* * *
Через два года после окончания войны я возвращался с курорта и остановился на несколько дней в Москве. В Малом театре перед началом спектакля в фойе я неожиданно столкнулся с Николаем Ивановичем Токмачевым. Мы сразу узнали друг друга. Он остался таким же стройным, худощавым. Темно-синий морской китель ладно сидел на нем. Вообще вид у него был молодцеватый.
Мы обрадовались встрече: давно не виделись, очень давно. Вернувшись в свой полк из госпиталя, я не застал ни Токмачева, ни штурмана Карелина, как и многих других товарищей: они воевали в других местах.
Перебивая друг друга словами "а помнишь?", мы унеслись мыслями в незабываемые годы. И боевые друзья, и суровые дни сражений в Заполярье встали перед нами как наяву.
О себе Токмачев рассказал скупо: "Служу на Дальнем Востоке, а сейчас собираюсь поступать в академию".
- А где Андрей?
- Андрей тоже на Дальнем Востоке. Мы там вместе летали. Сейчас он демобилизовался, готовится защищать диссертацию. Скоро кандидатом математических наук будет, а там, глядишь, и доктором.
Рассеянность у Андрея прямо профессорская, только рановато появилась… Это могло печально кончиться для нас обоих…
Николай Иванович улыбнулся, вспоминая что-то.
Антракт еще только начался, времени у нас было достаточно.
- Случилось это зимой, наши бомбардировщики и истребители круглые сутки с небольшими интервалами поднимались в воздух: одни шли охранять суда, другие бомбить врага. Словом, жизнь на нашем аэродроме не замирала ни на час.
Мы тоже получили боевое задание: ночью сбросить бомбы на штаб фашистской авиационной дивизии. Полетели с Андреем, штурман он первоклассный, сразу привел на цель, бомбы положил точно, как по заказу. Но только я начал разворачивать самолет на обратный курс, нас поймали прожекторы.
В кабине стало светлее чем днем. А кругом чернота. Ослепило меня, но по приборам вывел машину из лучей прожекторов. Летим, а зрение ко мне не возвращается. После яркого света ничего разобрать не могу. Но меня это не испугало, знаю, что ненадолго, лечу спокойно. Действительно, вскоре вошел в норму, вижу знакомый аэродром, освещенный прожекторами. Я захожу на посадку и сигналю Андрею, чтобы он дал опознавательную ракету. А он… А он вдруг вместо ракеты… дает сигнал, который был установлен на прошлую ночь.
- Ну и что же произошло? - не выдержал я.
- Прожектористы увидели старый сигнал и, естественно, приняли наш самолет за вражеский. Лучи сразу погасли. А тут еще у нас правый мотор сдал. Вокруг темнота, ни зги не видно, но все же на посадку идти надо. Иду наугад, вернее, на память туда, где видел освещенную поверхность аэродрома. Сел благополучно. Вот тут уж я дал Андрею взбучку в первый и последний раз!.. Чуть было с ним не поссорились навсегда.
- А жаль было бы потерять такого друга! - сказал я. - Андрей хороший парень, мне он всегда нравился. А как его невеста? Помнишь, он через день письма ей писал?
- Татьяна к нему во Владивосток приехала. Поженились, - оживился Токмачев. - Хочешь посмотреть?
Он бережно извлек из нагрудного кармана небольшую любительскую фотокарточку. Андрей был в штатском костюме, на отвороте пиджака - Золотая Звезда Героя. Он мало изменился: та же улыбка. И у Татьяны такое милое и умное лицо.
- Ну как? - ревниво спросил Николай Иванович.
- Андрей совсем не изменился и на профессора не похож…
- А Татьяна? Она нравится тебе? - нетерпеливо перебил Токмачев.
Я уловил его взгляд, брошенный на фотографию, и нарочито спокойно ответил:
- Обыкновенная… На девчонку похожа. И чего Андрей так страдал…
Резким движением взяв у меня фотографию, Токмачев спрятал ее в нагрудный карман.
- "Обыкновенная девчонка"! - насмешливо повторил он мои слова. - Да она, наверное, раньше Андрея профессором станет!
- Вот и хорошо! - согласился я. - Андрей заслужил свое счастье.
- Верно! И Татьяна заслужила. Оба! - Голос Николая Ивановича потеплел.
