Первый бой
Июль принес редкую в этих краях жару: солнце почти круглые сутки ходило над головой и жгло немилосердно. А на вершинах гранитных сопок сохранился снег. От его белизны веяло прохладой. Ниже на склонах сочная, свежая трава пестрела крупными золотисто-желтыми цветами. А у подошвы ярко зеленели низкорослые деревья. Их корни не могли уйти глубоко: промерзшая земля оттаивала только сверху, поэтому причудливо изогнутые толстые стволы стелились по земле.
Своеобразна и неповторима природа Заполярья! Но в эти дни нам, пожалуй, было не до ее красот. Фашистское командование бросило на Север многочисленную авиацию, отборные сухопутные и военно-морские силы, известные под названием группы "Норд", пытаясь прорваться к Кольскому заливу и захватить Мурманск. Но осуществить этот план фашистам не удалось. Наши войска остановили противника около реки Большая Западная Лица и на подступах к полуостровам Средний и Рыбачий.
Всего несколько десятков километров отделяли гитлеровцев от Мурманска, но они оказались для врага непреодолимыми. Фашистские войска топтались на месте, неся огромные потери в живой силе и технике. Однако враг оставался еще сильным и на земле, и в воздухе.
Нам страстно хотелось скорее включиться в боевую жизнь дружной североморской семьи.
Мой самолет находился в готовности № 1, когда в воздух взвились две зеленые ракеты - сигнал для летчиков, летающих на "мигах". Секунда - и винт самолета начал вращаться, еще мгновение - и техник, молоденький сержант Михаил Дубровкин, поднимает руку: путь свободен. Я вижу, как в воздух один за другим поднимаются еще пять самолетов. Их ведут командир группы капитан Кухаренко, опытный воздушный боец, награжденный двумя орденами Красного Знамени, капитан Полковников и мои друзья лейтенанты Соколов, Толстиков и Цибанев.
Я делаю разворот над аэродромом и пристраиваюсь к своей группе. В наушниках слышен голос командира полка:
- С набором высоты идите к Рыбачьему. Противник на высоте пять тысяч метров. Ведущий группы Кухаренко.
- Я - "Кама-2", - отвечает Кухаренко. - Выполняю!
Набирая высоту, наша группа стремительно летит к полуострову Рыбачьему.
- Я - "Кама-2", напоминаю: будьте внимательны, следите за воздухом.
Тщательно осматриваю воздушное пространство. В небе ни одного облачка. Значит, врагу скрыться негде. Все будет зависеть от того, кто кого раньше заметит. Стараюсь быть спокойным, но сердце бьется толчками сильно-сильно. Вот впереди показались едва различимые силуэты самолетов. Срывающимся голосом передаю по радио:
- Справа вижу группу самолетов…
- Атакуем! - приказывает Кухаренко.
Идем на сближение с противником. В районе Эйна-Губа кипит воздушный бой. На земле горят несколько сбитых самолетов. Но отвлекаться нельзя - перед нами вражеские истребители. Восемь "мессершмиттов", сделав правый разворот, уходят на запад. Неужели они не заметили нас? В наушниках звучит приказ:
- "Кама-2", атакуйте!
Машина Кухаренко стремительно врезается в строй самолетов противника. Следую за ней. Я - ведомый Кухаренко. Моя задача - прикрывать ведущего, не отставать от него. "Мессершмитт", за которым погнался Кухаренко, оттягивает нас на свою территорию, "Только бы не упустить! Только бы догнать", - думаю я. В этот момент мне кажется, что исход боя зависит от того, собьет ли мой ведущий вражеский самолет. И когда пули Кухаренко настигают машину врага и она, задымив, медленно снижается и исчезает в водах Мотовского залива, я от восторга чуть не подскакиваю на своем сиденье. Вот это здорово! Меня целиком охватило одно-единственное желание - уничтожить врага. Так хочется испробовать свое оружие. Надо только выбрать цель.
Вдруг самолет вздрогнул: правую плоскость прошила пулеметная очередь; рядом со мной пронесся "мессершмитт" и начал набирать высоту.
