилия будут, как и прежде, напрасными.
На этот раз на месте явки мое внимание привлек мужчина лет сорока в форме армейского майора. Он стоял у рекламного щита и, судя по всему, кого-то ожидал. Человек этот был небольшого роста, худой, и внешний вид его не совсем соответствовал имевшимся у нас данным на "Руперта". Пройдя мимо входа в кинотеатр и не обнаружив среди стоявших там лиц человека, более подходящего по описанию, я развернулся и подошел к майору. Когда я обратился к нему со словами пароля: "Майор, не вы ли ждете Хелен?", он заулыбался и в ответ произнес точные слова отзыва.
После обмена несколькими дополнительными фразами стало ясно, что передо мной "Руперт". Я пригласил его в небольшой ресторан, где можно было спокойно побеседовать.
"Руперт" рассказал, что его перевели в дешифровальную службу военного министерства, так как он знал восточные языки, в том числе японский. Много месяцев находился на Гавайских и других островах Тихого океана. Поэтому он и не мог выйти на явку. А сейчас он хотел бы сообщить мне коечто важное.
– Американцы, – начал он, – раскрыли японские шифры. Они быстро и свободно читают перехваченные японские дипломатические и военные шифртелеграммы. Американские специалисты уделяют большое внимание перехвату и расшифровке телеграмм японского посла в СССР, который часто встречается с Молотовым и добивается от Москвы заключения договора о ненападении. Читая телеграммы японского посла, американские руководители убеждаются, что Москва ведет честную игру в отношении США.
Здесь он сделал небольшую паузу, отпил немного вина и продолжил:
– Наше правительство сейчас в курсе всех планов о дислокации вооруженных сил Японии. В частности, американцы узнали о перелетах главнокомандующего японскими ВМС на Тихом океане Исороку Ямамото и сбили его самолет. Ямамото погиб. "Руперт" добавил, что с конца сорок четвертого все морские сражения с японцами в Тихом океане обычно заканчиваются победой американцев. Это объясняется тем, что их корабли имеют значительно лучшие радары, прицелы и более дальнобойные орудия.
Снова помолчав, он сказал, понизив голос:
– Учтите, наша дешифровальная служба бросила большие силы на раскрытие шифрпереписки между советскими учреждениями в США и Москвой за 1941–1942 годы. Американским специалистам удалось частично расшифровать одну телеграмму, направленную Амторгом в Москву. Специалисты считают, что со временем им удастся прочитать дипломатические шифртелеграммы между Москвой и Вашингтоном, Москвой и Нью-Йорком.
Я спросил агента:
– Можете ли вы назвать конкретную амторговскую шифртелеграмму, которую американцы прочитали, ее дату и примерный текст по памяти.
"Руперт" вспомнил и сообщил дату и примерный текст. Одновременно он обещал принести на следующую встречу все дополнительные сведения об этой депеше.