Из театра мы вышли вместе, и Токмачев только и говорил о семье Карелиных. А ведь и о себе он мог бы многое рассказать. Правда, я знал, за что он получил Звезду Героя Советского Союза - это было еще в Заполярье. И хотя на Дальнем Востоке Токмачев воевал сравнительно недолго - пришла победа, он и там успел многое.
- Когда-нибудь встретимся дома за чашкой чаю, и я расскажу о дальневосточных воздушных боях, - пообещал он мне при расставании.
Пока мы больше не встречались, живем в разных городах.
Но от наших общих друзей я кое-что знаю о Токмачеве. Он успешно окончил академию и сейчас служит начальником штаба военного авиационного училища, передает молодежи богатый боевой опыт, накопленный в воздушных сражениях с врагом, воспитывает будущих офицеров.
И еще я узнал, что Николай Иванович нашел свою Татьяну. Да, представьте себе, его жену тоже зовут Татьяной.
Гвардейская душа
Хмурится Баренцево море. Тусклым свинцом отливают гребни бегущих к берегу волн.
И вдруг ветер разрывает в клочья тяжелую тучу, нависшую над землей. Сразу же с неожиданной щедростью брызжут вниз солнечные лучи. Они золотят мелкую рябь воды, зажигая искорки на поверхности моря.
Словно обрадовавшись неожиданно открывшейся красоте, из глубин неба ринулась вниз с грозным ревом семерка истребителей. Казалось, вот-вот кто-нибудь из летчиков заденет крылом позолоченный гребень волны… Еще несколько секунд - и самолеты летят над берегом. К высокой сопке они приближаются как будто связанные крепкой невидимой нитью, одновременно делают круг, затем спешат дальше, к своему аэродрому.
Родной аэродром! Сколько раз поднимались мы с него навстречу врагу. Сколько раз садились здесь, опаленные огнем жестокого воздушного боя. А те, кто не вернулся?.. Вечная память им!
Молодые летчики-североморцы бережно хранят боевые традиции героев-сафоновцев, чтут память воздушных бойцов, погибших в глубинах Баренцева моря и на сопках Заполярья.
Каждый раз, возвращаясь после учебных полетов, они делают круг почета над высокой сопкой, недалеко от аэродрома. На этой сопке находится одинокая могила, сложенная из гранитного камня. На могиле - лопасти винта самолета и гвардейский значок.
Здесь похоронен молодой летчик-истребитель Александр Заподобников.
Разбрелись по всей стране его боевые товарищи. Но где бы они ни были, им никогда не забыть обаятельного юношу, мужественного и скромного. Он любил жизнь и совсем не боялся смерти.
Подвиг Заподобникова запомнят на всю жизнь и молодые летчики-североморцы. Знакомясь с историей своей части, они встречают на одной из страниц фотографию молодого летчика с большими добрыми и веселыми глазами, а под ней подпись:
"Гвардии младший лейтенант Александр Заподобников, любимец части, геройски погиб 17 августа 1944 года".
Кто этот летчик? Какой подвиг совершил он? На его груди нет ни Золотых Звезд, ни орденов, ни медалей. Только гвардейский значок на правой стороне морского темно-синего кителя.
Почему же имя Александра Заподобникова стоит рядом с именами прославленных воздушных бойцов, удостоенных высоких правительственных наград? Чем заслужил он такое уважение и любовь своих боевых друзей?
* * *
В разгар жестоких сражений весной 1943 года в нашу часть прибыл младший лейтенант Александр Заподобников. Крупный, широкоплечий, он шагал, слегка покачиваясь на ходу, совсем как настоящий моряк. Сразу же стал расспрашивать нас, летчиков, о боевой работе, о характере и капризах Баренцева моря, о суровой природе, искренне восторгался подвигами однополчан.
Потом коротко рассказал о себе. В Москве родился, вырос. О Подмосковье с его лесами, реками, озерами говорил чуть ли не стихами. А через несколько дней задумчиво произнес:
- Кажется, я полюблю эти места. Здесь не яркая, суровая, своеобразная красота…
Сашу Заподобникова назначили в эскадрилью гвардии капитана Максимовича.
- Я рад, что попал в большую дружную семью летчиков Севера. Но я пока еще не обстрелянный, - говорил он нам.
С каждым днем в эскадрильи все больше и больше привязывались к новичку. Всегда жизнерадостный, Заподобников никогда не обижался на шутки.
Кто-то из летчиков беззлобно назвал его карасем за выпуклые глаза и широкую, слегка покачивающуюся на ходу фигуру. И когда Александр вылетел на боевое задание, в эфире прозвучал новый позывной:
- Я - "Карась", вижу самолеты противника!