Так вот кто это сделал! Не дам безнаказанно калечить мой самолет. Не уйдешь! И я, стиснув от напряжения зубы, забыв обо всем на свете, на предельной скорости догоняю врага. Дистанция большая, метров триста. Но в азарте не выдерживаю и открываю огонь. Мимо! Никак не могу ввести врага в перекрестие прицела. Пули идут выше, не задевая фашиста. Но наконец поймал! Даю пулеметную очередь и… Да, это точно, "мессершмитт", дымя, камнем идет вниз…
- Ура! Ура! - громко кричу я. Но тут же меня отрезвляет голос Кухаренко:
- "Кама-7", "Кама-7", где вы? Почему бросили меня? Я в районе Ура-Губы. Высота три тысячи семьсот…
Сразу охладев, делаю энергичный разворот влево и иду со снижением к Ура-Губе. Смотрю вправо, влево. Никого нет. В районе Полярного - тоже никого. Где же наши? Еще раз осматриваюсь и вижу - меня догоняют "миги". Я пристраиваюсь к ним.
- "Кама-7", где вы пропадали? - спрашивает меня Кухаренко.
- Атаковал "мессершмитта".
- Так не воюют, - слышу я голос Сафонова со станции наведения.
Неужели это ко мне? А я-то чувствовал себя чуть ли не героем. Какой позор!
Расстроенный, я "промазал" посадочную площадку и приземлился метров на сто дальше.
- Командир вызывает, - сообщил мне подбежавший техник.
Возле командного пункта стоят Сафонов и Кухаренко. У капитана Сафонова совсем незнакомое лицо - суровое. Брови сдвинуты.
- Доложите, Сорокин, где вы были во время боя? - сухо сказал Сафонов.
- Товарищ капитан! Прикрывая ведущего, атаковал "мессершмитта", сбил…
- А где ваше место в бою? - ледяным тоном спросил командир эскадрильи.
Я чувствую, как кровь приливает к моему лицу.
- У нас, товарищ лейтенант, так не воюют. Вы же командира одного оставили!
Я смотрю в землю.
- Когда говорите с командиром, смотрите ему в глаза! - резко бросает Сафонов.
До чего же трудно смотреть в большие светлые, сейчас такие строгие и суровые глаза своего командира!
- Хорошо, что так обошлось, - продолжал он, - а могло быть совсем плохо: командира вы оставили одного, сами вступили в бой один…
- Такой подходящий момент был, - пытаюсь я оправдаться.
- Так не воюют, - еще раз строго повторил Сафонов. - Навсегда запомните это. За то, что сбили самолет противника, благодарю. За то, что нарушили устав и бросили в бою командира, пять суток ареста. На гауптвахте обдумайте свои действия и сделайте соответствующие выводы. Выполняйте.
…Через несколько дней, когда пришло сообщение о том, что подбитый мной "мессершмитт" упал в сопках, я был на аэродроме и сразу отправился на командный пункт к Сафонову. Он встретил меня невесело.
- За эти дни мы потеряли троих… Они совершили вашу ошибку… Теперь, надеюсь, вы понимаете, что вас не сбили по чистой случайности? Запомните: боевая единица в воздухе - двое.
- На всю жизнь запомню, товарищ капитан! - искренне пообещал я. Мне было так больно и стыдно, что даже радость первой победы не могла заглушить эти чувства.
- Хорошо. Я буду наблюдать за вами… А что-нибудь не так - не разрешу подниматься в воздух.
В тот же день меня за ошибку крепко отчитал еще и комиссар эскадрильи Редьков. Плохо началась боевая служба у меня. Стыдно было вспомнить, как тогда, в воздухе, я радовался и гордился своим успехом, ждал всеобщего восторга… Да, теперь мне трудно будет завоевать уважение и доверие. Кто захочет летать с таким ведомым, как я, который бросил в бою своего командира?
На гауптвахте я много думал о том, как же все-таки получилось, что я ушел от ведущего. Мне очень хотелось сбить самолет противника, и когда неожиданно представился подходящий случай, я, не рассуждая, не думая о том, что Кухаренко останется без прикрытия, кинулся за фашистом. Забыл о том, что не имею права оставлять Кухаренко одного! Мы оба могли погибнуть. Сафонов прав.