В паре с гвардии капитаном Абишевым Саша сопровождал самолеты, бомбившие вражеский караван судов.
Над морем завязался ожесточенный воздушный бой - первый бой в жизни Заподобникова. Но новичок не растерялся. Спокойно, внимательно осматривал небо - не грозит ли опасность его ведущему. Увидев, что два "Мессершмитта-109" приготовились к атаке на Абишева, немедленно вступил с ними в бой. И атаку провел так умело и решительно, что фашисты, не выдержав, отступили.
На аэродроме все Сашу торжественно поздравили с успешным боевым крещением. Один из летчиков сказал:
- Молодец, Карась! Дрался ты, как настоящий сафоновец!
С этого дня мы относились к нашему самому молодому товарищу не только с большой симпатией, но и с уважением.
И в других воздушных боях Заподобников сражался храбро, уверенно. Но летал он только ведомым; на его боевом счету не было ни одной сбитой машины врага.
Не успел! Всего пять раз вылетел Заподобников на боевое задание. Но сражался так, что каждый раз после боя, в котором он принимал участие, опытные, закаленные в многочисленных воздушных сражениях летчики восхищались его смелостью и боевым мастерством: "Гвардейская хватка".
17 августа 1944 года летчики-североморцы вели бой над гитлеровским аэродромом. Среди них был и Саша Заподобников. В этот раз он был ведомым у Максимовича, зорко осматривался вокруг: не появятся ли вражеские самолеты. В разгаре боя мотор на машине ведущего внезапно начал работать с перебоями. Максимович вынужден был возвратиться на свой аэродром. Оставшись один, Заподобников, не теряя ни секунды, пристроился к своим истребителям и вместе с ними отгонял "мессершмитты", пытавшиеся прикрыть свой аэродром от бомбового удара.
Вскоре он сам оказался в роли ведущего - за ним неотступно следовал летчик Завирюха.
Неожиданно в эфире раздался спокойный голос:
- Я - "Карась". Подбит. Прикройте.
Тут же взмыл вверх и с разворота пошел к родному аэродрому. Завирюха полетел вслед за ним. Ему ясно было видно, что с самолетом Заподобникова происходит что-то неладное: то он сильно проваливался, то вновь набирал высоту.
С большим трудом Александр Заподобников перетянул линию фронта, и сразу его краснозвездный "ястребок" начал медленно снижаться.
"Александр уже не управляет своим самолетом. Он либо потерял сознание, либо мертв", - с беспокойством подумал Завирюха. И словно в ответ на его тревожные мысли машина Заподобникова рухнула около гранитной сопки.
Тело Саши Заподобникова нашли в тот же день. От удара самолета о землю его выбросило из пилотской кабины на крыло. Лицо было залито кровью: осколок вражеского снаряда попал ему в голову. И с такой смертельной раной он управлял машиной!
Большой, красивый подвиг совершил младший лейтенант Заподобников! Умирая, он собрал все свои силы, всю свою любовь к Родине и ненависть к фашистским захватчикам… Только бы дотянуть до своих, только не отдать себя и самолет врагу.
Похоронили Сашу с воинскими почестями. На его могиле летчики-североморцы поклялись отомстить за смерть товарища. Клятву свою они сдержали.
И теперь, много лет спустя, заканчивая рассказ об Александре Заподобникове, его боевые друзья взволнованно говорят своим внимательным молодым слушателям:
- У Саши была настоящая гвардейская душа.
Призвание
Я, как и все курсанты, любил Петра Коломийца - высокого, широкоплечего юношу с зеленовато-серыми глазами и густой шапкой светлых волос - за его страстное увлечение авиацией, за ровный, веселый характер, за то, что был он хорошим товарищем. Петр всегда с радостью помогал тем, кто нуждался в его поддержке. Чаще всего это была помощь в учебе, главным образом в решении математических задач и примеров. Объяснял и доказывал он просто, ясно и убедительно. Именно поэтому к нему особенно охотно обращались товарищи.
Кроме математики у Петра был и другой, еще более сильный "конек" - высший пилотаж. Петр всячески старался, чтобы и остальные курсанты овладели мастерством высшего пилотажа. Во время учебных полетов он держался около отстающих, подбадривал их, помогая советами, показывал, как устранить ошибки.