Мне казалось, что товарищи недружелюбно, косо посматривали на меня. Они правы - я заслужил их порицание.
Да, первый бой многому научил меня.
Истребители идут наперехват
Неожиданно наступило затишье. Несколько дней гитлеровские самолеты совсем не показывались ни над морем, ни над сушей. Мы летали в глубокую разведку, но врага нигде не встречали.
Время тянулось медленно. Особенно для меня.
Я дал себе слово, что в ближайших схватках с врагом сделаю все, чтобы вернуть уважение Сафонова и товарищей. А тут, как назло, - затишье.
Но мы все время находились в готовности № 1, в ожидании "работы".
Так продолжалось до 19 июля. Этот день я запомнил на всю жизнь. Утром с командного пункта сообщили, что по направлению к нашему аэродрому летят самолеты противника. Мы должны были немедленно подняться в воздух и отразить налет врага. Но сигнала на взлет не было, и мы с нетерпением ждали появления ракеты. Минута, вторая… Нервы напряжены до предела. "Чего же мы ждем?" - думал я. Но вот зеленая ракета: "Мигам" идти в воздух".
Вылетели вчетвером: командир звена старший лейтенант Иван Кулагин, лейтенанты Николай Толстиков, Василий Цибанев и я.
Стремительно набираем высоту.
С земли передали:
- Самолеты противника идут с северо-запада.
- Вас понял, - ответил Кулагин, - выполняю.
Идем к Губе Грязной. Но где же гитлеровцы? Не ошиблись ли на земле? И тут же слышим взволнованный голос Николая Толстикова:
- Справа, ниже нас, вижу самолеты противника…
- Выполняйте мою команду, - предупреждает Кулагин и начинает набирать высоту.
Я ведомый, мое место за Кулагиным: я устремляюсь за ним. Моя задача - вести круговое наблюдение и прикрывать командира. Нет, теперь выдержки у меня хватит! Теперь никакие силы не оторвут меня от моего ведущего. Мы будем бить врага вместе.
Самолет Кулагина сваливается правым разворотом вниз. Мы летим за ним. У нас хорошая позиция: мы в хвосте у неприятеля со стороны солнца и подбираемся к нему все ближе и ближе. У фашистских самолетов по два киля, это "Мессершмитты-110". Они имеют два мотора и поднимают до четырехсот килограммов бомб.
"Что же, узнаем сейчас, как сражаются хваленые "стодесятые", - думаю я.
- Идите плотнее друг к другу, - дает указание Кулагин. - Не отрывайтесь. Будем атаковать…
Один из неприятельских летчиков делает левый разворот, пытаясь уйти. Его атакует Цибанев, прикрываемый Толстиковым. Вражеский самолет ложится в правый вираж, но у него уже горит правая плоскость. Огонь лижет фюзеляж, и самолет переходит в отвесное пикирование. Остальные "мессершмитты" в панике. Строй их нарушен. Теперь они уже беспорядочно мечутся в воздухе. Один из них неожиданно подставил свой живот. "Не зевать!" - мысленно командую я себе и тотчас же беру фашиста в сетку прицела. Очередь, другая, и "мессершмитт" закоптил. Вслед за дымом появляется пламя.
Теперь я уверен - пули достигли цели. "Мессер" перевернулся и резко пошел вниз.
"Сбил! Сбил!" - ликую я.
В этот момент Кулагин дал несколько очередей еще по одному вражескому самолету. Очевидно, он убил летчика, потому что машина прошла немного вперед и вдруг, будто споткнувшись, ринулась вниз. Подбил фашистский самолет и Дмитрий Соколов.
"Вот что значит сражаться сообща, помогая друг другу", - твердил я себе.
Вдали виднелся Мурманск. А под нами, на сопках, горели три самолета, сбитые Кулагиным, мной и Цибаневым.
- Идем на аэродром, - командует Кулагин.
С набором высоты приближаемся к своей базе.
- Жду ваших приказаний, - запрашивает Кулагин командование.
С земли передают:
- Находитесь в воздухе. Обстановка спокойная.
Наше звено еще некоторое время дежурит над аэродромом. Потом нам дают команду:
- Вам - зима.
Это значит посадка.
- Дадим салют, - говорит Кулагин.
Проходя над аэродромом, даем салют победы из пушек и пулеметов.
Когда приземлились, докладываю Кулагину:
- В воздушном бою сбил "Мессершмитт-110".
- Видел… видел… Молодец! - улыбается он.
Командир полка объявил нам благодарность за своевременное обнаружение врага и инициативу в бою.
Я тут же поспешил разыскать Сафонова.
- Знаю, Сорокин, знаю, - сказал он, не дав мне доложить. - Убедились, что сражаться с врагом лучше вместе? Именно так и надо воевать.
В воздухе - Сафонов!
Борис Сафонов! Это имя с первых дней войны приводило в трепет вражеских летчиков. Даже опытные фашистские асы боялись встречи с ним. Казалось, его истребитель И-16 был неуязвим. Пули и снаряды нашего командира никогда не летели мимо цели.
Сафонов вступил в первый бой с неприятелем 24 июня 1941 года.
Случилось это в полдень. Над советским аэродромом в Заполярье взвилась первая боевая ракета. В воздух немедленно поднялся старший лейтенант Сафонов. Невдалеке от аэродрома он обнаружил немецкого разведчика "Хейнкель-111". Короткий бой - и фашистский стервятник нашел свою могилу на склонах полярных сопок. Боевой счет летчиков-североморцев был открыт. Боевые полеты Сафонова были всегда неожиданно смелыми. И это - одна из основных причин его постоянных успехов в воздушных сражениях.
Фашисты надеялись, что их многочисленная авиация будет господствовать в небе Заполярья. Но они ошиблись. Летчики Северного флота непрерывно наносили гитлеровцам удар за ударом. За первый месяц войны летчики-североморцы сбили свыше пятидесяти вражеских машин. Борис Сафонов уже в июле 1941 года имел на своем боевом счету десять сбитых самолетов. В первые дни августа он уничтожил еще пять неприятельских машин. Победы сафоновской эскадрильи умножались с каждым днем и даже с каждым часом. В воздушных схватках с врагом вырабатывался особый, сафоновский стиль воздушного боя. В чем же он заключался? Какими приемами должен был овладеть каждый летчик Северного флота?
На этот вопрос Сафонов отвечал:
- Постоянно искать боя, первым нападать.
В воздушной схватке от начала до конца он держал инициативу в своих руках. Сафонов всегда бил врага в упор, с близких дистанций - восемьдесят - сто двадцать метров, не больше. Бить врага по-сафоновски значило: бить точно, метко, наверняка. Летчики-североморцы почти всегда выходили победителями.
И вскоре на Северном флоте и за его пределами стали широко известны имена учеников Сафонова - Павла Орлова, Николая Диденко, Павла Климова.
С каждым днем росла боевая слава Сафонова. Он был прирожденным летчиком-истребителем. Скуп на слова и на патроны. И этому учил пилотов своей эскадрильи. Сафонов был прекрасным воспитателем. Строгий и требовательный, он ввел жесткую воинскую дисциплину. Но летчики знали: к командиру всегда можно прийти с любым делом, с любыми сомнениями, и он очень внимательно выслушает обратившегося к нему и разговаривать будет не как с подчиненным, а как с другом, мысли и чувства которого ему близки и дороги. Сафонов постоянно отечески заботился о подчиненных.
- В эскадрилье не должно быть ни одного летчика, который бы сам не сбил самолет врага. Но не забывайте - враг добровольно не подставит свою машину под пули, ее надо уметь сбить, - подчеркивал он.
А сбивать вражеские самолеты было далеко не просто: выполнять боевое задание приходилось в исключительно суровых условиях. Штормы, туманы, снежные заряды грозили летчику гибелью.
В глухую полярную ночь при слабом свете холодной луны даже барражирование над заснеженными сопками требовало настоящего мастерства. И конечно, еще большего искусства требовал воздушный бой.