Поэтому никто из нас не удивился, когда после окончания военного авиационного училища Петра оставили инструктором. Он уже вслух мечтал о том, как станет сам учиться, осваивать новую технику и все свои знания передавать ученикам.
Кому, как не ему, учить новичков! Ведь он не только сам отлично летал, но и умел увлеченно, с огоньком передать другим свои знания.
Словом, воспитывать будущих летчиков-истребителей - это подлинное призвание Петра Коломийца.
Получив назначение в черноморскую авиацию, я дружески попрощался с Петром, пожелал ему успехов, в которых не сомневался.
Началась Отечественная война. Петр Коломиец прекрасно понимал, что работа инструктора стала еще более ответственной, но он был молод, силен, уверен в своих знаниях и всем своим существом рвался защищать Родину с оружием в руках.
"…Я прошу отпустить меня на фронт, - писал он в одном из своих бесчисленных рапортов командованию. - На моем месте сможет работать человек пожилой и не с таким завидным здоровьем, как у меня…"
В конце концов его просьбу удовлетворили.
Весной 1942 года Петр Коломиец приехал в Заполярье. Его назначили в наш, тогда уже гвардейский североморский истребительный полк. Он быстро сдружился с летчиками полка и жаждал только одного - скорее встретиться с врагом.
А в те дни небо Заполярья содрогалось от жестоких воздушных сражений. Несмотря на частые боевые вылеты, бывалые воины-сафоновцы Александр Коваленко, Павел Орлов, Василий Адонкин, Петр Сгибнев находили время, чтобы поделиться своим боевым опытом с Петром. На первое боевое задание Коломиец шел спокойно, чувствуя локоть фронтовых друзей.
Вернувшись из госпиталя в родной полк, я встретил Коломийца. Наша встреча была теплой и радостной. В тот же день Петр рассказал мне о своем первом воздушном бое. Говорил с жаром, словно все это произошло сегодня…
В то утро тяжелые серые тучи низко висели над аэродромом. Погода явно не благоприятствовала полетам.
- Разрешат ли вылетать? Наверное, нет! - с тревогой говорили летчики. Они стояли у самолетов, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.
И техники, которые не жалели своих сил, старательно готовя к вылету боевые машины, тоже беспокоились:
- Неужели полет отменят?
Наша разведка донесла, что вражеская авиация готовится бомбить советские наземные войска. Поступил приказ командования: "Истребителям отразить в воздухе этот налет". Но погода, как назло, сильно ухудшилась, и новый приказ гласил: "Отставить боевой вылет".
- Сам понимаешь, какое у меня было настроение… Ведь в этот вылет я должен был получить боевое крещение. Я так ждал этого часа! - рассказывал Петр. - Я уже в отчаяние начал приходить. Все! Не полетим! И вдруг слышу: командир группы Петр Сгибнев, разговаривая с кем-то по телефону, спросил: "Разрешите? Не растеряемся!.."
Закончив разговор, Сгибнев несколько секунд стоял в задумчивости, потом решительно, крупными шагами направился к своему самолету. Техник самолета выбежал за ним и громко спросил на ходу:
- Ну как, товарищ капитан, полетите?
Сгибнев рассеянно посмотрел на него, но ничего не ответил, вспоминая предыдущее воздушное сражение и безжалостно выискивая допущенные тогда ошибки.
И только около своего истребителя Сгибнев негромко сказал что-то технику. Коломиец увидел, как тот рванулся к самолету, и сразу же догадался: вылет разрешен.
Быстро надев парашют, Сгибнев подозвал к себе летчиков. Они обступили командира и внимательно выслушали боевое задание. Сгибнев говорил коротко и сдержанно. Тон его был необычно строгий.
- Обстановка, товарищи, очень сложная. В районе Титовки метеорологические условия таковы: сплошная облачность. Враг будет прятаться в облаках. Не забывайте: самое главное - осмотрительность. И еще раз напоминаю: нельзя действовать в одиночку. Держитесь друг за друга. Если облачность сильно прижмет нас к земле, полетим к морю и берегом вернемся на свой аэродром. Рисковать нельзя. Таков приказ!
Перед тем как сесть в кабину, Сгибнев внимательно посмотрел на своих летчиков. Он видел, что лицо каждого из них выражало одно: скорее в воздух! Сгибнев подумал: "Эти не растеряются! Народ бывалый". И тут же появилась беспокойная мысль: "Коломиец не обстрелянный еще!"