- Летать, воевать уверенно, хладнокровно, - учил Сафонов. - Нам страшиться не пристало, пусть фашисты боятся нас. Для них мы не просто летчики-истребители, мы - советские летчики. Они прекрасно знают, что любой из нас ради победы пойдет на все, вплоть до тарана. Начинай бой с одной мыслью - победить, и ты непременно победишь.
* * *
С линии фронта сообщили: над расположением советских войск появился корректировщик "Фокке-Вульф-189" - "рама", как обычно называли этот самолет. Внешне корректировщик действительно был похож на оконную раму, и большой скоростью полета он не обладал, но зато был весьма маневренным. Задняя полусфера корректировщика защищалась пулеметной установкой. Сбить такой самолет было нелегко.
На этот раз Сафонов взлетел вместе с Николаем Бокием. Младший лейтенант Бокий в эскадрилью прибыл месяц назад. В первых же воздушных боях показал себя способным и инициативным истребителем, хорошо ориентировался в воздушной обстановке.
- Глазаст чертенок, - сказал про него как-то Сафонов, - и цепок. Не зазнается - хорошим бойцом станет.
Николай рвался в бой. Он мечтал открыть счет сбитых фашистских самолетов. Ведомому не всегда удавалось драться с врагом. Основная задача ведомого - охранять ведущего, быть его надежным щитом. Бокий всегда помнил это. Борис Феоктистович отметил дисциплинированность молодого летчика с первых же боевых вылетов. А сейчас Сафонов решил предоставить Бокию полную самостоятельность.
- Только не горячитесь, Бокий, - напоминал Сафонов, - больше выдержки, хладнокровия.
Корректировщик кружился над позициями наших наземных войск на высоте полутора тысяч метров. Был он не один: метров на двести выше его летели два "Мессершмитта-109".
День выдался тихий, безоблачный, видимость была замечательная.
Николай Бокий обнаружил "раму", когда та легла в вираж. Он был зол. Еще бы, он - истребитель, ему бы встретиться с равным себе или еще лучше с бомбардировщиком, а тут всего-навсего "фокке-вульф"!
Но сбить "раму" оказалось не так-то легко.
Подавляя вспыхнувшее волнение, летчик-истребитель ринулся в атаку. Наперерез ему бросились "мессершмитты", но их отогнал Сафонов. "Фокке-вульф" волчком развернулся вокруг своей оси, и к самолету Бокия потянулась огненная строчка. Снаряды прошли над самой головой младшего лейтенанта. И странное дело: огонь с корректировщика успокоил молодого истребителя. В сетке оптического прицела показалась кабина фашистского летчика. Бокий дал очередь из пулеметов, но пули прошли мимо. Гитлеровский летчик резко положил машину на спину и ушел под самолет Николая Бокия.
- Не уйдешь! - Бокий так потянул на себя ручку управления, что даже потемнело в глазах.
И-16, повторив маневр "рамы", оказался у нее в хвосте. Сетку прицела закрыло полностью. Дистанция - сто метров. Бокий вновь нажал на гашетку электроспуска. От фонаря кабины стрелка "фокке-вульфа" полетели обломки. Стрелок замолчал, но "рама" вновь ускользнула. Фашистский пилот оказался опытным, ловким и хитрым.
А Сафонов, подбадривая молодого ведомого, неустанно вел бой с вражескими истребителями. И вот один из них загорелся и камнем рухнул вниз, другой трусливо ушел на запад.
Только с шестой атаки Бокий поджег мотор корректировщика. "Рама" вспыхнула, вошла в крутую спираль и, оставляя за собой клоки густого черного дыма, ударилась о скалистую сопку.
Бокий облегченно вздохнул. Однако радость первой победы была омрачена: долго пришлось провозиться с проклятой "рамой"!
- Весь боекомплект израсходовал, - смущенно сообщил он Сафонову уже на аэродроме.
Летчик ждал, что командир эскадрильи сейчас отчитает его за допущенные ошибки, но Борис Феоктистович, крепко пожав ему руку, улыбнулся: